Чтение 19–й страницы книги ~Разведена и очень опасна~

— Николай?! — У меня все поплыло перед глазами, и я с огромным трудом удержалась, чтобы скрыть свое состояние.

— Его зовут Николай, — еще раз повторила женщина и внимательно посмотрела на меня. — Ты должна его знать.

— У него шрам во все лицо? — спросила я на всякий случай.

— У него на лице большой шрам… — На морщинистом лице женщины появилась неподдельная боль. — Теперь у него не только на лице большой шрам. У него очень сильно обгорела кожа.

— Обгорела кожа?

— Это случилось, когда он тебя спасал. Приехал сюда совсем обессиленный, еле живой. Я хотела уговорить его немного отдохнуть и полечиться, но он отказался. Сказал, что у него целая куча дел, хотя еле стоял на ногах.

— И он уехал?

— Сразу уехал.

— А когда он вернется?

— Не знаю. Иногда он уезжает на годы.

— Я даже не поблагодарила его за то, что он меня спас. Непонятно, как он вернулся. Ведь его должны были убить. Быть может, он почувствовал опасность, а может, почувствовал, что что-то случилось со мной?!

— Так вот, Николай просил тебе передать, что ты можешь мне доверять. Он привез тебя сюда еле живую на какой-то попутной машине, ему помогал человек, которому он хорошо заплатил. Я не знаю подробностей, что произошло, но он вытащил тебя из огня. Я сказала, что тебя нужно бы в центральную клинику, но Коля боялся, что врядли тебя довезет. Сказал еще, что это очень опасно. Не знаю, что именно он имел в виду.

— А где я сейчас?

— В деревенской больнице. Деревенька небольшая, всего несколько домов, но все же есть фельдшерский пункт. Коля просил, чтобы тебя выходила, а как только тебе станет лучше, ты сама решишь, где будешь лечиться дальше. Ты можешь позвонить своим родственникам, и они перевезут тебя в клинику. Скорее всего, у тебя впереди много пластических операций. Ты ведь очень обгорела. У нас тут и лекарств нужных нет.

Тут в основном от самогонки умирают или от старости, редко кому приходится какую-нибудь помощь оказывать. Но Коля знал, куда тебя вез. Он знает, что я хорошая травница. Вот и выходила тебя различными волшебными травками да корешками, которые сама собирала и заговаривала.

— А почему вы эти травки и корешки называете волшебными?

— Я собираю их в полнолуние, настаиваю и говорю им волшебные слова. Ты не первая, кого я уже выходила. Я этими травами тебя постоянно поила. Я сделала для тебя все, что могла. А что касается твоей внешности, тут я сделать ничего не могу. Тут нужны другие врачи.

— Я ужасно выгляжу?

— Ты очень обгорела.

Я не могла увидеть следы ожогов — перебинтована была не только голова, но и руки, ноги, все тело. Я напоминала самый настоящий кокон.

— А что там, под этими бинтами? — испуганно спросила я пожилую женщину и почувствовала, как набегают слезы.

— Под этими бинтами твое расплавленное лицо и тело.

— Что?

— Дочка моя, ты же обещала мне, что в состоянии услышать правду. Мне трудно ее скрывать.

— Я хочу снять бинты!

— Мы снимем их через неделю. Ты еще слишком слаба. Завтра я снова начну отпаивать тебя отварами, и ты увидишь, как быстро пойдешь на поправку и наберешься сил.

— Но я хочу сейчас снять эти бинты! Я хочу видеть, что подними!

— Нет, — отрицательно покачала головой женщина. — Нет. Если мы снимем их сейчас, то можем нарушить ход лечения. Все мое лечение расписано по дням. Мои травки хорошо действуют на твои раны. А если мы снимем бинты сейчас, то они не окажут своего главного влияния, которое тебе так нужно. Потерпи, дочка. Потерпи и послушай меня. Я не сделаю тебе хуже. Я сделаю тебе лучше. Коля не зря сказал, что ты можешь мне доверять.

— А откуда вы знаете Колю?

— Мы с ним давние знакомые. Он очень хороший человек.

— Выдумаете?

— Я это знаю. А ты разве думаешь по-другому? Ведь это он спас тебе жизнь!

— Один раз он у меня ее чуть было не забрал, а сейчас спас.

— Коля — самый благородный человек которого я только знала.

— Может быть. Он сюда вернется?

Глаша растерянно пожала плечами, а в ее глазах появились слезы.

— Он сказал, что не знает сам. Даже если он когда-нибудь сюда и вернется, это будет совсем не скоро. И еще… — Женщина замолчала и отвела глаза.

— Что еще? Что может быть еще?

— Коля сказал фразу, которую ты должна понять сама.

— Что он сказал? — Я начинала терять терпение. — Ну говорите же, не молчите! Что он сказал?

— Он сказал, что, если ТЫ НЕ ЗАХОЧЕШЬ ВОЗВРАЩАТЬСЯ В ПРЕЖНЮЮ ЖИЗНЬ И В ТОТ МИР, В КОТОРОМ ТЫ ЖИЛА ДОЛГОЕ ВРЕМЯ, И РЕШИШЬ НАЧАТЬ ВСЕ СНАЧАЛА, ТО НЕ БОЙСЯ. НИКОЛАЙ СКАЗАЛ, ЧТОБЫ ТЫ НИКОГДА НЕ БОЯЛАСЬ НАЧАТЬ ВСЕ СНАЧАЛА. НИКОГДА НЕ ПОЗДНО В КОРНЕ ПОМЕНЯТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ И НАЧАТЬ ВСЕ СНАЧАЛА. НИКОГДА НЕ ПОЗДНО…

— Что он имел в виду? — Я смотрела на женщину в полном отчаянии. — Что он имел в виду?

— Не знаю. Дочка, я ничего не знаю! Он сказал, что ты догадаешься сама. И еще…

— Что еще?

— Еще он оставил тебе пакет.

— Пакет? Что за пакет?

— Он оставил тебе пакет, сказал, что с деньгами.

— С какими деньгами?

Женщина встала со своего места, ушла в другую комнату и вернулась ко мне ровно через минуту с черным пакетом в руке. Она положила пакет на тумбочку рядом с моей кроватью, улыбнулась мягкой домашней улыбкой и тихо сказала:

— В этом пакете ровно пятьсот тысяч долларов. Коля сказал, что он не взял оттуда ни копейки. Это тебе на пластические операции, чтобы восстановить свою внешность, ина тот случай, если захочешь начать новую жизнь.

— Он вернул деньги? — Мне показалось, что я теряю разум.

— Он велел передать этот пакет тебе и сказал, что ты сама распорядишься деньгами, как захочешь. А теперь спать. Ты же очень устала. После того как я сниму бинты, можешь смело звонить своим родственникам, просить их за тобой приехать и устроить тебя в лучшую клинику. Если захочешь остаться у меня, я буду рада. Коля просил передать,что ты можешь считать мой дом своим. Если и уедешь, то можешь приезжать сюда в любое время, я тебе всегда буду рада, тут ты всегда найдешь тепло и покой.

Женщина замолчала и погасила свет.

— А теперь спи. Твоему организму нужен отдых.

— А вы где будете? Вы будете сидеть рядом со мной всю ночь?

— Я буду в соседней комнате, но если что — обязательно меня зови. Я же говорила, что деревенька у нас маленькая, поэтому фельдшерский пункт находится прямо в моем доме. Я здесь и живу, и людей принимаю. Постарайся побыстрее уснуть.

— Постараюсь, — пообещала я.

Когда женщина вышла из комнаты, я дала волю своим чувствам и сразу заплакала. Правда, я старалась делать это как можно тише, чтобы не расстроить эту добрую бабульку.Когда я наконец смогла успокоиться, я очень долго размышляла о дровосеке, представляла, как он вытаскивает меня из пламени, задавала сама себе вопросы и не находила на них ответы. Я прокручивала в голове его слова по поводу того, что должна начать новую жизнь, и размышляла над тем, что именно дровосек имел в виду. На что он намекал? О чем предупреждал? На что рассчитывал… Только вопросы и ни одного ответа.

Когда мне все-таки удалось уснуть, мне приснился Лось. Он целовался с другой женщиной, говорил ей ласковые слова и поглаживал ее округлившийся животик. А я пряталась за какую-то колонну и боялась показать свое лицо, потому что оно было обезображено ожогом, а все окружающие показывали на меня пальцами и называли уродом. Я громко плачу, беспомощно стучу кулаками по колонне и чувствую неимоверную душевную боль. Я стучу по колонне так сильно, что у меня начинают болеть руки. Я стучу и не могу остановиться. Мне становится страшно оттого, что на моем лице нет мимики, что я не могу улыбаться, не могу собрать волосы под резинку и открыть необычайно красивую форму своего лица, что я не могу подойти к Лосю на близкое расстояние и сказать ему, как же сильно я его люблю… Как сильно… Я кричу от бессилия и все так же стучу по колонне. Руки мои в синяках и ссадинах. От дикого, раздирающего меня крика опухло мое лицо и перехватило горло. Совершенно обессиленная, я съехала вниз и села на землю, вытянув вперед свои длинные ноги, которые были закрыты плотными брюками, несмотря на то что на улице стояла жара… Брюки скрывали рубцы. Я совсем ослабела от слез, от отчаяния, от непонимания, от боли утраты и оттого, что я уже ничего не могу изменить. Во мне уже ничего не осталось. Ничего, кроме страшного изнеможения. От тяжелого и жесткого дыхания мне показалось, что мои легкие поднялись до самой гортани, что еще немного, и я выплюну их наружу. К черту! Все к черту! Мне они не нужны. Зачем нужны легкие изуродованному человеку? Зачем ему легкие, если у него отняли любовь, ведь это то же самое, что отнять жизнь.

Зачем жизнь без любви? Зачем такая жизнь, где над тобой смеются, где смотрят на тебя глазами, полными ужаса, где от тебя прячут своих детей и просят их не подходить близко к страшной тете. Но это не проказа. Это всего лишь ожоги… Я сидела на земле и глазами, полными ужаса, смотрела на гуляющую между колонн романтическую парочку. Высокий мужчина по кличке Лось и беременная симпатичная женщина, которую заботливый муж ласково кормит мороженым, словно ребенка. Я смотрю на ее лицо и поражаюсь тому, какое же он гладкое, какая же на нем бархатистая кожа, без единого изъяна. И я ей завидую. Как же я ей завидую! Она может пользоваться косметикой и смотреть на себя взеркало. А еще… Еще она может по праву гордиться мужчиной, который с ней рядом. Я уверена, что он не только хороший муж, но и хороший отец. И я не могу больше на них смотреть, потому что мне очень больно. Господи, как же сильно мне больно. И я не выдерживаю этой боли. Я встаю и иду к этой парочке. Завидев меня, девушка вскрикивает, испуганно закрывает лицо ладонями и со словами «Игорь, что нужно этому чудищу?» бросается на грудь к своему мужу. Я хочу улыбнуться, но не могу даже слегка растянуть губы, потому что мое лицо напрочь лишено мимики. Я бью себя в обгорелую грудь, закрытую плотной темной кофтой и говорю:

— Лось, я не чудище. Это я, Сашка.

Лось смотрит на меня с нескрываемым отвращением и говорит:

— Какая еще Сашка?

— Та Сашка, которую ты любил и которой ты предлагал выйти за тебя замуж.

Мужчина нахмурил брови и сплюнул.

— А ну, проваливай отсюда в музей уродов! Та Сашка, которую я любил и на которой хотел жениться, давно умерла. Она сгорела в пожаре. Мы ее похоронили.

— Как же сгорела? Лось, я жива! Посмотри на меня, я жива! Кого же вы в гроб положили? Тела ведь не было? Солдата, что ли, беглого? Женщину от мужчины неужели нельзя былоотличить?! Или вы гроб пустым закопали? Лось, ну скажи мне, пожалуйста, не томи душу! Что было в гробу?!

— Не знаю, похороны Вован организовывал. Он молодец, все взял на себя. Я тогда в больнице был и даже на костыли встать не мог.

— Вован — предатель!

— Я тебя за такие слова урою! — точно взбесился Лось. — Вован — мой близкий друг! Он мне почти как брат!

— Лось, ведь это я, Сашка!

— Я тебе последнюю кожу с твоей страшной рожи сниму, — все больше свирепел Лось. — А ну катись отсюда, самозванка несчастная! Санька была красивая, а ты страшна, как атомная война!

— Но ведь я горела тогда! Сгорела вся моя красота!

— Сашка умерла! Пошла отсюда, уродина! Не травмируй мою беременную жену! Ты что к нормальным людям цепляешься?! Может, ты попрошайка? Может, тебе денег дать?

В этот момент девушка убрала лицо от груди мужчины и посмотрел на меня все тем же испуганным взглядом.

— Лось, что она несет? Ты же мне говорил, что никогда и никого не любил, кроме меня… Ты же мне клялся, что чувства, которые ко мне испытываешь, ты испытал первый раз вжизни. Ты же мне клялся…

— Я никого никогда не любил, — успокоил свою жену Лось. — Если я кого-то и любил в этой жизни, то только тебя одну. Все остальное — это просто мусор! — Лось взял свою жену за руку, отошел от меня и заорал что было сил:

— А ну-ка проваливай отсюда, уродина! Если ты деньги своей рожей зарабатываешь, то проси милостыню и не лезь к нормальным людям в душу!!! Поняла, не лезь?! Иди работай, а то с твоей рожей больше никакой работы не найдешь! Ты меня поняла?!

— Поняла… — Я всхлипнула, развернулась и пошла прочь…

Я проснулась. Открыла глаза и поняла, что лежу вся в слезах. Мне не хотелось думать, что сон этот вещий, я гнала эту мысль, как только могла. И все же… Все же именно благодаря этому сну я поняла фразу, которую передал мне дровосек. Он сказал, что ЕСЛИ Я НЕ ЗАХОЧУ ВОЗВРАЩАТЬСЯ В ПРОШЛУЮ ЖИЗНЬ И РЕШУ НАЧАТЬ ВСЕ СНАЧАЛА, ТО Я НЕ ДОЛЖНА БОЯТЬСЯ. Я НИЧЕГО НЕ ДОЛЖНА БОЯТЬСЯ… А ведь дровосек был прав, я и сама не знаю, смогу ли я вернуться в ту жизнь и в тот мир после того, как Глаша снимет с меня бинты и яподойду к зеркалу…

Глава 18

За те дни, пока я ждала, когда же Глаша снимет мои бинты, я слишком много думала, представляла, страдала, и мои нервы расстроились окончательно, несмотря на то что Глаша поила меня различными успокоительными травками, делала различные успокоительные уколы. Эту неделю я жила, как под наркозом. Чем больше приближался момент снятия бинтов, тем все больше я впадала в депрессию и теряла последние жизненные силы. Я не чувствовала себя живой, мне казалось, что я вряд ли смогу достойно ответить на брошенный судьбою вызов. Я потеряла способность что-либо чувствовать, кроме горя…

За день то того, как снять с меня эти злосчастные бинты, Глаша села рядом со мной, взяла меня за руку и сказала ласковым голосом:

— Так нельзя. Что бы ты ни увидела завтра, ты просто обязана взять себя в руки. У тебя есть любимый человек?

— Есть.

— Если он тебя по-настоящему любит, то даже в самые страшные и ужасные периоды жизни он будет с тобой. Если он действительно тебя любит, то никогда не отвернется.

— Его отвернет от меня моя внешность.

— Напротив. Он вместе с тобой будет бороться за твою внешность.

— Тут слишком много сложностей, — со слезами отвечала я. — Слишком много… Мне приснился сон, что я умерла, что меня уже похоронили, что меня нет. Все поверили в то,что меня нет. Никто не знает о том, что я осталась жива. Мне кажется, что это вещий сон.

— Ты можешь позвонить своим близким людям завтра, сразу же после того, как я сниму с тебя бинты. Ты можешь сказать им, чтобы они тебя забрали. Они устроят тебя в лучшую клинику, и я уверена, что все наладится и все пойдет своим чередом.

— В этом же сне мне приснилось, что близкие люди от меня отвернулись. Вернее, от меня отвернулся любимый человек. Он нашел себе другую женщину. Конечно, от меня никогда бы не отвернулся мой брат… Он примет меня любой… Это я знаю точно. Но другие… Мой сон быстро закончился, но я уверена, что, если бы он продолжился дальше, и они бытоже от меня все отвернулись.

— Это всего лишь сон, — попыталась успокоить меня Глаша.

— Но ведь это вещий сон.

— Это всего лишь сон. И запомни, девочка, Коля оставил тебе деньги; значит, ты можешь восстановить свою внешность. У тебя есть за что ее восстановить. Человеку дано столько страданий, сколько он может вынести.

— Но ведь это неправда! Разве можно вынести столько!

Поверь, человеку дается именно столько страданий, сколько он может вынести. Каждый сам знает глубину своих страданий. Но пойми, что если Господь вернул тебя с того света, то нужно жить, в этом есть смысл. Ты должна справиться со всеми своими трудностями и страданиями, и у тебя есть на это силы, потому, что ты очень сильная женщина. Я это вижу. А я никогда не ошибаюсь в людях.

Я не очень хорошо запомнила момент, когда Глаша сняла с меня эти злосчастные бинты. Я закрыла глаза и ждала. Не хотела видеть это страшное зрелище, к тому же мне былоужасно больно, хотя меня накололи различными обезболивающими. В некоторых местах раны еще не зажили и начали кровоточить. Сначала мне разбинтовали руки, затем ноги, а потом и тело. Я уже не напоминала кокон, и мое тело вновь задышало. Я ощутила прохладный воздух, который лился из соседней комнаты, где было открыто окно. Когда сняли бинты с моего лица и я подошла к зеркалу, я вскрикнула и потеряла сознание… Я даже не могу сказать, что именно я почувствовала в тот момент. Мне показалось, что кто-то взял большой нож, оголил мое сердце и полоснул по нему. Я ощутила это острое холодное лезвие… Я очень хорошо его ощутила…

Прошло не меньше двух недель, прежде чем я смогла привыкнуть к себе такой, какой стала. Ноя привыкла. Я смогла, и у меня получилось. Но с этих пор я разлюбила свет и зеркала, потому что от света у меня страшно слезились глаза, а от зеркал мне не хотелось жить, хотелось наложить на себя руки. При свете мне становилось холодно, неуютно и одиноко. Я никогда ранее не могла подумать о том, что придет время, и я полюблю кромешную тьму. Ту тьму, которую боятся нормальные люди. В такой темноте я пила чай, разговаривала с Глашей. Я рассказывала Глаше о том, какой красивой я была раньше, сколько мужчин пытались заполучить мое сердце, скольких я отогнала от себя прочь после того, как поцеловалась с ними всего один раз. Я выбирала мужчин по поцелуям. В одних поцелуях были чувства и страсть, а другие были какими-то пресными. Ведь именногубы рождают слова. А если губы скучны, то с этим человеком будет действительно скучно не только в жизни, пои в постели. Мужчина должен быть приятен во всем. В своих речах, в своих поступках и в своих действиях.

Я рассказала это Глаше и потрогала свои губы или то, что от них осталось. Тяжело вздохнув, я начинала рассказывать Глаше о своих похождениях, о том, как я любила кружить головы мужчинам. Как я по молодости и неопытности вышла замуж, как поняла, что мой брак — это просто ошибка и что в моем браке была не любовь, а влюбленность, которая имеет свойство со временем проходить и навсегда исчезать. Как семейная жизнь стала для меня кошмаром и мучением, но после того, как мой муж избавил меня от этого кошмара, я вместо облегчения почувствовала страшную пустоту и на себе ощутила тягостное одиночество. Однажды, когда я замолчала, Глаша погладила меня по руке и осторожно спросила:

— Саш, а с Колькой-то у вас что?

— С Колей… С Колей у нас ничего…

— Вы с ним просто друзья? — допытывалась она.

— Друзья?! Нет, — покачала я головой. — Мы с ним просто знакомые.

— Просто, знакомые, — разочарованно повторила за мной женщина и подлила мне чаю.

— А почему вы спрашиваете?

— Просто, когда Коля тебя сюда привез, он сказал мне, что дороже тебя у него никого нет.

— Так и сказал? — Я чуть не поперхнулась вареньем.

— Прямо так и сказал. — Глаша постучала меня по спине. — Сказал, что это самый близкий, родной и дорогой человек.

— Может, он меня с кем перепутал, — подозрительно посмотрела я на Глашу.

— Да нет. Он про тебя говорил. Сказал, что обязательно тебя найдет и на тебе женится.

— Да, это он про меня говорил. — На моих глазах вновь показались слезы. — Это про меня. Он так шутил обычно.

— Тебе казалось, что он шутил, но я сразу поняла, что он тебя любит. По-настоящему любит.

— Да это вам показалось. У нас и не было ничего. Мы всего-то два раза переспали, и все, — выпалила я и тут же прикусила язык.

Глаша расплылась в довольной улыбке и сказала загадочно:

— Два раза переспать с человеком — это не так уж и мало для отношений.

Прошла еще одна неделя, и я собралась в дорогу: оделась в одежду, принесенную Глашей, причесала все, что осталось от моих волос, осторожно, чтобы не повредить те участки, где воспалился слой кожи. Затем повязала на голову черную косынку, надела огромные черные очки, почти во все лицо, взяла пакет с деньгами и присела с Глашей на дорожку.

— Ты на монашку похожа, — заметила Глаша, когда мы с ней по обычаю присели на дорожку. — Вся в черном до пола. Ни рук, ни ног не видно.

— Я так и хотела. У монашек менты документов не проверяют. А у меня их как раз и нет.

— Только монашки очки черные не носят.

— Скажу, что глаза больные, на яркий свет смотреть не могу. Так мое страшное лицо меньше видно.

— Может, останешься все же? У меня поживешь? Родным и близким так и не позвонишь?

— Нет, — покачала я головой. — Не могу. Я и домой не могу вернуться с таким лицом… Коля был прав. Мне нужно начать все сначала. Я должна выпасть из обоймы на какое-то время. Спрятаться в клинике, сделать себе новую кожу, новое тело и новую внешность. Что толку, что я у вас жить буду, если мне на улицу выйти стыдно? Я и к своим близким не могу такой вернуться. Они знают меня( красивой.

— А как же любимый?

— Боюсь, что любимый меня не поймет. У меня все тот сон из головы не выходит.

— Какой ж он тогда любимый, если не поймет? Любимый всегда понимать должен…

Я и сама не смогу. Сама не смогу переступить через это. Если он действительно меня любит, то обязательно меня дождется. Кто любит, тот умеет ждать. Я обязательно объявлюсь. И к своим близким вернусь,но только после того, как смогу чувствовать себя, как и раньше, нормальной, полноценной женщиной. Я вернусь, но для этого нужно время, а сколько, известно только одному Господу Богу… Только ему одному. Я вернусь, потому что там, в прошлой жизни, у меня остались не только друзья, но и враги, с которыми я обязательно должна рассчитаться. Сейчас я совершенно бессильна, но я наберусь сил и уничтожу их. Я обязательно их уничтожу! Пройдет время, и я вернусь в ту жизнь. Даже если меня похоронили, я все равно вернусь еще более красивой, более интересной и еще более сильной. И если тот сон и в самом деле вещий и меня уже похоронили, я скажу, что я встала из гроба, потому что была обязана вернуться к тем людям, которых люблю, и наказать тех, кто сотворил со мной это зло. Я умею ждать. У меня есть терпение. И я умею платить по счетам.

— Будь осторожна, дочка! Будь осторожна.

— Я буду стараться. Я всегда буду помнить о вас, Глаша. Давайте я оставлю вам немного денег. Вы ведь столько меня выхаживали и вытащили меня с того света. Я обязана вас хоть чем-то отблагодарить.

Глаша тут же переменилась в лице, и оно стало суровым.

— Ты мне деньги предлагаешь, что ли? — Она моментально разозлилась.

— Да, конечно.

— Зачем меня так обижать?! Что плохого я тебе сделала? Почему ты все измеряешь деньгами?! Я же делала от души! Для меня слово Коли закон! Да как ты можешь такое мне предлагать?! Ты ж мне как дочь!

Увидев на глазах Глаши слезы, я поняла, что сделала большую глупость, и попросила у нее прощения.

— Глаша, ради бога, простите. Сейчас жизнь такая…

— При чем тут жизнь?

— Мне действительно стыдно. Нужно знать, кому предлагать деньги.

— Для меня большей наградой будет, если ты приедешь ко мне еще раз, если навестишь меня. Ты должна знать, что здесь твой второй дом. Здесь тебя всегда ждут. Пообещай мне, когда выполнишь все свои задачи, обязательно ко мне приедешь. Я буду ждать, что когда-нибудь откроется дверь моего дома и на пороге появишься ты.

Я вытерла выступившие слезы и обняла мою спасительницу.

— Я обещаю. Глаша, родная, я обещаю. И еще…

— Что?

— Если Колька объявится, передавайте ему огромный привет и поцелуйте его за меня.

— Обещаю, — улыбнулась старушка.

Как только мы вышли из дома, Глаша постучала в соседнюю калитку к своему соседу, который должен был отвезти меня в город на своем небольшом грузовике.

— Щас, иду! — донеслось из соседнего дома.

— Сань, я с соседом договорилась, — прошептала мне Глаша. — Он тебя до города довезет. Ты на него внимания не обращай, он немного чудной. Между прочим, бывший журналист.

— Бывший журналист?!

— Да, — важно ответила Глаша. — Юрка Стройков. Не слышала про такого?

— Нет, — покачала я головой.

Оно и понятно. Хоть он и хвалится, что был когда-то известным, но никто у нас про него не слышал, несмотря на то что ему скоро полтинник. Ты не пугайся, он выглядит на все восемьдесят. С молодости такой страшный. А сейчас вообще лучше не смотреть. Бывают люди страшные, но добрые, а у этого внутри злоба кипит. И все из-за того, что он так себя и не нашел нигде. Говорят, в районном центре даже на телевидении немного поработал. Так погнали его. Сама посуди, куда с такой рожей в ящик! С такой рожей толькона огороде ворон отпугивать. Вот этим и занимается в последнее время. Неудачник, одним словом. Неудачником был, им и остался. Когда самогонки выпьет, себя в грудь начинает бить и кричать на всю деревню, что он журналист с большой буквы, что в свое время большие заметки в «Сельских вестях» писал. Белая горячка начнется, так он материт, ненавидит всех, кто чего-то в этой жизни добился и из села уехал. У неудачников всегда зависти выше крыши. Он сам про себя слухи распускает, будто он ВГИК закончил, да только куда с такой внешностью?! Одних леших да сумасшедших играть. Закончить можно все что угодно. Короче, ты его не пугайся. Он чудной, но, когда трезвый, спокойный.

— А меня до города живой довезет? — подозрительно посмотрела я на Глашу.