Чтение 12–й страницы книги ~Кольцо зла~

– Дон Хуан, – приблизившись, шепнул Луис. – Мне кажется, позади нас, в лесу, кто-то есть.

Раничев обернулся, увидев, как качнулись ветки, а в свете звезд блеснули наконечники копий. Кто может прятаться там, в ночи?

– Мавры! – тихо сказал Иван. – Пусть кто-нибудь из слуг бежит в лагерь, поднимет тревогу… Мы же задержим врагов!

А мавры между тем уже почти вплотную приблизились к засаде и, ага, заметили наконец.

– Гяуры! – закричал кто-то. – Вперед, воины Аллаха! Отомстим за поруганных жен!

– Аой! – вытащив из ножен меч, громко завопил Луис. Выскочив на дорогу – вот, дурень, все еще играл в благородство! – заорал во всю глотку девиз:

– Верность и честь! Верность и честь! Аой!

Пропела пущенная из лесу стрела, зло дрожа, впилась юному кабальеро в горло. Дон Луис захрипел, упал, обливаясь кровью… Раничев бросился к нему, дон Ромеро – тоже, ипочти сразу же навалились мавры, завязалась сеча.

– Нате, получите, гады, – озлобленно махал мечом Иван. – За дона Луиса!

Позади него и рядом, плечом к плечу, стойко отбивались от врагов дон Ромеро, слуги, Захарий… Впрочем, нет… Пронзенный стрелами, он уже корчился на земле, словно еж.

Раничев закусил губу – ну кому-то сейчас сильно не поздоровится, и, кажется, этот «кто-то» – мавры! Ну, сволочи, нате! Сделав длинный выпад, Иван пронзил мечом одногоиз нападавших и сразу же бросился на других. Рядом не отставал от него дон Рамиро. Меч молодого ламанчца не знал пощады, а рука – устали, губы шептали:

– Верность и честь!

Вдали, на поляне, затрубил рог. Наконец-то! Теперь уж рыцарей не возьмешь врасплох, да и вообще понятие внезапности нападения было в те времена весьма относительным. Раничева всегда умиляли дурацкие россказни о знаменитой Невской битве, дескать, дружина князя новгородского Александра напала внезапно, шведские рыцари спали… Ну да, как же. Если и спали, так не в пижамах, а – часто – в кольчугах, да и меч был у каждого под рукой, так что собраться рыцарю в бой – только подпоясаться. Так что насчет особой пользы внезапности уж помолчали бы… Как вот, к примеру, здесь – ну и что с того, что мавры внезапно появились из лесу? Обошли, спустились с гор – кабальерос просто-напросто побросали чаши да схватили мечи – и-и – пошла рубка, так что искры летели! Кастильским ребятам, как той распутной бабе – что мечом махать, что пьянствовать – лишь бы потеть, сиречь – получать удовольствие. А уж получать удовольствие от боя кастильцы умели, научились, за несколько-то веков Реконкисты. Какая там, к черту, внезапность? Кастилец рождался с мечом. В недалеком будущем потомки этих ребят в клочья разнесут дряхлые индейские империи, которые потом почему-то принято будет жалеть. А что этих кровососов жалеть-то? Наверное, вся инквизиция в Латинской Америке вовсе не сожгла столок людей, сколько погибло на жертвенных пирамидах кровавых ацтекских божков!

– Верность и честь! – снова ухнул мечом молодой дон Рамиро, и Раничев невольно подхватил этот призыв:

– Верность и честь!

Мавританское нападение застопорилось, наткнувшись на острые мечи кабальерос, зря, ох зря кастильский монарх не повел сейчас этих ребят, не собрал их всех в кучу – от Гранады тогда бы вряд ли что осталось, нечего было бы громить через восемьдесят семь лет их католическим величествам, королям объединенной Испании Фердинанду и Изабелле.

– Верность и честь!

Вот мавры дрогнули, вот побежал один, а за ним – и все разом.

– Верность и честь, верность и…

Глава 8

Лето 1405 г. Гранада. Крокодилы

«…история отношений средневековых христиан к мусульманам представляет собой историю колебаний и оттенков».Жак Ле Гофф«Цивилизация средневекового запада»

…и честь!

Они сидели за длинным столом, вытащенным под старый каштан, дающий благодатную тень. Вообще здесь, в этой деревухе, затерянной в отрогах гор Лас-Альпухаррас, практически не было деревьев, да и домов не густо – около десятка – в большинстве своем бедняцкие, крытые соломой, хижины, лишь в центре, за глинобитными заборами, вольготно расположилось три более-менее приличных здания с плоскими крышами, галереями на вытых столбиках, тенистыми внутренними двориками – все, как и положено по канонам мавританского зодчества. Рядом с этими оазисами, почти впритык, виднелась мечеть с минаретом из красного кирпича, за нею, на склонах, паслась овечья отара.

Раничев тоскливо посмотрел на троих человек, восседавших за столом – как видно, больших деревенских начальников – старика в зеленой чалме с длинной седой бородкой, толстого пучеглазого толстяка с ханжеской улыбкой и маленькими бегающими глазками, и чрезвычайно худого мужчину лет сорока с острым горбатым носом и глубоко запавшими глазами.

– Ну? – вызверился на пленников горбоносый. – Кто из вас есть плотник, столяр, кузнец?

Раничев усмехнулся – сказаться, что ли, плотником? Ну да, похож он на плотника, как же – в рыцарском камзоле с ржавыми потеками от доспехов, с пустыми ножнами – меч, естественно, отобрали.

Ну, это ж надо было так глупо попасться?! Вот уж поистине, коли Бог захочет наказать, так уж прежде отнимет разум. И чего, спрашивается, полез к тому вязу? Любопытно стало? Так про любопытную Варвару еще не нами сказано. Да и мавры – следует отдать им должное – оказались куда как хитрее, нежели про них думали. Ловко устроили засаду на случай погони, или на случай таких вот дураков, как Раничев или тот лохматый тип, за которым он погнался. Да-да, именно лохматый всему виной, вот он, гад, стоит теперь рядом, хмурится. Хмурься, хмурься, хитрая рожа, чего уж теперь-то…

Иван увидел Лохматого сразу, как только вернулся от свежих могил в лагерь. Они шли вдвоем с доном Ромеро, позади тащились слуги. Губы Ивана шептали слова молитвы, православной молитвы, на старославянском, а не на латыни, как шептал молодой идальго. Ведь погибший Захарий все ж таки был русичем. А дон Луис – добрым католиком, и пусть теперь скалистая земля Сьерра-Невады будет им пухом. Ага… вот именно в этот момент, едва из-за деревьев показались шатры… или самую малость позже… Иван и увидел Лохматого бандюгана. Тот как-то бочком пробирался в лес, один, без юного шулера Жоана.

Сразу приняв решение, Раничев обернулся к Аникею, наказав:

– Вызнай про Португальца!

И, кивнув дону Ромеро – я сейчас! – мигом скрылся в лесу, пригибаясь под густыми сосновыми лапами. Одуряющее пахло хвоей, розмарином и еще чем-то таким, лесным, ягодным, терпким, что напомнило Ивану его походно-туристскую юность. Подняв голову, он присмотрелся – ага, Лохматый не пер по лесу напролом, а выбрался на какую-то тропку. Раничев, естественно, – за ним. Осторожно, пригинаясь и прячась, едва только преследуемый останавливался. За ним Иван и смотрел, нет чтобы оглянуться по сторонам, глядишь, и приметил бы и затаившиеся в низинке фигуры в пестрых тюрбанах, и блеск солнечных лучей на изгибах сабель.

Ничего этого не увидел Раничев, слишком уж занят был Лохматым. А тот, немного пройдя по тропе, выбрался на небольшую полянку, на краю которой рос раскидистый вяз. Оглянувшись – Иван укрылся за соснами – бандит подтянулся, ухватившись за корявую ветвь, и, вытащив нож, поддел им кусок коры, обнажая дупло. Тайный схрон! – сражу догадался Раничев. Интересно, что там?

Между тем Лохматый удовлетворенно кивнул и, тщательно закрыв дупло корою, отряхнул руки, сплюнул и… быстро пошел обратно, прямо на Ивана, едва успевшего откатиться в низинку. Прямо в лапы сидящим в засаде маврам! Уж, конечно, они взяли и Лохматого, как тот не отбивался – никуда не делся, голубчик. Стой вот теперь, думай.

Раничев усмехнулся, глядя, как из толпы пленников вышли несколько человек… потом еще… да почти все – по виду подмастерья или крестьяне.

– Вы будете работать! – на кастильском наречии обратился к ним горбоносый и льстиво посмотрел на старика. – Верно, почтеннейший Наиб-хаджи?

Старик, нехорошо ухмыляясь, кивнул и, жестом велев воинам увести пленных, пристально посмотрел на Ивана. Раничев скосил глаза на Лохматого – интересно, что же он-тоне прикинулся крестьянином? Легче бы было сбежать.

– А вы, кастильские собаки, – осклабился Наиб-хаджи. – Завтра будете казнены! Ты уже послал за палачом, уважаемый Ирадж? – он оглянулся на горбоносого, и тот важно кивнул. – Еще вчера! Как предчувствовал, что захватим пленников.

– Да, Аллах сегодня был милостив к правоверным воинам, – умильно сложив руки, улыбнулся толстяк, и горбоносый Ирадж кивнул:

– Кому, как не тебе, почтеннейший домулло Ишан, ведать волю Всевышнего?

– То так, – домулло кивнул и перевел взгляд на старика хаджи. – Куда велишь их поместить, о светоч мудрости и кладезь законов?

– Ко мне в сарай, – махнул рукою Наиб-хаджи. – Пусть пока там посидят, в цепях и под надежной охраной. А мы пока подумаем, как их казнить.

– Может быть, отрубить головы и водрузить их на пике на страх врагам правоверных? – нетерпеливо предложил домулло Ишан.

– Нет, – гулко засмеялся старик. – Лучше содрать с них с живых кожу. Пусть неверные собаки помучаются, так, уважаемый староста Ирадж?

– Так, почтеннейший кади.

Естественно, вся беседа происходило по-арабски. Язык этот Раничев когда-то неплохо знал, правда, малость подзабыл за прошедшие годы, тем не менее смысл разговора был ему ясен. Эти гады – деревенский староста, мулла и судья-кади – решили их показательно казнить, и очень жестоко казнить – вот это было пока как-то не очень понятно – почему? Гранадские мавры вовсе не были ж такими кровожадными злодеями. Тогда зачем так извращаться с придумыванием казни пострашнее?

Иван внимательно оглядел собравшихся на площади людей – воинов и крестьян, по виду деревенских жителей. Многие их них смотрели на «президиум» с плохо скрываемым страхом. Вообще страх здесь, казалось, витал в воздухе, ощутимо сгибая спины.

– Уведите неверных, – кади махнул воинам – молодым деревенским парням с короткими копьями. – И смотрите, зорко охраняйте их. Завтра, как вы знаете, у нас праздник.

Воины – здоровяк с пухлогубым простодушным лицом и юноша с сияющими глазами – нетерпеливо подтолкнули копьями пленников.

– Э, постой-ка, Имат, – поманил здоровяка горбоносый. – Ты помнишь, что еще не совсем отработал долг?

– Но я ведь работал на тебя целых три дня, почтеннейший! – останавливаясь, обернулся парень.

– Мало, Имат, мало… Завтра с утра придешь на мое поле.

– Но ведь завтра праздник…

– Придешь, – горбоносый осклабился. – Наш почтеннейший мулла разрешает тебе работать и в праздник.

Пучеглазый важно кивнул.

– Тьфу, – уводя пленников, чертыхнулся Имат. – Вот сквалыга! Сколько можно на него работать? И ведь нигде не найдешь правды, верно, Халид?

– Да, – отозвался напарник, ресницы у него были пушистые, как у девчонки.

– А еще, – сворачивая на задний двор, Имат оглянулся по сторонам. – Знаешь, кого кади хочет завтра взять в свой гарем?

– Кого же?

– Красавицу Юлнуз!

– Кого? – Халид вдруг как-то сразу сник и стал словно меньше ростом. – Не может быть… нет, не может.

– Может, друже! Об этом мне вчера сказал молодой Музаффар, слуга кади, да ты его знаешь.

– Знаю… Но чтоб Юлнуз… Нет, не верю!

Запихнув пленных в сарай – не убежишь, надежный, стражи захлопнули дверь и принялись о чем-то шептаться, видно, обсуждали свои грустные дела.

– Так-так, – потер руки Иван. – Очень это все интересно.

– Что тебе интересно? – подал голос Лохматый, он, видно, так и не узнал в Раничеве человека из постоялого двора, которого когда-то пытался обворовать. Да и немудрено – тогда Иван был с бородой, а теперь – бритый и с пышной завитой шевелюрой.

– Интересно, чего ж это ты не прикинулся крестьянином? – прямо спросил Раничев.

– А что толку прикидываться? – усмехнулся Лохматый. – Они ж меня давно знают!

– А, так ты и здесь успел наследить? – догадался Иван. – Силен парень.

Бандит дернулся:

– Что значит – «наследить»? Черт! Почему мы говорим на латыни?

– Потому что я рыцарь Иоанн из Полонии, плохо знаю кастильский.

– Иоанн? – поднял глаза Лохматый. – Хуан стало быть… Меня Ансельмом кличут, Ансельм Лошадник – слыхал?

– Так ты конокрад?! – Раничев встрепенулся. – Так это из-за тебя нас собираются казнить, а не потребовать выкуп!

– Не обольщайся, любезнейший сеньор, речь поначалу шла лишь о тебе! Им нужен для казни знатный кастильский рыцарь.

– Но я не кастилец!

– А какая разница? Все равно хорошо видно, что рыцарь.

– Ладно, хватит спорить, – махнул рукой Иван. – Надо думать, как побыстрее выбираться отсюда. Что-то мне здесь не очень-то нравится.

– Мне тоже не нравится, – хохотнул Ансельм. – Только, боюсь, все эти цепи нам будут слишком мешать, даже если мы разберем стены и крышу, сделаем подкоп – уж не знаю, что еще. Отсюда не убежишь, Хуан, я уже как-то пробовал.

– И как же тогда выбрался?

– Меня продали на рудники… По пути и сбежал – повезло. Этот кирпич не проломишь и ударом копья, а пол – сам смотри – скала, камень!

– Да, остается одна дверь…

– Дубовая.

– Или крыша.

– Из толстых буковых досок. Да не убежать, я ведь пытался.

– Умеешь ты поддержать людей!

Раничев пристально посмотрел в полутьму – свет в сарай попадал лишь сквозь отверстия от выпавших в досках сучков.

– Раз уж ты тут кое-кого знаешь, – усмехнулся Иван, – тогда поясни – кто есть кто. Может, чего и придумаем?

Ансельм пожал плечами:

– Пожалуйста!

Как предполагал Раничев, ситуация в деревне оказалась до боли знакомой и вполне типичной. Три кулака-мироеда – судья, мулла и староста – вместе с немногочисленными подкулачниками удерживали под собой всю деревню, наживаясь на всех нуждах односельчан и откровенно их эксплуатируя. Те, как и везде и всегда – и пикнуть не смели против, ну разве что тайком, в разговоре с близкими друзьями. Для упрочения и поддержания своего положения троица использовала древние как мир, но от того не менее действенные методы – поддержку центральных властей, монополию на информацию и террор. Все несогласные таким положением дел обычно скоро таинственно исчезали – в чем, естественно, кади и присные с помпой обвиняли пробравшихся из-за гор неверных. Хотя, конечно, многие обо всем догадывались, но не смели и пикнуть.

– Понятно, – внимательно выслушав конокрада, кивнул Иван. – Мы не сделали скандала – нам вождя недоставало…

– Это ты по-каковски?

– Я ж из Полонии. Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков. Что ж, уважаемый ценитель лошадей, придется воспитать этих самых буйных. Почва для этого есть – нет времени, что гораздо хуже. Ну ничего, начнем работать – не сидеть же здесь сиднями в ожидании, покуда с нас снимут шкуры. Я почему-то очень этого не хочу!

– А я, можно подумать, хочу? – мрачно расхохотался Ансельм. – Говори, что делать-то?

– Пока молчи и мне не мешай. А я посочиняю песни.

– Что-что?

– Песни, – Раничев невозмутимо потянулся, звякнув цепями. – Где вы изучали латынь, любезнейший гиппофилус?

– В Саламанке.

– Ого! Что ж ушли?

– Выперли за кражу, – неохотно признался Ансельм. – Спер у профессора мантию – очень уж хотелось перед девчонками покрасоваться. Ух и дело же было!

– Да-а, друг мой, – покачал головою Иван. – Нельзя так с профессорами!

Конокрад хохотнул:

– А с кем можно?

– Тоже верно, – согласился Иван. – Арабский, я смотрю, ты знаешь.

– Так, кое-что…

– Тогда вот что, подбери-ка рифму к словам поле, работа, девушка.

– Рифму? – Ансельм пожал плечами. – Поле – горе, работа – забота, девушка – лошадь.

– А неплохо! – одобрил Иван. – Да ты настоящий поэт, друг мой. Вообще мне нравится. Особенно – девушка – лошадь. Это ж какой же страшилой нужно быть?

– Не бывает некрасивых женщин!

– Браво, достойнейший кабальеро! Бывает мало вина. Ну да ладно, подкину-ка я тебе еще несколько строчек, сочиняй…

– Сочинить нетрудно. К чему только все это?

– Песни петь будем. Душевные такие, как раз для нашей ситуации, типа – «сижу за решеткой в темнице сырой»… Ну-ка, глянь в дырочку, где наш юный страж?

Ансельм подобрался к двери:

– Сидит на тополе.

– Как, на вершине, что ли?

– Да нет. На бревне.

Откуда-то издали раздался гнусавый призыв муэдзина. Страж – здоровяк Имат – живо расстелил заранее принесенный молитвенный коврик и принялся творить вечерний намаз.

– Ла илаху Алла-а-а…

Мустафа-а-а-а Ибраги-и-им – хотел было напеть Раничев знаменитую вещь группы «Куин» с диска «Джаз», но постеснялся. Как истинно толерантный гражданин, он все ж таки уважал чужие религиозные чувства. Посидел, дождался, когда Имат, скатав коврик, вовь усядется на бревно, и только тогда начал, затянул, набирая силу, на мотив какого-то длинного тягучего блюза:У дороги за деревней есть большое-большое поле-е-е!

Пел по-арабски, не вполне правильно, да зато душевно.На поле машет мотыгой парень,И день и ночь, и день и ночь,Умножает богатства судьи неправедного,Вместо того, чтобы дать ему по башке мотыго-о-ой…

Спев пару куплетов, Иван закончил и ткнул припавшего глазом к дырке напарника в спину:

– Ну как?

– Слушает, – обернулся тот. – И очень даже внимательно. Ого! Кажется, кто-то идет.

Уже стемнело, и кто там пришел на смену Имату, Халид ли иль кто другой, было не видно, зато вполне хорошо слышно.

– А, это ты, Музаффар! – послышался приглушенный голос здоровяка. – А я думал – Халид.

– Он придет позже.

– Что-то ты грустен, Музаффар.

– А с чего веселиться? Староста Ирадж велел завтра ночью прислать ему в дом моего младшего брата Али.

– Так пришли.

– Ты же знаешь, что болтают про Ираджа! Боюсь, как бы не случилось чего – Али не из терпеливых.

– Тогда не посылай его никуда, утром отправь на дальнее пастбище…

– На всю жизнь не спрячешь. Эх, скорей бы прибрал шайтан этого Ираджа, вместе с его дружками, кади и муллой.

– Многие бы хотели того, Музаффар… Э, кажется, кто-то идет! Это ты, Халид?

– Я… Я убью этого проклятого судью!

– Юлнуз?

– Не спрашивай…

Послышались прощания, советы не падать духом, затем все стихло, осталось лишь тяжелое дыханье Халида.

– Эй, парень! – крикнул через дверь Раничев. – Халид!

– Кто? Кто здесь?

– Я.

– Кто ты?

– Друг Антона Семеновича Шпака! – разозлился Иван. – Хочешь выручить свою Юлдуз?

– А, это ты, гяур! Шайтан говорит твоими устами.

– Да ладно! Так хочешь? Заодно поможешь своим односельчанам.

– Ты хочешь моей смерти, гяур!

– Напрасно ты так. Коль боишься, что обману, позови друзей – Музаффара, Имата, Али… Они могут понадобиться.