— Я подумал, то-то вы удивитесь, узнав, кто ваш возница, — промолвил он. — Упав с лошади, я лежал неподвижно, отчасти потому, что следовало отдышаться, частью же затем, что находил разумнее лежать, чем стоять при лязге стольких шпаг. Потом, воспользовавшись тем, что вас окружили, я скатился в канаву, выбрался из нее на дорогу и под тенью деревьев дополз до экипажа прежде, чем меня хватились. Я сразу сообразил, как могу пригодиться вам. Кучер сидел обернувшись, с любопытством глядя на все происходящее сзади. С ножом в руке я вскочил на переднее колесо, и бедняга замолк навеки.
— Как, без единого звука?
— Я не напрасно жил среди индейцев.
— А потом?
— Я стащил кучера в канаву и переоделся в его одежду и шляпу. Я не скальпировал его.
— Скальпировать? Великий боже! Да ведь такие вещи случаются только среди дикарей.
— А! То-то я подумал, что это не в обычаях здешней страны. Теперь я рад, разумеется, что не проделал эту операцию. Затем, едва я успел взять в руки вожжи, как бандиты все подошли ко мне и бросили вас в карету. Я не боялся, что они узнают меня, но только беспокоился, не зная, по какой дороге мне нужно ехать, а потому пустил их на разведку. Они упростили дело, послав вперед несколько всадников, и все шло гладко, пока я не увидел тропинки и не погнал по ней лошадей… Мы ушли бы, не подстрели негодяй коня и если бы вошли в воду эти негодные твари!
Де Катина снова пожал руку спутнику.
— Вы честно исполнили свой долг, — сказал он. — Это была поистине смелая мысль и отчаянный поступок.
— Ну а теперь что? — спросил американец.
— Я не знаю ни людей, ни места, куда нас везут.
— Видимо, в свой поселок, сжечь.
Де Катина неистово расхохотался, несмотря на тревогу.
— Вы все думаете, что мы в Америке! — сквозь смех проговорил он. — Во Франции не бывает таких вещей.
— Ну, насчет веревки во Франции дело, кажется, обстоит довольно просто. Я полагал, что мне конец, когда бандиты затянули вожжи.
— Я думаю, нас везут куда-нибудь, чтобы спрятать, пока не уладится это дело.
— Ну, им придется похлопотать над этим.
— Почему?
— Они могут не найти нас, когда мы вновь понадобимся.
— Что вы хотите этим сказать?
Вместо ответа американец ловким поворотом высвободил связанные руки и поднес их к лицу товарища.
— Это, видите ли, первое, чему учат в индейских вигвамах. Мне случалось выскальзывать из ремней сыромятной кожи у гуронов, и потому навряд ли этот ремень в состоянии меня удержать. Протяните-ка руки.
Несколькими ловкими приемами он ослабил веревки настолько, что руки де Катина оказались также свободными.
— Ну, теперь приподнимите ноги. Они увидят, что нас было легче поймать, чем удержать.
Но в эту минуту экипаж поехал медленнее, и вот звук копыт передней лошади внезапно умолк. Пленники, заглянув в окно, увидели перед собой громадное здание, окутанное тьмой. Фонари горели лишь на деревянных воротах, утыканных громадными скобами и гвоздями. В верхней части двери была вставлена маленькая железная решетка, и через нее пленники вдруг увидели свет фонаря и чье-то бородатое лицо. Де Вивонн поднялся на стременах и, вытянув шею, стал объяснять что-то так тихо, что даже наиболее заинтересованные в этом разговоре ничего не могли расслышать. Они заметили только, как всадник поднял кверху золотое кольцо, и бородатое лицо, недоверчиво качавшее головой, вдруг прояснилось и, улыбаясь, утвердительно кивнуло. Мгновение спустя дверь на скрипучих петлях отворилась и экипаж въехал во двор, а остальные всадники, за исключением де Вивонна, остались за воротами. Когда лошади остановились, вокруг кареты оказалась кучка грубых молодцов, вытащивших пленников. При свете факелов де Катина и Грин увидели высокие стены с башенками, окружавшие двор со всех сторон. Посреди вооруженных людей стоял толстяк с бородатым лицом, тот, что выглядывал раньше из-за решетки.
— В верхнюю темницу, Симон! — распорядился он. — И посмотрите, чтобы им дали пару охапок соломы да кусок хлеба, пока не получим дальнейших распоряжений нашего господина.
— Не знаю, кто ваш господин, — горячился де Катина, — но спрашиваю вас: как он осмеливается задерживать посланцев короля?
— Клянусь св. Денисом, если мой хозяин устроил какую-нибудь штуку королю, то они будут квиты, — оскалив зубы, возразил толстяк. — Но прекратим разговоры. Возьмите-ка молодцов, Симон, вы мне отвечаете за них.
Напрасно де Катина грозил страшными наказаниями виновным, — двое здоровенных парней подхватили его под руки и потащили, кто-то подталкивал сзади, а впереди шлепал маленький человечек в черной одежде, со связкой ключей в одной руке и фонарем в другой. Ноги пленников были крепко связаны веревкой, словно кандалами, и они могли двигаться сразу только на один фут. Так прошли они по трем коридорам и через три двери, причем каждая по их проходе запиралась на ключ и задвигалась засовами. Потом они поднялись по витой каменной лестнице, со ступенями, выбитыми ногами заключенных и тюремщиков. Наконец пленников втолкнули в маленькую квадратную башню и бросили им две охапки соломы. Через минуту тяжелый ключ повернулся в замке, и заключенные остались одни.
Де Катина был печален и мрачен. Случай помог ему приобрести известное значение при дворе, теперь случай же сгубил его. Напрасно капитан будет оправдываться невозможностью что-либо сделать. Он отлично знал своего царственного повелителя. Этот человек был безмерно щедр, когда выполнялись его приказания, и являлся неумолимым, когда они нарушались. Извинений не допускалось. Человек, обойденный фортуной, был в той же мере ненавистен ему, как и тот, кто небрежно относился к делу. В этом великом кризисе король доверил ему чрезвычайно важное поручение, а он не смог его выполнить. Что же защитит его от опалы и гибели? Он позабыл и о мрачной темнице, где находился, и о роковой участи, грозившей ему, однако сердце его болезненно сжималось при мысли об испорченной карьере и злорадстве тех, кто с завистью смотрел на его быстрое служебное возвышение. А родные в Париже… дорогая Адель, старый дядя, заменявший отца? Кто оградит покой близких? Кто защитит их? Быть может, им вскоре снова начнут грозить грубые выходки Дальбера и его драгун? При одной мысли об этом он заскрежетал зубами и со стоном повалился на соломенную подстилку, еле заметную при слабом свете, пробивавшемся сквозь единственное окно темницы.
Его же энергичный товарищ, напротив, не поддавался чувству отчаяния. Как только за ними раздался стук запираемой двери и он убедился, что никто более не войдет в камеру, он тотчас снял веревки, связывавшие ему руки, и принялся ощупывать стены и пол. Его поиски закончились находкою в одном углу маленького камина и двух громадных деревянных чурбанов, должно быть, служивших подушками для пленников. Убедившись в ничтожном размере камина, куда нельзя было даже просунуть голову, он подставил чурбаны к окну, поставив их один на другой, затем влез на них и на цыпочках добрался до решетки окна. Ловко поднялся и, упершись пяткой на выступ в стене, ухитрился заглянуть во двор, откуда их только что привели. В эту минуту карета и де Вивонн выезжали уже из ворот, и вскоре узники услыхали грохот захлопнувшихся тяжелых дверей и топот конских копыт по дороге. Сенешаль и его подчиненный исчезли; пропали и факелы, и лишь мерные шаги двух часовых в тридцати шагах внизу от башни нарушали в большом замке наступившую тишину.
А замок был действительно очень обширен. Амос Грин, вися на руках, с восторгом и удивлением осматривал громадную стену, возвышавшуюся перед его глазами, с гирляндой башен, башенок и каменных зубцов, молчаливых и холодных в лучах лунного света. Странные мысли иногда приходят в голову при совершенно неподходящей обстановке. Внезапно Грину припомнился ясный летний день за океаном, отец, встретивший его у Гавани Гудзона и отправившийся с ним по шлюзу, чтобы показать сыну дом Питера Стейвесэнта и тем наглядно показать колоссальность города, только что перешедшего к англичанам от голландцев. А ведь дом Питера Стейвесэнта вместе с его виллой меньше одного флигеля этой махины здания, в свою очередь являвшегося только собачьей конурой в сравнении с величественным версальским дворцом. Как бы он хотел показать отцу эту диковину. И тут Грин вспомнил, что он пленник в чужой стране и смотрит на замок сквозь решетку темницы, а потому решил, что отсутствие здесь отца как раз и хорошо.
Окно было достаточным по величине, чтобы просунуть в него голову, не препятствуй этому железные прутья. Грин принялся трясти их, повис на прутьях всей тяжестью своего тела, но они были толщиной в его большой палец и крепко вдавлены в каменный подоконник. Тогда он уперся ногой в стену, придерживаясь одной рукой, другой попробовал поковырять ножом заделку прутьев. Они были залиты цементом, гладким, как стекло, и твердым, как мрамор. Нож отскочил, когда Грин попробовал нажать на цемент. Но под ним оказался песчаник, не очень-то твердый. Если бы ему удалось прокопать в нем желобки и бороздки, то по ним нетрудно уже вынуть и прутья, и цемент, и все остальное. Он соскочил на пол и принялся обдумывать, как приняться за дело. Раздавшийся стон заставил его вспомнить о товарище.
— Вы, кажется, больны, друг мой? — спросил он.
— Болен душой! — простонал де Катина. — О, проклятый безумец! Это сводит меня с ума.
— Что тревожит вас? — продолжал задавать вопросы Амос Грин, садясь на чурбан. — Что именно?
Гвардеец нетерпеливо задвигался.
— Что?! Как можете вы еще спрашивать, зная все обстоятельства дела так же хорошо, как и я? Я не выполнил данного мне поручения. Король хотел, чтобы архиепископ обвенчал его. Желание монарха — закон. Обряд венчания может свершить только архиепископ, и никто более. В настоящее время ему следовало бы прибыть во дворец. Ах, боже мой! Я так и вижу кабинет короля, монарха, волнующегося в ожидании, вижу нетерпение мадам, слышу разговор о несчастном де Катина…
И он снова закрыл лицо руками.
— У меня все это перед глазами, — равнодушно проговорил американец, — но кроме этого еще нечто другое.
— Что же?
— Я вижу архиепископа, соединяющего их навеки.
— Архиепископа?! Вы бредите!
— Может быть. Но я все-таки вижу его.
— Он не может оказаться во дворце.
— Напротив, он прибыл во дворец полчаса тому назад.
Де Катина вскочил на ноги.
— Во дворец?! — неистово воскликнул он. — Кто же передал ему приглашение?
— Я! — ответил Амос Грин.
ГЛАВА XVIII. НОЧЬ НЕОЖИДАННОСТЕЙ
Если американец рассчитывал удивить или ободрить товарища своим коротким ответом, то он должен был испытать чувство печального разочарования, когда де Катина, подойдя к нему со смущенным видом, ласково положил руку на плечо.
— Я поступил эгоистично и глупо, милый друг, — произнес тот. — Я слишком много уделял места мыслям о своих мелких неприятностях и слишком мало — перенесенным вами. Падение с лошади потрясло ваш мозг сильнее, чем кажется. Прилягте на солому, постарайтесь соснуть немного и…
— Повторяю вам, что архиепископ там! — нетерпеливо крикнул Амос Грин.
— Да, да. Вот тут в кувшине вода. Я намочу шарф и обвяжу вам голову…
— Господи боже мой! Да слышите ли вы, наконец, — архиепископ там.
— Да, да, там! — успокаивал де Катина. — Он, наверно, там. У вас ничего больше не болит!
Американец потряс кулаками в воздухе.
— Вы думаете, что я рехнулся, — кричал он, — клянусь богом, именно вы можете свести меня с ума. Когда я говорю, что мною послан архиепископ, я знаю, что говорю. Помните, как я исчез к вашему другу, майору?
Теперь очередь волноваться наступила для капитана.
— Ну? — крикнул он, хватая за руку Грина.
— Когда у нас посылают в леса разведчика, то, при наличии важного дела, через час посылают следом другого, и так далее, пока кто-либо из них не явится назад нескальпированным. Этот способ, употребляемый ирокезами, очень недурен.
— Боже мой! Ведь вы мой спаситель.
— Нечего так вцепляться в мою руку, подобно морскому орлу в форель. Итак, я вернулся к майору и попросил его, если он будет в Париже, пройти мимо дома архиепископа.
— Ну? Ну?
— Я показал ему вот этот кусок мела. Если мы были там, — предупреждал я, — то он увидит большой крест на левой стороне дверного косяка. Если креста нет, он должен войти в дом и попросить архиепископа отправиться во дворец как можно быстрее. Майор выехал через час после нас; он должен был прибыть в Париж в половине одиннадцатого; в одиннадцать епископ сел в экипаж и прибыл в Версаль полчаса тому назад, то есть около половины первого. Господи боже мой! Да он спятил с ума… и по моей вине.
Нет ничего удивительного, что молодой житель лесов испугался силы впечатления, произведенного его словами на приятеля. Тихой, методичной натуре американца не были присущи столь внезапные, сильные перемены в настроении, как у пылкого француза. Де Катина кружился по камере, размахивая руками и ногами; в лучах лунного света тень его уродливо кривлялась по стенам. Наконец, обессиленный, он бросился в объятия товарища, изливаясь целым водопадом благодарностей, восклицаний, похвал и обещаний, то гладя его, то прижимая к груди.
— О, если бы я мог чем-нибудь отблагодарить вас! — выкрикивал он. — О, если бы я мог!
— Есть способ. Ложитесь на солому и засните.
— И подумать только, что я, дурак, еще посмел насмехаться над вами. Я? О, вы здорово отомщены!
— Ради бога, ложитесь и спите.
Продолжая убеждать восхищенного приятеля и слегка подталкивая его, Грин уложил де Катина на солому, ею же прикрыв вместо одеяла. Волнение целого дня утомили де Катина, а эта неожиданность, казалось, отняла у него последние силы. Веки тяжело опустились, голова глубже уткнулась в мягкую солому. Последней сознательной мыслью осталось воспоминание о неутомимом американце, сидевшем с поджатыми ногами и при свете луны деятельно обтесывавшем длинным ножом один из чурбанов.
Был уже полдень и солнце сияло на безоблачном небе, когда молодой гвардеец, наконец, проснулся после перенесенных испытаний. Одно мгновение он в недоумении обводил вокруг глазами. Почему-то он лежал прикрытый соломой, а над ним висел потолок тюрьмы, в виде свода из неотесанных балок. Внезапно с быстротою молнии память вернулась. Он вспомнил происшедшее накануне: данное королем поручение, засаду, плен. Де Катина быстро вскочил на ноги. Товарищ его, дремавший в углу, так же быстро поднялся, схватив в руку нож и глядя с угрожающим видом на дверь.
— А, это вы? — воскликнул он. — А мне показалось, это опять тот человек.
— Разве сюда кто-либо входил?
— Да, принес два куска хлеба и кувшин с водой, как раз на заре, когда я уже собирался отдохнуть.
Акунин Борис
Громыко Ольга
Андреев Николай
Куликов Роман
Посняков Андрей
Каргалов Вадим