Чтение 16–й страницы книги ~Шпион Темучина~

Тут как раз подоспел и Гамильдэ-Ичен с переметными сумками. На повязки ушла часть поясов и полы дээлов, плюс ко всему еще и Каир-Ча притащил каких-то листьев. Сначала к ранам приложили их, а повязки уж потом, сверху. Во время всей процедуры, весьма болезненной, раненый не издал ни единого стона. Настоящий индеец! Чингачгук Большой Змей. Вообще, чертовски похожи на индейцев эти ребята. Какое-нибудь реликтовое южносибирское племя? Очень может быть. И кажется, они еще живут в каменном веке – совсем не знают металла. Хотя наверняка это еще утверждать рано.

– Мирр-Ак, – указав на раненого, произнес Каир-Ча. – Мирр-Ак.

– Мирр-Ак, – раненый подросток улыбнулся, – Мирр-Ак.

Баурджин с Гамильдэ-Иченом снова представились.

– Мы – с юга, – попытался объяснить нойон. – Юг, понимаете? Пастбища? Скот… Лошади… Ну, коровы там… Му-у-у-у!

– Му-у-у! – изобразив пальцами рога, неожиданно засмеялся Каир-Ча. – Му-у-у…

Баурджин хлопнул в ладоши:

– Ого, Гамильдэ! Понимают.

Каир-Ча снова что-то сказал на своем языке. Несколько певучих фраз, нисколечко не понятных. Потом показал на себя, на раненого напарника. Изобразил, будто стреляет из лука…

– А, – догадался нойон. – Вы охотники.

И тут же фыркнул – собственно, он это и так представлял.

– Охотники, – неожиданно повторил парень. – Охотники. Да.

Ого! Он, оказывается, знал несколько слов по-тюркски.

– Охотники… Каир-Ча! – Парнишка поднял вверх указательный палец, потом кивнул на приятеля: – Мирр-Ак. – И показал второй палец, большой. А затем, показал еще и третий, пояснив: – Кей-Сонк.

– Кей-Сонк, – тихо повторил Баурджин и, переглянувшись с Гамильдэ-Иченом, позвал: – Идем, Каир-Ча.

К удивлению, Каир-Ча тут же поднялся на ноги, словно бы понял.

Нойон оглянулся:

– Оставайся здесь, Гамильдэ. Я уж сам.

Поднявшись на вершину сопки, они выбрались на поляну. Жарко палило солнце, и Баурджин чувствовал, как стекает по спине липкий противный пот. Жарко было здесь, даже несмотря на густоту леса. Душно. И противно.

– Вот, – нойон наклонился к веткам и тут же обернулся: – Помогай, что стоишь?

Вдвоем они полностью освободили закиданное мхом и еловыми ветками тело. Притихший Каир-Ча опустился рядом… провел пальцами по шрамам, вздохнул:

– Кей-Сонк… О, Кей-Сонк, Кей-Сонк…

– Ну и что будем с ним делать? Понесем вниз? – Баурджин махнул рукой в сторону распадка. – Боюсь, не донесем, больно уж сгнил.

Каир-Ча, кажется, понял, о чем идет речь. Показал двумя пальцами на распадок… тут же погрозил сам себе – нет! Потом указал на истерзанное тело, на ветки…

Нойон облегченно кивнул:

– Ну, ясно – здесь и похороним. Вот только чем будем землю копать? Или у вас в земле не хоронят?

Новый знакомец вдруг улыбнулся, показал, будто ест – ам, ам!

Шутит – понял нойон. Нашел и время и место. Впрочем, может, оно так и надо?

Пошутил и сам:

– Не, есть не будем, больно уж тухлый. Фу-у у… – Баурджин скривился и замахал руками.

– Ф-у-у-у! – смешно повторил Каир-Ча. – Фу-у-у-у… Помогать?

Он кивнул на ветки, коими и забросали покойного. Все так же, как делал медведь, – ветки, мох, жерди…

Сделав все, Каир-Ча опустился на колени и что-то зашептал, время от времени воздевая руки к небу – по-видимому, молился.

– Ой, сожрет его здесь какая-нибудь лиса, – засомневался нойон. – Или шакал. Да мало ли. Хотя, может, вы именно так и хороните. Чтоб одни кости остались – да, так некоторые и делают. Что ж, меньше возни.

Возиться пришлось по другому поводу. Обоим знакомцам почему-то вдруг сильно захотелось снять с мертвого медведя шкуру. Впрочем, оно, конечно, понять их было можно – как же, охотники ведь, не кто-нибудь! Упускать такой трофей! Однако, с другой стороны, если хорошенько разобраться, кому он принадлежит…

Баурджин, конечно, не стал обострять ситуацию. Наоборот, они с Гамильдэ оказали Каир-Ча посильную помощь – когда было нужно, переваливали с боку на бок тяжеленную тушу, а так парнишка в их помощи не особо нуждался, действуя костяным ножом настолько умело и ловко, как иной не управился бы и стальным.

Наконец примерно к полудню шкура была снята. Красно-бурая гора медвежьего мяса представляла собой не особенно аппетитное зрелище, особенно если учесть, что медведь со снятой шкурой по своему строению сильно походит на человека – мускулы, руки, ноги – все человеческое, только когти и клыкастая челюсть, этакий оборотень – брр!

Немного подсушив на солнышке, шкуру аккуратно свернули и, разложив костер, нажарили свежатинки, надо сказать, довольно вкусной. Хороший оказался медведь, упитанный! А то, что он чуть было не позавтракал кое-кем из присутствующих, особенно никого не смущало. А чего смущаться? Было бы мясо.

Во время обеда Баурджин угольком изобразил на куске коры реку и сопки. Потом обвел всех руками и нарисовал жирную точку:

– Мы здесь. А вы? Где ваше племя? Долго ли идти?

– Идти! – понял Каир-Ча. – Идти, идти, идти!

Посмотрев на раненого, улыбнулся и показал на ветки:

– Идти!

И вздохнул – мол, придется трудно.

Баурджин засмеялся:

– Нет, брат, на волокуше мы его не потащим. У нас лошади есть! Лошади, понимаешь? Лошади.

Неизвестно, понял ли это Каир-Ча, но, когда Гамильдэ-Ичен привел лошадей, явно обрадовался, закивал, заулыбался – мол, хорошо.

– Ну, знамо, хорошо, – хохотнул нойон. – Недаром говорится – лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

И пошли…

Вдоль реки, через сопки, ведя под уздцы коней, с привязанными к ним носилками из жердей и еловых веток. Впереди, указывая путь, шагал Каир-Ча, за ним, с лошадьми – Гамильдэ-Ичен, и замыкал шествие Баурджин с луком. Шел настороженно, зверья в округе водилось множество, да, как выяснилось, и людей хватало.

На груди Каир-Ча наблюдательный нойон давно разглядел шрамы – такие же, что и на груди несчастного Кей-Сонка. У раненого Мирр-Ака они тоже имелись. Свежие…

И Баурджин наконец понял. Поразмышлял и пришел к выводу.

Инициация!

Вот оно в чем здесь дело.

Наступает возраст, когда мальчики должны превратиться в мужчин, и у разных племен это происходит по-разному. Вот как здесь. Парням вручили стрелы и велели добыть медведя. Каким угодно способом. И вероятно, ко вполне определенному сроку. Не принесешь к сроку медвежью шкуру – ты не мужчина, и всякий может безнаказанно смеяться над тобой или даже выгнать из рода. И шрамы… Мужчина должен уметь молча переносить боль. И – в лес с обнаженным торсом – комары, мошки? Терпи! Терпи, ибо только так станешь мужчиной!

Глава 11

Люди большого двуногого

Август 1201 г. Забайкалье

Вблизи реки сойдем с коней,

Там наши пастухи овец, ягнят

Найдут себе еду для горла.

На это ведь запрета нет?Л. Данзан. Алтан Тобчи

Сородичи Каир-Ча и Мирр-Ака – мускулистые, поджарые, с хмурыми, расписанными цветной глиной лицами – поначалу встретили гостей настороженно, почти враждебно, и Баурджин даже пожалел, что, поддавшись своей доброте, решил оказать помощь в доставке раненого. Доставили, и что? Ни те «спасибо», ни «добро пожаловать», одни смурные, подозрительные до полной чрезвычайности рожи!

Даже на раненого смотрели без особой радости, так, чуть ли ногами походя не пнули. Потом, правда, какие-то девушки унесли его в одну из покрытых кедровой корой хижин.И вот тогда наконец Каир-Ча с торжествующим видом развернул медвежью шкуру. И что-то горделиво сказал, показав рукой на гостей!

Вот тогда только настроение собравшейся толпы изменилось. Какой-то седой горбоносый старик, высокий и важный, в роскошной накидке из соболиных шкурок, подошел к беглецам. Его сопровождали бронзоволицые воины, вооруженные копьями с каменными наконечниками и деревянными палицами с вырезанными страшными мордами какого-то демона или бога.

– Мы… радоваться… гостям. – Старик искривил тонкие губы в гримасе, в которой обладающие недюжинным воображением лица смогли бы признать улыбку. Он смешно коверкал слова, но, в общем, было понятно.

– Откуда вы есть?

Баурджин пожал плечами:

– С юга. Там наши пастбища.

– Пастбища? – поморгав, переспросил старик. – А, так вы не охотники? Издалека?

– Да, мы издалека, – отозвался Гамильдэ-Ичен. – Очень устали, хотим есть и спать. Или у вас здесь не принято оказывать гостеприимство путникам?

– О нет, нет! – Старик умоляюще сложил на груди руки. – Мы… оказать вам гостеп… госте-приим-ство… И еще какое! Идите… Идите за мной. Воины показать вам.

Суровые воины безмолвными статуями встали за спинами беглецов. Баурджин положил руку на рукоятку ножа. Впрочем, никаких враждебных действий по отношению к гостям не применяли. По крайней мере, пока… Никто не приказывал отдать оружие (ножи и луки), никто не наваливался с внезапностью, не бил, не орал, не тащил. Просто один из воинов вежливо показал жестом путь к дому вождя. Да, старик как раз и представился:

– Мое имя – Черр-Нор, а все эти люди – люди моего рода. Рода Большого Двуногого.

Выражение «все эти люди», с гордостью произнесенное вождем, вероятно, относилось только к мужчинам, ибо ни женщин, ни детей – кроме унесших раненого Мирр-Ака девушек – Баурджин пока так и не видел. Надо думать, те сидели по хижинам. Нет, лучше сказать – по избам, уж больно внушительно выглядели постройки, грубо срубленные из толстенных стволин лиственницы. Непосильная, что и сказать, работа для каменных топоров. Избы, частокол из заостренных бревен, двое ворот – укрепления так себе, при правильной осаде падут как миленькие, однако лесному народу они, вероятно, казались вершинами инженерно-технической мысли и оборонного зодчества. Один частокол, башен не видно, но, с другой стороны, не виден и сам поселок, окруженный высоченными лиственницами и кедровником. Одно слово – чаща! Если не знаешь охотничьих троп – нипочем не отыщешь селение. Хорошо замаскировались, ничего не скажешь! От кого таятся? Пока в этом плане ясно одно – уж точно, не от советской власти или банд бесноватогобарона Унгерна, он ведь в свое время где-то в этих местах промышлял, вернее – будет еще промышлять… годков через семьсот с лишним.

Начинавшаяся прямо от ворот неширокая улица привела всю процессию к довольно просторной площади, посреди которой были вкопаны три резных столба высотой метров попять. На вершине каждого белел клыкастый медвежий череп.

– Медведь? – повернув голову, спросил Гамильдэ-Ичен.

Никто из воинов не ответил.

Миновав идолов, воины и ведомые ими гости свернули к какому-то приземистому длинному дому, с узенькими оконцами-щелочками. Наверное, это было устроено специально, чтобы зимой меньше выпускать тепло.

Остановившись перед широкой дверью, шедший впереди воин обернулся и жестом пригласил беглецов заходить. Не сказать, чтоб в глазах его светилось радушие, но… выбирать было не из чего.

Скосив глаза, Баурджин отметил про себя полное отсутствие металлических петель – дверь висела на толстенных ремнях из оленьей или лосиной кожи… Прибитых явно металлическими гвоздями! Значит, все ж таки, люди Большого Двуногого знали железо? Может, и кузница у них есть? А может, эти гвозди они просто купили… или отняли в качестве военных трофеев. Все может быть, от этого Баурджину с Гамильдэ сейчас – ни жарко ни холодно.

А! Во-он та дверь, в соседней избе – и вовсе не дверь, а сплетенная из коры циновка! Значит, не у всех тут двери, не у всех тут гвозди – металл явно представляет определенную ценность, вполне значимую для местных жителей вещь.

Воин нетерпеливо переминался в дверях.

– Идем, идем, – широко улыбнулся нойон.

Как и следовало ожидать, внутри избы оказалось довольно темно, свет давала лишь небольшая лампадка из глины. Низкий потолок, вернее – крыша, пол земляной, застлан ветками лиственницы, посередине – выложенный круглыми речными камнями очаг, вдоль стен – широкие деревянные лавки-ложа, притолочины пропитаны черной сажей от очага.

– Н-да-а-а, – оглядевшись, задумчиво протянул Баурджин. – Мрачновато. Прямо скажем – не Дом Советов! И даже – не изба-читальня.

– Да уж, – согласно кивнул Гамильдэ-Ичен. – Кажется, тот горбоносый старик собрался о чем-то с нами потолковать.

– Что ж, потолкуем, – нойон без приглашения уселся на лавку, – если, правда, у местного вождя хватит на это словарных запасов. Что-то меня смущает отсутствие женщин. Интересно, зачем они их прячут?

– А, это у них, наверное, такие обычаи, – подумав, заявил Гамильдэ-Ичен. – Как у поклонников Мухаммеда.

– Хо?! – удивленно подскочил Баурджин. – Ты и про поклонников Мухаммеда знаешь?

– Так ведь – не в траве найденный.

– Да тебя, Гамильдэ, надобно срочно в Совет Национальностей выбирать. Или в Совет Союза.

Юноша нахмурился:

– Опять непонятно говоришь, Баурджин-нойон! И главное, никак свои непонятности не объясняешь – все обещаешь только.

– Ой, обязательно объясню, Гамильдэ! Вот клянусь хоть… Клянусь синим знаменем Темучина и собольей шапкой Боорчу, которую он мне, кстати, проиграл в кости, но так еще и не отдал, вероятно – забыл.

– Забыл? Так ты напомни, нойон! – Гамильдэ-Ичен расхохотался.

Воины между тем вышли, на какое-то время оставив гостей в одиночестве. Беглецы переглянулись, и Гамильдэ-Ичен бросился было к двери – попробовать, не заперта ли?

Нет, не заперта, распахнулась сразу, да и не было снаружи никакого засова… Только рядом стояли воины. И вождь. Которому юноша мило улыбнулся и, оглянувшись на Баурджина, сообщил:

– Там этот старик пришел. Чего-то болтают… Ага, сюда направляется. Один.

Войдя в избу, вождь улыбнулся:

– Располагайтесь. Это – наш гостевой дом. Сколько намерены пробыть у нас?

«А старик, оказывается, не так и плохо говорит, – отметил про себя нойон. – Интересно, что он собрался узнать?»

– Сколько пробыть? Гм-гм… – почесав голову, Баурджин ответил уклончиво: – Сколько понравится. Не хотелось бы, правда, слишком долго утомлять вас нашим присутствием.

– О, не утомите! – осклабился старик.

– А есть отсюда хорошие дороги на юг или только одни тропы? – осведомился Гамильдэ-Ичен. – И, интересно знать, где ваши женщины? Что, их вообще нет?

– О, женщин вы скоро увидите, не будь я – Черр-Нор! – вождь засмеялся, показав крепкие желтые зубы, чем-то напоминавшие медвежьи клыки. – Они скоро явятся вас развлекать. И в большом количестве.

Баурджин вскинул глаза:

– Чем обязаны такой чести?

– Вы наши гости. К тому ж – завтра празднование. Или – как говорят?

– Праздник.

– Да, праздник. Один из наших мальчиков, Каир-Ча, стал взрослым, и завтра получает новое имя.

– Стал взрослым? – тут же переспросил нойон. – А что надо для этого делать?

– Поймать Большого Двуного, – мелко захохотал Черр-Нор.

– А, медведя… Что ж, рады за Каир-Ча. Кстати, один из ваших парней умер.

– Я знаю, – старик небрежно отмахнулся, словно от какой-то безделицы, – Каир-Ча сообщил.

– Безусый мальчишка должен справиться с медведем, – покачал головой нойон. – Не слишком ли сурово задание? Так скоро у вас совсем подростков не останется, медведь – зверь серьезный.

В ответ вождь лишь воздел глаза к небу – мол, на все воля богов. Или – духов, кого они там почитают…

– Что же касается дорог, – Черр-Нор вспомнил о первой части вопроса. – Я дам вам проводников, как только вы захотите уйти. Только прошу, не делайте этого завтра, в праздник… который начнется сегодня.

– Сегодня?

– Да! Прямо сейчас! – Старик поднял глаза и громко хлопнул в ладоши. Три раза.

Раз… Два… Три!

На третий хлопок неслышно отворилась дверь…

И под звон бубна и тягучую песню в избу вошли семь девушек, одна краше другой.

– Наши красивейшие девушки будут делать для вас все, что вы захотите, – осклабясь, пояснил вождь.

На девушках были надеты длинные просторные рубахи до самых пят, сшитые из мягкой оленьей кожи, украшенные бахромой и затейливым геометрическим узором – какие-то треугольники, круги, загогулины. А на спине и груди мелким блестящим бисером были вышиты оскаленные медвежьи морды. В руках девушки держали уставленные яствами большие деревянные блюда. Вкусно запахло варенным с лесными травами мясом, грибами, каким-то длинными лепешками из теста. Кроме всего этого, еще было много рыбы, как вареной, так и печеной, томленный в глиняном горшке тетерев, заправленная кедровым маслом каша из ячневой крупы, ягоды: черника, голубика, малина, ну и без ягодной бражки тоже, естественно, не обошлось.

Поставив все это на расстеленную прямо на полу циновку, девушки низко поклонились и вышли. Честно говоря, Баруджин даже не знал, что на него подействовало благотворнее – девушки или яства. Скорее и то и другое.

– Девушки придут ближе к ночи, – перехватив взгляды гостей, с улыбкой заверил Черр-Нор. – Ну, а сейчас – ешьте, пейте. Заодно и поговорим. Что смотрите, уважаемые? Да, я неплохо знаю язык степей и сопок. Правда, редко на нем говорю – не с кем. Потому – забываю и сами слова, и как их правильно говорить.

– Произносить, – поправил дотошный Гамильдэ-Ичен.

– Ну, вот видите… Я думовал… думал… думаю – вы про много хотите спросить. Спрашивайте. С радостью отвечу.

– Ваш род не выплавляет металл? – дожевав крылышко рябчика, спросил Баурджин.

Старик покачал головой:

– Нет. У нас нет кузнецов. И не будет – мы чтим традиции. Все новое – суетно, нехорошо. Все старое – благо. Так жили наши предки, так живем мы, так будут жить наши дети. Ничего не изменится!

Голос вождя стал торжественным, даже с этаким кликушеским завыванием, как у плохого оратора на каком-нибудь народном празднике типа Седьмого ноября или Первого мая.

– Я видел у вас гвозди… наверняка есть и железные топоры… Торгуете?

– Нет, лишь иногда особо доверенные лица встречаются с купцами. В особом месте.

– А купцы откуда? С юга?

– Нет, с севера. Там есть большие и могучие города. Мы не хотим, чтобы тамошние люди про нас слишком много знали.

– Большие города на севере? – Баурджин удивленно покачал головой. – Вот уж никогда не слышал.

Гамильдэ-Ичен вдруг возмутился:

– Как это не слышал? А разве я тебе про них не рассказывал? Ну, года три назад, что ли…

– Может, и рассказывал, – повернулся к нему нойон. – Но я не помню.

Дальше вождя подробнейшим образом расспросили про дороги на юг. Точнее, попытались расспросить, но хитрый старик увернулся от обстоятельного ответа, сославшись на то, что гостей все равно поведут проводники.

– Они доведут вас только до большой реки, – предупредил Черр-Нор. – А уж дальше вы сами. Ну, спрашивайте еще! Женщины? Да есть, есть… просто они все заняты разным трудом, и нечего им глазеть на приезжих. Нет, мы не пасем скот. Только охотимся, а женщины собирают все, что дает лес. Есть несколько полей, только зимы бывают суровые… вот, как прошлая… – Вождь поглядел на гостей и неожиданно улыбнулся: – Ну а нынешняя зима уж точно выдастся теплой!

Барджин уже больше не знал, что и спросить. Вроде бы старик ничего не скрывал, да и к чему? Какое дело кочевникам до затерянного среди непроходимых лесов рода? У них, у кочевников, и своих забот полон рот, тем более – сейчас. И какой толк от людей Большого Двуногого в предстоящей войне за власть в монгольских степях и сопках? Никакого. А значит, не стоит больше ничего и выспрашивать, погулеванить завтра на празднике, раз уж так просят, да пуститься в обратный путь. Да, хорошо бы договориться с проводниками, чтобы по пути невзначай не столкнуться с отрядами Джамухи. Какими-нибудь охотничьими тропами, здесь ведь их много…

– Я все рассказал, – подняв деревянную кружку с брагой, Черр-Нор ухмыльнулся. – Теперь спрошу вас.

– Спрашивай, уважаемый, – усмехнулся нойон. – Что сможем – расскажем, а не сможем – уж не взыщи.

Старик долго и нудно расспрашивал гостей о том, откуда они взялись. О племенах, о кланах, о могучих кочевых союзах. Судя по вопросам, его сильно беспокоила безопасность рода.

– Никому твой род не нужен, уважаемый Черр-Нор, – с хохотом заверил Гамильдэ-Ичен. – Уж ты мне поверь. Там делят власть, стада и пастбища – непроходимые чащобы далеко на севере не интересны никому.

– И слава богам, – заулыбался вождь. – Слава…

Дверь вдруг резко отворилась. Вошел Каир-Ча – важный, в отороченной лисьими хвостами безрукавке и шитой бисером налобной повязке. Молча поклонясь, взглянул на вождя.