Чтение 21–й страницы книги ~Кольцо зла~

– Ла-адно… – бандит вдруг пристально посмотрел на Ивана.

– Что, – усмехнулся тот. – Хочешь спросить, с чего б это я такой добрый? Отвечу сразу – виды на тебя имею, и виды серьезные. Перстенек с зеленым камнем ведь Корявыйприпрятал?

– Ну, – дернувшись, кивнул Егоза. – Силыч что-то такое говорил. Только болтать не велел. А Корявого хочет на пересылке пощупать.

– Суд был уже?

– Да вроде нет… Но скоро будет, это точно.

Что-то громко и гнусаво объявило вокзальное радио. Окутанный паровозным дымом, к перрону медленно подошел пассажирский поезд.

– Твой, – поднялся Раничев. – Ну, ни пуха, турыст!

Прихватив небольшой, купленный по пути, чемоданчик, Егоза быстро побежал к поезду. Вот смешался с толпой, подошел к проводнику… Вошел… Обернулся в дверях, помахал.

Ну, с Богом…

Иван ухмыльнулся, провожая глазами отходящий состав. Вот уже – минус один. Остались двое. Вернее, один…

Глава 15

Осень 1949 г. Угрюмов. «Midnight Special»

Трудно даже представить себе такой участок хозяйственного и культурного строительства, где не находили бы применение энергия, творчество и держание комсомольцев.Л. И. Брежнев.Из Отчетного доклада ЦК КПСС двадцать четвертому съезду Коммунистической партии Советского Союза

…Кощей. А он умный, не чета Егозе! На кривой кобыле не объедешь, единственная зацепка – мальчики. Попробовать прямой шантаж, может, и получится? Конечно, не самому, через подставных лиц. Сделать жизнь Кощея невозможной, вынудить его залечь на дно, а лучше – вообще уехать, как Егоза. Гм… одному не справиться, в глазах Силыча нужно выглядеть, как жена Цезаря – вне подозрений. Стало быть, и не стоит маячить на виду, действовать крайне осторожно, лучше – через официальные органы. Иван задумался. Через милицию или прокуратуру опасно – там вполне могут его помнить еще по старым делам, значит, что же…

От вокзала в сторону сквера, о чем-то весело переговариваясь, шли четверо парней с красными повязками на рукавах – дружинники-бригадмильцы. Один из них задержался около сидевшего на скамейке Раничева:

– Товарищ, здесь ребята не пробегали?

– Какие еще ребята? – Иван приветливо посмотрел на парня.

– Да такие… лет по двенадцати, мелочь в общем… Представляете, повадились, сволочи, бросать в проходящие поезда камни!

– Страшное дело! – покачал головой Раничев. – Этак и до крушения недалеко. Нет, не видал никаких ребят. Увижу, обязательно сообщу… только скажите – куда?

– В линейное отделение милиции можете. Там, на вокзале, – бригадмилец улыбнулся. – А лучше – нам, во-он видите, дом с железной крышей?

Иван посмотрел на двухэтажное здание, покрытое нежно-голубой штукатуркой и расположенное сразу за сквером.

– Там наш опорный пункт, – с какой-то гордостью пояснил бригадмилец, совсем еще молодой, лет восемнадцати-двадцати, парень.

– Обязательно сообщу, – приложив руку к сердцу, уверил Раничев.

– Спасибо, товарищ!

Парень побежал догонять своих, а Иван, ощутив вдруг кое-какую – пока еще дремлющую – мысль, быстро вскочил со скамейки и закричал:

– Эй, молодой человек! Вы, вы, бригадмилец.

– Что такое? – молодой бригадмилец обернулся. – Вспомнили что-то, товарищ?

– Да нет, не в том дело… Просто один мой знакомый тоже в подобной бригаде, в районе Курдина патрулирует, там, где четвертая мужская школа, знаете?

– Знаю. Только там с химзавода ребята, а мы – стройтрестовские.

– А там у них опорный пункт где?

– Кажется, где-то на Советской, за школой.

– Спасибо.

Поблагодарив парня, Раничев задумчиво зашагал в центр. Остановился у попавшегося по пути киоска, накупил газет – «Правду», «Известия», «Рабочий край», сунул их в карман пальто и, перейдя улицу, остановился у автобусной остановки, напротив витрины магазина «Оптика». Автобуса долго не было, и Иван от нечего делать пялился на витрину, а когда подошел под завязку набитый людьми «ЗиС», не поехал, а зашел в магазин, где купил очки с простыми стеклами в тонкой золоченой оправе, делавшими Раничевапохожим если и не на главу кадетской партии Милюкова, то на партийного функционера – точно. Поправив шляпу, Иван вышел из магазина и, решив не терять времени зря, поймал бежевую в шашечках «Победу» – такси – да поехал на Курдина, к четвертой мужской школе. Обойдя школьный стадион с азартно играющими в футбол ребятами, он вышел на Советскую и, немного пройдя, обнаружил на одном из добротных, недавно оштукатуренных, домов красную табличку с надписью «Опорный пункт милиции» и номером телефона. Запомнив номер, Раничев перешел на другую сторону улицы, к телефонам-автоматам, и, прикрыв за собою железную дверь будки, закрутил диск.

– Опорный пункт? Это из горкома звонят. Нет, не по поводу взносов. Бригадмильцы у вас обычно как патрулируют? С восьми до одиннадцати? Понятно. Мы к вам подошлем агитатора с лекцией о международном положении. К какому часу подойдет? А вот к восьми и подойдет, ничего, на патрулирование и попозже выйдут. Там ведь с химзавода все? Нуи отлично. Да, агитатора зовут Петров Иван Петрович – человек он знающий, много чего повидавший.

До вечера еще оставалась целая уйма времени. Иван зашел в ресторан, пообедал и неспешно направился домой, на Героев-полярников. Дождь перестал, и сквозь разрывы облаков проглянуло солнце. Встречавшиеся на пути прохожие улыбались и, обходя лужи, вежливо раскланивались друг с другом.

– Эй, дядя Иван, подождите!

Раничев оглянулся: через улицу, прямо по лужам, бежал Генька. В расстегнутом пальто, с развевающимся на ветру галстуком и улыбкой во все лицо.

– А я смотрю, вроде бы вы… Дядя Иван, я контрольную по арифметике на «хорошо» написал!

– Молодец, – одобрительно кивнул Раничев. – У нас по пути мороженицы нет?

– Как же нет? А павильон в сквере?

Свернули в сквер. В павильоне «Соки-воды» Иван угостил Геньку молочным мороженым по два рубля за сто граммов, взял и себе, с сиропом, хотел было еще и пару бутылок пива, дорогого, по восемь рублей, но раздумал – вечером он должен был выглядеть, словно на приеме у английской королевы. Да, еще нужно было замотивировать его вечерний уход из дома.

– А я вот в театр сегодня собрался, – доев мороженое, улыбнулся Иван. – Хорошую пьесу дают, по Чехову.

– Мы его еще не проходили… Но я читал – «Лошадиная фамилия», «Хамельон»… А вот «Вишневый сад» мне совсем не понравился, а вам?

– Ну как тебе сказать? Все-таки – классика.

– Дядя Иван, у нас на следующей неделе сбор – ну в честь Дня рождения комсомола, помните, я говорил?

– Да помню.

– И вы обещали песню со мной разучить, ну, на гитаре. Будем сегодня?

Раничев вздохнул:

– К сожалению, сегодня не получится, Генька, в театр ухожу. А вот завтра – в самый раз. Ну что, идем? Мать, поди, волнуется – где это ты так задержался?

Генька вдруг погрустнел:

– Знаете, дядя Ваня, а мы с мамой, наверное, скоро уедем… Ой! – он вдруг закрыл рот ладонью. – Проговорился! Вы только, пожалуйста, не говорите маме, что я вам сказал, ладно?

– Ладно. А почему такая тайна?

Пацан нахмурился:

– Мама говорит, Николай Силыч не захочет, чтобы мы уехали… Ой, вы и ему не говорите!

– Не скажу, – Иван потрепал Геньку по волосам. – А куда собрались-то? Поди, на север?

– Не-а, наоборот, на юга, в Краснодар! Там мамина тетка, теть Зина, у нее свой дом с садом, такой красивый, и… Вообще там здорово! Хотя и здесь… с ребятами расставаться грустно.

– С какими ребятами, с Егозой, что ли?

Генька засмеялся:

– Скажете тоже! С друзьями школьными, у нас знаете какое звено?! Сильное. Я, Мишка Васильков, Колька, Дашка с Наташкой – все друг за друга горой.

– Здорово, – согласился Раничев. – Ну раз вы такие друзья, так ты летом возьми да и пригласи их к себе в Краснодар.

– Ой! – мальчик засиял. – И правда! Мама только рада будет…

Раничев усмехнулся. Это хорошо, что Надя с Генькой уедут, это прекрасно просто, все ж таки почему-то не хотелось, чтобы с ними случилось что-нибудь нехорошее. Может быть, потому, что Иван помимо своей воли сильно привязался и к Надежде, и к Геньке. Пацан вообще был славным, да и Надя, как оказалась, вовсе не походила на содержательницу бандитской малины. Правда, любила хорошо одеться – а какая женщина этого не любит? – и, кажется, сильно боялась Силыча. А вот к Раничеву относилась хорошо – кормила обедом и ужином, искренне смеялась над шуткам, вообще, похоже, Иван ей нравился, и, может быть, даже не столько в сексуальном смысле – как красивый и сильный мужчина – а как порядочный человек. Надежда даже как-то что-то такое высказала по этому поводу. Да-а, по сути – несчастная женщина. И, наверное, именно при первой встрече с Иваном она и была искренней, а потом… потом – все на людях.* * *

Придя домой, Раничев с удовольствием попил с Надеждой и Генькой чаю с мягкими, усыпанными маком, баранками, затем поднялся к себе, разложив на столе газеты – к вечернему выступлению следовало подготовиться. Так, о чем там пишут? О грядущем укрупнении колхозов – ну это, пожалуй не надо. А вот и вполне подходящее – полный текст ноты правительства СССР правительству ФНРЮ от 28 сентября сего года – месяца не прошло – за подписью замминистра иностранных дел А.А.Громыко…

«…руководители югославского правительства вели и продолжают вести свою враждебную и подрывную работу против СССР… теперешнее югославское правительство находится в полной зависимости от иностранных империалистических кругов и превратилось в орудие их агрессивной политики… Советский Союз отныне считает себя свободным от обязательств…» В общем, как в том анекдоте – «Да здравствует клика Тито!»

Вечером Иван вышел на крыльцо – в распахнутом пальто, в белой рубашке с галстуком, в светло-сером элегантном костюме, при шляпе. Вышел заранее – для полноты образа требовалось еще прикупить солидный кожаный портфель – такие как раз продавались в универмаге РАЙПО, там же, на Советской.

– Генька говорит, в театр собрались? – Надежда вышла на веранду с тазиком, полным только что выстиранного белья.

– В театр, – Иван улыбнулся.

– Сто лет не была в театре, – вдруг вздохнула Надя. – Да и в кино-то никто не зовет, разве что Генька. Счастливо вам сходить, Иван.

– Спасибо.

Приподняв шляпу, Раничев направился в сторону центра, там – он точно знал – находилась телефонная будка, можно было вызвать такси – уж больно не хотелось полгорода тащиться пешком. Ага, вот и телефон… Черт! Оторвана трубка. Вот шпана поганая, руки бы поотрывать!

– Эй, дядя, закурить не найдется?

Из подворотни вывалили трое – начищенные сапоги, длинные пальто, надвинутые на самые глаза кепочки, в уголках губ словно бы приклеились папироски. Курить вам нечего, как же! У того, что в центре, – белое кашне на шее.

Остановившись, Иван подождал гопников и, не говоря, ни слова, резко ударил того, что в кашне, кулаком в челюсть. Бил от души – гопник, жалобно вскрикнув, отлетел куда-то к забору, глухо ударившись головой об мокрые доски. Не давая опомниться, Раничев саданул ногой второго, третий успел отскочить в сторону и, вытянув вперед руку с зажатой в ней финкой, нервно заорал:

– Не подходи, падла, не подходи!

Иван – по-прежнему молча, что сильно действовало гопникам на нервы, еще раз ударил ногой упавшего – не того, что в кашне, там, похоже, особого успокоения не требовалось, а другого, и, схватив с земли камень, резко швырнул его прямо в рожу оставшегося на ногах парня. Тот увернулся, но Раничев достал его ногой – блеснув фиксатым ртом, гопник впечатался в стену рядом с телефонной будкой, финка его, жалобно звякнув, упала на тротуар. Иван подобрал ее и забросил в лужу.

– С-сука… – сползая по стене, зашипел гоп-стопник.

Раничев безо всякой жалости ударил его кулаком в живот:

– Не ругайся. Нехорошо это.

– Мы тя достанем, фраерок! – это очнулся тот, с кашне.

Иван подошел к нему и, отвесив хлесткую затрещину, ухватил за руку:

– Палец сломать, гнида?

Гопник заверещал от боли. А потом и завыл – Раничев все ж таки привел свою угрозу в действие. Никакой жалости к подобным шакалам он не чувствовал – навидался в далеком прошлом – и прекрасно знал: тут так, или ты их, или они тебя. Договориться миром никак не получится.

– Будешь орать – сверну шею! – Иван усмехнулся. – Надо же, щенки! На кого напасть решили? Силычу расскажу – долго смеяться будет.

– Так ты с Силычем? – удивленно спросил тот, что у стены. – Так бы сразу и сказал… Зачем пальцы-то ломать, дядя? Больно ведь.

– Больно им, – Раничев пожал плечами. – Скажите спасибо, что вообще на тот свет не отправил. А ну, пошли с глаз моих!

Постанывая и глухо ругаясь, гопники удалились в ночь. Иван прошел еще полквартала, пока наконец не отыскал работающий телефон. Такси – шикарный «ЗИМ» – приехало на удивление быстро, заметив стоявшего на дороге Ивана, водитель притормозил и высунулся в окно:

– Вы вызвали?

– Я. – Раничев с удовольствием уселся в просторный салон.

– Куда везти? – обернулся таксист в лихо заломленной на затылок фуражке с эмблемой угрюмовского таксопарка.

Иван устало махнул рукой:

– В центр. На Советскую, к универмагу. Работает он еще?

– Должен.

Купив в универмаге дорогой портфель дивной коричневой кожи, Раничев заскочил в аптеку – заклеил пластырем ссадины на кулаке. Надел на нос очки, поправил шляпу и, поглядев на часы, быстро пошел к опорному пункту милиции. Вот и знакомая вывеска, невысокое крыльцо, урна… Набрав в грудь воздуха, Иван решительно толкнул дверь.

И замер – весь первый ряд небольшого зала сиял белизной парадных милицейских мундиров! Однако…

– Вы из горкома? – подбежал какой-то молоденький лейтенант. – Товарищ Петров Иван Петрович?

– Он самый! – Раничев с улыбкой протянул милиционеру руку. – Здравствуйте. Здравствуйте, товарищи!

– Здравия желаем, – хором откликнулись милиционеры.

– Я Костиков, участковый уполномоченный, – запоздало представился лейтенант. – Старший здесь, на опорном пункте, ну и – комсорг. Кроме бригадмильцев, мы сегодня решили еще и постовых пригласить, и участковых – естественно, свободных от смен. Ничего?

– Славно, – кивнул Иван. – Так сказать, живое слово партии – в простые милицейские массы!

– Проходите, раздевайтесь, – радушно пригласил лейтенант. – Вешалка у нас в углу, а вон тут, видите, кафедра!

– Да, неплохо у вас тут все оборудовано, – раздеваясь, заметил Раничев.

– Шефы средства подбрасывают. Мы здесь и комсомольские собрания, и тематические вечера проводим.

– Рад всех вас видеть, дорогие товарищи! – встав за кафедру, Иван внимательно обвел глазами зал. Собравшихся было человек тридцать – с десяток милиционеров, остальные – бригадмильцы, молодежь с лесохимического завода.

– Меня зовут Петров Иван Петрович, и по поручению городского комитета партии я сегодня прочту вам небольшую лекцию о международном положении. Как вы знаете, товарищи, ситуация в мире сложная. Все громче бряцают оружием гнусные силы мирового империализма, все чаще и чаще засылают шпионов и диверсантов. И в этой борьбе, товарищи, никто из нас не должен остаться равнодушным.

Раничев сделал короткую паузу. Раздались аплодисменты.

– Наше родное правительство, партия никогда не оставят без ответа происки антисоветских сил! На каждый их удар мы ответим двумя!

– Правильно!

– На каждую идеологическую диверсию отзовемся сплочением комсомольских и партийных рядов! Выступим против клики Иосипа Броз Тито, позор югославским фашистам…

Иван говорил легко, про себя удивляясь – откуда у него взялись подобные трескучие фразы? Наверное, из далекого пионерского детства и комсомольской юности. Покритиковав Югославию, Раничев перекинулся на германский реваншизм, а затем, не оставив камня на камне от внешней и внутренней политики США, заговорил об укрупнении колхозов и развитии легкой промышленности.

– Что скрывать, дорогие товарищи, есть еще у нас отдельные недостатки – и голодно иногда бывает, и, что греха таить, неуютно. Живем мы пока бедно, но – и вы все это прекрасно видите – с каждым годом все лучше и лучше. Регулярно снижаются цены, отменены карточки… Кстати, товарищи, никто не помнит – когда?

– В сорок седьмом! – с энтузиазмом закричали сзади.

– Вот! А в Англии, между прочим, – только в пятьдесят первом… – Иван вдруг осекся – какой, к черту, пятьдесят первый, когда сейчас еще только сорок девятый?

– Только в пятьдесят первом году правительство Этли планирует отменить карточки в Англии, – выкрутился Раничев. – На фоне неуклонного повышения жизненного уровня всех советских людей, что же происходит, товарищи, так сказать, на загнивающем Западе? А вот что! Коррупция снизу до верху, попирание морали и прав, порноиндустрия и игорный бизнес, повышение коммунальных платежей и монетизация льгот! Давайте же – за то, что у нас всего этого нет и не будет – от всей души поблагодарим родную коммунистическую партию и нашего любимого вождя, Иосифа Виссарионовича Сталина!

Иван кивнул на висевший напротив входа портрет вождя в белом парадном мундире с золотыми погонами генералиссимуса.

Бурные, долго не прекращающиеся аплодисменты перешли в овацию.

– Спасибо! Спасибо, дорогие товарищи! – расчувствованно произнес лектор и пристально посмотрел в зал. – Может быть, у кого-то есть вопросы? Прошу вас, не стесняйтесь.

– Товарищ лектор, – в середине зала поднялся белобрысый худощавый парень в явно большом – видно, с отцовского плеча – пиджаке, представился: Кучеров Сергей, цех красителей. – Товарищ лектор, у меня вопрос, может быть, не по существу освещаемой темы, но тем не менее хотелось бы знать, как вы – и в целом партия и комсомол – относитесь к классической музыке?

– Положительно относимся, товарищ Кучеров! – под смех присутствующих ответил Иван. – Правда, не ко всей. Вот, к примеру, Шостакович. Спорный, надо сказать, композитор. А об опере Вано Мурадели «Великая дружба» в партийной прессе так прямо и сказано – сумбур вместо музыки!

– А Моцарт? Штраус? Вивальди? – не отставал дотошный любитель музыки, а сидевший рядом с ним шатен с небольшими усиками безуспешно пытался усадить его в кресло за фалды пиджака.

Раничев улыбнулся:

– Насчет классической музыки, товарищи, скажу так: мне лично много чего нравится – и вальсы Штрауса, и сороковая симфония, и «Времена года», и даже Бетховен. Как ответственный партийный работник, считаю, что слушать классику комсомольцу и вообще советскому человеку, вовсе не зазорно!

– Вот так, слышал? – довольный меломан победно взглянул на своего соседа с усиками.

– А джаз? Что вы насчет джаза скажете?

– А вот насчет джаза, уважаемые товарищи бригадмильцы и милиционеры, поговорим в следующий раз!

Под бурные аплодисменты Иван Петрович сошел с трибуны, вернее – вышел из-за кафедры. Молодые люди, среди которых, к удивлению Раничева, было достаточно много девушек – переговариваясь между собой, подходили к участковому Костикову на инструктаж.

– Спасибо, дорогой товарищ, за интересную и познавательную лекцию! – вполне искренне поблагодарили Ивана уходившие милиционеры.

– Не стоит, – скромно потупил глаза тот. – В конце концов, вести партийную пропаганду – это моя работа.

Дождавшись, когда зал почти опустел, Раничев подошел к участковому:

– Товарищ Костиков, у меня к вам небольшое дело.

Милиционер оторвался от инструктируемых:

– Слушаю вас внимательно.

– Видите ли, как лектор я частенько выступаю по правовым вопросам перед различными аудиториями, и мне было бы чрезвычайно интересно увидеть работу бригадмильцев так сказать изнутри. Пройтись, как говорится, вместе с комсомольским патрулем по ночным улицам нашего любимого города… Да вот хоть с этими симпатичными молодыми людьми, – Иван кивнул на оставшуюся в зале группу – трех юношей и двух девушек.

Лейтенант почесал затылок:

– Вообще-то не положено… Но если вы так хотите, что ж… Ребята у нас надежные, – участковый улыбнулся, и Раничев тут только заметил на его кителе несколько нашивокза боевые ранения. Наверное, воевал, хоть и выглядит совсем еще молодым парнем – ну сколько ему, двадцать четыре? Двадцать пять? Да, воевал, да и эти ребята с девчонками наверняка хватили лиха – война-то едва четыре года как кончилась.

– Ну тогда знакомьтесь, товарищ лектор! – весело предложил участковый. – Я и сам с вами пойду, прогуляюсь.

– Кучеров, Сергей, – снова представился белобрысый меломан.

– Павел, – это его приятель, высокий, усатенький. Еще был несколько угрюмый Николай с лицом плакатного стахановца, и две девчонки – Лера и Галя. Лера – пухленькая и с короткой стрижкой, а Галя – высокая худышка с косой.

– Очень приятно, – Раничев с чувством пожал бригадмильцам руки. – Иван Петрович.

– Ну что ж, Иван Петрович, идемте?

Бригадмильцы лесхимзавода патрулировали район, ограниченный улицей Советской и Курдина, этакий чуть вытянутый квадрат, включавший в себя сквер и мужскую школу.

– Сквер – это наша головная боль, – жаловался по пути участковый. – Как вечер, так обязательно либо изобьют кого-нибудь, либо ограбят. А вот еще повадились с пьяных часы снимать. И чего удумали, сволочи, – специально дождутся, когда на заводе получка или аванс – и хоронятся за деревьями, поджидают выпивших граждан.

– В школе на вечерах тоже драки бывают, – обернувшись, заметил Сергей. – Но это, когда какое-нибудь мероприятие.

– А вы, Сережа, не в этой школе учились? – Иван показал рукой на «четвертую мужскую», мимо которой как раз и проходил их патруль.

– Нет, – бригадмилец покачал головой. – В другой.

– Мы – в этой, – глухо отозвался Павел. – Николай давно закончил – вон и в армии уже успел отслужить, а я только что, в этом году.

– И я – в этом, – улыбнулся Сергей. – Сейчас практику наработаем – в институты поступим.

– И куда же, если не секрет?