Чтение 6–й страницы книги ~По ту сторону~

— Точно. Там нас так прищучат, что уже не смоешься.

— Димка, кстати, тебе Рома монетки показывал?

— Нет. Что за монетки?

— Рома, покажи.

Ромка, широкоплечий деревенский парень, протянул к костру раскрытую ладонь. На ней лежали две монеты — двадцать копеек и три. Димка взял их и принялся внимательно рассматривать.

— Это тебе не оружие. Тут еще ладно, одна модель автомата, другая модель автомата, секретная модификация, все может быть. А вот это зачем?

— Ты где их взял?

— Они в кителе были. Я еще на посту их форму надел. В нагрудном кармане.

— Интересно.

Монетки были странными. Очень странными. Год 1983 и 1988. Буквы СССР квадратные, как на дореформенных, до 1961 года, монетах. Другое исполнение, другой стиль. Все другое.

— Ты на герб внимательно посмотри.

— А что? Вроде такой же. Хотя… Ни у кого нет старой денежки, сравнить?

— Можешь не сравнивать. Просто республики посчитай. Ленточки вокруг колосьев.

Димка наклонился к самому костру, вглядываясь в металлические кругляшки.

— Осторожно, ты так волосы спалишь.

— Так видно плохо. Их очень много, мелкие.

— Их действительно очень много. Их тридцать шесть.

— Не понял. Столько не бывает.

— Вот и мы не поняли. Целый час по двум монетам все по очереди считали. Их тридцать шесть, Дима. Тридцать шесть.

— Как это их может быть тридцать шесть? Их же пятнадцать. Или шестнадцать?

Женька почесал подбородок и. ухмыльнулся. Нанизал на прутик еще один гриб.

— Их пятнадцать. Их должно быть пятнадцать. Но их тридцать шесть.— Он зачерпнул деревянной ложкой печеного папоротника и аппетитно им захрустел. — О Господи. Кудаже мы попали?

Передавали слабокислый, но погода есть погода. Хоть что-то да переврут — слабокислый почти не сушит кожу. Ивс поправил накидку и зашагал быстрее. Аккуратная асфальтовая дорожка тянулась от жилых корпусов к лаборатории; ни слякоти, ни грязи, ни листочка. Четкий разворот часового под лозунгом на входе, почтительные приветствия встречных биологов. Старший офицер, вышколенный взгляд, пароль, отзыв, пропуск. Еще один длинный забор — проволока в четвертом ряду проржавела, надо будет сделать замечание начальнику охраны. Выскочивший навстречу ординарец принял накидку и услужливо открыл дверь.

Объект четыреста восемь. Остров Хортица. Город Запорожье, Украинская ССР.

Ивс внимательно просмотрел результаты последних опытов и сводку рапортов по институту. В общем, все шло нормально. Основные разработки проекта продвигались даже с некоторым опережением графика. Только с базы «Алатау» пришло неприятное сообщение. Из лаборатории в тайгу сбежало одиннадцать единиц потенциального материала, еще не помеченных и не исследованных. Практически все, кого они тогда взяли в горах. То ли по халатности охраны, то ли по какому-то редчайшему стечению обстоятельств материалу удалось уйти в настоящий, полноценный побег, так что командир базы, задержавший, видимо, на какое-то время рапорт в надежде найти беглецов, все же подставил свою голову под топор.

Подробности пока неясны…

За водопроводной трубой одной из камер обнаружили таблетки ацетилсалициловой кислоты, что-то еще… Ключи, монеты… Как могло случиться, что у испытуемых в камере нашлись посторонние лекарства? Да еще аспирин, который явно улучшает защитные свойства нервной системы. Якобы значительная часть бежавших обладала повышенной сопротивляемостью к сигма-волнам. Хм. Будет сопротивляемость, если санитары своих подопечных лекарствами снабжают. А наркотиков у них там случайно не было?

Ивс перелистал рапорт начальника смены и решил, что с этим вопросом обязательно надо будет разобраться подробнее. Это был первый случай побега из его лабораторий, и у Ивса на душе остался очень неприятный осадок. Если Семенов сумеет раздуть эту историю в серьезный скандал, а уж генерал постарается, у института и всего проекта могут быть большие неприятности.

Он покрутил в пальцах сигарету и раздраженно бросил ее на стол. Дважды нажал кнопку звонка, требуя информацию из ближайших корпусов института, находящихся собственно в Запорожье.

Сержант Белкина, старшая ночной смены, вошла без рапорта. Почтительно склонив каштановую голову, она подала ему стопку протоколов и образцы. Ивс кивнул, отпуская Белкину переодеваться, ночная смена давно закончилась, но та отошла за стеклянную перегородку, к своему рабочему столу и принялась бесцельно перекладывать какие-то бумажки. Несколько раз она, как бы случайно, выстрелила своими большими карими глазами в его сторону. Ивс, занятый работой, прекрасно видел ее детские уловки. Он их «не замечал». Покрутившись так несколько минут, Белкина заварила ему кофе— Ивс подозревал, что зерна она покупает сама, на черном рынке, но никогда не заговаривал с ней об этом, — подошла к нему почти вплотную, поставила дымящуюся чашку на стол и спросила подчеркнуто официальным тоном:

— Я могу идти?

Ивс кивнул, не отрываясь от бумаг. Белкина снова зашла за перегородку, с хрустом задвинула ящик своего стола и вышла. Ничего большего она себе никогда не позволяла. Девочка, влюбленная в своего начальника. Завтра у нее выходной, но завтра опять ничего не будет. Как и послезавтра. Никогда. Никаких романов на работе. Ни при каких обстоятельствах. Это было правилом, которое Ивс считал для себя обязательным. Она хорошая, симпатичная девочка, но пусть все останется как есть.

Он подошел к окну. Без Белкиной можно было чуточку меньше времени уделять бумагам и спокойно подумать, не опасаясь услышать лирический вопрос. За окном серыми лоскутьями хлестал дождь, оставляя на стеклах прозрачные, искажающие мир потеки. Тучи. Все небо в тучах. А ведь было время, когда Запорожье называли городом солнца и стали. Особый пропагандистский штамп, клише, визитная карточка города. Он прочитал об этом в старой газете. Целая кипа этих газет валялась у него в прихожей; однажды ему пришлось откомандировать двоих биологов на расчистку здания городской библиотеки, и он дал им специальное поручение. Много книг, очень много газет. Это не поощрялось, но Ивс обычно читал то, что хотел, а не то, что положено.

Климат с тех пор сильно испортился.

Пастух скалолазов не испугался. Когда Женька и Гера подошли к небольшой отаре овец, он сидел, нахохлившись, прикрыв глаза, чем-то напоминая старую больную птицу. Если только возможно представить себе птицу, сидящую скрестив ноги.

Вежливый Гера поздоровался первым. Пастух кивнул, но разговора не получилось. Он почти не отвечал. Никто из ребят не говорил по-казахски — десяток простейших слов, а русского пастух не понимал, или не хотел понимать. Отвечал он вообще неохотно, сдержанно, все время кивал и соглашался. Но ничего конкретного выудить из него не удалось. Из поселка он якобы ушел еще на прошлой неделе и солдат не видел. Стрельбы не слышал, нет, никогда стрельбы не слышал. Никакой. И два дня назад не слышал, да, слышал, как стреляли, но стрельбы не слышал. Он думал, что это охотники. «Пух-пух. Охотник». Часто ли здесь охотники кидают гранаты, он не знает, потому что взрывов он не слышал так же, как и стрельбы. А вот солдаты здесь давно, всегда были. Но он их не видел, никогда не видел, вообще не встречал. Потому что они здесь очень давно. Они хлеб привозят и уголь. Они у овец забирают, по одной. Здесь пастух несколько оживился — видимо, этот пункт отношений с армией ему не нравился, но уже через несколько секундглаза его снова потухли и голос обесцветился — как выйти к железной дороге, он не знает, и где железная дорога, он не знает, и что такое железная дорога, он не знает. Крутолет надо лететь, крутолет. Вертолет, что ли? Что такое вертолет, он тоже не знает. А зовут его Расул. Это он знает. В этом месте пастух скорбно покачал головой, давая ребятам понять, что они не умеют разговаривать со старшими. Вежливый Гера поправил автомат и попросил хлеба. Глаза пастуха испуганно и злобно блеснули, и он сообщил, что не понимает, хотя не понять слова «нон» было невозможно. Тогда Гера наклонился к нему очень низко и прошипел по-русски:

— Дедушка, или вы сейчас же найдете нам покушать, или вы у меня очень быстро хлеб найдете.

Женька несколько оторопел от такой альтернативы. Фраза была сформулирована так, что разобраться в ней и русскому было бы тяжело, но что-то в интонации маленького злобного Геры, который до сих пор сильно хромал, видимо, прояснило ситуацию. Старик закивал, засуетился и принес из кустов вещевой мешок.

Им досталось три черствых лепешки, сушеное мясо, сухой соленый творог — кырт и две пачки зеленого чая. На прощание Гера взял полотняный мешочек с солью, спички и двух овец. Старик дернулся было вослед, но потом передумал и только прошептал что-то себе под нос. На его коричневом, круглом, сморщенном от старости лице появилось жалкое выражение. Обесцвеченные временем глаза часто заморгали. Женька, понимая, как нужны им эти несчастные овцы, в какой-то момент едва не передумал, столько безысходности было в каждом движении старика. Тот сам отделил овец от отары да еще и дал веревку. Затем снова нахохлился и сел на прежнее место у костра, всем своим видом выражая покорность.

Женька, однако, перед уходом взял у пастуха ружье и разрядил. Все патроны он сложил в тряпочку, которую завязал узлом. Узелок этот, размахнувшись, зашвырнул подальше.

Забирать ружье они не стали.

ГЛАВА 13

Горы, горы и горы.

К человеческому жилью они вышли через восемь дней.

Это был небольшой поселок. Несколько домов. По направлению движения— очень далеко от железной дороги, далеко от шоссе. И даже на этом направлении это был не ближайший поселок, а второй по счету. Первый, опасаясь засады, обошли далеко стороной, не встретив никого из местных.

Дважды в пути они видели военные вертолеты. Оба раза машину сначала удалось услышать, и группа оставалась незамеченной. Это еще более убеждало ребят в том, что все их петли и предосторожности не были излишни. Но чем дальше они забирались в горы своим гиблым и нелогичным маршрутом, тем меньше оставалось возможностей добыть что-нибудь из еды, и чаще встречался снег. По ночам начинались заморозки. Грибы, которых раньше удавалось набирать довольно много, практически исчезли. Однажды они набрели на густые заросли облепихи и до одури наелись сладкой и маслянистой ягоды. Облепихи набрали впрок, сколько смогли унести, но все равно хватило ненадолго. Ирина жестоко кашляла. Остальные тоже осунулись и помрачнели. Лена, в совершенстве знавшая травы, то выкапывала какие-то корешки, то сушила отдельно стебли, отдельно цветы и листья, что-то отваривала в котелке или старой жестяной кружке. Пили толченый золотой корень, росший здесь в изобилии, и силы такой отвар поддерживал хорошо. Но не лекарства были нужны больным, а тепло и отдых.

Димка, Гера и Мишка растирали на «табачок» кору, вдыхали горький дым, но это плохо помогало. Никто из остальных скалолазов всерьез без сигарет не мучился, хотя раньше покуривали почти все.

Доедали последнюю овцу.

Поселок лежал перед ними серый и сумрачный. Небольшая долина, со всех сторон зажатая горами, практически лишенная деревьев. Подойти к нему скрытно днем вряд ли было возможно. Ночью будут мешать собаки. Но привлекать к себе внимание раньше времени не хотелось.

— Женька, зря мы тут так долго топчемся. — Вовка, по жизни оптимист, был настроен попробовать. — Пойдем наудачу. Если засада есть, так она есть, а если ее нет, так никто и пикнуть не посмеет. Нас все ж таки одиннадцать человек, и все с автоматами.

— Ну и что? Телефон или рация в поселке вполне могут быть. Вызовут вертолеты, и через час они будут здесь. Даже поесть не успеешь напоследок.

— Так что нам теперь, всю жизнь в этих горах прятаться?

— Надо зайти так, чтобы они не успели связаться с армией. Здесь-то солдат нет. Наверное.

— Считаем все-таки, что мы в параллельном мире?

— Бог его знает. Многое об этом шепчет. На что тайга похожа? Одна плесень. Если все не так, если все наши подозрения ерунда — вызовем прокуратуру, врача для Ирины и посмеемся над этим потом, в Красноярске. А пока… Идти надо вечером.

— Бред. Чистой воды бред. И как мы в него попали?

— Партизаны, блин.

— Ладно скалиться. Идти надо по ручью, снизу. Вон там, за скалами, нас не будет видно до самого поселка. И в самый крайний дом.

— А дальше?

— А дальше разберемся. Димка хмыкнул.

— По-моему, отличный план. Если что, хоть удрать успеем. Ночью в горах легче оторваться.

— Игорь, как твоя рука?

— Хорошо. Только не говори мне ничего про стрептоцид.

— Тогда возьми у Иры сумку. Вы с ней идете замыкающими. Впереди Димка с Герой. Слева Вовка, справа Лена, дальше чем на сто метров не отходить. Остальные со мной. Всем снять оружие с предохранителей. Идем очень медленно. Выходим на исходную, вон к тем кустам, и будем ждать темноты. Вляпаться под самый конец было бы глупо. — Женька потянулся так, что громко хрустнули кости, и снял с плеча автомат.

— Ну, с Богом.

Крайний дом был совершенно типичным архитектурным уродом. Нелепая на вид, но практичная кладка из плохо обтесанных камней. Покосившийся забор— переплетение колючих ветвей кустарника и редких, черно-зеленых от времени кольев, увенчанных пустыми литровыми банками, калитка на старых кожаных петлях. Сюда же вплетена в качествеполноправного звена ограды ржавая кроватная спинка, из которой повытаскивали прутья, заменив их проволокой. Убогий сарайчик, что-то вроде курятника, и серый, припорошенный пылью двор, повторяющий в миниатюре окружающий горный ландшафт. Очень аккуратный, маленький, ухоженный огородик.

Нищета.

Легко перемахнув через забор, Димка прижался спиной к стене. Лениво гавкнувшая дворняга снова свернулась в сонный клубок. Совсем рядом светилось подслеповатое окошко с треснувшим стеклом, слышался невнятный разговор. Слов было почти не разобрать, но говорили по-русски, и голоса были женскими. Он махнул рукой, подзывая остальных. Осторожно перебегая двор, скалолазы старались не попасть в зону прямой видимости не столько этих, сколько соседских окон.

Мягко сняв ножом наброшенный изнутри крючок, Димка скользнул внутрь дома. Дверь еле слышно скрипнула; голоса примолкли. Гера тенью следовал за ним. Пожилой голос спросил:

— Зойка, никак зашел кто?

Именно в этот момент на пороге появился Димка, прижимающий палец к губам, и одновременно Гера с автоматом наизготовку. Узкие, чуть раскосые Димкины глаза не предвещали ничего хорошего. Старуха полузадушенно вскрикнула и прижала ко рту платок. Глаза ее заметались, перебегая с вошедших на оконце и обратно. На столе горела настольная лампа.

— Тетя, не кричи. Это бандиты. — Рыжая плохо одетая девчонка говорила почти спокойно. При этом она быстро вытащила из стола ракетницу.

— Убирайтесь — или пальну.

Димка примирительным движением поднял руки вверх и в то же мгновение прыгнул, навалившись всем телом девчонке на руки, зажимая ей рот и выдирая из пальцев оружие. Зеленый огонь сверкнул в угол хаты, срикошетил со звоном в умывальник и прыгнул, приплясывая, на кровать. Маленький Гера молча стоял перед старухой, глядя ей прямо в глаза. Словно загипнотизированная, та не двигалась, даже не моргала. В ее расширенных зрачках плескался ужас. В комнату ввалились Женька, Рома и Вовка. Юлька и Оксана остановились в дверях.

В мгновение ока все было кончено. Девчонку и старуху скрутили, связав им руки за спиной, и усадили на пол. Женька плеснул из умывальника на загоревшееся одеяло, и комнату на какое-то время заполнил дым. Лампа уцелела и мирно стояла на столе; по стенам метались причудливые тени.

— Еще кто-то в доме есть?— Женька тряхнул за плечо девчонку. Рыжая всклокоченная голова демонстративно отвернулась к стене. Узкие плечи вздрагивали. Девчонка тяжело дышала. Он повернулся к старухе. Та отрицательно покачала головой.

— Рома, Вовка, все проверить. На дворе не показываться. Всех сюда.

Старуха что-то замычала, но Женька уже потерял к ней интерес. Скалолазы осматривали комнату, обшаривая каждую полку, каждый ящик. Юлька стояла у дверей, мрачно глядя на разгром. Вещи старались не расшвыривать, и тем не менее, в комнате шел настоящий обыск.

Вскоре на электрической плитке стоял чайник, у стола звякали кастрюльками Оксана и Лена, а Женька разбирал хозяйскую аптечку. Если только можно было назвать аптечкой небольшую картонную коробку с пожелтевшими от времени таблетками. Непривычно жесткие обертки на лекарствах были непрозрачными и легко ломались.

— Смотри, Юлька, почти все названия немецкие. Странно. Я ничего здесь не могу узнать.

Юлька равнодушно кивнула. Лекарства ее не интересовали. Она внимательно, не трогаясь с места, рассматривала убогое жилище девочки и старухи. Мебели практически не было — несколько самодельных табуреток, дощатый стол и старая кровать с панцирной сеткой. Как же они тут спят? Чуть позже она заметила второе «спальное место»— длинную лавку, застланную кошмой. Чистая, но очень ветхая занавеска отделяла комнату от «кухни», где расположился металлический умывальник, еще один стол и нечто вродебуфета с остатками полировки на дверцах. В углу комнаты стоял телевизор какой-то незнакомой марки. Мишка попытался его включить, но из этого ничего не вышло. Рядом до самого потолка подымались полки, грубо сколоченные из толстых листов фанеры. Почти все они прогнулись под тяжестью пыльных бутылок, банок, каких-то кривых ящичков, старого тряпья и прочего хлама.

— Кто-нибудь видит чай? Нормальный чай?-поинтересовался Гера.

— Вон стоит баночка. Ты лучше соль поищи. И сигареты, — посоветовал ему Димка, потроша аптечку.

— Откуда у них сигареты?

Со двора зашел Вовка, держа под мышкой поросенка. Тот дергал всеми четырьмя лапами и отчаянно пытался вырваться, но голодный Вовка, не обращая внимания на царапины и грязь, держал его крепко, стараясь прижимать к себе спиной. Он наклонился над мусорным ведром, запрокинул поросенку голову и резко дернул ножом. Черная кровь полилась в ведро, поросенок взвизгнул и выгнулся в последний раз, затихая. Старуха тихо, но отчетливо выругалась. Вовка не обратил на это никакого внимания. Тогда старуха начала ругаться дальше, подбирая очень крепкие выражения, но не повышая голоса. Как будто рассказывала что-то внуку или внучке. Некоторое время Вовка молча слушал, разделывая поросенка, затем уши его покраснели. Старуха продолжала без всяких интонаций, без злости, не хуже любого боцмана комбинируя слова и присказки. Она методично перебрала всю родню Володи и по отцовской, и по материнской линии, весьма подробно характеризуя самые различные их качества. Вовку она при этом тоже не забывала, как и его будущих детей.

— Тетя, хватит. — Рыжая девчонка, похоже, потеряла часть своего задора. — Он же нас сейчас убьет.

Старуха продолжала. Отец, мать, дети, родня, уши, рот, лицо, вероятные партнеры по сексу среди животных и самые различные его способы. Будущее расстройство зрения и желудка, снова секс и разные затычки, которые могли бы Вовке помочь и пригодиться. У Володи, который обычно был очень спокоен в любой обстановке, задергался левый глаз.

— Тетя, перестаньте, пожалуйста! Черт с ним, с этим поросенком.

Старуха снова вернулась к матери Володи и начала исследовать ее прошлое, начиная с пионерских лет. Русские ругательства умело переплетались с немецкими, мелькали какие-то незнакомые слова.

Вовка отложил нож и аккуратно вытер руки о висевшее рядом полотенце. Его уши пылали ярким пунцовым цветом, шея пошла пятнами.

— Тетя, миленькая, эс генугт!

Старуха продолжала говорить.

Вовка снова взял в руку нож— Зойка сжалась в комок и попыталась забиться в угол, — обрезал шнур, на котором висела занавеска между кухней и комнатой, отхватил ножом кусок этой самой занавески и аккуратно заткнул старухе рот. Какое-то время та мычала; тогда он закрепил кляп веревкой и обернулся к девчонке.

— Тебе тоже, небось, неймется?

Зойка отрицательно мотнула головой и вдруг заплакала. Володя посмотрел на нее долгим, бешеным взглядом, затем вернулся к поросенку.

— Ищем газеты. В этом доме есть где-нибудь газеты?

— Эй, рыжая! Зоя, или как там тебя? У вас в доме газеты или книги есть?

— А ты разве не заметил, что это изба-читальня?

— Во язва! Оклемалась уже.

— Может, и этой рот заткнем?— Вовка снова взял в руки кусок тряпки. — А то заорет, все соседи сбегутся.

— Так ведь ночь.

— Ночью слышно хорошо.

Ромка, «лешпий друг» Володи, задумчиво спросил:

— Зоя, ты кричать не будешь? Или, на всякий случай, тебе ротик завязать?

— Да иди ты… Спроси тетю, она тебе скажет адрес.

Ромка улыбнулся. Зойка ему определенно нравилась.

— Языкатая. Нет, правда, пообещай, что не будешь кричать.

— Смотря что вы собираетесь делать.

— Что собираемся делать? Ужинать собираемся. Может, и тебя покормим, с ложечки. Только не ори, ладно?

Девчонка пожала плечами.

— Да пожалуйста. Какой толк здесь кричать, вода так шумит, что собаку не всегда услышишь.

Ромка выглянул в окно, проверяя. Вода под окнами действительно шумела. Все же он плотно закрыл окошко, и задернул занавески.

— Ну, считай, что договорились. — Рома повернулся к Женьке: — Может, развяжем ей одну руку? Пусть тоже поест.

По комнате уже расплывался вкусный запах.

— Рыжая, ты сама есть будешь? Мы тебя поросенком угощаем.

— Ты, гад, еще издеваешься? Мы с тетей его года выращивали!

— А мы ничего не ели две недели с лишним.

Девчонка скептически посмотрела на плотного здорового Ромку. Голодные дни обнесли его щеки, но фигура осталась атлетической.

— Дармоед. Бандит. Чтоб тебя разнесло и пронесло с нашего поросенка.

— Ну, тогда извини, сестренка, на войне как на войне.

— Коза тебе сестренка. Козел. Подавитесь им, а я ничего есть не буду.

— Все понятно. Гера, не надо ее развязывать. Она в свою бабушку пошла,

— Это ее тетка.

— Какая разница. У них вся порода стервы.

— Зря ты так, Рома. — Гера прилег на лавку и с наслаждением вытянул ноги. Он всегда уставал больше других. — Если бы к тебе домой ввалилась такая орда, да еще давай твое мясо наворачивать, ты бы тоже обиделся.

Девчонка вдруг заворочалась и всхлипнула:

— Ешьте. Жрите, швайне американские. Мало нашей крови попили? Можете и мне рот заткнуть, все равно я вас бояться не буду. Всех вас наши переловят и передушат. Бандиты проклятые.

— Напрасно вы так, барышня. — Женька был почти весел. В первый раз за много дней им предстоял ночлег в тепле и в относительной безопасности. — Мы совсем не бандиты. И пока не собираемся ни убивать вас, ни грабить.

— Нет, почему же?— Димка страшно оскалился и вытащил из-за пояса длинный нож. — Я хочу поглумиться над ее трупом. Вырезать звезду, и все такое. Как полагается.

— Отстань от девочки, придурок. — Лена оттерла его в сторону и присела возле Зойки, которая снова сжалась в комок. Взяла из рук Димки нож и перерезала веревки у нее на руках. Девчонка отодвинулась в самый угол, разминая руки, в зеленых глазах ясно читалось удивление.

Лена смотрела на нее ласково и спокойно. Она была старше всего на несколько лет, но разница сразу чувствовалась. Зойка была еще почти ребенком и слишком старалась не испугаться. Димка, смущавший девчонку больше всех, уже отвлекся; теперь он сосредоточенно рылся в большом ящике, где ему удалось обнаружить несколько пересохших, искрошившихся от времени папирос.

— Ты не бойся, ничего мы вам не сделаем. И тебя, и тетю твою отпустим, нам всего и нужно — поесть да заночевать. Мы в очень тяжелом положении, сами всего боимся, поэтому вот так…— Лена кивнула на веревки. — Хотя ты вряд ли сможешь нас понять.

— А кто вы такие? — Зойка явно поддалась на интонацию и слушала уже без прежней враждебности.

— Господи… Вот как тебе ответить, чтобы не соврать? Вообще-то, мы скалолазы из Красноярска. Смешно звучит, но это правда. Хотя временами я сама уже этому не верю.

— А-а… Понятно, — что-то изменилось в Зойкиных глазах. — Врете. Все время врете. Вы из Вашингтона. Вас там учат. Только плохо учат, говоришь ты все равно с акцентом. Вы смеетесь, и то не по-нашему.

— Откуда мы? — у сидевшего рядом Ромки отвисла челюсть.

— Из Вашингтона, — объяснил ему Димка. И доверительно обратился к рыжей девчонке: — Все правильно, лисьенок. Йес. Они все есть из Вашингтона, только ай эм из Лос-Анджелеса. Но как ты нас так быстро раскусила?

— Дима, хватит. Не делай из нее дурочку. Она ничего не понимает, так мы и сами еще ничего не понимаем. Зоя, ты можешь ответить на несколько вопросов?

Немного замешкавшись, та отрицательно мотнула головой. Старуха у стены замычала. Ленка вздохнула.

— Скажи, какой сейчас год?

— Чего? — от удивления девчонка забыла, что решила не отвечать.

— Год сейчас какой? От Рождества Христова.

— Девяносто девятый. Тысяча девятьсот.

— Отлично,— теперь к ней развернулся Женька. — И кто в стране у власти? Вообще, как называется эта страна?

— Вы чо, ребята, из психушки? Или передо мной кривляетесь? — Зойка покрутила пальцем у виска. — Под инопланетян работаете?

— Кто в России у власти, ты… Конопатая!

Странное ругательство подействовало. Девчонка пожала плечами и, явно с издевкой, выдала:

— Шелленберг. Только не в России, а в Советском Союзе.

Скалолазы изумленно переглянулись.

— Издевается, — уверенно сказал Ромка.