Чтение 17–й страницы книги ~Шпион Темучина~

– Идемте, – Черр-Нор поднялся на ноги, – прогуляемся по селенью с новым взрослым. Таков обычай.

Обычай так обычай. Гости вытерли руки о пучки травы и вслед за стариком и юношей вышли из дома.

– Ну и вид у тебя, нойон! – со смехом шепнул вдруг Гамильдэ-Ичен. – Дээл разодран, будто это тебя, а не того несчастного паренька драл в распадке медведь.

– На себя посмотри, – парировал Баурджин. – Такая же история.

– Да ладно, такая, – юноша уже смеялся вовсю. – У меня-то край аккуратно оторван, а у тебя, нойон, уж не обижайся, пожалуйста, ну, точно, словно когтями драли! Аж лоскутами висит.

Нойон тоже расхохотался:

– Ну и пусть висит. Пущай местные думают, что у нас так принято. А ведь, может статься, с моего разодранного дээла и выйдет толк.

– Да какой же толк может быть с разодранного дээла? – Гамильдэ-Ичен еще пуще расхохотался, аж заикал, бедняга.

Тем временем Черр-Нор и Каир-Ча в сопровождении молодых нарядно одетых мужчин дожидались их на углу улицы.

– Каир-Ча путь идет первым, – объяснил вождь. – Вы – сразу за ним. Ну а все остальные – за вами.

В воздухе уже плавился вечер, летний, теплый и тихий, с голубым, быстро обретающим синеву небом, оранжевым закатными солнцем, разноцветными – золотисто-красно-бордовыми – облаками и белесым месяцем в окружении таких же бесцветных звезд. Шли тихо, лишь на запястьях у воинов позвякивали браслеты.

А вот едва вышли на площадь…

Едва процессия показалась на площади, как собравшиеся там люди – судя по количеству, почти все население поселка – подняли такой шум и гвалт, какой иногда устраивают младшие школьники на уроках у «доброй» учительницы. Мужчины и старики, женщины и дети – в общем, все приветствовали Каир-Ча как героя. А тот, важно выпятив нижнююгубу, принимал поздравления с крайне невозмутим видом. Настоящий индеец! Гурон, мать ити… Оцеола, вождь семинолов.

– А медведя-то, между прочим, мы забили, – негромко напомнил Гаимльдэ-Ичен. – Не понимаю, почему этому малолетнему черту вся слава?

– Потому что он свой, Гамильдэ, – Баурджин усмехнулся в ответ. – А мы с тобой – чужаки.

– Ну да, – юноша качнул головой, – конечно.

Юные девушки в легких одеждах осыпали Каир-Ча полевыми цветами – колокольчиками, васильками, фиалками.

– Вот бы и нас так, – завистливо прошептал Гамильдэ-Ичен.

И – как по приказу – цветы посыпались и на гостей. Только не колокольчики, а другие. И даже скорей не цветы, а травы – шалфей, зеленый лук, еще какие-то пахучие желтые цветочки, укроп даже!

Так и шли…

Мимо ликующих, празднично одетых людей, мимо застывших, словно статуи, воинов с короткими копьями, мимо идолов с медвежьими черепами. Рядом с идолами в землю были вкопаны два больших – прямо-таки огромных – горшка, почему-то напомнившие Баурджину-Дубову котлы для варки асфальта. С чего бы такие воспоминания? Наверное, из кинофильма «Путевка в жизнь». Рядом с котлами лежали дрова и круглые камни. Целая вереница подростков, годками чуть младше виновника торжества, с радостными криками таскала в котлы воду из расположенного в самом конце улицы колодца.

Семь раз обойдя идолов, праздничная процессия вернулась обратно к гостевому дому. Баурджин наклонился – подтянуть штанину, – замешкался, исподволь оглядывая двор. Вот – совсем низко от земли – крыша, за ней какая-то пристройка, как видно – амбар, рядом с ним – приготовленные для ремонта изгороди жерди…

Не заходя в дом, вождь и юный герой попрощались с гостями до завтра.

– Сейчас – пейте, ешьте, отдыхайте – не забудьте, вот-вот придут девы! – радостно потирая руки, смеялся старик.

Каир-Ча, напротив, был словно бы чем-то смущен и прятал глаза. Наверное, совестно стало – ему ведь сегодня был основной почет. Вот даже и не простился толком, лишь буркнул что-то. Вот и спасай таких!

Баурджин задержался у двери… Походил, пиная ногами траву… подобрал какую-то палочку… От нечего делать, принялся обстругивать ее ножиком…

– Эй, князь! – выглянул из дома заждавшийся Гамильдэ-Ичен. – Ты что там застрял? Девок ждешь? Давай-ка лучше выпьем.

– Выпьем… – громко захохотал нойон. – Когда там они еще придут, эти девки.

Вошел.

И, сграбастав Гамильдэ-Ичена за шиворот, прижал к стене:

– Ты знаешь, чем мы будем на завтрашнем празднике?

– Чем?

– Пищей, уважаемый Гамильдэ!

Глава 12

Побег-2

Сентябрь – октябрь 1201 г. Северо-Восточная Монголия

Бегите, подобно коню, идущему впереди,

Так, чтобы алмазом на шапке стал месяц у вас впереди!Л. Данзан. Алтан Тобчи

– Пища? Мы?

– Да, Гамильдэ, – Баурджин зачем-то перешел на шепот, хотя вокруг – можно было поклясться – никого не было. – Посмотри, как ведет себя этот недоносок Каир-Ча, как его осыпают цветами. Никто даже не заикнется, что медведя-то убили мы. Впрочем, это-то ладно, а вот другое… Настораживают меня некоторые моменты, Гамильдэ, очень настораживают. Каир-Ча осыпали цветами, а нас с тобой – укропом, тмином, еще черт знает чем… что обычно кладут в похлебку. А как поглядывали на нас местные людишки там, у котлов… Я б сказал, с вожделением! Чуть ли не облизывались даже! А эти огромные глиняные горшки! Кого в них будут завтра варить? Нас! Это заброшенное племя – и есть пресловутые северные людоеды, Гамильдэ!

– Да что ты такое говоришь, нойон! – замахал руками юноша. – Что, эти люди Большого Двуногого – и есть северные людоеды из древних легенд? Что-то не очень верится. Посмотри, как к нам здесь относятся. Как и у нас, гостеприимно.

Нойон покачал головой:

– Не сравнивай лесных людей и людей степи. Для степняков любой путник – это новости, развлечение, разговоры. А здесь, в лесных дебрях, в горных теснинах, чужак – этовсегда соглядатай, разведчик, от которого нужно немедленно же избавиться. Как должны были бы поступить и с нами. А что на самом деле?

– Так ведь, может, и у здешних такие же обычаи, как и у нас!

– Не может, Гамильдэ! Не может. Слишком уж разные условия жизни. И еще подумай – пир, дружеское расположение вождя, девочки… Не слишком ли хорошо? А ведь не зря говорят: когда слишком хорошо – уже не хорошо.

– Ладно, – Гамильдэ-Ичен задумчиво кивнул. – Я всегда привык доверять тебе, нойон. Раз уж ты так считаешь… Что будем делать? Бежать?

– Бежать. – Баурджин потер руками виски. – Только не сразу. Не сейчас. Полагаю, нам просто-напросто не дадут этого сделать.

– Но ведь…

– Если стражей не видно – это еще не значит, что их нет. Дождемся темноты. И вот еще что. Смотри – у нас не отняли оружие, не заперли, уготовив на завтра страшную смерть. Значит, что?

– Значит, к утру на нас нападут, – тихо отозвался юноша. – Ворвутся в дом, возьмут тепленькими, свяжут…

– Может быть, – нойон хмыкнул, – но куда легче просто подсыпать какой-нибудь сонной травы в вино или брагу. А уж потом связать – это, кстати, могут сделать и женщины.

– Тогда нужно не пить!

– Подозрительно!

– Тянуть время, насколько можно.

– А вот – правильно. Так и поступим. Что же касается питья, то… Есть у меня одна задумка…

Снаружи послышались девичьи голоса. Старик Черр-Нор не обманул – прислал женщин. Они так и вошли всемером, наверное, те же самые, что днем приносили пищу. Черноволосые, темноглазые, смуглые… Только теперь из одежды на них были одни лишь набедренные повязки из оленьих шкур, да на груди – ожерелья из шишек.

Смеясь, девушки уселись на лавки, поставив рядом с собой два больших глиняных сосуда, вылепленных без применения гончарного круга, вручную. Уселись, посматривая нагостей… Баурджину опять показалось, что – плотоядно…

Одна из девушек зачерпнула из горшка деревянной чашей, отпила сама и протянула гостям – пейте!

Приятели переглянулись, и Баурджин покачал головой – наверное, этот напиток и можно было бы выпить, но… не стоило рисковать.

По обычаю кочевых племен, приняв чашу двумя руками, нойон поставил ее на пол перед собою и, встав, поклонился девушкам.

Та, что подала чашу, засмеялась, что-то заговорила настойчиво – видать, предлагала не стесняться и пить.

– Нет, девушки, – резко возразил Баурджин. – У нас принято пить по-другому, особенно – в компании женщин.

Он обвел девушек руками, затем, показав на чашу, затряс головой, воздев глаза к небу. Затем принялся рисовать в воздухе какие-то узоры… луну и звезды – то и дело показывая на чашу. Еще и приговаривал:

– Нам нельзя пить с женщинами до захода солнца. Вот когда стемнеет, тогда другое дело…

Неизвестно, то ли молодой князь объяснял уж очень доходчиво, то ли кто-то из дев немного понимал речь гостей, но до всех дошло, что хотел сказать нойон. Перекинувшись несколькими фразами, девушки заулыбались и больше не стали предлагать напиток. По крайней мере, пока. Но и сами не пили, а затянули песню. Одна из девчонок отворила дверь, выглянула и, обернувшись, кивнула на улицу и на чашу, мол – скоро стемнеет, и уж тогда…

– Там, у сарая – жерди, – улучив момент, шепнул Баурджин. – Перебросим их с крыши сарая на тын. Должно хватить. Теперь, вот… У нас, кажется, еще осталось брага. Я отвлеку девок, а ты быстро перелей ее в чашу. А ну-ка, девушки, дайте сюда бубен!

Поднявшись на ноги, Баурджин властно протянул руку. Сидевшая с бубном пухлогрудая дева догадалась – а может, и поняла – и молча протянула бубен нойону. Тот вышел на середину избы, улыбнулся, приковывая к себе любопытные взгляды, стукнул пару раз в бубен, и запел старую революционную песню «Смело, товарищи, в ногу!». Запел по-русски – сейчас было все равно, лишь бы мелодично. Допев, крикнул:

– Делай раз!

И встав на руки, прошелся вниз головой. Девчонки восторженно взвизгнули. Хорошие девчонки, красивые. Жаль, что они людоедки. Эх, в другое бы время…

Приняв обычную позу, Баурджин снова запел, на этот раз плясовую, камаринскую. Запел, забил в бубен, да ка-ак пошел в присядку… Давно так не плясал! Последний раз…ммм… года три назад, на свадьбе младшей дочери Боорчу.

Девки тоже не остались сидеть, пустились в пляс с такой веселостью и смехом, что у Баурджина на миг закралось сомнение – а правильно ли он рассуждал? Не перестраховался ли? Может, никакое они не людоедки, а все догадки на этот счет – несусветная глупость?

Подумав так, Баурджин упрямо сжал губы. Пусть так. Пусть даже глупость. В конце концов, не поздно будет и переиграть. Вот, если не уснут девки, то… То можно будет и выпить, и с девками помиловаться, и посмеяться потом над собственными страхами. Если не уснут…

– Эх, девушки! Пью за ваше здоровье! – Баурджин единым махом опростал половину чаши, а затем протянул ее Гамильдэ-Ичену.

Допив остальное, тот вытер рукавом губы, зачерпнул из кувшина, протянул девам. Те – все по очереди – приложились. А затем Баурджин устроил игру в жмурки. Объяснять долго не пришлось – просто снял пояс, завязал напарнику глаза, раскрутил – лови мол… Девчонки с визгом рассыпались по углам, а уж Гамильдэ старался, поймал какую-то, схватил в охапку… В общем, пошло веселье.

По ходу игры Баурджин ловко менял правила – завязал глаза сразу обоим, и себе и приятелю, затем – всем девушкам, уж, ничего не попишешь, пришлось разорвать длинный пояс Гамильдэ-Ичена, да и своим пожертвовать, конечно, не тем, что с секретными сведениями – тот молодой князь, ясное дело, берег пуще зеницы ока.

Прока раззадоренные веселой игрой девки со смехом бегали по избе, Гамильдэ-Ичен снова наполнил чашу брагой. Дождавшись, когда поймали нойона, демонстративно, на глаза у всех отпил, протянул Баурджину. Взяв обратно, черпнул из горшка. Теперь выпили девушки. Уснут или нет?

Пока вроде не собирались…

Игра продолжилась. Одна из девчонок – ловкая, тонконогая, с большими сияющими глазами и остренькой грудью – словив Гамильдэ-Ичена, прижала его к стене, с жаром целуя в губы. В другое время Баурджин, наверное, позавидовал, но тут не успел… оказавшись в объятиях грудастой красавицы с тонким станом и пухлыми горячими губами. Ах, как она целовалась… А оставшиеся девушки принялись споро раздевать обоих гостей. Вот полетел на пол «конспиративный» пояс нойона, вот – левый гутал… правый… дээл… Сбросив набедренную повязку, обнаженная красавица с силой прижалась к степному князю. Твердые горячие соски ее царапали грудь так, что Баурджин не стал противиться дальнейшему течению событий…

Они упали на широкую, покрытую плетеной циновкой лавку… Жестковатое ложе, но князь не ощущал жесткости, лаская навалившееся сверху податливое девичье тело… Девушка застонала, откинулась…

Ее сменила вторая… Затем третья…

Баурджин даже несколько утомился, чувствовал, что устал… Приподнявшись на ложе, оглянулся – где Гамильдэ-Ичен?

И вздрогнул.

Все девушки спали!

Все до единой!

И когда только успели заснуть, ведь только что…

– Ты был прав, нойон. – Гамильдэ-Ичен быстро затянул пояс. – Бежим! Да поможет нам Христородица!

Улица находилась во власти ночи, казавшейся еще темнее из-за высоких кедров и лиственниц, разросшихся по краям поселка, почти сразу же за частоколом. Осторожно, словно бесплотные тени, беглецы проскользнул к сараю, перебросили на тын жерди. Баурджин молился, чтоб не сломались. Не сломались! Лишь слегка скрипнули.

Вот и частокол… Прыжок вниз, в темноту! Мягкое приземление… И вперед! Вот только – куда?

– Там – ворота, – махнул рукой Баурджин. – А от них я немного знаю дорогу.

Гамильдэ-Ичен хохотнул:

– Я тоже немножко запомнил.

Они пошли в темноте вдоль частокола. Странно, но не слышно было лая собак. Может, их просто в поселке и не было?

– Точно, не было, – кивнул Гамильдэ. – Я ни одной не заметил.

– Тем лучше для нас. Осторожней!

Предупреждение пропало втуне – юноша уже успел провалиться в какую-то глубокую яму. Наклонившись, нойон протянул руку:

– Надеюсь, ничего не сломал?

– Не сломал, – голос Гамильдэ-Ичена прозвучал глухо, словно из подземелья. – Тут дело хуже…

– Что может быть хуже?

– Смотри…

Выбравшись на поверхность, юноша протянул князю прихваченный из ямы предмет – круглый человеческий череп, белевший в мертвом свете луны, словно натертый светящимся радиоактивным составом.

– Свежий… – тихо промолвил Гамильдэ. – И – со следами зубов, смотри, князь! Обглоданный… Значит, правда…

– Завтра в этой яме валялись бы и наши головы, – на ходу пробурчал нойон. – Смотри под ноги, Гамильдэ.

Вот наконец и ворота. Черные, большие. Отходившая от них неширокая дорожка терялась в лесу. Ну, хоть было видно, куда идти…

Оглянувшись по сторонам, беглецы быстро зашагали к лесу. Кругом было покойно и тихо, даже собаки не лаяли, за неимением таковых, лишь где-то далеко глухо кричала какая-то ночная птица. Черные великаны деревья царапали вершинами звезды. Откуда-то, наверное с оврага, тянуло сыростью.

– Нам бы не сбиться с пути, – когда прошли уже с полчаса, высказал опасение Гамильдэ-Ичен. – Где-то ведь нужно свернуть, я заметил…

– Я тоже, – Баурджин усмехнулся. – Высматривай большую сосну.

– Тут все большие… – Юноша наступил на высохший сучок, треснувший с громким щелчком, словно выстрел. Выругался: – Дьявол тебя раздери! Вон, кажется, сосна. И вон, дальше…

Не говоря ни слова, князь быстро подошел к дереву, подняв руки, зачем-то ощупал ветки. Качнул головой – не та.

Пошли дальше.

– Что ты ищешь, нойон?

– Увидишь. Ага! Кажется, есть…

Пошарив руками, Баурджин с торжеством снял с колючей ветки небольшой лоскуток:

– Ты спрашивал, что с полами моего дээла? Нет, Гамильдэ, их вовсе не медведь драл. Вот один лоскуток, там, дальше, должен быть следующий. Я ведь не зря шел тогда сзади.

– Но мы их не увидим – темно!

– Будем искать на ощупь, я примечал деревья.

– Хорошо, – юноша кивнул. – Куда дальше?

– За мной, Гамильдэ! После сосны ищем поляну с камнями. Затем – распадок, потом – ореховый куст. Работы много.

– Лишь бы нас не догнали! Может быть, лучше обождать, спрятаться?

– Этот лес они знают куда лучше нас, парень. Так что нам нужно побыстрей уносить ноги.

Кто бы спорил…

Баурджин вдруг представил себя на месте Гамильдэ-Ичена, выросшего в степях и редколесных сопках. Каково ему чувствовать себя в этой чащобе? Впрочем, сейчас обоим было не до каких-то там чувств – нужно было двигаться как можно быстрее.

– Вот ленточка! – наклонившись к одному из камней, радостно воскликнул юноша.

Баурджин недовольно качнул головой:

– Никогда не кричи в лесу, Гамильдэ. Лес шума не любит.

От поляны спустились в распадок – именно здесь шли кони. А вот и ореховый куст. Беглецы быстро обшарили ветки. Нет, не тот. Ага, во-он он, следующий. И не этот. Да где же? А, вон… Вот он, лоскуток, на крайней ветке.

– Скоро утро, – подняв голову, негромко произнес Гамильдэ-Ичен. – Вон как светлеет небо.

– И в самом деле, – согласился на ходу Баурджин. – Светает.

Юноша обернулся:

– Ну? Где еще искать ленточки?

– Нигде. Дальше идем на запах.

– На запах? – Гамильдэ-Ичен удивился. – Мы что, собаки?

– Нет. Но этот запах почувствуем. Помнишь того, обглоданного?

– А… Но вы же его зарыли!

– Нет. Всего лишь забросали ветками. Как медведь.

Беглецы шли осторожно, продираясь сквозь колючие заросли можжевельника, принюхивались. И наконец, почти одновременно почувствовали слабый запах разлагающегося мертвого тела.

– Туда! – показал рукой нойон.

Вот и знакомая сопка… Рычание!

Кто-то жрал мясо убитого медведя! Ну, конечно…

– Как бы они не набросились на нас, – напряженно останавливаясь, Гамильдэ-Ичен сдернул с плеча лук и, пошарив в колчане, наложил на тетиву стрелу. – Если что, буду стрелять на слух. Хорошо, что у нас не забрали оружие! Хоть такое… Дьявол!

– Пошто поминаешь нечистого?

– Стрелы! У них отломаны острия. Кто-то постарался. Наверное, девки.

Баурджин хмыкнул и предложил просто-напросто обойти недавно освежеванную медвежью тушу:

– Не думаю, чтоб мы с тобой были интересны тем, кто сейчас лакомится медвежатинкой. Скорее всего – это лисы. Или россомаха.

– Россомаха – серьезный зверь.

Обойдя убитого медведя и жрущих его зверей, друзья вышли к вершине сопки и стали медленно спускаться к реке, в черной воде которой отражались луна и звезды.

Оказавшись на берегу, Баурджин снял гуталы и закатал штаны.

– А это зачем, нойон? – озаботился Гамильдэ-Ичен. – Будем переходить реку вброд?