Чтение 11–й страницы книги ~Время наступает~

– Как обычно, – замялся с ответом погонщик. – Я привез девицу к вашему дворцу, а спустя некоторое время должен был отвезти ее обратно.

– И часто ты это делал прежде?

– Да, много раз. А сколько – и не упомню.

– Откуда ты ее привозил и куда возвращал?

– В дом, что у ворот Иштар. Там еще лавка, – свидетель замялся, – вот этого господина.

– Что скажешь теперь? – Верховный жрец впился глазами в сумрачное лицо эборея.

– Мне нечего сказать, – преодолевая душевную и физическую боль, вымолвил Иезекия. – Этот человек забирал кого-то от моего дома. Эка невидаль! Всякий, кто попадаетв город через ворота Иштар, бывал возле моей лавки.

Конечно же, Иезекия прекрасно отдавал себе отчет, о какой девице вели речь свидетели. Душа его истекала кровью, и он едва сдерживал слезы, готовые политься из глаз Гаумата, смотрел на него, не отводя взгляда, надменно усмехаясь. Несчастному эборею казалось, будто он ловко ведет свою защиту, однако он и представить себе не мог, пешкой в какой игре надлежало ему стать. Гаумата смотрел на подсудимого с невольной жалостью, но в его глазах судьба несчастного была предрешена.

– Значит, ты решил упорствовать? – точно сомневаясь, уточнил Верховный жрец. – Что ж, пусть будет так.

«Отблеск Мардука» повернулся к остальным присутствующим, напуская безысходно-печальное выражение на свое величественное лицо.

– Вы сами видели, что этот нечестивый, вопреки очевидному, отрицает свою вину. Как и полагается в таком случае, я должен назначить тщательное дознание по этому делу. Если потребуется, для восстановления правды и справедливости я не уклонюсь от применения силы и устрашения, дабы только восторжествовало правосудие. Последний раз спрашиваю тебя, обличенный убийца Иезекия бен Эзра, скажи, отчего ты пролил кровь жреца? И если Мардуку то будет угодно, я сохраню тебе жизнь.

Услышав имя Мардука, эборей лишь крепче сжал зубы и зашептал про себя слова молитвы, прося небеса даровать ему стойкость и мужество.

– В темницу его! – поворачиваясь к своему помощнику, кратко распорядился Гаумата. – Халаб, распорядись, чтобы несчастный не умер вдруг до того дня, когда будет осужден и казнен.

– Будет исполнено, мой господин, – склонил голову человек, ныне ставший тенью Верховного жреца, точь-в-точь как прежде сам Гаумата.

«Забавно, – думал Первосвященник, разглядывая спину выволакиваемого из судебной залы лавочника. – Что сейчас думает этот злополучный эборей? Видимо, строит догадки, из-за чего попал сюда, или клянет мерзкую распутницу дочь. Интересно было бы послушать, что бы он сказал, когда б узнал, как все обстоит на самом деле?! Бедный, бедный маленький человек, пылинка, червячок, попавшийся на пути колесницы богов!»

С утра у Верховного жреца было прекрасное настроение, настолько прекрасное, что он мог позволить себе жалость, но не милосердие к поверженному врагу. Он не испытывал никаких эмоций по поводу безвременной гибели «жреца Магата». Убитый не был ни жрецом, ни человеком, достойным какого-либо сострадания. Все, на что годился этот выродок, – без лишнего шума грабить дома добропорядочных горожан. Пару лет назад Нидинту-Бел изловил его, но, признавая мастерство наглого вора, не бросил его в каменный мешок, а приказал держать под надзором в собственном дворце. Вот случай и предоставился, и вор прекрасно справился с заданием, подкупив одного из слуг в доме Иезекии, он беспрепятственно проникал в жилище лавочника, чтобы подбросить записку или же, скажем, утащить платье его дочери. Что ж, ему за это была оказана высокая честь: он жил вором, а умер жрецом.

В своем предположении бен Эзра был абсолютно прав. В тот момент, когда первый охранник Магата оглушил измученного подозрением отца Сусанны, второй бестрепетно всадил кинжал в грудь ее мнимому любовнику. Нож тоже принадлежал эборею, но об этом бедолаге еще предстояло узнать. Впрочем, как и о многом другом.

Гаумата покинул судебную залу и неспешной величавой походкой направился в святилище Мардука. «Если Нидинту-Бел не окончательный дурак, ему удастся пробраться к Киру и передать ему или Лайле – лучше, конечно, Лайле – мое послание. Как только царь персов прочтет его, он непременно обрушится всеми силами на Валтасара. Тогда уж царю несдобровать. Но если он вдруг победит, у меня есть время доказать, что венценосный отпрыск Набонида околдован злокозненными эбореями, что он попал в их сети и губит Вавилон. Вот здесь-то лавочник Иезекия, – усмехнулся Верховный жрец, – ты мне и поможешь, и безразлично, желаешь ты того или нет».

Он еще раз вызвал в памяти упрямое лицо эборея, решившего держаться до конца. Вероятно, он и впрямь наивно полагает, что если бы речь шла об убийстве жреца, я стал бы устраивать показательный суд. Бедолагу попросту бы бросили в ров ко львам, как некогда их гнусного царевича. Нет! Это было бы слишком просто. Все должно происходить на глазах у Вавилона, и о каждой новой детали горожане должны шептаться на всем пространстве от Тигра до Евфрата!

При воспоминании о Данииле лицо Гауматы исказила гримаса животной ненависти. «Этот выскочка многого достиг. И за какой краткий срок! Неужто бог эбореев и впрямь так могуществен? – Он попытался прогнать эту крамольную мысль, но она, раз возникнув, точно назойливая муха, кружила поблизости, появляясь вновь и вновь. – Нет, этого не может быть. Разве отдал бы воистину могучий бог свой народ под пяту завоевателя?! А что, если отдал бы? Что, если их бог в своей безмерной хитрости пожелал, чтобы эборей, придя в эти земли униженными пленниками, стали гордыми повелителями Вавилона? Что, если Даниил и впрямь послан своим богом, чтобы сокрушить храм Мардука и поработить Врата Бога? Тетива натянута, стрела послана в цель, теперь, быть может, только от него, от Гауматы, зависит, попадет ли она в подставленный щит или же в открытуюгрудь Вавилона. Не бывать этому!» – сам себе проговорил Верховный жрец и с силой толкнул вызолоченные двери святилища.

Из курильниц, размещенных по кругу близ золотой статуи Мардука, поднимался ароматный дым сжигаемых благовоний. Гаумата прошел между ними и привычным движением припал к стопам могущественнейшего из богов. «Прими мою верность и мою службу, о властелин судеб!» Изваяние молча внимало словам жреца. В груди того невольно шевельнулось глухое раздражение. Сейчас, когда он мог принести благоприятные вести в дар Повелителю богов, тот притворялся золотым истуканом, не желая разделить его радость!

Нидинту-Бел, на что уж не был наделен изощренным разумом, не ошибся. Пропавшие из Вавилона «ангелы» неожиданно сыскались близ Кархана среди гвардии Валтасара. Впрочем, почему неожиданно? Если на самом деле они всего лишь демоны, отчего же им не следовать за этим загадочным скифом? Тот и сам, ох как не прост! Несколько месяцев назад он появился в Вавилоне и невесть как очутился перед царем. Сколько ни пытался Гаумата выяснить, откуда взялся этот человек и кто провел его во дворец Валтасара, никто не мог сказать об этом ничего внятного.

Кархан появился ниоткуда, точно грозовая туча, назвался скифом и легко, будто играючи, одолел в поединке лучших бойцов вавилонского царства, с оружием и без оружия,верхом и пешим. Кир не зря назвал этого косматого дикаря Энкиду, он и впрямь казался порождением какого-то грозного зверя, неведомого и опасного. Долгое время Гаумата не слишком заботился об этом. Скифы всегда славились воинственностью и сноровкой, но с той поры, когда случайно ему удалось подслушать беседу командира царских телохранителей с Даниилом, он понял, насколько ошибался, не проявляя к звероподобному дикарю пристального внимания. Это порождение ночного кошмара изъяснялось таким языком, что приезжие из далекой Эллады, славящиеся искусством риторики, вполне могли признать его своим лучшим учеником.

По всему выходит, что он заодно с Даниилом и его демонами. Сейчас в руках Кархана немалая сила. Его люди окружают царя плотным кольцом и повинуются лишь приказам своего командира. А тот, вероятнее всего, послушен слову Даниила, точно собака хозяину. «Наверняка они в сговоре! – Гаумата нахмурил чело и покрепче сжал золоченый посох. – И этот сговор очень похож на заговор!»

Жрецы, приславшие весточку из армии, марширующей к границам Лидии, сообщали, что пока нет ни малейшей возможности приблизиться к светлоглазым чужакам. Всем этим скифам, киммерийцам, массагетам и прочим дикарям нет ни малейшего дела до воли Мардука. Жрецы, пытающиеся во время ночевок пройти в их лагерь, попросту выталкиваются прочь древками копий, словно докучливые попрошайки!

Прочитав впервые эти строки, Гаумата пришел в негодование. Окажись он на месте своих подчиненных, он бы взбунтовал армию и одним махом покончил и с Валтасаром, и с заговорщиками, и с этими бледноглазыми демонами.

«Хотя нет, – Верховный жрец поморщился, точно от изжоги, – эти-то как раз Мардуку нужны живыми и невредимыми. Что ж, – Гаумата поднял глаза на грозный лик Победителя чудовищ, – главное, что летуны обнаружены, а дальше остается уповать на превратности военной судьбы и помощь Мардука».

– Я нашел их, о повелитель! – глядя на Хранителя скрижалей, прошептал Гаумата.

– Мне это ведомо, – чуть заметно шевельнулись золотые губы Мардука.

Лагерь Валтасара был окружен каменной насыпью. В непосредственной близости противника царь, по совету своих телохранителей, велел принять меры безопасности. Перекрытая лидийцами Царская дорога не слишком пугала правителя Вавилона. Можно было предположить,что лидийцы пожелают встретить противника именно здесь – на границах своих земель, и, пользуясь теснотой горного прохода, измотать его силы упорным сопротивлением.

Скорее всего это была лишь начальная часть плана мятежников. Среди отвесных скал и ущелий при желании можно было спрятать неисчислимое количество солдат, и, как было известно Валтасару от лазутчиков, мятежники сполна воспользовались отсутствием Кира, дабы подготовиться к встрече. Их армия была многочисленна и хорошо вооружена. Поэтому стоило Валтасару или Киру втянуться в горное ущелье, прежде исхоженное вдоль и поперек торговыми караванами, и неисчислимое воинство грозило камнепадом обрушиться на фланги и тыл незваных гостей.

Как показали следопыты, Кир вовремя разгадал замысел лидийцев и двинул войско в обход труднопроходимыми, но безопасными тропами. Уразумев смысл ловкого маневра союзника, Валтасар остановился перед входом в роковое ущелье, постоянно угрожая мятежникам и не давая им повернуться спиной. Осталось только найти способ сообщить об этом Киру. Пока же царь стоял в лагере, обнесенном каменной изгородью, и, как советовал пророк Даниил, выжидал, не ступая «на горные тропы».

Его шатер, окруженный палатками телохранителей, был полон. Командиры отрядов, совершавших вылазки в горы, докладывали о результатах поисков. Царь слушал, кивая, время от времени уточняя что-то у доверенного советника, а сидящий поодаль старец Амердат быстро писал на восковых табличках. Грозные воины скифской стражи пристально следили за движениями находящихся в шатре, и никому в этот момент не было дела до троих воинов, охранявших вход.

– Все складывается более чем удачно, – тихо говорил один из них с ясными, необычными для жгучего брюнета синими глазами. – Поход, конечно, случился вовремя. Отсюда до камеры перехода не более пятнадцати миль.

– По прямой, – поправил командира экипажа, штурман. – А так и все двадцать пять будет.

– Не важно, – отмахнулся Ральф Карлсон. – Главное, что мы сегодня же сможем добраться до камеры и отбыть на Базу.

– Только осторожно, – чуть слышно напоминал командир скифской стражи. – В горах полно лидийцев. Дли них вы – не экипаж катера, да и я – не агент Института. А камнии стрелы в этом мире действуют так же, как и в нашем.

– К черту! – хмурился пилот. – Мы не можем стоять здесь вечно. А каждый шаг по этой вашей Царской дороге будет лишь отдалять нас от цели.

– Я помню об этом, – качал головой Руслан Караханов. Я постараюсь отправиться с вами на разведку сегодня же, а дальше…

– Понятно, – штурман улыбнулся, точно ему пообещали большой кусок пирога, – спишем на боевые потери.

– Что-то вроде того, – подтвердил скиф.

Покидая Вавилон, Намму тешил себя робкой надеждой, что явившийся ему в ночи призрак останется дожидаться его в апартаментах царского дворца. Действительно, разве не мог он с пьяных глаз обознаться, разве не мог это быть какой-нибудь царедворец времен Навуходоносора, удавленный в этих же покоях?

Но его робким надеждам было суждено растаять в первую же походную ночевку. Призрак, видимо, не нуждался в свойственном его собратьям постоянном месте обитания. Он явился вновь, все еще довольно туманный, однако уже более четкий, чем в первый раз. На следующую ночь все повторилось, однако теперь черты лица пришельца из загробного мира были вполне различимы. Он смотрел на Даниила, будто хотел ему что-то сказать, но не мог разомкнуть губ. Каждый раз облик белесого гостя становился все явственнее, и Намму терзало грозное предчувствие, что очень скоро призрак заговорит с ним, и речь его прозвучит неумолимым приговором святотатцу и лжецу.

Последние дни измученный бессонницей Даниил старался вздремнуть днем где-нибудь в обозной арбе или конных носилках. Он то и дело испуганно просыпался, оглядываясь, не появится ли над его импровизированным ложем бледный силуэт мертвого незнакомца.

«Чего он хочет от меня? – стонал Намму, вцепляясь себе в волосы. – Я пальцем его не тронул. Я завалил тело его камнями, дабы не досталось оно ухеелям. Да, я взял его проклятую суму, будь она неладна! Но ведь мертвецу она все равно была ни к чему! Ведь я же не ограбил захоронение!»

Но все заклинания недоброй судьбы были напрасны.

Очень скоро Валтасар подметил усталый вид и глубокие черные тени, залегшие под глазами советника, и велел тому больше отдыхать, не утруждать себя попусту. Если бы только Даниил мог! С какой бы радостью он спал по ночам, а днем наслаждался созерцанием величественных предгорий. Но армия продвигалась все дальше, и призрак становился все явственнее и холоднее.

«Надо уходить», – подумал Намму, разглядывая появившиеся на горизонте очертания снежных вершин. Выросший в местах, где каменные громады возвышаются со всех сторон, Намму интуитивно воспринимал горы, как лучшее убежище от невзгод и опасностей, какое только можно придумать. Находясь в вавилонском лагере, он с тоскою всматривался в поросшие лесом склоны, повторяя себе раз за разом: «Надо уходить».

И впрямь, ну какой из него пророк? Так, пара совпадений да бойкость ума – вот и все, чем он может похвастать. Разве можно всерьез считать это божьим даром? А что, если призрак истинного пророка послан ему в знак кары за непомерную гордыню? Быть может, он оставит его, если, бросив здесь все нажитые обманом богатства, презрев звания и почести, уйдет Намму, куда глаза глядят?! Уйдет, как и пришел, в жалком рубище, без обола за душой.Онхотел посоветоваться о своем решении с Карханом, но с сожалением узнал, что командир царских телохранителей отправился на разведку вместе со светлоглазыми гиперборейцами.

«Не судьба, – вздохнул Намму. – Видно, уж предначертано так!»

Он не стал заходить в царский шатер. Наверняка бы Валтасар счел доводы ближайшего советника блажью. Да и что, собственно говоря, мог сказать он сейчас вавилонскому царю?

Наступает время принимать решение. Если поросль его обмана должна быть вырвана с корнем, то она должна быть вырвана сейчас! Намму оставил в своем шатре златотканоеодеяние царского советника и, взяв копейное ратовище [30]вместо дорожного посоха, устремился прочь из лагеря.

Телохранители привычно было двинулись за ним, но он остановил их решительным жестом, пафосно закатив глаза и объявив:

– Я должен побыть один. Мне нужно говорить с богом. Он сам защитит меня лучше всех вас и всех армий Валтасара и Кира!

Недремлющие стражи, караулившие въезды в лагерь, конечно, немало удивились, увидев пророка, бредущего, точно последний нищий, в простых сандалиях и с посохом в руке. Но ведь на то он и пророк, чтоб смысл деяний его для обычного ума был темен и неизъясним.

В первые минуты, когда ограда лагеря оказалась за спиной, Намму почувствовал прилив сил, который бывает почти всегда, когда выполняешь замысел, давно созревший. Он шел, наслаждаясь вновь обретенной свободой, не жалея ни об оставленных сокровищах, ни об утраченной царской милости. Пожалуй, лишь мысль о Сусанне тревожила его в этот миг. Но полно, обман рано или поздно должен был вскрыться, и не пристало ей, девушке из хорошей эборейской семьи, связывать жизнь с пройдохой и мошенником. Намму поймал себя на мысли, что никогда прежде не именовал себя так, и печально вздохнул.

«Когда Господь создавал умных людей, вроде нас с тобой, – говаривал когда-то старый Абодар, – он заодно сотворил и остолопов, чтобы нам было с кого жить». Как же давно это было! «О Сусанне придется забыть, – подытожил раздумья Даниил. – Правильно тогда ее отец ответил мне отказом. Ох как правильно!»

Узкая козья тропка, по которой Намму поднимался в горы, петляла, то огибая нависающие скалы, то блуждая по зажатым между утесами узким плато. Даниил уходил все дальше, оставляя прошлое за спиной. В прежние времена он бы, пожалуй, мог идти так всю ночь не разбирая куда, ловко карабкаясь по кручам и спускаясь по откосам. Однако сейчас усталость последних дней давала о себе знать. Заметив впереди глубокую расщелину, быть может, вход в пещеру, он с радостью направил туда свои стопы, надеясь, что уж сюда-то призрак за ним точно не последует.

Едва нашел он себе место, где прилечь, едва постелил темный походный плащ за массивным валуном у самого входа, как рядом явственно послышалась человеческая речь.

– Ты слышал? Вроде какой-то шум, – произнес негромкий голос по-гречески.

– Наверно, зверь прошел, – предположил второй.

– Ночью?

– Мало ли, какие крысы здесь бегают? – проговорил еще кто-то. – Во всяком случае, людей не видно.

Намму прислушался. Судя по произношению, говорившие были эллинами, причем не с Ионического побережья. На рынке в Ниневии Намму частенько встречал приезжавших оттуда купцов. Впрочем, как и из многих других мест. Мудрый, знающий все о своем деле Абодар, учил его понимать чужестранные наречия, не подавая при этом виду, что разумеешь смысл иноплеменных слов. Сейчас его уроки пригодились в деле весьма неожиданном.

– Послушай, – не унимался тот, кого потревожили звуки шагов Даниила. – Точно, кто-то идет.

– Пожалуй, даже бежит, – уточнил второй.

– Да, верно, – подтвердил третий. – Но это с нашей стороны. – Эй, кто идет?! Отзовись!

– Агамемнон! – донеслось из темноты слово пароля.

– Менелай! – чуть слышно бросил в ночь один из караульных.

Видимо, бегущего эллина отзыв вполне устроил, поскольку спустя считанные мгновения до ушей Намму донеслись новые речи.

– Что стряслось, Гереон?

– Кир разбил лидийцев, – с трудом переводя дыхание после стремительного бега, произнес гонец.

– Вот это новость! – отозвался кто-то из стражей тропы. – А как же мы?

– Царь персов передал, что готов пропустить нас в Элладу или принять под свою руку.

– Вот и прекрасно, – прозвучал голос одного из воинов. – Значит, теперь мы будем получать деньги от персов.

– Сразу видно, что ты аргосец, – насмешливо перебил его другой. – Не забывай, что Архелай из Спарты. Ни одно, ни другое предложение не покроют его имя славой. Он не станет убегать, по-шакальи поджав хвост, и уж подавно не станет прислужником у тех, кто разорил его дом.

– И что же? – спросил гонца тот, кого назвали аргосцем.

– Архелай велел снимать посты и возвращаться. С первыми лучами солнца мы атакуем!

ГЛАВА 18

То, что нас не убивает… еще горько об этом пожалеет.Дункан МакЛауд

Жрец походного святилища Мардука, нервно кусая губы, ждал, когда в ночи раздастся крик болотной выпи. Это был знак, которым высланные в дозор следопыты должны были сообщить, что Кархан и его спутники наконец сделали остановку. Задание, порученное ему Гауматой, обещало награды и почести в случае успешного выполнения. Имелась только одна проблема: задание казалось невыполнимым. Взять живьем Кархана и двух его светлоглазых спутников и без лишнего шума доставить в Вавилон!

О силе и ловкости командира скифов царской стражи при дворе ходили легенды. Ему ничего не стоило голыми руками разбросать нескольких воинов. Он будто отряхивался, выходя из воды, а суровые вояки разлетались в разные стороны. Его же таинственные спутники и вовсе были существами необычайными. Жрец помнил, как одним видом своим обратили они в бегство отряд Нидинту-Бела. Конечно, воинам храмовой стражи он говорил совсем иное. Он рассказывал им, что сети, которые они накинут на чужаков, сродни тем, которыми Мардук опутывал чудовищ Тиамат. Что они обладают магической силой, и стоит им коснуться врага, как тот теряет всякую способность к сопротивлению.

Он говорил, что сам Мардук взирает на своих воинов и, конечно же, не допустит их поражения. Но в душе его копошился червь сомнения величиной с ту ужасающую змею, которая обхватывает жертву кольцами и, задавив, проглатывает целиком. Он гнал предательские мысли прочь, ибо не пристало жрецу Владыки богов оставлять лазейку сомнениям в могуществе своего господина. Но сомнения, будто наваждение, возвращались снова и снова. Однако чувство долга было сильнее пустых страхов. Едва проведав, что Кархан и светлоглазые отправляются в разведку, он приказал храмовой страже следовать за возмутителями спокойствия Мардука. Следовать незаметно, в отдалении, чтобы не спугнуть опасную дичь, но при первом же удобном случае атаковать быстро и решительно.

Кархан и его спутники по едва видной тропе двинулись в горы. За ними, стараясь быть незаметнее теней, шли следопыты. И уж совсем в отдалении, ожидая сигнала, сам жрецс отрядом. Спустя два часа скифские разведчики неожиданно решили сделать привал. В тех местах, где они остановились, выведывать было нечего: гранитные стены красовались здесь с трех сторон, оставляя лишь узкий проход между нависающих скал. Следопыты наблюдали, как Кархан и оба его сопровождающих спешились и начали совершать какие-то странные ритуалы.

Вначале преследователи настороженно ждали, что же произойдет. Потом один из них приподнялся на локте и закричал выпью, точь-в-точь как те длинноногие птицы, что разгуливают по болотам в устье Евфрата.

– Пора! – скомандовал жрец, делая знак своим людям. – И помните, их обязательно нужно взять живьем!

Кархан прислушался: «Что за хреновина? Откуда здесь, в горах, выпь?» – эта мысль на время отвлекла его. До этого он с катерщиками тщетно пытался активизировать плиту, блокирующую вход в камеру перехода. Сезам не желал отворяться, словно никогда прежде не делал этого. Потревоженная диспетчерская служба Базы спешно вызывала отдел технического обеспечения, дежурный начальник сектора переброски твердил, что системы функционируют безукоризненно, и скорее всего камера не желает открываться, поскольку где-то поблизости аппаратура слежения зафиксировала посторонних. Кархан вместе с катерщиками в один голос уверяли, что, кроме них и их лошадей, в округе никого нет, в чем на Базе упорно сомневались, но все же обещали прислать техников, чтобы разблокировать систему вручную. «Это займет часа два, не более», – утверждалдежурный начальник, и слова его были приговором надежде на скорое возвращение.

Но сейчас Кархан недовольно оглянулся, прислушиваясь:

– Что за хреновина?! Откуда здесь, в горах, выпь?

Честно говоря, следопыта, который подавал этот сигнал, подобный вопрос тоже беспокоил. Но и вой шакала, и блеянье барана, которым он также мог подражать, здесь, в горах, были отнюдь не редкостью, а потому оставалась выпь, и надежда на то, что удивленные скифы, или уж кем там они были, не успеют что-либо предпринять. Возможно, так бы оно и случилось, когда б не странное поведение камеры перехода и не предположение Базы, что поблизости обретаются непрошеные свидетели.

– Засада! – выдохнул Кархан, изготавливаясь к бою. Его спутники не замедлили отреагировать и также схватились за оружие. Правда, не за мечи, а за припрятанные в колчанах низкочастотные излучатели.

Храмовая стража устремилась вперед, спеша запереть узкий проход между скал, подбадривая друг друга боевыми кличами. Воины готовили магические сети для атаки и окованные щиты для обороны.

– Значит, вот оно в чем дело, – бормотал Кархан. – Выследили, значит? Ну ничего, сыграем так. – Он повернулся к катерщикам: – На счет три начинаем. Раз, два… – толпа храмовой стражи, оглашая сумерки агрессивными воплями, мчалась на них, – тр…

Происшедшего далее Кархан не мог предвидеть. Атакующее воинство с разбегу остановилось, точно наткнулось на стену, и рухнуло наземь, закрывая голову щитами, руками, всем чем ни попадя.

– Это было по-взрослому, – тихо проговорил он и продолжил, не сводя глаз с распластанной на камнях храмовой стражи. – Ребята, нам тут надо продержаться полтора-два часа, у вас заряда-то хватит?

– Так мы еще не начинали, – ошалело созерцая картину падения воинского духа и всего, что к нему прилагалось, пробормотал штурман. – Че это оно?

– И сияние еще… – как-то невпопад добавил Ральф Карлсон.

Только сейчас Кархан отметил, что действительно урочище между скал залито диковинным светом, идущим откуда-то сверху. Он оглянулся и едва нашел в себе силы, чтобы не присоединиться к залегшим вавилонянам. В воздухе, чуть позади сотрудников Института, окруженный золотистым сиянием, висел огромного размера бородач с двулезвийной секирой.

– Это еще кто? – завороженно разглядывая нависающего над скалами золотого верзилу, прошептал Карлсон.

– Это Мардук, – в тон ему чуть слышно ответил Руслан.

– Он за нас? – настороженно поглядывая на внушительных размеров боевой топор, поинтересовался Сермягин.

– Вряд ли.

Между тем Мардук, до того гневно взиравший на лежащее воинство, перевел взор на жавшуюся к скалам троицу. Он не издал ни единого звука, и это молчание отчего-то казалось куда более страшным и угрожающим, чем все воинственные кличи, вместе взятые.

Стоило взгляду Хранителя Скрижалей остановиться на сотрудниках Института, как их точно облило плотным, едва ли не осязаемым, сиянием. Кархан почувствовал странное ощущение, будто что-то очень мягко щекочет каждую клеточку его тела. Судя по конвульсивным телодвижениям, которые совершали его спутники, они испытывали то же самое.

– Вот так хреновина! – во всеуслышанье объявил Мардук на внятном русском языке и исчез. Сияние, колоколом накрывшее каждого из троих «пришельцев», погасло, как и не бывало. Кархан стоял как вкопанный, не зная, что и сказать. Само по себе явление Мардука представлялось ему событием неординарным. Верховный бог Вавилона, говорящий по-русски, и вовсе повергал в шок. Но что окончательно выбило Руслана Караханова из колеи – именно эту фразу он собирался произнести в тот самый миг, когда ее проговорил Мардук.

– Эй! – Штурман коснулся его руки. – Ты цел?

Кархан молча кивнул, все еще не находя слов.

– Валить отсюда надо подобру-поздорову, – тихо проговорил Сермягин. – Пока эти крикуны не очухались.

– А как же камера? – запротестовал Ральф Карлсон.

– С ней ничего не случится, – наконец пришел в себя Кархан. – А вот с нами случится. Поскольку при таком стечении народа разблокировать ее будет невозможно. Уходим. Быстро и без шума.

Даниил мчался, с трудом разбирая дорогу. Бежал сломя голову, вернее, поминутно рискуя ее сломать. Если бы он хоть на миг остановился и задумался над своими действиями, возможно, он бы пришел к выводу, что ему нет дела до Вавилона, царя Валтасара и уж подавно до персов с их Киром-завоевателем. Все это, возможно, имело некий смысл вчера для пророка эбореев и царского советника Даниила, но теперь для Намму… Холодный ночной воздух обжигал ему легкие, лишая сил. Безумно хотелось упасть на землю, чтобы хоть немного перевести дух. Но он все бежал, все двигал ногами, точно зачарованный.

– Стой! Ты куда?

Намму шарахнулся в сторону от резкого окрика, лишь тут замечая, что буквально уперся в конскую морду.

– А?!. – Он испуганно огляделся.

Перед ним, осаживая вздыбившегося скакуна, высился Кархан. Чуть за ним виднелись приотставшие гиперборейцы.

– Кир разбил лидийцев! – что есть мочи выдохнул Даниил, чувствуя, что силы внезапно оставляют его. – Эллины наступают!

Земля и небо вдруг резко поменялись местами перед глазами царского советника, и он обмяк, валясь на камни.

Лагерь Валтасара гудел, как огромный кувшин из-под зерна, когда в нем гуляет холодный зимний ветер. Никогда прежде вавилонянам не приходилось вступать в бой с прославленной эллинской фалангой. О ее сокрушительной мощи ходили легенды. Рассказывали, что никто не мог противостоять ей. Что, неспешно шагая, она слетает все на своемпути, как огромная ладонь хлебные крошки со стола.

– Поспешим! – командовал Валтасар. – Среди горных теснин они не смогут толком развернуться, да и держать строй там не с руки.

– Но ведь Даниил не сказал, кого именно собирается атаковать Архелай, командующий наемниками! – Один из военачальников попробовал возразить царю. – Очень может быть, что эллины желают обрушиться на Кира. Тогда нам стоило бы выждать. Уверен, – продолжал он, – что Даниил, будь он сейчас здоров и в сознании, несомненно, посоветовал бы тебе не торопиться. Не мы, но персы затеяли эту войну. Пусть же теперь их солдаты складывают головы. Ты здесь, а стало быть, договор исполнен. Разве царь персов, командующий этим походом, прислал нам гонцов с требованием атаковать притаившихся в ущелье гоплитов?

– Мы выступаем, – отмахнулся от его речей Валтасар, – ибо я считаю это верным. Если бы богу нужно было, чтобы я поступил по-иному, он бы вмиг нашел способ вернуть Даниилу сознание. Вперед! Мардук и ЙаХаВа да пребудут с нами!

Множество, великое множество ухеелей слетелось в предгорье, туда, где совсем недавно бушевала яростью, звенела оружием кровопролитная битва. Изможденные боем и долгим переходом персы валились с ног, порою даже не успев разбить походные шатры, просто там, где застал их сон. Конечно же, Кир, сведущий в военном искусстве, как никто иной, не преминул выставить стражу в импровизированном лагере, но те и сами едва держались на ногах, а потому лишь в полудреме отгоняли залетных ухеелей, порою не желавших отличать мертвецов от спящих мертвецким сном.

Среди ночи караульных должны были сменить, однако во всем лагере не нашлось никого, кто бы смог разомкнуть намертво склеенные многодневной усталостью глаза и заступить на пост. Командиры и простые воины, колесничие и лучники – все они спали в предрассветный час, когда из теснины горного ущелья, держа равнение, смыкая алую стену щитов, выступила эллинская фаланга Архелая. Кир дал им время для раздумья до первых лучей солнца, однако с западной стороны гор рассветает позже, нежели с восточной. И не успело еще дневное светило подняться над вершинами, эллины, воодушевленные первыми лучами, пошли в атаку. Выставив длинные копья, гоплиты и пельтасты двигались в полном молчании, переступая через объеденные трупы, сгоняя с пиршественной трапезы жирующих ухеелей. Они шли, Ускоряя шаг, с каждым мгновением напитываясь яростью для сокрушительного удара. Им предстоял не бой, их ожидала Резня, в которой они должны были убивать всех, без разбора звания и рода.

И все же посреди спящего лагеря сыскался единственный человек, которому не спалось в эту ночь. Он не принимал участия в недавнем сражении, да и мысли о собственной участи не давали ему покоя. Услышав вдалеке мерный шаг и звон доспехов, он выскочил из шатра и замер на мгновение, не зная, пуститься ли ему наутек, пока не поздно, илиже действовать, как подобает воину. Этим человеком был Нидинту-Бел.

Строй гоплитов приближался, ускоряя движение. Перед ними шли пельтасты с дротиками и пращами, готовые завязать схватку. Бывший начальник городской стражи Вавилона метнулся в шатер, туда, где почивал великий завоеватель, сокрушитель Лидии – Кир.

– Спарта! – задыхаясь, кричал он. – Они идут!

Будучи опытным солдатом, Нидинту-Бел отлично понимал, что за те считанные мгновения, которые необходимы эллинам, чтобы ударить в копья, невозможно организовать правильную оборону. Но оставалась еще надежда на Кира, великого Кира, любимца богов, для которого нет невозможного!

Есть люди, рожденные для мира, и есть – рожденные для войны. Кир был из вторых. Его нельзя было назвать злобным чудовищем. Он не был жестокосердным, но все сознание его было подчинено единственной цели – созданию единой державы, сплотившей все земли Ойкумены. Эта великая цель путеводной звездой светила ему в ночи, наполняла силой, помогая стойко переносить жару и холод, жажду и недостаток пищи.

Утомленный не менее своих воинов, он почивал сном праведника, и мог бы так спать еще много часов кряду. Но едва надсадный вопль Нидинту-Бела проник сквозь завесу сна, он уже был на ногах. Взор его был ясен, тело готово к бою. Никто не мог вспомнить впоследствии, что кричал он, поднимая на ноги спящий лагерь, но через считанные мгновения персы уже хватали оружие и щиты, спеша изготовиться к бою. Многие из них спали, не снимая доспехов. Каждый знал свое место в строю…

И все же сейчас перед Архелаем, наемным стратегом из Спарты, была совсем не та армия, которая сокрушила вчера надежды Лидии. Эллинский полководец отлично понимал это, как, впрочем, и Кир.

Гоплиты перешли с быстрого шага на бег, спеша ударить стеной копий в не успевшие построиться персидские воинские порядки. Случись это, ничто бы уже не остановило горящих жаждой битвы спартанцев, афинян, арагосцев, уроженцев Коринфа и Фессалии – всех тех, кого злая судьба изгнала из родных мест, кто видел единственный смысл жизни в победах и славе, в богатой добыче и гибели в бою, о которых будут слагать длинные, полные героизма поэмы. Однако бойне, казавшейся неминуемой, не суждено было состояться.

Приказав Нидинту-Белу строить пехоту и атаковать без промедления, Кир вместе с горсткой всадников и несколькими колесницами устремился на фалангу, силясь остановить движение эллинов. Нидинту-Бел видел, как расступились единым слитным движением гоплиты, пропуская сквозь оградившийся щитами и копьями строй персидские колесницы, как несутся со всех сторон стрелы в колесничих, как, ломая колеса, втыкаются между спицами заточенные колья. Он видел, как прогибается четкая линия фаланги перед всадниками Кира, но лишь затем, чтобы охватить их, зажать, подобно тугой петле, не оставляя шанса на спасение. Он видел, как мчится на помощь Киру новый отряд всадников во главе с царским племянником Дарием. Скорее всего этих смельчаков ждала не менее печальная участь. Но опомнившаяся пехота Кира была уже готова к схватке. Нидинту-Бел подхватил копье и повел ее в бой, нацелив острие атаки туда, где в окружении немногих преданных еще сражался грозный владыка персов.

Кир был прекрасным воином, одним из лучших, когда-либо рожденных в землях персов. Он был хорош и пеший, и на коне, и на колеснице, и на дромадере[31].Будь у него иной выбор, он никогда бы не повел своих наездников в столь безрассудную атаку. Но другого способа задержать продвижение эллинов сейчас не было. Сердце его обливалось кровью, когда видел он, как один за другим падают мертвыми первейшие из воинов его гвардии. Как падают они, истыканные копьями, едва-едва успевая нанести в ответ пару ударов. Он и сам уже был несколько раз ранен, правда, легко; надежный панцирь, который он не снял с вечера, хорошо защищал от случайных ударов. Кир дрался с остервенением обреченного. Лишь единственный раз проблеск надежды мелькнул перед ним. В тот миг он увидел всадников Дария, новой волной накатившихся на строй фаланги.

Но в этот самый миг дротик, пущенный чьей-то умелой рукой, вонзился в шею царя чуть выше плеча. Кир почувствовал, как яркие краски солнечного утра мгновенно тускнеют и гаснут. Он почувствовал, как его подхватывают чьи-то сильные руки.

– Он жив! – послышался сквозь надвигающуюся пелену безвременья голос Нидинту-Бела. – Рана пустяковая.

– Вперед! – раздался чуть поодаль ревущий, подобно трубе, голос Дария. – Он жив!

Кир лежал в шатре, чувствуя, как мгновение за мгновением силы оставляют его. Он еще слышал и понимал произносимые над его почти бездыханным телом слова, но в то же мгновение они точно обрывались в темную бездну, и царь не помнил, о чем говорили. Он понимал, что умирает, и, слыша у изголовья рыдания красавицы Лайлы, испытывая невольную радость, сознавал, что она и впрямь любила его.

– Сейчас не время плакать, – раздался над смертным одром возбужденный, но вместе с тем нарочито спокойный окрик Нидинту-Бела.

– Сражение проиграно? – всхлипывая, спросила Лайла.