Чтение 5–й страницы книги ~Грамота самозванца~

– Ага, так Генриха чуть было не пристрелили?! – Митрий всплеснул руками. – Вот так попугали! Ты, кстати, это откуда знаешь, Жан-Поль?

– Заглядывал толстый Робер, я ему сказал, что пострадал на дуэли.

– Робер?! – не на шутку озаботился Иван. – А он не донесет?

– Не донесет. – Нормандец усмехнулся. – Ничего необычного – не впервой мне случается пострадать на дуэли.

– Ну, ты прямо этот… забияка, бретер! – покачал головой Митрий.

– Благодарю за лестные слова, – как мог, приосанился раненый. – Однако что касается гугенотов… им нет никакого смысла убивать короля. Напугать – да, но не убивать. Клан Медичи – католический клан, и вместо малолетнего наследника страной бы стали править католики, да еще самые упертые! Нет, убить хотели не гугеноты…

– Тогда, значит, ваши, католики.

– Католики, – серьезно кивнул Жан-Поль. – Но – не наши.

– Как это – не ваши? – удивился Иван. – А какие же?

– Аристократы! – негромко пояснил нормандец. – Потомки и родичи самых известных родов – Конде, Гизов. О, это та еще клоака! Вот они-то как раз и могли рассчитывать усадить регентом своего человека. Постойте-ка… – Жан-Поль внезапно осекся. – Значит, кроме нас и гугенотов в засаде был и кто-то третий. Он и стрелял на поражение. Не попал – спугнули. Третий… Да, этот дом – больно уж удобное место… Вас больше никто ни о чем не просил?

– Нет, никто! – поспешно – слишком поспешно – откликнулся Иван. А у самого уже давно засело в голове: Камилла! «Бель анконю». Так вот зачем все, оказывается… У юноши было такое чувство, будто его использовали, как губку – вытереть кровь. Использовали – и выкинули. Верней – не успели. Вспомнился вдруг тот человек в сером плаще, с холодными глазами убийцы. Ох, не зря он так сноровисто махал кинжалом… И если б не плащ…

– Вот что, парни, считайте, что мы счастливо отделались, – откинув со лба волосы, заключил Жан-Поль. – Я вас втянул – тебя, Иван, – и в этом признаюсь, виноват. Но Мити и Прохора втянул ларошелец Рене. Вы с ним говорили?

– С тех пор – даже не видели, – признался Митрий. – Ни на лекциях нет, ни дома. Его сосед по апартаментам, толстый Робер, ничего не знает.

– Это плохо, что не знает, плохо. – Нормандец поджал губы. – Эх, скорее бы выздороветь! У меня много друзей в Латинском квартале – если кто-то будет про нас выспрашивать, узнаю сразу.

– Будем надеяться, – усмехнулся Иван.

Он хотел было еще раз напомнить, что это именно Жан-Поль втянул его в чужие опасные игры… Но осекся. Ведь выходило – не только Жан-Поль. Да и вообще, нормандец сыграл во всем случившемся отнюдь не главную роль, отнюдь…

Камилла! Использовала – во всех смыслах использовала – и за ненадобностью выкинула. Вот змея! И все же Иван не чувствовал к ней такой ненависти, какую, наверное, должен был ощущать, ведь воспоминания о встрече с «бель анконю» были окрашены в столь романтические тона… Сказать по чести, юноша не отказался бы и от еще одной встречи… И даже – не от одной. Пусть это опасно, пусть грозит смертью, но ведь Камилла настолько… Иван покраснел вдруг, устыдившись собственных мыслей, – а не слишком либыстро он забыл Василису?! Синеглазую девушку с толстой темно-русой косою, что ждала его в далеком Тихвинском посаде… О нет, не забыл, как можно было такое подумать!Василиса – это то, настоящее, ради чего стоит жить, а вот… а вот Камилла… Да, красивая, интересная… Но чужая! Увлечение – ничуть не более… как и он для нее. Впрочем,нет, он для Камиллы оказался отнюдь не простым увлечением… Был использован! Ловко и цинично использован. Так же, как и Жан-Полем. Или Прохор с Митькой – гугенотом Рене. Господи, как же надоело играть в чужие игры!

В университете, на лекциях, было довольно спокойно. Нет, конечно же, слухи о покушении на короля вовсю обсуждались, но без особого остервенения, на обычном, так сказать, эмоциональном уровне. Незаметно пролетела неделя – и ничего. Правда, так и не объявился Рене Мелиссье – и вот это тревожило. А что, если он схвачен? Подвергнут пыткам? Тогда следующие – Митька с Прохором. Впрочем, пока их никто не трогал. Значит, Рене бежал или убит… Или – еще не пойман, скрывается. А вдруг попадется, и что тогда? Весьма, весьма неприятное чувство. Теперь получалось, что именно Рене по-настоящему подставил ребят, ведь от исполнения просьбы Жан-Поля сейчас больше не было никаких хлопот, все они остались в недавнем прошлом – потасовка, беготня по крышам, мужик в сером плаще. Впрочем, «серый», по всему видно, не от Жан-Поля, нормандец божится, что не от него, и, похоже, вполне искренен. Значит…

Значит, это привет от Камиллы! Привет, который мог бы стать для Ивана последним. Если б не плащ, если б не неизвестный гугенот, если б не неожиданная помощь Жан-Поля. Эх, Камилла, Камилла, «бель анконю»… И все же – как ты обаятельна, обворожительна, красива! И именно от тебя – или от тех, кто за тобой стоит, – нужно в любой момент ожидать удара! Выследить, отыскать, устранить нежелательного свидетеля – что может быть необходимей? За Камиллой наверняка стоит третья сила – аристократия, весьманеразборчивая в средствах. Впрочем, здесь в средствах все неразборчивы.

Итак, две линии опасности. Рене и Камилла. Еще оставался Жан-Поль, но тому, кажется, сейчас можно было верить. И вообще, если бы не он, где бы сейчас был Митька? А может,хитрый нормандец таким изощренным образом просто-напросто втирается в доверие? Хотя – зачем? Что толку ему от пришлых людей – иностранцев? Сегодня они здесь, в Париже, а завтра возьмут да уедут. Уехать… А не настал ли этот момент – вернуться? Ведь почти год прошел с тех самых пор, как случились те странные и страшные события, в эпицентре которых оказались ребята. Дьяк разбойного приказа Тимофей Соль, пославший Ивана расследовать злоупотребления в хлебной торговле, сам оказался причастным к этим самым злоупотреблениям! А Ивана послал для отвода глаз, выбрав самого неопытного и молодого. И, как оказалось, на свою голову выбрал: несмотря на молодость, Иван-то оказался весьма даже толков и сноровист, с помощью Митрия и Проши едва не выведя на чистую воду многих московских бояр и богатых купцов. Но слишком уж высокого полета оказались птицы – потому и пришлось Ивану сотоварищи поспешно отправиться в изгнание. А вот теперь, похоже, наступала пора вернуться. Может быть… Вот еще бы посмотреть, как устроены оружейные мануфактуры в Алансоне, и как с помощью вязальных машин делают шелковые штаны в Кане, и как… В общем, много всего можно было бы вызнать. Так, может, и не стоит пока торопиться? В конце концов, похоже, что непосредственной опасности нет. Хотя, конечно, нужно быть осторожным, очень осторожным, очень…

– Уехать? – Митька хлопнул глазами. – Вот так, бросить все и уехать? А может, все же лучше немного подождать? К примеру, я скоро получу степень бакалавра медицины! Ты представляешь, что это такое, Иван? Ведь у нас, в России, я смогу не только лечить, но и учить! Основать медицинскую школу. Да и ты много бы поспособствовал отечеству,преуспев в изучении экономики, юриспруденции, финансов! Ведь именно за этим нас и послал сюда государь… вернее, не нас, а тех, вместо которых мы поехали. Но ведь поехали же! И ты сам говорил, что должны послужить родине. Не боярам, не монастырям, не государю даже – родине. Всему народу русскому! Иль ты считаешь – ему не нужны врачи, учителя, финансисты?

– Ну-ну, разошелся, – улыбнулся Иван. – Я и сам думаю так же, как ты. И самое главное, что так же мыслит государь Борис Федорович!

– Да уж… – согласился Митрий. – Не повезло ему только с погодой, а еще больше – с боярами, больно уж вороватые да гнусные попались.

– Ой, Митька, – Иван хохотнул, – отрежут тебе когда-нибудь язык за твои речи.

Они сидели вдвоем в небольшом кабачке на улице Белых Плащей, что на левом берегу Сены, и, потихоньку потягивая вино, беседовали, время от времени исподволь оглядывая входящих. Дожидались Прохора – удобное было местечко для откровенного разговора, в конце концов, молотобойца давно уже было пора ввести в курс дела, а то ведь он вполне искренне считал именно себя виноватым в том, что случилось. Ну, как же – ведь кто дал себя уговорить неизвестно куда теперь сгинувшему гугеноту Рене Мелиссье? Вот потому-то, наверное, Прохор и сторонился сейчас друзей – стыдно было смотреть им в глаза.

– Разрешите присесть за ваш столик, господа? – Невысокого роста мужчина с незапоминающимся простоватым лицом вопросительно остановился напротив русских.

Места, конечно, имелись и за другими столами, но этот практически был пуст. Что же…

– S’il vous plait, monsieur, pour sure.

– Спасибо…

Незнакомец уселся напротив Ивана и, улыбнувшись, представился:

– Ален Дюпре, свободный художник.

– Художник?!

– Ну, не такой, как, скажем, Тициан или Микеланджело. Так, рисую вывески.

– Тоже неплохое занятие. Верно, хорошо платят?

– Как когда… Могу угостить вас вином, молодые люди?

– Конечно.

Дюпре жестом подозвал слугу, проворно наполнившего бокалы красным тягучим вином.

– За знакомство! Вы, я смотрю, студенты?

– Вы не ошиблись, месье Дюпре.

– И, судя по выговору, иностранцы?

– Поляки, месье.

– О, Полонь! – одобрительно усмехнулся художник. – Добрая католическая страна. Никаких проблем с гугенотами, да?

– У нас есть и лютеране, и ариане, и ортодоксы, называющие себя православными. Но мы к ним не относимся!

– Рад, что вы оказались католиками! – Дюпре засмеялся, показав мелкие зубы. – Очень рад. Думаю, наша вера – самая радостная, веселая! Вы только посмотрите на этих гугенотов – ну до чего ж унылые рожи, смотреть тошно! Выпьем за Сен-Дени?!

Друзья тут же подняли бокалы.

А дальше художник спросил такое, от чего оба чуть не поперхнулись вином. Понизив голос, поинтересовался вдруг, не видели ли они среди студентов высокого сильного парня с рыжеватой бородкой и огромными кулаками.

– Весьма колоритная фигура, знаете ли, – пояснил Дюпре. – Раз увидишь – запомнишь. Говорят, он тоже студент.

– Верзила с рыжеватой бородкой? – задумчиво переспросил Иван. – Кажется, видел где-то. Да-да, определенно видел… Только вот не помню где. А зачем вам он?

– Он неплохо бьется, – с улыбкой поведал художник. – А я, знаете ли, занимаюсь иногда устройством боев. Нет-нет, все по-честному, этот парень смог бы заработать неплохие деньги. Если увидите, передайте ему, хорошо? Пусть заглянет… гм… ну, хотя бы в эту закусочную, я здесь бываю почти каждый вечер. Так передадите?

– Если увидим – обязательно, – клятвенно заверил Иван, наступив под столом Митьке на ногу. Вообще-то тот самый «рыжебородый верзила», о котором столь навязчиво расспрашивал художник, должен был вот-вот прийти.

Художник… Возможно, он и в самом деле устраивал кулачные бои. А возможно – и нет. Шпик?! Очень может быть. А может, и нет. Но лучше уж принять меры.

– Ой, – сжался вдруг Митька. – Пойду отолью – уж больно приспичило.

Он тут же ускакал, держась за живот, а Ивану пришлось извиняться:

– Увы, мой младший приятель еще недостаточно воспитан.

– Ничего-ничего, – благодушно хохотнул Дюпре.

Но взгляд его – Иван это хорошо заметил – вдруг на миг вильнул в сторону уходившего Митрия. С чего бы художнику так интересоваться отроком? Или он тайный содомит?

Иван украдкой осмотрел закусочную. За крайним столом собралась компания зеленщиков или мелких торговцев, где бурно обсуждались цены на овощи и сыр, рядом, за средним столиком, сидели какие-то старики, у стены – еще трое мужчин, которых уж никак нельзя было принять за студентов – явно возраст не тот. Значит, если это шпик, ищут среди студентов. Уже ищут. Рене признался под пытками? Но почему тогда спрашивают только Прохора? А потому что он самый заметный – эх, как махал кулачищами, слепой заметит! Вот и приметили. Значит, это не Рене, просто случай. Если этот Дюпре и в самом деле – соглядатай…

Радостный, за стол уселся Митька. Улыбнулся довольно:

– Фу-у, думал – лопну! Теперь можно и вина попить, а, месье художник? Вы какими красками пишете, масляными или, может быть, киноварью?

– Давайте-ка лучше выпьем. Вы мне очень понравились, парни!

Ага! Не ответил на вопрос о красках. Никакой это не художник – шпик! Интересно, Митрий предупредил Прохора? Судя по довольной физиономии – предупредил. Теперь бы и самим уходить, только как избавиться от соглядатая?

– Значит, вы каждый вечер здесь? – поднимая бокал, уточнил Иван.

– Да-да, пусть этот рыжий парень приходит. Он не пожалеет, клянусь Пресвятой Девой! Да и вам, – художник неожиданно подмигнул, – кое-что перепадет!

– Да, – алчно улыбнулся Митрий. – Десяток-другой су нам бы не помешали!

– Су?! – насмешливо ухмыльнулся Дюпре. – Речь идет о ливрах, мои юные господа!

– О ливрах?! Ну надо же!

– Да-да! Кулачные бои – очень выгодное дело, знаете ли. И за хорошего бойца не жалко никаких сумм.

– Ну и повезло же нам, а, Жан?! – Митька хищно потер руки. – Вот уж не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Обязательно отыщем вашего рыжего, месье художник. Отыщем, чего бы нам это ни стоило. Только сразу предупреждаю – не забудьте об обещанных ливрах!

– Да-да, не забудьте, – озабоченно поддакнул Иван. – А то, знаете, есть такие, что поначалу обещают, а как доходит дело до расплаты…

– О, не беспокойтесь, я не из таких! – Художник горделиво выпятил грудь. – Если уж сказал – заплачу, так заплачу, можете не сомневаться! Только приведите мне кулачника.

– Уж постараемся… До скорой встречи, месье Дюпре. Было приятно познакомиться.

– До встречи… Вообще, мне очень нравится ваш настрой, парни!

Едва юноши вышли, как месье Дюпре пересел за столик к зеленщикам. Те сразу прекратили спор:

– Ну как? Что нового выведал?

– Этот рыжий верзила – точно студент. Парнишки обещали его сюда привести.

– Хм… Мало ли, чего они обещали. Ты сам-то как думаешь, приведут?

– Приведут, – осклабился Дюпре. – Или я плохо знаю людей. Видели бы вы их рожи, когда я упомянул о ливрах. Заметьте – только упомянул.

– Не знаешь, тот пойманный гугенот не заговорил?

– Нет. Умер под пытками.

– Жаль… Кто ж так пытал? Не иначе – братец Клотар?!

– Он… Что и говорить – перестарался. Уж останется теперь без половины жалованья, если вообще не выгонят.

– Не выгонят. Где еще такого палача найдут?

– Это верно…Эй, Ганье, кабатчик! А ну, тащи сюда вина. Да только не того пойла, что подавал студентам!

А парни – Иван, Митька и дожидавшийся их за углом Прохор – живо припустили домой. Было о чем подумать! Тем более что Прохор сообщил не очень-то радостную вещь – оказывается, на кафедрах интересовались сразу двое!

– Один, судя по одежке, гугенот, другой – аристократ, одетый как испанский гранд. Оба уже немолоды, с одинаковыми седыми бородками.

– Этого еще не хватало! – Иван с чувством сплюнул на мостовую. – Не понимаю только, с чего бы нами интересоваться гугенотам?

– Именно нами интересовались? – уточнил Митрий.

– Сказали – русскими. – Прохор скрипнул зубами. – Видать, Рене не выдержал, выдал.

– Так ты думаешь, его схватили?

– А иначе как объяснить?

– Да-а… дела…

– Бежать надо, ребята! Бежать! И так уже здесь засиделись.

Оба – и Иван, и Митрий – склонялись к тому, чтобы согласиться с Прохором. Бежать… Похоже, это оставалось теперь единственным выходом – ведь кольцо сжималось: фальшивый художник Дюпре интересовался Прохором, а двое – сразу двое незнакомцев – всеми тремя русскими. Значит, догадались… Значит, Рене… Или… Камилла? Нет, откуда она могла знать о Прохоре и Митьке? Ничего такого Иван ей не рассказывал.

Бежать! И – немедленно. Не хватало еще оказаться втянутыми в чужие дела – больно оно надо! Возвратиться на родину, коли уж на то пошло… Но – как? Не зная страны… Ведь Париж это еще не вся Франция. Жан-Поль! Вот кто должен помочь! В конце концов, и он приложил руку к этим событиям.

– Вернуться на свою родину? – почесав белесую шевелюру, переспросил нормандец. – Это не так просто устроить… понадобятся средства… Но – можно. А что случилось?

Друзья рассказали о встречах с Дюпре и о расспросах на кафедрах, чем вызвали озабоченность нормандца.

– Узнать о вас могли только через Рене! Значит, он схвачен. Черт… Ладно. – Жан-Поль улыбнулся. – Придумаем что-нибудь, главное, что вы все же не гугеноты. Однако меня очень тревожат эти расспросы на кафедрах. А ну, поподробнее – что за люди туда приходили?

– Прохор говорит – двое, – пояснил Митрий. – Оба с седыми бородками, только один гугенот, а другой вроде как из аристократов.

– С чего вы взяли, что один из них – гугенот?

– Одет как гугенот… А второй – как испанский гранд.

– Ах, одет… Одинаковый возраст, бородка… Гугеноты обычно одеваются в черное… как и испанские гранды. Это не один и тот же человек, часом, а?

– Не знаем, – честно признался Митька. – Сами-то мы их не видели, только со слов.

Иван в это время стоял у окна, с интересом рассматривая прохожих. Был тот самый восхитительный предвечерний час, «апре миди», когда еще не навалились сумерки, но полуденный зной уже спал и ласковое майское солнце спокойно улыбалось посреди мягкой лазури небес. Приятно было пройтись в такой час по узеньким парижским улицам, посидеть в многочисленных кабачках, выпив с друзьями пару-тройку бокалов вина, прогуляться по набережной, подставив лицо свежему ветерку, покормить птиц у Нотр-Дама. Сверху было хорошо видно, как Цветочная улица постепенно заполнялась народом – студентами, булочниками, зеленщиками, возвращающимися домой рыбаками. Кое-кто из кабатчиков уже выставил на небольшой площади столы и скамейки, тут же занятые гуляющими. Кто-то пел, кто-то кричал, размахивая шляпой, двое мальчишек, привлекая зевак, от души мутузили друг друга прямо посреди улицы.

– А ну, наддай ему, парень!

– Справа, справа заходи!

– Ставлю два су на того, что слева!

– Два су? Против моих трех, идет?

Иван и сам с интересом следил за драчунами, покуда вдруг не увидал рядом… человека в сером плаще! Тот самый? Или – нет? Показалось? Во всяком случае, стоило это проверить.

– Я сейчас, – бросил Иван друзьям и, схватив шляпу, бегом бросился к лестнице.

Когда он спустился на улицу, драчуны уже разошлись, к вящему огорчению столпившихся зрителей. «Серого» тоже нигде видно не было, может быть, и впрямь показалось.

Иван прошелся по улице, доброжелательно улыбаясь прохожим. Улочки кругом были старинные, узенькие, едва разойтись, в середине – глубокие, канавкой, по краям – выше. Когда-то ходить по высоким и сухим краям улиц считалось привилегией знатных и уважаемых людей, впрочем, и сейчас это правило исполнялось. Иван почтительно посторонился, сошел на середину, пропуская медленно бредущего старичка с палкой. Потом снова поднялся на край… И был нагло сбит каким-то нахалом.

– Позвольте, сударь! – Иван немедленно схватился за шпагу – иначе его просто сочли бы трусом.

Обидчик – высокий худощавый мужчина лет сорока пяти с узенькой седоватой бородкой – лишь ухмыльнулся в ответ.

– Ваш возраст, месье, вовсе не дает вам право вести себя вызывающе! – вполне вежливо заметил Иван. – Вы бы вполне могли попросить меня уступить дорогу, я б уступил… из уважения к вашим сединам.

– Не тебе, воробышек, щебетать о моем возрасте, – желчно отозвался незнакомец, явно напрашивающийся на скандал. Рука его, затянутая в тонкую коричневую перчатку, покоилась на эфесе внушительной шпаги; затянутая в черный бархат фигура, несмотря на возраст, дышала ловкостью и силой. Вообще, седобородый был явно не из простых – накрахмаленные брыжи, черный, усыпанный мелким жемчугом камзол, узкие вязаные штаны с панталонами-буфами, на ногах – изящные туфли. Гранд! Одет как испанский гранд! Или – если убрать жемчуг – как гугенот! Однако…

– О, птенчик совсем потерял дар речи! – откровенно потешался незнакомец. – Видать, сомлел.

– Сомлел, – сжав кулаки, отозвался Иван. – От удивления наглостью столь пожилого человека!

– Ах ты, щенок!

Седобородый не на шутку разозлился и, сняв перчатку, на глазах у многочисленных зевак бросил ее в лицо Ивана. Правда, не попал, но это не имело никакого значения – оскорбление было нанесено.

Юноша подбоченился:

– Вы ищете ссоры, сударь? Считайте, что уже нашли.

– Ого! Воробышек топорщит перья? Послезавтра в полдень, в воскресенье, жду тебя у тополей рядом с аббатством Сен-Жермен.

– У Сен-Жермена? Договорились. Всенепременно приду.

– Надеюсь, достойные секунданты найдутся?

– Найдутся. И вполне достойные, смею вас уверить. Да завтра, сударь.

– До завтра.

Обменявшись поклонами, оба разошлись в разные стороны.

– Напрасно ты с ним связался, парень, – предупредил один из знакомых студентов. – По всем повадкам это либо прожженный авантюрист, либо бывший пират, ускользнувший от виселицы неведомо каким чудом.

– Ну и что с того? – Иван пожал плечами. – Пират так пират. Нанижем на шпагу пирата.

Выпив вина в одной из закусочных, Иван просидел со студентами до самой ночи, и, когда вернулся домой, все уже спали. На душе было скверно.

Субботним утром Митрий проснулся рано и первым делом пересчитал деньги – от переводов и от помощи на кафедре скопилось уже не так мало – вполне хватало на какую-нибудь стоящую книгу по медицине, философии, истории, коими молодой человек частенько любовался в ближайшей книжной лавке, принадлежавшей веселому старичку Перинье. Вот и сейчас собрался туда, знал: месье Перинье пташка ранняя, лавка наверняка откроется с первыми лучами солнца – самое хорошее время для того, чтобы там вдумчивопокопаться, пока не стало слишком людно, в обычное-то время народу в лавке хватало, книжников в Париже имелось много. Поправив на голове берет, не тот, голубой, что потерялся во время известных событий у Нотр-Дама, а другой, малиновый, с двумя страусиными перьями, Митрий поправил желтый камзол, чтобы не очень топорщился, разгладил на шее воротник с кружевами, купленный по совету Ивана, и, набросив на плечи куцый ярко-голубой плащ, быстро спустился на улицу.

О утро! Чудесное парижское утро, еще прохладное, еще дышащее свежестью ночи и остатками снов. Первые прохожие – зеленщики и торговцы водой… первое щебетание птиц, первый солнечный лучик, золотивший фронтоны крыш. Славное утро! Солнечное, веселое, свежее – и таким же, скорее всего, будет и день.

Купив у разносчика пирожок, Митрий сжевал его на ходу – а кого тут стесняться? – напился воды из случившегося на пути фонтана и, дурашливо подмигнув собственному отражению в воде, насвистывая, зашагал дальше… вовсе не замечая, что за ним уже давно пристроился некий человек в черном испанском платье с крахмальными брыжами.

Над ущельями улиц голубело небо. На подоконниках и прямо на улицах, на цветочных клумбах и в кадках, радужным разноцветьем сияли цветы – ярко-желтые, оранжевые, карминно-красные, нежно-голубые. Митрий на миг даже позавидовал парижанам – и чего на Руси-матушке такого не встретишь? Нет, если выйти на луга, в поле – уж там-то подобной красоты полно, но вот в городе, на посаде – увы. Если и росли где цветы, так только дикие, полевые.

Так вот, любуясь парижскими улочками, юноша и сам не заметил, как чуть было не миновал лавку. Хорошо, остановился вовремя, повернул обратно, едва не столкнувшись с каким-то седобородым господином… А, кажется, он тоже направляется в лавку!

– Прошу вас, месье. – Митька галантно придержал дверь.

Незнакомец вежливо поблагодарил коротким кивком и вошел в лавку. Следом за ним в нетерпении проследовал и молодой человек.

– Доброе утро, месье Перинье!

– А, Ми-ти! – Хозяин лавки – бодренькой старичок, закутанный в бордовую шаль, – радостно закивал, увидав постоянного гостя. – Что-то давненько вы не захаживали, месье Ми-ти? Что-то конкретное ищете?

– Даже не знаю, – честно признался юноша. – Поначалу так посмотрю… Да, сочинения господина Парацельса у вас имеются?

– Парацельс? Гм-гм… – Старик Перинье поскреб подбородок. – Думаю, сейчас нет, месье Ми-ти. Но со временем можно будет поискать. А вы что хотели, месье? – Букинист обернулся к первому посетителю.

– Знаете, ищу Галена, – улыбнулся тот.

– Галена? Так вы – врач?

– В некотором роде… А вот с Парацельсом я бы мог помочь молодому человеку, у меня как раз имеется лишний экземпляр. Вам очень нужна эта книга?

– Ну… – Митрий замялся. Вообще-то Парацельс бы пригодился, особенно там, дома. – Если не очень дорого…