Чтение 17–й страницы книги ~Любовница на двоих~

— Ну так снимай.

Сашка был совершенно невозмутим и сидел с таким видом, точно я раздевалась перед ним каждый день.

— Снимай, снимай, что сидишь, как ненормальная?

— Ненормальный ты, а не я. Рассчитываешь на меня голую посмотреть?

— Больно надо! Но отворачиваться я принципиально не буду.

— Это почему?

— Потому, что я твой будущий муж! Какого бы хрена я отворачивался!

— В том-то и дело, что будущий. Будущий — — это не настоящий. Улавливаешь разницу?

Видимо, Сашка решил прекратить наш спор и, не дав мне опомниться, быстро сдернул с меня это и в самом деле заношенное платье. Так как я не имела привычки носить лифчики, то я осталась в одних трусиках, которые не отличались особой красотой и изяществом, так как они предназначались для беременных. Закрыв обнаженные груди руками, яне могла воспротивиться действиям Сашки — через секунду я осталась без трусиков, они полетели следом за платьем.

— Ты что себе позволяешь?! — только и смогла выпалить я, раскрасневшись так, что от меня было впору прикуривать.

— Я выполняю функции супруга, — заявил он и весело мне подмигнул.

— Не вижу ничего смешного, — произнесла я обиженным голосом и стала сгонять пену так, чтобы у меня было поменьше открытых мест.

— А ты что раскраснелась, словно девочка? Вроде уже сама девку родила, а краснеешь, как школьница. Ты сейчас знаешь на кого похожа?

— На кого?

— На свеклу.

— Сам ты свекла. Я не каждый день перед мужчинами раздеваюсь.

— А я не мужчина.

— А кто же ты?

— Я твой муж.

— Надо же. По-твоему, муж — это не мужчина?

— Мужчина, только особенный.

— Что значит особенный?

— Особенный — это тот, перед которым следует раздеваться. Ты давай, постарайся отмыть голову. У тебя волосы, словно парик. Если ты их не разлепишь, мне придется постричь тебя наголо.

— Ага, держи карман шире!

— А что? Между прочим, сейчас это модно.

— Не знаю. Может быть, модно, но только у молодежи. Ты же сам говорил про кризис среднего возраста. Моя лысая голова будет вызовом обществу.

— Тогда не жалей шампуня.

Я и в самом деле не пожалела шампуня, вылила на голову целый флакон. Когда Сашка приготовил большое махровое полотенце, я встала и почувствовала на себе его пристальный взгляд.

— У тебя очень красивое тело.

— А ты не смотри…

— У тебя даже растяжек нигде не осталось.

— Да?!

— А твой еще пока бесформенный висячий животик смотрится очень даже сексуально.»

— Да пошел ты!

Я скользнула в полотенце и ощутила приятное тепло сухой ткани.

— Нет у меня никакого животика!

— Есть. Вернее, это не животик, а приятная складочка, словно мешочек у енота или сумочка у кенгуру.

— Сам ты мешочек или сумочка!

Как только Саша стая помогать мне вытираться, я почувствовала головокружение и подумала, что еще немного и я взорвусь от предвкушения, как самая настоящая бомба. Неожиданно Сашка застыл, и я заглянула в его глаза. По их блеску было нетрудно понять, что он хочет того же, что хочу я. Осторожно подхватив меня своими сильными руками, он поднял меня из ванны и понес в комнату. В длинном узком коридоре нам встретилась древняя старушка, та самая, которая так любезно провела меня в Сашину комнату и разрешила его подождать. Старушка смотрела нам вслед испуганными глазами и что-то бормотала себе под нос.

— Все нормально, баба Глаша, не переживайте! Я ее не уроню! — крикнул довольный Сашка и понес меня дальше.

— А я и не переживаю. Просто я еще не видела, чтобы ты так девок носил…

— Это не девка, баба Глаша, это моя жена!

— Жена?!

Сашка остановился и легонько меня подкинул. Затем подмигнул старушке и у самого входа в комнату спросил:

— Баба Глаша, ну скажи, у меня жена красавица?

— Это та же самая, что я к тебе в комнату пустила? — подозрительно спросила бабулька.

— Та же самая. Не похожа?

— Да Бог их разберет. Эта почище. Та была грязная.

— Просто я ее отмыл.

— А… Смотри, как сразу преобразилась. Я ее и не признала даже. Ты ей скажи, чтобы она теперь чаще мылась. Разве можно в таком молодом возрасте так себя запускать?

— У нее, баба Глаша, дорога была дальняя. Она теперь всегда ухоженная будет.

— Правильно, жену нужно к порядку приучать. На то она и жена.

Как только Сашка внес меня в комнату, я прошептала:

— Я и вправду так плохо выглядела?

— Честно сказать, неважно. — В дверь постучали, и показалась голова бабы Глаши:

— Сашенька, я вот что спросить хотела…

— Что?

— А ты давно женат?

— Всю жизнь, баба Глаша, всю жизнь.

— Всю жизнь? А я и не знала. — Она тихонько прикрыла дверь.

Саша повернул ключ в замке и еле слышно сказал:

— Это на всякий случай, а то моя соседка придумает еще какой-нибудь вопрос.

Глава 20

А дальше было такое… Сплетение губ, сплетение душ и сплетение тел… Это был настоящий, смелый, откровенный секс, который только может быть между женщиной и мужчиной. Я даже не сомневалась в том, что этот мужчина подарен мне господом Богом за все мои страдания, не хотелось даже думать о том, что раньше он был с кем-то, кроме меня. Спустя какое-то время, отдышавшись, Сашка задал совсем неожиданный вопрос:

— У тебя паспорт с собой?

— Какой, заграничный?

— Российский.

— Российского нет, а может, пойдет заграничный?

— Не пойдет. В загс нужно российский. Дадим взятку, нас зарегистрируют побыстрее. Так где твой российский?

— У матери.

— А мать где?

— Часа четыре от Москвы ехать.

— Завтра поедем.

Я приподнялась и посмотрела на Сашку детским беспомощным взглядом.

— Ты это серьезно?

Нежно поцеловав меня в щеку, он засмеялся и слегка потрепал меня за ухо:

— Ну не дождались мы с тобой официальной брачной ночи, что теперь поделаешь… Дело молодое, нехитрое…

— Хватит издеваться над бедной девушкой.

— Так уж и бедной?!

— Бедной, как церковная крыса. У меня нет ничего. Кроме тысячи долларов.

— О! Так, оказывается, ты у нас еще и богатая, ненаглядная ты моя тысяча!

Мы лежали, уставившись в потолок, и наслаждались тем, что находимся рядом друг с другом.

— Ольга, а ты когда хочешь Динку из Штатов привезти? — спросил башка немного возбужденным голосом.

— Что?

— Ни что, а кого! Я говорю, ты когда Динку из Штатов привезешь? Когда разговор заходит о дочери, ты начинаешь как-то странно себя вести. Ты за нее очень переживаешь?

— Очень!

— Я вижу. И какого черта ты ее у родственников оставила?! Нужно было брать ее с собой и все. Может, мы переговоры закажем?

— С кем? — опешила я.

— Ну, с твоими родственниками…

— Зачем?

— Спросим, как там Динка, все ли у нее нормально.

Быстро поднявшись, я села и замотала головой.

— Нет. Нет, нет…

— Что нет-то?!

— Не надо никуда звонить. Ради Бога, не надо. Зачем лишний раз людей беспокоить…

— Как это беспокоить?! Там твой ребенок, а ты стесняешься родственников беспокоить. Да мы их звонками забомбим, а как только все утрясется, поедем и заберем свою дочь.

От этих слов мне стало совсем дурно. Хотелось кричать о своей беде, поведать Сашке о том, что произошло и что творится у меня на душе, но я знала, что этим я только оттолкну его от себя, не вызову ничего, кроме гадливости и отвращения. Если бы он знал, что собрался жениться на женщине, пытавшейся продать собственного ребенка, он бы выкинул меня из своей кровати и послал так далеко, что я вряд ли смогла бы вернуться.

Я взяла Сашу за руку и забормотала, словно во сне:

— Потом позвоним, Сашенька, не сейчас, потом.

— Как скажешь…

Он откровенно зевнул и сказал уже совсем сонным голосом:

— Ты, главное, не переживай. Все уладится. Жалко, конечно, что ты нашу дочку не сфотографировала, так бы хоть фотка была. На стол бы поставили.

— Говорят, раньше трех месяцев фотографировать нельзя.

— Это почему?

— Сглазить можно. Вот после трех месяцев, пожалуйста.

— Ну нельзя, так нельзя. Я думаю, что, когда нашей дочке будет три месяца, она уже будет рядом с нами.

— Конечно, будет.

Он мгновенно заснул и громко захрапел. А я так и сидела, поджав ноги, напуганная и подавленная. Странный все-таки этот Сашка. Переживает за приемную дочь так, как не каждый отец переживает за свою собственную. Собрался жениться потому, что ценит и держит мужское слово. Настоящий мужик! Умеет подарить женщине сказку. И эта сказка могла бы быть с хорошим концом. Могла бы, если бы моя доченька была рядом…

Этот крохотный комочек, я была готова биться головой о стену, захлебнуться собственной кровью.

Встав с кровати, я закуталась в махровый халат и стала нервно ходить по комнате. Говорят, что в жизни бывают черная и белая полосы. Мол, сначала идет черная, а ее сменяет белая. Сначала мы сталкиваемся со всеми превратностями судьбы, сносим все невзгоды, а затем в нашей жизни наступает такое приятное и такое долгожданное спокойствие. Только у меня все происходит не по-человечески, словно полосы слились воедино и черная поглотила белую. Я не хотела, я просто могла потерять Сашку. Значит, я никогда не смогу рассказать ему правду. Может быть, это трусость, страх перед тем, что из-за этой чудовищной правды мы расстанемся навсегда. Но как я смогу выйти за него замуж и жить в постоянном вранье, обманывая и его, и себя? Как я могу нести груз потери любимой дочери совсем одна? Как?!

Выйдя из комнаты, я прошла по длинному темному коридору. На кухне сидела древняя старушка и чистила картошку. Увидев меня, она потрясла морщинистым подбородком и тихо спросила:

— А муж где?

— Спит.

— А тебе что не спится?

— Сна нет.

— Что ж ты сразу не сказала, что ты Сашкина жена?

— Я и сама об этом узнала только сегодня, — задумчиво произнесла я и устало спросила: — А что бы от этого изменилось?

— Ничего. Просто я пустила тебя как гостью, а так бы как хозяйку.

Да какая разница! — Я немного помолчала. — Баба Глаша, а у тебя есть что-нибудь выпить?

— Выпить?

— Ну да. Плохо мне, баба Глаша. Ты даже не представляешь, как мне плохо.

— Ну если только самогонка… Я ее сама делала. Иногда приторговываю.

— Давай самогонку.

Старушка полезла куда-то за шкаф и извлекла литровый пузырь самогона.

— Сколько тебе налить? Стакан, полстакана?

— Ставь бутылку, — еле слышно сказала я и поймала на себе удивленный взгляд бабы Глаши.

— Что так много-то? Так можно и на тот свет отправиться!

— А я и хочу отправиться на тот свет. Может, тебе денег заплатить?

— За что?

— За самогонку.

— Да иди ты подальше со своими деньгами. Ты же Сашкина жена, а Саша мой любимый сосед. Он мне всегда по дому помогает. Попросишь гвоздь забить, без проблем… Дверь смазать, тоже без проблем. Только ты много не пей. Уж больно она ядреная. Ты ж совсем молодая. У тебя вся жизнь впереди.

— У меня вся жизнь позади, — глухо бросила я и, прихватив бутыль, направилась к себе в комнату.

В коридоре мое внимание привлекла медицинская аптечка, висевшая над холодильником. Открыв аптечку, я обнаружила начатую пачку реланиума. Взяв ее, я осторожно вошла в комнату и села на пол. Пачка реланиума и литр самогона… Хватит ли? Конечно, хватит! Я высыпала на ладонь все таблетки и одним махом проглотила их. Наверно, моей дочери уже нет в живых и ее крохотным органам нашли применение… Будет лучше, если я отправлюсь следом за ней. Сердце учащенно забилось, стало как-то трудно дышать. Открыв бутыль, я сделала глоток и почувствовала невыносимое жжение, внутренности буквально разрывало. Я вытерпела эту боль, потому что та, которая терзала мою душу, была намного острее и намного глубже.

Неожиданно приоткрылась скрипучая дверь, и показалась голова бабы Глаши. Она смотрела на меня перепуганными глазами и моргала.

— Ты что хотела, баба Глаша? — раздраженно спросила я.

— А ты чего сидишь на полу, одна, с бутылкой в руках?

— Ас кем я, по-твоему, должна сидеть?

— Может, мужа разбудить?

— Нечего его будить. Пусть спит. Мужики вообще не любят, когда их будят.

— А ты что задумала?

— Ничего.

— Может, пойдем на кухню? Я картошки сварила. Нельзя пить без закуски, желудок сожжешь.

— Не нужна мне твоя закуска.

— Тогда хоть водички возьми. Нужно запивать.

— Сама пей свою водичку.