Чтение 40–й страницы книги ~Изгнанники~

Дю Лю угрюмо возразил:

— Если вы настаиваете на удержании этого дома, я не покину вас, но все же жаль бесполезно жертвовать такими храбрецами.

— Челноков едва хватит на женщин и детей, — сказал Терье. — Их всего-то два больших и четыре малых. Ни одному мужчине не найдется на них места.

— Значит, вопрос решен! — заявил де Катина. — Но кто же повезет женщин?

— По реке здесь всего несколько миль, и у нас все женщины умеют грести.

Ирокезы совершенно притихли, и только отдельные выстрелы напоминали об их присутствии. Потери индейцев были велики, и они, вероятнее всего, или занимались уборкой трупов, или держали совет о дальнейшем ходе битвы. Наступили сумерки; солнце уже зашло за горизонт. Предводители обороны, оставив по одному человеку у каждого окна, спустились к реке, туда, где на песке лежали челноки. К северу не было видно и признаков неприятеля.

— Нам везет, — проговорил Амос. — Собираются тучи. Будет темно.

— Это действительно счастье, ибо полнолуние народилось только три дня тому назад, — ответил дю Лю. — Удивляюсь, почему ирокезы не отрезали нас от реки; видимо, их лодки поплыли на юг за подкреплением. Они могут скоро возвратиться, а потому нам не следует терять ни минуты.

— Через час стемнеет, и можно будет отправиться в путь.

Собрали женщин и детей, указали им места в лодках. Жены крестьян, суровые, мужественные женщины, проведшие всю жизнь под угрозой опасности, относились к предстоящему отъезду в большинстве своем спокойно и рассудительно; только некоторые, помоложе, плакали. Женщина всегда храбрее, когда у нее имеется ребенок, отвлекающий ее мысли от собственной персоны, а тут как раз каждой замужней женщине на время плавания и было вручено по такому радикальному средству от страха. Начальство над женщинами было поручено индеанке Онеге, храброй и умной супруге владельца «Св. Марии».

— Это не очень далеко, Адель, — утешал де Катина жену, прижавшуюся к его плечу. — Помнишь, мы слышали церковный звон, путешествуя по лесу? Это благовестили как раз в форте С. — Луи, на расстоянии одной или двух миль отсюда.

— Но я не хочу покидать тебя, Амори. Мы не разлучались все это время. О, Амори, зачем нам расставаться теперь?

— Милая моя, дорогая, ты расскажешь там, в форте, что происходит здесь, и нам пришлют помощь.

— Пусть другие рассказывают, а я останусь здесь, Амори. Я буду помогать тебе, Амори. Онега научила меня заряжать ружье. Я не буду бояться, право, не буду, только позволь мне остаться здесь!

— Не проси об этом, Адель. Это невозможно, дитя. Я не могу оставить тебя в этом доме.

— Но я уверена, что так было бы лучше.

Более грубый мужской ум еще не научился ценить по достоинству тонких инстинктов, которыми руководствуется женщина. Де Катина увещевал и доказывал до тех пор, пока, если и не убедил жену, то заставил ее замолчать.

— Сделай это ради меня, моя милая. Ты не представляешь, какую тяжесть снимешь с моего сердца, лишь только я узнаю о твоей безопасности. А за меня тебе нечего бояться. Мы смело можем продержаться до утра. Тогда подойдет подмога из форта — я слышал, там много лодок — и мы все увидимся снова.

Адель молчала, но крепко сжала руку мужа. Де Катина продолжал успокаивать ее, как вдруг у часового, стоявшего у окна, вырвался крик:

— К северу от нас на реке лодка!

Осажденные в смущении переглянулись между собой. Так, значит, ирокезы отрезали отступление.

— Сколько в ней воинов? — полюбопытствовал де ла Ну.

— Не вижу. Темно, да к тому же и тень от берега.

— Куда она плывет?

— Сюда. Ах, вот она выплывает на открытое пространство и теперь ее можно хорошо рассмотреть. Слава тебе, господи! Двенадцать свечей поставлю в Квебекском соборе, если доживу до будущего лета.

— Да что же там такое? — нетерпеливо крикнул де ла Ну.

— Это не ирокезский челнок. В нем только один человек. Он канадец.

— Канадец! — воскликнул дю Лю, выглядывая из окна. — Только безумный может отважиться явиться один в это осиное гнездо. Ага, теперь я его вижу. Он держится вдали от берега, во избежание их выстрелов. Вот он на середине реки и поворачивает к нам. Честное слово, этот святой отец не в первый раз держит весло в руках.

— По-видимому, иезуит, — произнес, вытягивая шею, один из осажденных.

— Нет, я вижу его капюшон, — ответил другой, — это францисканский монах.

Минуту спустя лодка зашуршала по песку, и в распахнувшуюся дверь вошел человек в длинной темной одежде францисканского ордена. Он быстро оглядел всех кругом, подошел к де Катина и положил на плечо ему руку.

— Итак, вы не ушли от меня, — произнес он сурово. — Мы разыскали дурное семя, прежде чем оно успело дать ростки.

— Что вам угодно, отец мой? — спросил изумленно де ла Ну. — Вы, очевидно, ошиблись. Это мой хороший приятель Амори де Катина, из французских дворян.

— Это Амори де Катина, еретик и гугенот! — крикнул монах. — Я гнался за ним по реке Св. Лаврентия, а затем по Ришелье, и прошел бы за ним на край света, с целью взять его с собой.

— Ну, отец святой, ваше усердие заводит вас слишком далеко, — заметил де ла Ну. — Куда же вы хотите захватить моего друга?

— Он с женой должен вернуться во Францию. В Канаде не место еретикам.

— Клянусь св. Анной, святой отец, — проговорил дю Лю, — если бы вы в настоящее время взяли нас всех во Францию, мы были бы вам очень обязаны.

— И вспомните, — строго прибавил де ла Ну, — что вы здесь под моей кровлей и говорите о моем госте.

Но нахмуренное лицо старого вельможи не могло смутить монаха.

— Взгляните на это, — показал он, вытащив из-за пазухи какую-то бумагу. — Она подписана губернатором и предписывает вам под страхом королевской немилости вернуть этого человека в Квебек. А-а, сударь, когда вы в то утро высадили меня на остров, вы даже и вообразить себе не могли, что я вернусь в Квебек, чтобы получить эту бумагу, и поплыву за вами столько сотен миль по реке. Но теперь вы в моих руках, и я не покину вас до тех пор, пока не увижу вас с женой на корабле, идущем во Францию.

Несмотря на злобную мстительность, горевшую в глазах монаха, де Катина не мог не восхищаться энергией и настойчивостью этого человека.

— Мне кажется, святой отец, вы более прославились бы в качестве воина, чем служителя Христа, — сказал он, — но так как вы все же пробрались за нами сюда, откуда нет выхода, то мы обсудим этот вопрос попозже, на досуге.

Но американцы были менее склонны к такому мирному разрешению вопроса. Борода Эфраима Савэджа топорщилась от злобы, он шепнул что-то на ухо Амосу Грину.

— Мы с капитаном можем легко прикончить этого сумасшедшего, — прошептал молодой житель лесов, отводя в сторону де Катина. — Раз он так настойчиво становится на нашем пути, он должен поплатиться.

— Нет, нет, ни за что на свете, Амос. Оставьте его в покое. Он исполняет по своему разумению долг веры, хотя, по-видимому, последняя в нем сильнее милосердия. Но вот и дождь. Теперь достаточно темно для отправки лодок.

Большая темная туча заволокла небо, и темнота наступила почти мгновенно. Ирокезы в лесах и за взятою оградою сидели смирно, лишь изредка давая знать о себе отдельными выстрелами, но визг и крики в домах крестьян указывали на то, что победители предавались грабежу. Внезапно над одной из крыш взметнулось мутное красное зарево.

— Они поджигают дома! — крикнул дю Лю. — Надо живее отправлять челноки, а то скоро на реке станет светло как днем. В лодки! В лодки! Нельзя терять ни минуты.

Прощаться было некогда. Один страстный поцелуй — и Адель увели, усадив в самую маленькую лодочку, в которой она очутилась с Онегой, тремя детьми и еще какой-то девушкой. Остальные кинулись к своим местам и через несколько минут отчалили, исчезнув в дожде и мраке.

— Благодарение богу за этот дождь, — пробормотал дю Лю. — Он лишает огонь возможности слишком быстро охватить постройки.

Но он упустил из виду, что хотя крыши и намокли, но внутренность построек была суха, как трут. Еле успели прозвучать эти слова, как длинный желтый язык пламени показался из одного окна, затем другого, третьего… внезапно провалилась половина крыши, и дом запылал, как смоляная бочка. Огонь шипел и трещал под потоками дождя, но, поддерживаемый снизу, разгорался все сильнее и сильнее, подымаясь все выше и бросая красный отблеск на гигантские деревья, придавая их стволам вид полированной меди. От этого огромного факела вокруг дома и на большом протяжении вдоль реки стало ясно как днем. По неистовым крикам из леса можно было заключить, что дикари увидели-таки лодки, успевшие — как отлично было видно из окна замка — проплыть не более четверти мили.

— Они бегут к лесу! Мчатся к реке! — в испуге крикнул де Катина.

— Вон там у них несколько челноков, — указал дю Лю.

— Но ведь они не могут миновать нас! — воскликнул владелец «Св. Марии». — Спуститесь поживее к пушкам и попытайтесь остановить их.

Едва защитники успели добежать до пушек, как две большие пироги, наполненные дикарями, вылетели из тростников, росших пониже замка, выплыли на середину реки и бешено погнались за беглецами.

— Жан, ты у нас лучший стрелок, — волновался де ла Ну. — Ну-ка, вжарь по ним, когда они будут проплывать мимо большой сосны. Ламбер, стреляй-ка из другой пушки. Жизнь всех, кого вы любите, зависит от этих выстрелов.

Оба сморщенных старых артиллериста выглянули из-за своих пушек и стали ожидать индейцев. Пламя пожара подымалось все выше и выше, а широкая река казалась листом темного металла с двумя черными точками — быстро несшимися пирогами. Они скользили одна за другой на расстоянии пятидесяти ярдов, и в той и в другой индейцы одинаково яростно налегали на весла, поощряемые громкими возгласами с берега. Однако беглянки уже исчезли за поворотом реки.

Когда первая пирога поравнялась с пушкой, канадец перекрестил запал и выстрелил. Крики радости, а затем стоны отчаяния вырвались из груди напряженно смотревших зрителей. Снаряд попал в реку у самой лодки, залив ее таким потоком воды, что одно мгновение осажденным казалось, будто пирога идет ко дну. Но минуту спустя волнение улеглось, а лодка продолжала лететь вперед; только один из пловцов, выронив весло, ткнулся головой в спину сидевшего перед ним товарища. Старик Ламбер избрал ту же цель, но в тот миг, когда он подносил запал, из-за ограды вылетела со свистом пуля, и он без стона повалился замертво.

— Это дело я немножко знаю, парень! — крикнул Эфраим Савэдж, внезапно выскакивая вперед. — Но когда я палю из пушки, то люблю направлять ее сам. Помоги-ка мне двинуть ее и наводи прямо вон туда, на остров. Вот так. Пониже. Ну, готово! — Он спустил фитиль и выстрелил.

Удар был превосходный. Весь заряд попал в пирогу в* шести футах ниже носа и перевернул ее, как яичную скорлупу. Прежде чем рассеялся дым, она затонула, а вторая лодка остановилась подбирать раненых. Остальные индейцы, чувствовавшие себя в воде не хуже, чем на суше, уже плыли к берегу.

— Скорей! Скорей! — горячился де ла Ну. — Заряжай еще пушку. Можем опрокинуть и вторую.

Но этой надежде не суждено было осуществиться. Задолго до того, как удалось зарядить пушку, ирокезы успели подобрать своих раненых и теперь снова бешено неслись по реке. Внезапно пожар потух, и все вокруг исчезло в дожде и мраке.

— Боже мой! — кричал де Катина вне себя. — Их догонят! Бросим этот дом, возьмем лодку и поплывем за ними. Скорее, скорее! Нельзя терять ни минуты.

— Милостивый государь, вы заходите слишком далеко в вашей естественной тревоге, — холодно проговорил вельможа. — Я не склонен так легко покидать свой пост.

— Ах, что нам в этом доме?! Только дерево и камень; дом можно построить снова, Подумайте — женщины в руках этих дьяволов. О, я с ума схожу! Скорей, скорей! Едем, ради Христа, едем!

Лицо де Катина было смертельно бледным, и он бешено жестикулировал руками.

— Не думаю, чтоб их догнали, — успокаивал дю Лю, кладя ему руку на плечо. — Не бойтесь. Они отплыли гораздо раньше, а здешние женщины умеют грести не хуже мужчин. К тому же пирога ирокезов была и так переполнена, теперь же, подобрав раненых, и подавно. Да и дубовые лодки могавков не так быстроходны, как наши берестяные, алгонкинские. Но главное, мой друг, мы не сможем отправиться вдогонку за неимением у нас лодки.

— Вон там лежит одна!

— Ах, в нее может поместиться только один человек. Это челнок приехавшего монаха.

— Ну, тогда он мой. Мое место там, где Адель!

Де Катина распахнул дверь, выскочил на берег и уже хотел оттолкнуть утлое суденышко, как вдруг кто-то бросился вперед него и ударом топора проломил бок лодки.

— Это мой челнок, — произнес монах, бросая топор и складывая руки на груди. — Я могу поступить с ним по своему желанию.

— Ах, дьявол! Вы погубили нас!

— Я нашел вас, и вам не скрыться от церкви.

Горячая кровь бросилась в голову офицера, и он, подняв топор, угрожающе шагнул вперед. Свет из открытой двери падал на застывшее, суровое лицо монаха, на котором не дрогнул ни один мускул при виде взвившегося топора в руке взбешенного человека. Монах только перекрестился, прошептав по-латыни отходную молитву. Это спокойствие спасло ему жизнь. Де Катина со страшным ругательством отбросил топор и отвернулся от разбитой лодки. Вдруг главная входная дверь неожиданно с треском повалилась внутрь, и толпа дикарей с победным боевым кличем ворвалась в дом.