Чтение 10–й страницы книги ~Московский упырь~

– Значит, вчера наши баню топили… вода еще должна бы остаться. Федька! – выглянув в дверь, позвал Афанасий. – Беги в баню, проверь – осталась ли вода? Смотри, живо мне, одна нога здесь, другая там.

Сработала! Та дикая чушь, которую нес Иван незадачливому усатому ротмистру, сработала! Сказать по правде, парни и не надеялись, просто решили хоть что-нибудь делать– не очень-то хотелось сходу попасть на дыбу, а именно к этому все и шло. И вот – получилось! Что дальше – об этом пока не думали, главное сейчас было – обрести хоть какую-то свободу, выбраться из-под замка, а там… там снова нужно было бы соображать.

В бане было довольно тепло после вчерашней топки, в обложенном камнями чане плескалась вода, в маленькое волоковое оконце бил яркий солнечный свет, а в предбанникесидел Федька с заряженной пищалью, посланный предусмотрительным ротмистром якобы в целях защиты «верных государевых слуг» от злохитрых татей и прочей нечисти, коих в «любом граде полно», по утверждению того же ротмистра.

– И что теперь? – осмотревшись, шепотом спросил Прохор.

– Митька, – Иван оглянулся на парня. – Ты у нас ростом и комплекцией схож с этим Федькой. Да и мастью – у того тоже волос темный.

– Угу, – понятливо кивнул Митрий. – Значит, переодеваюсь да бегу доставать мирскую одежку… времени у меня сколько будет?

– Немного. Вряд ли и до полудня.

– Тогда чего ж мы мешкаем?

– Ну, готовься к любимому делу, Проша!

Отворив дверь, Иван позвал Федьку:

– Феденька, глянь-ка, вроде б чан протекает… Так и было – не скажите потом, что мы.

– Где протекает? – Часовой осторожно заглянул в дверь.

Бах!

Прохор уложил его быстрым ударом в скулу. Дешево и сердито! С парня тут же стащили одежку – кунтуш с шароварами, сапоги и баранью казацкую шапку да, связав руки, затащили под лавку.

– Осторожней! – Иван придержал бросившегося было к выходу Митьку. – Снаружи вполне может быть и второй часовой. Глянь-ко…

Митрий, чуть приоткрыв дверь, посмотрел в щель. Так и есть… Около бани, на улице, тоже прохаживался пищальник.

– Прохор, опять тебе развлечение. Митька, зови!

– Э-гей! – закричал в щель Митрий. – Подь-ка сюда… То я, Федька.

– Чего тебе?

– Да тут баклажка с вином осталась.

– С вином? Вот, славно! Молодец, что позвал… – Войдя в темный предбанник, часовой прислонил пищаль к стенке. – Ну, наливай!

– Держи!

Прохор махнул кулаком, и несчастный воин тихонько сполз вниз по стеночке.

– Вот и славно, – потер руки Иван. – Еще одежонка… Митька – бери пищаль и на улицу, мало ли, ротмистр в подзорную трубу смотрит? Есть у него такая штука, в избе на стенке висит.

Митрий послушно взвалил на плечо тяжелое ружье и вышел на улицу, стараясь не поворачиваться лицом к сторожевой башне. Мало ли. Быстро переодевшись, выбрался из бани Иван. Прохора, подумав, решили так и оставить в рясе – слишком уж дорого было время.

Ротмистр Афанасий Поддубский оказался не лыком шит! Разглядев в подзорную трубу подозрительное шевеленье у бани, живо выслал отрядец в полтора десятка человек. Иван заметил их первым, когда до людных улиц оставалось не так уж и много – всего-то пересечь пустошь. Но погоня было конной, поднимая снежные брызги, всадники пустили лошадей в намет, и беглецы со всей отчетливостью осознали, что не успеют.

Иван вытащил саблю, пожалев, что оставил в бане пищаль – слишком уж громоздкое было ружье.

– Эвон, овражек! – показал рукой вперед Митька. – Рванем?!

Рванули. Уж туда-то должны были успеть, и преследователи, поняв это, погнали галопом. Да, по дну оврага можно было уйти в огороды, к улицам, и там затеряться, растворясь среди местных жителей. Тем более что ротмистр Поддубский разгадал намерение беглецов слишком поздно.

Позади, проваливаясь в снег – ага, вышли все же в сугробы! – свистели и размахивали саблями спешившиеся всадники, впереди маячило заснеженное устье оврага, до которого оставалось саженей двадцать… десять… пять…

Оп! Нырнули. Саблю в ножны, чтоб не мешала бежать…

Вытянув руки вперед, Иван съехал на животе вниз, вслед за друзьями. Ударила в нос холодная снежная пыль, какие-то высохшие колючки в кровь расцарапали щеки; прокатившись, сколько мог, юноша поднялся на ноги, побежал… увидев, как бегущие впереди Митька и Прохор вдруг остановились, попятились, углядев впереди четырех вооруженных всадников. Нет, не тех, что остались наверху, те просто не успели бы сюда так быстро добраться. Маловероятно, чтобы была засада…

Тем не менее всадники повернули коней наперерез беглецам. Один из них скакал быстрее других. Иван выхватил саблю… Оно, конечно, пеший против конного долго не выдюжит… Юноша воткнул саблю в снег и развел в стороны руки:

– Чего это вы на честных людей бросаетесь?

– А вы чего по овражинам носитесь? – осадив коня, поинтересовался всадник – молодой светловолосый парнишка в стеганом бумажном панцире-тегиляе с высоким стоячим воротом и в войлочном колпаке.

– Слушай-ка, – Иван широко улыбнулся и сделал пару шагов вперед. – Ты, случаем, не из людей Дворжецкого?

– Не-а, я из…

Рывок за пояс – и парень кувырком полетел в сугроб, не помогли и стремена, слишком уж широки оказались. Птицей взлетев в седло, Иван обернулся, увидев кружащих вокруг Прохора с Митькой всадников. Всего-то трех! Дав стремена коню, нагнулся, подхватив саблю, страшное оружие в умелых руках, куда убойнее, нежели шпага или даже палаш.

– Эгей! – подлетев, Иван нанес удар первым.

Конечно же, вражина – дворянин или боярский сын в тегиляе – удар тут же парировал, но не сказать, чтоб уж очень умело. Правда, силен был детинушка, ничего не скажешь… Иван на это и рассчитывал, закружил рядом, нанося удары градом…

Удар! Искры! Удар!

Холодные злые глаза из-под шапки. Рыжие усы, бородка… Боже, как жутко пахнет чесноком!

Еще удар!

А теперь, не давая опомниться, саблю – плашмя. Пусть отобьет со всей дури…

Противник так и сделал – и силу отбива ловко использовал Иван, как когда-то учили. Вообще-то сабля в таком случае должна была войти противнику в шею… Но дернулся конь, и удар соскользнул на луку седла. Ничего… Еще раз…

– Эй, хватит! – грозно приказали рядом. – Я сказал: хватит! Сабли в ножны – оба!

Соперник испуганно погнал коня в сторону. Иван скосил глаза – больно уж голос казался знакомым. Господи! Не может быть!

В толпе нарядно одетых всадников он неожиданно признал недавнего своего знакомца Михайлу Пахомова, которому сам же помог бежать! Михайла, правда, сейчас ничем не походил на того пьянчужку, которого помнил Иван… хотя нет, глаза по-прежнему искрились весельем. А одежка-то одежка – фу-ты ну-ты! Рейтарский полудоспех из стальных платин с блестящей кирасой, на голове сверкающий круглый шлем с накладными наушниками, в руках два пистоля!

Иван ухмыльнулся:

– Здорово, Михайла! Как сам?

Михайла, если и удивился, то не показал виду, лишь кивнул – привет, мол – да еще раз приказал убрать в ножны саблю.

– Надеюсь, никто не сделает ничего плохого мне и моим людям? – послушно исполнив приказанное, поинтересовался Иван, оглядываясь на маячивших позади приятелей.

– Кто эти люди? – подъехав ближе к Михайле, поинтересовался молодой парень, широкоплечий и, судя по всему, сильный, со смуглым, бритым по польской моде лицом с несколькими бородавками, но довольно приятным, даже можно сказать, красивым. Черненая кираса с узорчатым оплечьем и пластинчатыми набедренниками, надетая поверх короткого кафтана темно-голубого бархата, алый плащ, небрежными складками свисающий с плеч на круп коня, у пояса – сабля в зеленых сафьяновых ножнах, голова не покрыта… какой-то поляк-рейтар почтительно держал в руках золоченый шлем с убирающимся наносником-стрелою. Вообще, похоже, этот чем-то вызывающий явную симпатию парень здесь был за главного.

– Это? – Михайло с усмешкою оглядел беглецов. – Это – мои давние московские друзья, без помощи которых я бы к тебе не выбрался, государь!

Государь?! Так вот оно что! Выходит, это и есть «ин ператор Демеустри» – Дмитрий-самозванец, про которого на Москве шептались, что он – беглый монах Чудова монастыря Гришка Отрепьев. Ничего себе, монах! Очень даже уверенно держится.

– Ах, друзья? – хохотнул самозванец. – А вот, похоже, у ротмистра Поддубского имеется другое мнение. – Он показал рукою вперед – поистине, величественным жестом – на быстро приближавшегося и размахивавшего руками ротмистра.

– Государь! – Окончательно приблизившись, тот сделал попытку упасть на колени, но самозванец недовольно нахмурился, и Поддубский быстро вскочил на ноги, лишь глубоко поклонившись. Поклон, впрочем, тоже вызвал недовольство.

– Ладно тебе кланяться, – поморщился самозванец. – Знаешь ведь, что не люблю. Говори, что хотел.

– Эти расстриги, – ротмистр со злобою кивнул на ребят, – обманом выбрались из-под стражи, оглушили моих людей и пытались бежать!

– Да они не пытались, – вдруг засмеялся… Дмитрий… да, пусть будет так – Дмитрий. Надо же его как-то называть, ну не Гришкой же Отрепьевым, который, сказать по правде, был совсем другой человек. – Они не пытались, – отсмеявшись, повторил Дмитрий. – Они уже убежали бы, если б тут мы случайно не оказались. А, ротмистр? Проворонил?

Ротмистр повалился в снег:

– Не вели казнить, великий государь…

– Встань, я кому сказал?! – Самозванец нахмурился, впрочем, тут же вновь рассмеялся. – Знаю, знаю, Афанасий, ты мне верный служака. А грамоты, тобой посланные, я уже получил… – Он перевел взгляд на беглецов. – Значит, вот вы какие… монахи…

Скрестив руки на груди, Иван с вызовом посмотрел на самозванца, прикидывая, каким образом его можно захватить в заложники.

А самозванец, казалось, прочел его мысли!

– Во смотрит! – Дмитрий покачал головой. – Наверное, думает, как бы на меня напрыгнуть да ножичком… Михайла! – Он обернулся. – Это, кажется, твои знакомцы?

– Да, великий государь!

– Вот тебе их и поручу. Накормить, одеть, приглядеть. Вечером желаю с ними беседовать. Не сразу. По очереди.

Отдав приказание, самозванец поворотил коня и вместе со свитой поскакал в сторону воротной башни.

Вокруг беглецов остались лишь два отряда – ротмистра Поддубского и Михайлы.

– Ну что, господин ротмистр, поимел от царевича на орехи? – ухмыльнулся Михайла. – В общем так – приказ ты слышал, потому пленников я у тебя забираю.

Поддубский растопорщил усы:

– Баба с воза – кобыле легше! Забирай – твоя теперя забота.

И, обернувшись, подмигнул беглецам:

– Пока, робяты, не кашляйте!

Михайло проводил долгим взглядом ротмистра и его отряд, потом повернулся и жестом позвал пленников:

– Ну что, парни, идем. Велено вас накормить да одеть.

Иван гордо выпятил грудь:

– Предупреждаем, что мы присягали государю царю Борису Федоровичу и позорить себя бесчестием отнюдь не намерены!

– А, пустое, – звякнув доспехом, лениво отмахнулся Михайла. – Никто тут позорить вас не намерен. Извиняйте – не того вы полета птицы.

– Потому, возможно, и живы, – неожиданно улыбнулся Митрий. – Ты там что-то говорил про еду?

Оказавшийся предателем – а как еще его назвать? – ну, пусть шпионом, лазутчиком, – Михайло Пахомов приказание «царевича» исполнил самым тщательным образом, строго-настрого предупредив, что бежать им сейчас, по сути, некуда: весь Путивль был на стороне Дмитрия душой и сердцем. Жители Путивля силою удержали возле себя самозванца, когда в силу невзгод он лишь попытался уехать, понимали – в случае поражения от войск Бориса Годунова их ждет ужасная участь. Как в Комаричской волости, где не знающие жалости и христианского смирения войска Годунова мучили и убивали всех, от мала до велика, – кровь текла рекою. Путивляне, естественно, не хотели подобной участи для себя, а потому служили Дмитрию не за страх, а за совесть. Следует сказать, что и он пожаловал жителям города множество различных льгот.

– Так что, парни, в случае чего – вас здесь выдаст первая же попавшаяся собака или помойный кот, – весело пояснил Михайла. – С другой стороны, государь вас, похоже, жалует. Он любит авантюристов. Ну что, пошли обедать? Потом подкину вам одежонки…

Пообедали неплохо, пусть без особых изысков, но вполне сытно – овсяный кисель, ячменная каша, пироги с рыбой, налимья и стерляжья уха, печеные караси, сбитень. Послесытного обеда пошли одеваться: Прохору досталась знатная смушковая бекеша, надев которую, он сразу стал выглядеть этаким ясновельможным паном, Митьке пришелся впору короткий черный кафтан с желтыми отворотами, а Ивану – кунтуш кровавого темно-красного цвета с желтым шелковым кушаком и такими же тесемками-завязками.

– О! – оглядев троицу, довольно ухмыльнулся Михайла. – Экие гарные хлопцы! Что ж, идите в горницу, можете отдохнуть, только крепко не спите, упаси вас Боже попасться на глаза государю днем с заспанной рожей. По разуменью царевича – днем только годуновские бездельники спят.

– Да ладно уж, не заснем, – уверил Прохор и, войдя в горницу, сразу же бросился на кровать – захрапел.

Дверь, кстати, снаружи заперли на засовец. Иван с Митрием первым делом подошли к окну. Знатное было оконце, вернее, оконца, их в горнице имелось два – оба большие, с верхним полукружьем и свинцовым переплетом да не со слюдой, а со стеклами.

– Переплетик-то так себе, хлипенький, – проведя рукою по подоконнику, негромко заметил Иван. – В случае чего, запросто ногой вышибить можно.

– Зачем ногой? – Митрий с усмешкой кивнул на храпящего Прохора. – Есть у нас, кому вышибать.

Загремел засов, но в дверь вполне вежливо постучали:

– Можно?

– Нет, нельзя!

– Шутники… Ну, оно и правильно, – в горницу заглянул Пахомов. – Кто тут в вашей компании главный? Полагаю, ты, Иван? Пошли, государь тебя видеть желает!

– Что ж, – Иван одернул кунтуш и подмигнул Митьке. – Ну, не поминайте лихом!

– Идем, идем, – поторопил Михайла. – Государь ждать не любит.

Выйдя из избы, они, в сопровождении двух казаков с саблями и пистолями, миновали безлюдную площадь и оказались у ворот обширных хором, видимо раньше принадлежавшихкакому-нибудь боярину или богатому купцу. Впрочем, очень может быть, этот самый боярин-купец и посейчас там проживал, вполне довольный выпавшей честью принимать у себя столь высокого гостя, в царственном происхождении которого, похоже, здесь никто и не сомневался. Но Иван-то знал, знал! Ведь те грамоты, спрятанные в монастыре Мон-Сен-Мишель, ведь они говорили ясно – никакой Дмитрий не царь. Самозванец! И как такому служить? Полнейшее бесчестие.

– Можно, государь? – приоткрыв дверь, поинтересовался Михайла.

– А, Пахомов! Ну, наконец-то, явился, – засмеялись за дверью. – Ну, заходи, заходи.

Ничего себе – царевич! Вот этак по-простецки – «заходи-заходи». А как же дворцовый чин, субординация? Ну, да что взять с самозванца?

В обширной горнице, напротив большой, покрытой сине-желтыми изразцами печи, за небольшим овальным столиком на резных стульях сидели трое и азартно резались в карты – игру, в порядочном московском обществе не принятую. Самозванец, в коротком кафтане темно-голубого бархата с белым отложным воротником, чем-то походил на подгулявшего польского шляхтича. Азартно бросая карты, он то и дело приговаривал:

– А мы – тузом! А мы трефами… А вот и козырь – что вы на это скажете, господин Лавицкий?

– Скажу, что вы, похоже, выигрываете, государь. – Лавицкий – хитроглазый малый с выбритым до синевы подбородком – принялся тасовать колоду. Третий – жизнерадостный кудрявый толстяк во французском, с разрезами, платье, – обернувшись, с любопытством оглядел Ивана. – Это вот он и есть, государь?

– Он, он, – захохотал самозванец. – Давно хотел с ним побеседовать, а вот вас, господа, извините, попрошу пока выйти.

– О, конечно, конечно, великий государь.

Иностранцы – поляки, кто ж еще-то? – быстро покинули горницу.

– А ты чего ждешь, господин Пахомов? – Дмитрий вскинул глаза. – Я же сказал – хочу спокойно побеседовать… тет на тет, как говорят французы.

– Вы знаете французский, месье? – удивился Иван.

Самозванец снова расхохотался:

– Честно говоря, нет. Говорю по-польски, немного – по-немецки, ну и все, в общем-то, – он чисто по-детски развел руками. – Хотел было изучить латынь, да все нет времени… хотя, если по правде – просто-напросто лень. Пахомов, ты еще здесь?

– Ухожу, великий государь.

– Пока не ушел, будь другом, принеси нам шахматы… Они там, у Сутупова должны быть, у господина нашего канцлера. Так ты уж спроси, скажи – мне ненадолго. И еще кое-чтопопроси… ты знаешь.

– Спрошу, великий государь.

И опять Ивана задело – именует себя государем, а просит, не требует! Как такое может быть? Самозванец, ясно.

– Ну-с, – Дмитрий потер руки и с любопытством оглядел юношу. – Садись, что стоишь… Вино пьешь?

– П-пью.

– Ну, выпьем…

Вместо того чтобы позвать слуг, самозванец неожиданно встал и, подойдя к висевшему на стене небольшому шкафчику, достал оттуда изящный кувшин и два синих стеклянных бокала.

«А он, оказывается, совсем небольшого роста, – неожиданно подумал Иван. – Куда ниже меня… да, ниже… Правда, широк в груди и плечах, сильный… и лицо такое… брови дугой… наверное, нравится женщинам».

Постучав, вошел Пахомов, принес шахматы и небольшую шкатулку из рыбьего зуба. Молча положил доску на стол, поставил шкатулку и удалился, бережно прикрыв дверь.

– Чур, я – белыми! Умеешь играть? – расставляя фигуры, поинтересовался Дмитрий.

– Не очень.

– И я тоже – не очень. Не бойся, не на деньги играть будем, на щелбаны… Шучу! Так поиграем, для разговору… Французский, говоришь, знаешь? Ну-ну… – Самозванец вдруг улыбнулся и подмигнул. – Теперь я догадываюсь, кто выкрал из монастыря Сен-Мишель некие грамоты… Вот эти! – Он вытащил из шкатулки грамоты и резким жестом протянул их Ивану. Чуть ли не швырнул в лицо! – Что смотришь? Бери, бери… Это те самые, списки с которых нашли у тебя за голенищем. Только эти – подлинные…

– Я вижу, – тихо промолвил Иван.

Грамоты действительно были те самые… ему ли не знать! Так вот почему их не пускал в ход Годунов – у него остались лишь копии! А подлинники… Их кто-то выкрал! Покойный Ртищев как-то обмолвился, что они хранились у кого-то из Шуйских. Кажется, у Василия… неприятный тип… не самозванец – Василий.

Дмитрий глотнул вина и, поднявшись, молвил:

– И эти подлинники, тем не менее, фальшивка!

– Что?

– А ты думал, я не знаю, как пишется по латыни «Император Деметриус»?! Вовсе ни «ин ператор Демеустри», как написано здесь. Это не моя подпись. Кстати, можешь оставить эти грамоты у себя – меня они совершенно не волнуют!

– Но… – Иван не знал, что и думать.

Самозванец с усмешкой передвинул ладью:

– Шах!

Юноша закрыл короля слоном.

– А мы так! – Дмитрий тронул ферзя. – Как вы попали во Францию?

– Учились в Париже, в университете, – уж это-то Иван теперь не счел нужным скрывать.

– В Сорбонне? Вот здорово! – Самозванец восхищенно присвистнул. – И ты можешь рассказать, как там организовано учение?

– Само собой!

Иван вдруг поймал себя на мысли, что ему начинает нравиться этот обаятельный, надо признать, пройдоха… который, может быть, даже – и есть истинный царь? Ведь грамоты-то его ничуть не испугали!

– Знаешь, я хочу, чтобы у нас, в России, тоже появились свои университеты! – прикрыв глаза, мечтательно произнес «царевич». – Хватит русскому народу прозябать в темноте и невежестве! Знаю, очень хороши университеты у иезуитов. Я их использую, иезуитов… Чижевского, Лавицкого, Рангони… Дурачки – они, верно, полагают, что используют меня. Ну и пусть так думают, верно? – Дмитрий захохотал. – А для своей цели я и черта лысого могу использовать – и не стыдно!

Признаться, Иван хотел спросить самозванца про «цель»… Но не стал. И так было ясно.

Первую партию Иван проиграл и расставил фигуры для второй. Юноша заметил, что самозванец все чаще посматривает на дверь, словно бы кого-то ждет…

Иван едва успел сделать ход, как в дверь снова постучали.

«Царевич» встрепенулся:

– Да!

Вошел какой-то рейтар в черном камзоле, с палашом на длинной перевязи. Коверкая слова, доложил:

– Мы еко прифели, майн цезарь!

Дмитрий довольно улыбнулся и принял царственную позу: