Чтение 6–й страницы книги ~Московский упырь~

– Давненько здесь?

– Да с Рождества…

– От славно… Может, подскажешь, стоит ли здесь останавливаться?

– А чего? – Не переставая работать ложкой, купчина поднял глаза. С рыжеватой окладистой бороды его свисала капуста. – Тут ничего, жить можно. Правда, дороговато, да что поделать? Дешевле-то вряд ли найдешь.

– А говорят, тут убили кого-то?

– Убили?! – Купец чуть не подавился щами. Положил ложку на стол, замахал руками. – Окстись, окстись, господине! Никаких тут убивств не было, вот те крест!

– Ну как же? – гнул свое Иван. – А на той неделе? Эвон, на торжище говорили… никак, в пятницу парнищу какого-то убили… да и, – юноша оглянулся и понизил голос, – истерзали всего!

– А-а-а, – протянул купчина. – Вот вы про что. Ну да, верно, было такое убивство, Господи, спаси и сохрани… – Он снова перекрестился и продолжил: – Так то не здесь, то на Черторые, есть невдалече такой ручей.

– О! – поднял палец Прохор. – Говорили же – невдалече!

– Да это просто не повезло парню… Ефимом его, кажись, звали.

Парни насторожились:

– Как это – не повезло?

– Да так, – купец снова заработал ложкой. – Я не очень-то и знаю…

Тут подоспели и пироги с квасом. Переглянувшись, парни заказали еще и вина.

– Выпьешь с нами, человече?

– С хорошими-то людями – чего ж не выпить? – оживился купец. – Меня Корнеем зовут.

– Иван.

– Прохор.

– Ну, за знакомство!

Выпив, купчина разговорился:

– Ефим-то, вьюнош убиенный, частенько сюда захаживал. Улыбчивый такой, темноглазый. Одет богато – ферязь золотом вышита, кафтан с битью, соболья шапка. Приезжал обычно к обеду, правда, не обедал, выжидал чего-то… Пождет-пождет, в оконце посмотрит… потом оп! Подымется в горницы… Спустится уже в простой одежонке, шмыг – и нет его! К вечеру обратно заявится, снова переоденется – на коня и поминай, как звали. Вот так вот, одним вечерком – и не пришел. А уж на следующий день пошли слухи… Убили парня да распотрошили. И знаете, кто убивец?

– Кто же? – хором спросили друзья.

– Ни за что не поверите. Ошкуй!

– Кто-о?

– Ошкуй! Медведь белый… Видать, сбег от какого-нибудь боярина: они любят медведей на усадьбах держать забавы ради. Вот и кормится.

– Страшное дело!

– Дак я и говорю – не повезло парню! Вот и вы упаситесь на Черторые вечером околачиваться – не ровен час. С медведем-то как сладишь?

– Да у нас пистоли есть.

– Ну, разве что пистоли…

– А куда ж Ефим-то ходил?

Корней развел руками:

– Тут уж, братцы, ничего сказать не могу. Может, кто из местных… есть тут один мужик, вернее, парень. Здешний остоженский, Михайлой кличут. Частенько сюда заходит… – Купец вдруг оглядел стол и ухмыльнулся. – Да вон же он, вон! В углу, сивобородый, в овчине.

– Господи! – Присмотревшись, Иван наклонился к Прохору. – Да я ведь, кажись, его знаю… Михайла… ммм… Михайла Потапов…. Нет – Пахомов. Да-да, точно – Пахомов! – юноша замахал рукою. – Эгей, Михайла! Как жизнь?

Михайло вздрогнул, дернулся, но, разглядев улыбающегося Ивана, тоже улыбнулся в ответ. Подошел, поздоровался.

– Садись, выпей с нами, – радушно предложил Иван и кивнул на собутыльников. – Это дружок мой, Прохор, а то – Корней, купец. Хорошие люди.

– Да я вижу, что хорошие, – присаживаясь, Михайло улыбнулся в усы. – Винишко пьете? – Он заглянул в кружки. – Напрасно. Для своих есть тут у хозяина кое-что… Сейчас… Эй, парнище, – он ухватил за рукав пробегавшего мимо служку. – Скажи Флегонтию, пущай белого вина нальет. Для Михайлы Пахомова.

– Сделаю, Михайло Пахомыч, – поклонился слуга.

Иван усмехнулся:

– Ишь, как тут тебя величают!

– Так все вокруг когда-то батюшке моему принадлежало! – горделиво сверкнув очами, Михайло стукнул кулаком по столу. – До тех пор, пока царь… Тсс… Про то вам знать не надобно.

– Пожалте, Михайло Пахомыч. – Подбежавший служка с поклоном поставил на стол изрядный кувшинец и большое блюдо с дымящимися пирогами. – Пирожки с вязигою. С пылу, с жару! Угощайтеся.

– Угостимся! – Михайло самолично разлил принесенное вино по кружкам. – Ну, вздрогнули!

Иван глотнул… и закашлялся! Ну и вино – аж глаза на лоб лезут. Не вино – самая настоящая водка!

– Водка, водка, – занюхав выпитое куском пирога, засмеялся Михайла. – Хорошая, не какой-нибудь там перевар.

– И как хозяин-то не боится? – Прохор покачал головой. – Ведь не царев кабак… А ну, как донесет кто?

– Не донесет, – ухмыльнулся Михайло. – Только верным людям тут наливают. Ну, еще по одной?

Иван махнул рукой:

– Давай… Корней нам тут какие-то страсти рассказывал. Про истерзанного парня.

– Да, – Михайло пожевал пирога, – жаль парнишку. Ошкуй, говорят, напал. Я б этих бояр, что за своей живностью не следят, вешал бы на их же воротах! Ничего, придет истинный царь…

– Какой-какой царь? – перебил Прохор.

– Никакой, – Михайло зло сжал губы. – Ничего я такого не говорил – показалось вам…

– Ну, показалось – и показалось. – Иван незаметно наступил Прохору на ногу и улыбнулся Михайле. – Ты про ошкуя рассказывал.

– А, – взгляд собеседника подобрел. – Про это – можно. Вот, говорю, бояр бы за этих медведей наказывать – никаких ошкуев бы не было. Мужи здешние собираются все Чертолье прочесать – может, где и берлога отыщется? Хотя… это ведь наш, бурый медведь, по зиме в берлоге спит, ошкуй-то не спит, бродит. Ничего, отыщется!

Иван поддакнул:

– Уж поскорей бы. А что тот парнишка, Ефим…. Его ошкуй утром задрал или, может, ночью?

– Вечером, скорее всего… – подумав, отозвался Михайло. – Видать, припозднился парень.

– Припозднился? Откуда?

– Ишь, любопытные вы какие… Все вам и расскажи!

– Так и расскажи – интересно же!

– Интересно им, – Михайло вновь потянулся к кружке. – Помянем-ко, братцы, Ефима. Хороший был парень, царствие ему небесное!

Все молча выпили. Иван, правда, не до конца, и так уже в голове шумело, а еще ведь дела делать надобно. Разузнать, к кому это хаживал молодой княжич. Псст… Как это к кому? А не было ль у него поблизости какой зазнобы? От того – и в тайности все. Дело молодое, знакомое…

– Дева-то его, поди, убивается, – негромко, себе под нос, но так, чтоб собеседникам было хорошо слышно, промолвил Иван.

– Какая еще дева?

– Ну, та, к которой он ходил.

Михайла похлопал глазами:

– А ты откель знаешь? Сказал кто?

– Так догадался.

– Догадливый… И впрямь, к девице одной он ходил… Да не очень удачно, думаю. Все грустный возвращался. Иногда про зазнобу свою рассказывал… Марьюшкой называл…

– Марья, значит.

– Ну да, Марья. Я так смекаю, она Ефиму не ровня – из купцов или богатых хозяев. Не знатного рода. Но, как Ефим говорил, батюшка его, князь, только бы рад был, ежели б все вышло. Тогда бы был повод нелюбимого сынка части наследства лишить – дескать, женился черт-те на ком не по батюшкиному слову, так-то!

– Вон оно что! А Марья – она хоть откуда?

– Да черт ее… – Михайло посопел носом. – За Москвой-рекой живет где-то… На Кузнецкой слободе, кажется…

– Так-так… – прошептал Иван. – Значит, Марья с Кузнецкой… А что, – юноша повысил голос, – не дальний ли круг – со Скородома на Кузнецкую через Чертолье таскаться?

Михайло насторожился, посмотрел подозрительно:

– А ты откель знаешь, что Ефим со Скородома?

– А… вон, Корней сказывал…

Купчина Корней уже сладко спал, уронив голову на руки. С бороды его все так же свисала капуста.

– Тут все в тайности дело, – негромко пояснил Михайла. – За Ефимом-то батюшкой его человечек специальный был пущен – следить. Ефим про то прознал – вот и делал вид, что ездил просто на постоялый двор – пьянствовать. А на самом-то деле здесь только переодевался – и в Замоскворечье, к зазнобушке… Да что мы все о грустном? Выпьем?

Не дожидаясь ответа, Михайла намахнул кружку и, утерев губы рукавом, поднялся с лавки:

– Ну, благодарствую за вино… Пора мне.

– Счастливо.

Приятели дождались, пока он вышел, и тоже направились по своим делам. Хозяину, Флегонтию, сказали, что еще вернутся, хотя, конечно, понимали, что вряд ли.

Засели у себя на усадьбе – по пути было, от Большой Якиманки до Кузнецкой идти – тьфу. Поговорили, прикинули, что к чему, выходило – на Кузнецкой следовало искать какого-нибудь богатого человека, купца или из мастеровых. Ясно, что не боярина и даже не дворянина.

– Тем лучше, – потер руки Прохор. – Быстрей найдем.

Тут же и отправились, пересекли проулками Козьмодемьянскую, Ордынку – и вот она, Кузнецкая, до самой крепостной стены стелется. Пара церквей золотятся маковками. Высоких хором нет, зато много обширных усадеб – ну, понятно, считай, кругом кузнецы, потому и улица так названа. Морозец после полудня спал, небо затягивалось палевыми полупрозрачными облачками, сквозь их пелену мягонько проглядывало солнышко. Оно еще улыбалось, светило, но уже ясно было, что к вечеру пойдет снег. Ну и пес с ним, пусть идет, детишкам на радость, лишь бы не мокрый, с дождем.

Выехав на Кузнецкую, приятели придержали коней.

– Ну что? В какой-нибудь кабак заглянем? – предложил Прохор.

Ивана передернуло. Да уж, не хватало еще кабака!

– Нет… Уж лучше – к церкви.

Подъехав к Божьему храму, спешились, подошли к паперти, осмотрелись. Рядом с горки, крича, неслись на санях вниз ребятишки, смеялись, слетая кувырком в снег.

Прохор аж позавидовал:

– От, славно-то!

– Так спроси санки-то, прокатись! – засмеялся Иван.

– А и прокачусь! – Парня, видно, заело. – На спор?

– На спор! – Иван азартно протянул руку. – Что ставим?

– Алтын!

– Алтын? Согласен… Ну, что стоишь? Иди, прокатись.

Прохор замялся – к церкви как раз подошли какие-то девушки в беличьих шубках, и ему не очень хотелось выглядеть глупо. Вот, скажут, несется на санках этакая орясина – в детство впал, что ли? Девки, как назло, не уходили, наоборот, во все глаза смотрели на горку, шушукались. И Прохор наконец решился.

Сдвинув набекрень шапку, подошел ближе:

– А что, девушки, прокатимся?

Девчонки оглянулись и засмеялись:

– А у тебя санки есть?

– Так вон, спросим у ребятишек!

Иван даже позавидовал – вот ведь повезло черту!

И в самом деле, Прохор живо отыскал санки, длинные, с полозьями, усадил девок и, присвистнув, помчался под гору. Эх, и здорово же они неслись… правда, недолго – налетев на какую-то коряжину, кубарем покатились в сугроб, поднимая снежную, золотящуюся на палевом солнышке пыль.

С хохотом выбрались из сугроба.

– Ну что, девчонки? Еще разок?

Те опасливо оглянулись:

– У нас тут маменька посейчас выйдет… Боимся! Нет, мы лучше пойдем. А за катанье благодарствуем – уж больно весело!

Девчонки, стряхнув друг с дружки снег, быстренько побежали к церкви.

А к Прохору пристал плачущий мальчишка – тот, чьи санки.

– У-у-у, – заныл. – Полозье-то мне сломали-и-и…

– Какое еще полозье? – обернулся Прохор.

– Какое-какое… Вот это! Железом, про между прочим, оббитое… у-у-у-у…

– Да не реви ты, ровно корова, сделаю я тебе полоз – сам кузнец. Лучше скажи: где тут ближайшая кузня?

– Эвон, – парнишка показал рукой. – Тимофея Анкудинова кузницы… У него самолучшие кузнецы.

– Тимофея Анкудинова? – переспросил Прохор. – Кузницы… Так он, стало быть, богат, твой Тимофей?

Мальчишка шмыгнул носом:

– Да уж, не беден.

– Кузницы, говоришь, у него… А дочки на выданье, случайно, нет?

– Как же нет? Есть… Марьюшка.

Митрий явился в приказ к вечеру. Сбросил однорядку на лавку, кинул шапку на стол.

– У всех, – сказал. – У всех убиенных чего-то не хватало – про сердце-печень не знаю, а жир срезан!

– Ну, я же говорил – ворожеи! – хлопнул в ладоши Иван. – Чего Ртищев-то мыслит?

– Ворожей велит пощипать осторожненько… Да ведь ты и сам его слова слышал.

– Да слышал… Ну, теперь хоть ясно, где искать.

– Ясно? – перебил обоих Прохор. – А, между прочим, остоженские на ошкуя думать горазды!

– Ошкуй, ошкуй, – Иван задумчиво провел рукой по столу. – А может, ошкуй-то – прикормленный?! Теми же ворожеями-колдунами!

– А может, колдуны просто за этим медведем следом ходят, – предположил Митька. – И как тот кого задерет, так и они тут как тут – и жир берут, и внутренности. А знатных выбирают, потому что ведь с кого еще-то жир можно срезать? Простой-то народ, чай, до сих пор голодает. Не такой, конечно, голод, как два лета назад, но все ж не сытно.

Иван с Прохором переглянулись:

– Молодец, Митрий! Смотри-ка, ловкая у тебя придумка вышла. И впрямь – вот, оказывается, чего богатеев-то режут. А мы – народ небогатый – ночами можем запросто по Чертолью ходить.

Митрий покривился:

– Ага, иди-ка пройдись. Живо по башке кистенем получишь! Жира у нас, конечно, нет… Зато на кафтаны да зипуны любой тать польстится.

Снаружи послышались шаги и надсадный кашель, и в приказную горницу вошел Ртищев. На думном дворянине поверх кафтана был накинут длинный испанский плащ из плотной черной ткани с серебряной вышивкой, острая – на европейский манер – бородка победно топорщилась.

– Был у Семена Никитича, – взмахом руки велев подчиненным сесть, объявил Ртищев. – С думами нашими насчет ворожеев он согласился, велел искать. Про ошкуя тоже не забывать наказывал, боле того… – Андрей Петрович вытащил из-за пазухи бумажный свиток. – Вот списки бояр, кои медведей ручных держат.

– Ничего себе! – удивленно воскликнул Митрий. – Это как же узнали? Неужто по боярским усадьбам ходили, а?

– То не наше дело, – Ртищев помрачнел. – Сами знаете, в сыскном нынче людей – мнози. Все Семена Никитича радением.

– Угу, – скептически усмехнулся Иван. – Только, сдается мне, эти люди в основном крамолу ищут, а не за ворами да татями следят. Одни мы…

Ртищев стукнул ладонью по столу:

– Язык-то попридержи, Иване! Не то дождешься – отрежут. Думаешь, у нас в сыскном соглядатаев нет?

Иван послушно замолк.

– Андрей Петрович, а нам кузнеца-то разрабатывать? – неожиданно поинтересовался Прохор.

– Кузнеца? Какого еще кузнеца?

– Ну, того, к чьей дочке Ефим Куракин хаживал.

Думный дворянин пожал плечами:

– Ну конечно же, разрабатывать! В нашем положении любая мелочь – важная. Ты ведь, Прохор, помнится, и сам кузнец?

Прохор улыбнулся:

– Да бывало когда-то, махал кувалдою…