Чтение 8–й страницы книги ~Время наступает~

Даниил въезжал в город. Въезжал на запыленном нурсийском жеребце, подраненном во время недавней засады. Конь прихрамывал, однако народу, плотной толпой собравшемуся у ворот Иштар, было не до того. Лица эбореев, вавилонян, персов и эллинов мелькали в толпе, теснясь друг возле друга. «Славен твой бог, Даниил!» – громыхало над улицей Процессий. «Славен Бог, дарующий надежду!» – утирая непрошеные слезы, вторил им хозяин лавки, расположенной у самых ворот Иштар.

ГЛАВА 13

Неожиданное случается в жизни значительно чаще ожидаемого.Христофор Колумб

Темный провал хода отчетливо выделялся на фоне желтоватого известняка. Сдвинутая в сторону плита, украшенная незатейливой резьбой, хранила на себе след давнего пожара, въевшийся копотью в затертый рисунок.

– Давайте поскорее! – торопил Кархан светловолосых спутников. – Не задерживайтесь!

Пилот и штурман, обряженные сейчас в длинные плащи из верблюжьей шерсти, с капюшонами, закрывавшими лицо, теперь не слишком походили на ангелов, появление которых вблизи Даниила повергло в шок и трепет народ Вавилона. Тогда они парили над колонной, расправив крылья, правда, не взмахивая ими, но зато с мерным рокотом. Впрочем, и птицам, и драконам, и даже нетопырям свойственно летать, и каждый из них делает это на свой манер. Было еще кое-что, и оно вызвало у жителей великого города удивление уж никак не меньшее, чем манера ангелов передвигаться, не касаясь земли. У тех были ослепительно светлые глаза, светлые волосы и почти белая кожа. Любой из вавилонян мог бы поклясться, что так не бывает, если бы не видел это нынче собственными глазами.

Сейчас гордые Сапсаны больше походили на пастухов из тех, что ежедневно пригоняют стада на продажу к Вратам Бога.

– Идите спокойно, – напутствовал коллег Руслан. – С той стороны вас ждет надежный человек.

– Из наших? – уточнил штурман.

– Нет, – покачал головой Кархан. – Местный. Но другого такого в этих краях не сыскать! К тому же он умеет хранить тайны и очень помог мне с натурализацией. Пока чтовам нужно отсидеться. Дальше будет видно.

– Да что тут смотреть? – удивленно вскинул брови Ральф Карлсон. – Надо вызывать другой катер.

– Вот как? – усмехнулся Кархан. – Будь это в нашем мире, здесь бы уже, наверно, звено вертолетов кружило. Но здесь совсем другой расклад. Пока не станет ясно, кто и почему вас сбил, Институт вряд ли пришлет сюда подмогу. Не забывайте, что, как бы ни именовалось то, что способно, не напрягаясь, закидать катер молниями, в этом мире оно существовать не может.

– Но оно есть, – добавил штурман, начиная спускаться в лаз. – И мы этому невесть кому пришлись не по душе.

– Явно, – кивнул Руслан. – И что самое противное, подозреваю, на катере сегодняшние громовержцы не остановятся. Впрочем, – стаци помедлил, – может, оно и к лучшему. Начнут искать – глядишь, как-нибудь да засветятся! Пока что я и представления не имею, где эти «невесть-кто» угнездились.

Он поглядел вслед удаляющимся в темноту лаза сотрудникам Института. Слабый огонек масляной светильни раскачивался на сквозняке, точно пытаясь ускользнуть от порывов ветра. «Катерина – луч света в темном царстве», – вдруг вспомнилась ему нелепая тема сочинения, геройски прогулянного им в средней школе. «Это еще тут при чем?» – Он отогнал неизвестно откуда всплывшую мысль.

Кархан поставил на место увесистую плиту и утер пот, припоминая события вчерашнего дня. С самого начала все пошло наперекосяк. Тогда, утром, перед визитом к дракону, когда он поделился с Валтасаром своими подозрениями насчет причастности Нидинту-Бела к загадочному происшествию у Северных ворот в ночь атаки Кира, тот отказался верить в коварство единокровного брата. Но все же скрепя сердце разрешил Кархану вести расследование по своему усмотрению. Уж слишком явной была неприязнь, которую демонстрировал незаконнорожденный потомок Набонида к пророку Даниилу и слишком твердым намерение Валтасара держать просветленного царевича эбореев близ себя.

Дальнейшее именовалось «охотой на живца». Вслед первому отряду, отправившемуся к логову дракона, через некоторое время из Вавилона выступил еще один – большая часть скифской гвардии. Кархан знал наиболее опасные места на пути вдоль Евфрата в столицу. На то он и был командиром царских телохранителей. Представляя, где ждать засады, сведущий в военных хитростях скиф приказал своим людям расположиться неподалеку от злополучных скал, ожидая возможного сигнала к атаке. Нидинту-Бел не привыксмирять норов и в отчаянии мог решиться на прямое кровопролитие. Вот тут ему и предстояло убедиться, что между зубьями капкана – не лучшее место для засады.

Но когда «ангелы» воспарили с рокотом над начавшей было отступать колонной, план Кархана рухнул безвозвратно. Вавилоняне бежали. Бежали в ужасе, словно тараканы от яркого света. Скифы ловили их, но обуянные ужасом вояки, не раз испытанные в боях с персами и эламитами, буйствуя, вырывались из рук, норовя удрать как можно дальше. Среди тех, кому удалось скрыться, был Нидинту-Бел.

– Какого рожна вы взлетели?! –кричал на канале закрытой связи Кархан.

– Да кто ж знал? –пытался оправдываться Андрей Сермягин, наблюдая, как на горизонте скифские всадники силятся догнать разбегающихся стражников. –Сейчас приземлимся.

– Ни в коем случае! Вы теперь ангелы!

– Кто?– Ральф Карлсон вырос в добропорядочной протестантской семье и не готов был смириться с новым статусом.

– Ангелы божьи, черт побери! У нас тут люди без причин не летают!

– Но эти дикари нас атаковали!

– Велика беда! Нам это и было нужно.

– Но… –не унимался пилот.

– Горючее еще есть?

– Минут на сорок полета,– немедленно отозвался командир экипажа.

– Тогда парите над Даниилом и машите, будто его благословляете.

– Зачем?– изумился пилот.

– Чтобы не возбуждать лишних вопросов!

– Ну и работка! –фыркнул бывший офицер шведских королевских ВВС, вместе со штурманом пристраиваясь махать руками над головой обалдевшего Намму.

Дальше был триумфальный въезд в столицу, восторженные крики и коленопреклонение. Утомившись парить над победителем, доморощенные ангелы взмыли повыше и, рванув в воздухе светошумовую гранату «Эос», с максимальной скоростью устремились к крыше царского дворца. Когда к наблюдавшим эту картину вавилонянам снова вернулись зрение и слух, они готовы были поклясться, что ангелы исчезли среди невообразимого грома и молний. Впрочем, Намму, едва удержавший раненого жеребца от попытки пуститься наутек, тоже мог засвидетельствовать их удивительное исчезновение.

Ночевать экипажу сбитого катера пришлось на крыше. Но лишь первые лучи солнца тронули листву, укрывавшую их импровизированное убежище, на канале связи вновь появился Кархан с сообщением, что все готово к «побегу».

И вот теперь они спускались в каменный лаз, похожий на обложенную камнем нору линдворма.

Валтасар прохаживался по галерее, заросшей большими душистыми цветами, широко развернувшими пять своих длинных заостренных лепестков, точно живые лучи далекой звезды. Он любил укрываться здесь, в одной из многочисленных беседок, увитых зеленью, так что лишь немногие знали, где расположен вход в каждую из них. С малолетства эти уютные, пропитанные ароматом цветов жилища духов-хранителей служили ему самому надежным убежищем. Он прятался здесь от гнева отца, тогда еще молодого и деятельного, даже не помышлявшего о том, что его, могучего царя Вавилона, заставит бежать какой-то дикарь, как сорняк, выросший среди парсских ущелий.

Сейчас, прогуливаясь в одиночестве вдоль заветных беседок, он понимал, что укрыться и отсидеться в них не удастся. Молчаливые скифы-телохранители, шествовавшие за ним в изрядном отдалении, знали это состояние государя и потому, пристальна осматривая царский путь, старались ни звуком, ни жестом не потревожить его молчание. Валтасар был мрачен. Сегодня от далеких Северных гор примчались гонцы, посланные им на поиски Набонида. След его загадочно терялся, словно отец, еще совсем недавно великий и могущественный повелитель Вавилона, исчез точь-в-точь как нынче ангелы над толпой.

Валтасар чувствовал себя покинутым и одиноким. Конечно, его радовала победа Даниила над чудовищем, еще недавно посеявшим ужас в его владениях. Но это был дракон Мардука, и царь прекрасно сознавал, что встреча с Верховным жрецом не предвещает ему ни радости, ни поздравлений. Однако здесь он полагался на своего нового советника.Вот уж кого бог точно не оставляет без покровительства! Но во что Валтасар не мог поверить, как ни силился – это измена Нидинту-Бела! Валтасар знал, что этот дерзкий, порывистый, но в то же время отчаянно храбрый вельможа – одной с ним крови. Знал и не видел в этом ничего дурного. Нидинту-Бел был лет на пять моложе и всегда подчинялся своему царственному брату в детских проделках. Когда-то Валтасар сам учил его метать дротик и попадать из пращи в головы привезенных из далекой Эллады каменных истуканов. Валтасар не мог себе представить Нидинту-Бела изменником. И все же…

Валтасар шел, опустив голову, мимо любимых с детства беседок. Невеселые мысли одолевали его.

– Хм, – раздался рядом с ним тихий, сдавленный то ли кашель, то ли рык. Царь поднял глаза. Перед ним стоял Кархан. Казалось, все треволнения сегодняшнего дня лишь слегка всколыхнули черную шевелюру могучего скифа. Он не выглядел усталым и, пожелай того государь, хоть сейчас готов был вступить в бой.

– Все уже собрались, мой повелитель! Все ждут твоего слова.

С детских лет Гаумата знал, что жизнь его посвящена богу. Мальчишкой, прислуживая жрецам Мардука, он с замиранием сердца слушал рассказы о том, как Победитель чудовищ время от времени принимает телесный образ и сходит к народу Вавилона в лучах небывалого, невыразимого людским языком сияния. Конечно, сходит он не ко всему народу, но лишь к возлюбленным чадам своим, в которых, как в Гаумате и «ушедшем на покой» бывшем Верховном жреце, была частица его плоти и крови. Через них Судья богов и Владыка скрижалей предвечной судьбы являл миру свою волю.

Гаумата верил и надеялся, что когда-то ему предстоит занять место у трона куда более великого, чем царский, и с вожделением, с каким пылкий юноша ждет встречи с возлюбленной, грезил о том дне, когда в праздник очищения, по традиции, с размаху отвесит звонкую оплеуху царю. Сын выскочки Набонида, в жилах которого текло отравленное вино и грязная вода, а никак не царская кровь, еще не ведал, какую судьбу исчислил ему Мардук, вложив жезл Первосвященника в крепкие руки Гауматы.

И вот теперь, когда победа казалась такой близкой, что и сам запах ее заставлял ноздри раздуваться, как у разгоряченного скачкой жеребца, все рушилось, исчезало, словно марево в пустыне. Гаумата стоял перед золотым изваянием Мардука, вопрошая его, чем провинился он, слуга Небесного Владыки, чем прогневил Властителя судеб? Но тот лишь молчал, грозно воздев секиру – беспощадную сокрушительницу чудовищ.

Разве не для него, Мардука – повелителя богов, измыслил Гаумата свой хитроумный план? Разве не для его величия? Набонид, лукавством занявший трон, предпочел Мардуку белоглазого Сина. Его бестолковый отпрыск пошел еще далее: того и гляди, огласит своим покровителем убогого божка эбореев. И все же, все же, все же – Гаумата сжал ладонями виски, пытаясь унять птицей колотившуюся в черепе боль, – как мог ничтожный бродяга, которому самое место было в львином рву, сразить дракона? А поговаривали, даже не одного, а сразу двух? Этого не должно было случиться! Этому не было объяснения! Но это случилось!

– В чем воля твоя? – прошептал Гаумата, припадая губами к золотым стопам изваяния. Мардук сурово глядел на своего далекого потомка и безмолвствовал, оставляя тому гадать и надеяться.

– Он тебя не слышит! – раздалось за спиной. – Он, верно, оглох на старости лет! А может, вы кормили его так же плохо, как и дракона?

Верховный жрец резко обернулся. За его спиной, положив пятерню на рукоять меча, стоял Нидинту-Бел. В нем трудно было узнать недавнего вельможу, бывшего едва ли не полновластным господином улиц и площадей Вавилона. Он был покрыт слоем пыли, а лохмотья его вызвали бы отвращение у последнего нищего.

– Что ты такое говоришь, нечестивый?! – возмутился Гаумата.

– Разве и ты не слышишь? Разве ты оглох, как твой никчемный повелитель? Я был неправ, мой дорогой родственник! Твой Мардук – пустой и бессмысленный звук, как пивная отрыжка, как голос моей задницы! Где был он, когда грязный пес, эборейский выродок Даниил запросто сразил его драконов?

– Значит, все же их было два? – не смог удержаться возмутившийся было жрец.

– Два, – чуть успокаиваясь, буркнул Нидинту. – Два, можешь не сомневаться. И заняло у него это не больше времени, чем у тебя вычислить восход луны по своим таблицам. Одного он убил в пещере, другой успел вырваться, но Даниил достал его и в небе. Он вызвал ангелов с огненными копьями, и те не оставили от дракона даже самой маленькой чешуйки. Скажи, Гаумата, где же в этот миг был твой бог?

– Ты отступился, Нидинту-Бел?! – сурово нахмурил брови Верховный жрец, размышляя, успеет ли он в случае чего кликнуть храмовую стражу.

– Я?! Это он бросил меня, дорогой мой сородич! – Бывший начальник городской стражи передернулся от злости. – Я делал то, чего не пожелал сделать твой хваленый бог! Я желал покарать богохульника! Я устроил засаду, чтобы свершить праведную месть этими вот руками. И при этом я все еще верил, что Мардук на моей стороне! Однако весь отряд бежал, едва только увидав ангелов впереди скифской колонны. Так где же бог твой, Гаумата?!

Нидинту-Бел сделал несколько шагов к Верховному жрецу, продолжая сжимать рукоять меча.

– Быть может, мне стоит пойти к Даниилу, пасть ниц перед ним, повиниться во всем? А вдобавок рассказать, как ты с сестрой замыслили прибрать к рукам этот город и всю остальную Вавилонию в придачу? Я приду к нему в таких же лохмотьях, в каких совсем недавно он преступил границу Божьих Врат, и предложу ему свою верность.

Гаумата услышал тихий, едва различимый шелест, с которым клинок покидает ножны, и внезапный страх, не тот леденящий ужас, что замораживает кровь и превращает в камень, а тот, что заставляет человека, убегающего от льва, взбираться по отвесной скале, взорвал его оцепенение.

– Иди, – сохраняя внешнее спокойствие, проговорил он. – Иди падай ниц. Но ответь мне, Нидинту-Бел, отважный воин, сын великого Набонида. Разве Мардук вел тебя, когда пришел ты сюда, чтобы требовать в наложницы какую-то никчемную эборейку? Нет! Тобой двигало плотское желание и мелкая обида, и ты ни мгновения не помышлял тогда о Мардуке. Отчего же ты решил, что богу, точно верному псу, будет угодно выполнять твои прихоти? Мардук велик! Ты говоришь, Даниил убил двух драконов? Мы полагали до сего дня, что он один. Как видишь, мы ошибались. Кто скажет, сколько их у Мардука? Ты, Нидинту-Бел? Кто скажет, не вьются ли они пред Вершителем судеб, точно слепни вокруг твоей лошади, когда Мардук в величии своем выступает на бой с врагами-отступниками?

Я не стану тебя держать, Нидинту-Бел! Ступай и поведай Даниилу обо всем. Быть может, он за это сохранит тебе жизнь, и ты будешь удостоен высокой чести носить дротики за скифами его стражи, когда он со своей… как ты там ее называл, Сусанной, будет отправляться на супружеское доже? Что же ты застыл, Нидинту-Бел?

Рука недавнего военачальника впервые за время разговора отпустила оружие. Он сжал кулаки и закусил губу. Ревность кипящим маслом обожгла его сердце, и обида, пропитанная едким соком унижения, уступила место еще более жгучей и всепоглощающей жажде мести.

– Ты прав, Гаумата, – вздохнул уязвленный сын Набонида. – Я вспылил и нагородил невесть чего. Не суди меня чересчур строго. Скажи лучше, что я должен делать.

Валтасар обвел печальным взглядом тесный круг своих ближних советников. Место, где обычно восседал его сводный брат, пустовало, и от того ровный строй напоминал оскаленную пасть с выпавшим зубом. Царь невольно мотнул головой, чтобы отогнать это неуместное сходство.

– Всем вам, конечно же, известно, – заговорил он, – что Вавилон, согласно договору, должен выставить свое войско на подмогу нашему союзнику – царю персов Киру. Мы получили небольшую отсрочку, которая позволила нам собрать нужные силы. Однако наступает время начать поход…

– Наступает время, – невольно повторил за царем Даниил, искоса бросая взгляд на косматого скифа, как обычно в таких случаях, громоздившегося за спиной государя.

– Я желал поставить во главе нашей армии Нидинту-Бела, – царь, точно повинуясь неслышному зову, повернул голову туда, где еще недавно, по традиции, сидел начальникгородской стражи, – но… – слова об измене сводного брата застряли в горле, так что Валтасар невольно закашлялся, – богам это было не угодно. А потому я сам поведу войско в Лидию.

Даниил обескураженно поглядел на царя, затем на Кархана, затем, точно невзначай, обвел взглядом всех прочих собравшихся. Те молчали. Царь не спрашивал совета, он оглашал свою волю. Если бы Валтасар умел читать по глазам, он бы прочел примерно следующее:

«О бог Единый, помогающий мне, уж и не знаю, за какие заслуги, вразуми государя! Нельзя же царю быть столь наивным! Старик Абодар, тот бы просто назвал его длинноухим ослом и простофилей! Конечно, не будь тот царем. Ведь Кир же только и ждет встретиться с ним в чистом поле!»

– Армия выступает завтра поутру, – продолжил Валтасар.

– Но кто останется править страной в те дни, когда, с благословения Мардука, ты, государь, будешь сражать отвагой и воинским искусством вашего общего с царем Киром врага? – голосом почтительным, но не без вкрадчивости, спросил Верховный жрец.

– По обычаю – ты, Гаумата, – с невольным сожалением проговорил царь. – Я бы оставил тебе в помощь Даниила, но, полагаю, он будет нужен мне в походе.

– Да исполнится воля твоя, государь, – покорствуя царскому слову, с плохо скрытым торжеством произнес Гаумата.

Мир, с таким трудом выстроенный Намму, рушился прямо на глазах. Теперь, когда со старым Верховным жрецом было покончено, а Нидинту-Бел позорно бежал, завтрашний день виделся царскому советнику в золотом сиянии. Он полагал, что дворец, еще недавно принадлежавший его главному врагу, теперь вполне может стать его жилищем, где он и заживет всласть, взяв в жены красавицу Сусанну. Конечно же, ее отец не откажет ближнему советнику царя и победителю драконов. «Да и к тому же, – Намму расправлял плечи, – я ведь и сам царевич народа эбореев. А может, – пускался в мечты бывший изгнанник, – Валтасар пожелает возродить эборейское царство? Кого же тогда поставить во главе его, как не верного и мудрого Даниила. Вот бы изумился старик Абодар, увидев шалопая-сына в царских хоромах! Да что там хоромах – держа в ладони горсть золотых монет с его чеканным профилем…» Он, казалось, уже слышал, как призывно звенят эти золотые кругляши. И вдруг – в поход!

«Господи, зачем мне эта война? Зачем эта Лидия, где б она там ни находилась?» Как только Кир отступил от стен Вавилона, Намму без промедления выкинул его из памяти, точно ночной кошмар. Он и подумать не мог, что царь всерьез намерен исполнять обещание. В конце концов, персы уже далеко, а здесь его никто не неволит!

Размышляя таким образом, Намму нос к носу столкнулся с Карханом. Царский телохранитель инспектировал посты, расставленные вокруг личных покоев Валтасара.

– Кархан! – ухватив за руку могучего скифа, заговорил Намму скороговоркой, опуская голос почти до шепота. – Теперь, когда мне ведомо, кто ты есть на самом деле, я бы должен величать тебя по-иному. Но, прости, не ведаю как! Ты явил взору и сердцу моему деяния, превышающие человеческое разумение. Я молю тебя, снизойди к ничтожностимоей, вразуми словом откровения и направь стопы мои верным путем! Отвори мое вежды, дабы узрел я истину и познал, что правильно и что ложно. Ибо во мраке блуждаю, и нет покоя в сердце моем!

Руслан Караханов открыл было рот, чтобы ответить в тон Даниилу, но слова, в прежние времена не знавшие препона, как воды Евфрата, вдруг стали, точно сковал эти воды холодный толстый лед.

– Нет, – едва выдавил он.

– Нет? – удивленно повторил Намму, все еще не веря услышанному.

– Нет, – повторил Кархан.

– Но разве я не в воле твоей? Разве не твоей силою дарована моя победа, как и прочее все, что дано мне было свершить в последние дни?

– Нет, – еще раз повторил Руслан, – ты сделал это сам. И будешь делать сам. А я, – он легко отодвинул опешившего пророка в сторону, – проверяю караулы.

Иезекия бен Эзра лучился от счастья, совсем как в тот день, когда появилась на свет его дочь – прелестная и нежная Сусанна. Он был счастлив и желал, чтобы все, кто захочет, мог разделить с ним это счастье. Молодые слуги споро наливали ячменное пиво и финиковое вино в серебряные ритоны, глиняные чаши и выдолбленные воловьи рога, спеша утолить жажду тех, кто в этот день приходил в лавку у ворот Иштар, дабы поздравить Иезекию с чудесным избавлением дочери. Не обходилось, правда, без недоразумений: какие-то оборванцы, привлеченные дармовым угощением, устроили свару у входа в дом. Каждый норовил вломиться первым. Но верным нубийцам быстро удалось разогнать бродяг, используя вместо слов увещевания короткие увесистые дубины. В остальном все было замечательно. К вечеру Иезекия ожидал званых гостей, и потому вовсю суетился, готовясь к пиру. Из кухни доносились запахи жареного мяса и приготавливаемой рыбы, в комнатах, вымывая, вычищая то, что должно было быть вымыто и вычищено, суетилась прислуга, и сам Иезекия с гордым видом обходил свои владения, чувствуя себя здесь равным царю.

– Какими цветами следует убрать комнату? – подскочил к хозяину один из приказчиков.

– Спросите об этом у Сусанны, – отмахнулся господин и повелитель лавки у ворот Иштар.

– Ее нигде не видно, – начал оправдываться слуга. – Быть может, она в своей комнате?

– Хорошо, – кивнул Иезекия. – Я погляжу.

Вход в комнаты дочерей хозяина был строго-настрого воспрещен для всех, кроме него самого и, конечно же, самих юных хозяек. Он решительной походкой направился на женскую половину. В этот час здесь было тихо. Все обитательницы дома были заняты готовкой, уборкой и еще невесть чем – одним словом, придавали его жилищу праздничный вид. Иезекия подошел к комнате старшей дочери и постучал. Ответа не последовало. Он толкнул дверь, та была не заперта. Густой аромат цветов жасмина, ванили и загадочного растения иланг-иланг опьяняюще коснулся его ноздрей. Иезекия переступил порог. Сусанна безмятежно спала, свернувшись калачиком на плетеном ложе, устланном шкурами барсов. «Уморилась, – с любовью глядя на красавицу-дочь вздохнул умиленный отец. – Еще бы, такое пережить». Он подошел чуть ближе, чтобы поправить покрывало, и обмер: у самого ложа подле стены лежало… Иезекия открыл рот, глотая воздух, указывая сам себе на небольшой желтоватый предмет, выглядывавший из-под ложа. Если бы на полу хозяин дома увидел свернувшуюся кобру – и она не уязвила бы его больнее. Вылощенный кусочек овечьих кишок, используемый мужчинами, дабы не дать женщине зачать от семени их… Иезекия еще раз порывисто втянул воздух. И этот аромат – таким пользуются гетеры в далекой Элладе, дабы привлечь к себе любовника и разжечь в нем желание! Иезекия знал это точно, поскольку сам продавал такие притирания путешественникам, отвыкшим в пути от женской ласки.

«Ты… Ты…» – Иезекия хотел что-то прокричать, но скорбь и гнев охватили его за горло, не давая излиться словам.

– Царевич! Царевич Даниил! – донеслось из коридора. – Царевич Даниил приехал!

ГЛАВА 14

Если гора не идет к Магомету, всегда найдутся богословы, которые легко объяснят почему.Хасан-Ас-Сабах

Намму стоял перед хозяином лавки, подыскивая нужные слова, и с некоторым удивлением разглядывая посеревшее лицо Иезекии. Сквозь природную смуглость было видно, насколько тот бледен и подавлен. Но даже ему, царскому советнику, опытному и наблюдательному пройдохе с большого рынка в Ниневии, не могло прийти в голову, как ускоренно бьется сердце отца, как громом пораженного в самое сердце, и как трудно ему, шагая на ватных ногах, изображать глубокое почтение и радость, принимая высокого гостя.

Намму, ни о чем подобном не догадываясь, глядел на отца Сусанны и подбирал нужные слова. После нелепого скомканного разговора с Карханом он совсем было впал в уныние. Роль пророка, поначалу несколько даже забавлявшая его и при удачном стечении обстоятельств сулившая немалые барыши, тяготила его все больше. С грустью шагая по коридорам дворца, он говорил себе, что все ближе ужасный конец этой нелепой истории. Бог не желает беседовать с ним, хоть бы и все народы Ойкумены признали его великимпророком. Когда обман наконец вскроется, время, проведенное во рву со львами, покажется ему минутами безмятежности. Победа не радовала его. Точно верный слуга перед господином, она тут же открывала двери для новых испытаний, вероятно, более тяжелых и опасных, нежели прежние.

Луч надежды, блеснувший пред ним, когда вдруг открылась ему божественная сущность царского телохранителя, угас, оставив Намму во тьме, еще более непроницаемой, чемпрежде. Ибо прежде не знал он, сколь близок свет! Кем бы ни был Кархан: преждерожденным гипербореем или же полубогом, как Энкиду – соратник Гильгамеша, рядом с ним он, бесприютный ниневийский мошенник, чувствовал себя полным ничтожеством.

«С этим пора заканчивать». – Даниил сжал кулаки, выходя из полутемного коридора на залитую солнцем дворцовую площадь. В сущности, ведь и Намму – того самого бедолаги, который был изгнан из далекой северной Ниневии за горсть чужого золота, больше нет. Пора с ним проститься, оставить его прах в пустыне. Есть Даниил – советник царя Валтасара и сам наследник царского венца народа эбореев.

«В конце концов разве был я плохим советчиком царю Вавилона? – думал он. – И отчего же вдруг следует полагать, что впредь дам ему дурной совет? Ведь что бы ни было там, в прошлом, одно несомненно: боги, вернее, – Намму поправился, – Бог и старик Абодар наделили меня совсем не плохой начинкой между ушами. Отчего же ею не воспользоваться?! Решено: с этого часа поменьше чудес и пророчеств, побольше царственности во взоре – как подобает знатному вельможе, облеченному царским доверием. И да здравствует царевич Даниил!

Первым делом следует обзавестись женой. Неженатый вельможа подозрителен. Особенно в столь зрелом возрасте. – Даниил пустился в подсчеты, силясь уточнить, сколькоже ему лет, если и впрямь числить его тем самым почетным заложником, взятым Навуходоносором при захвате столицы эборейского царства. Результат получался неутешительным. Должно быть, годы, проведенные в суровом воздержании среди пустынь и скал учитывались богами по особому счету. Но выходило, что уже больше шести десятков летпрошло с тех пор, когда, на радость отца и матери, царственное чадо издало свой первый крик. Жизнь Намму тоже не изобиловала негой и роскошью, и ему, пожалуй, можно было дать более прожитых им тридцати двух лет, но для шестидесяти с изрядным хвостом он выглядел чрезвычайно моложаво. – Самое время жениться».

Вероятно, будь на месте ниневийца истинный царевич, положительно решив для себя вопрос о необходимости брака, он бы стал перебирать в голове длинный список окрестных правителей, с кем бы стоило породниться и, возможно, заручиться поддержкой для исполнения далеко идущих планов. Перед Намму такой вопрос не стоял. Единственный человек, которого он желал бы видеть своим новым родственником, носил скромный титул хозяина лавки у ворот Иштар.

И вот он стоял перед отцом избранницы, тревожно вслушиваясь в звучание собственных слов:

– Отдай за меня дочь свою, Сусанну.

Иезекия почувствовал, что сейчас умрет, но все еще жив, и тут же пожалел об этом.

– Нет, – пролепетал он, ощущая, как земля уходит из-под ног и молнии устремляются к нему из горних высей.

Не на этом ли месте всего несколько дней назад увещевал он Сусанну идти к царскому дворцу, дабы вернуть суму с пергаментами высокомудрому Даниилу? Не он ли грезил одворцах и колесницах в славном городе Ерушалаиме? Дворцы рассеялись в пыль, как те, что строят из песка дети, или из воздуха – пустынные джинны. Колесница же перевернулась на полном ходу, и он пал из нее наземь, дабы окончательно избавиться от честолюбивых замыслов, точно неразумный сын эллинского бога, Гелиоса.

Иезекия готов был отдать последнюю монету, а может, даже и саму жизнь за царевича, но Сусанна… Иезекия даже представить себе не мог, что начнется, когда выяснится, сколь порочна его красавица дочь! Подумать только, позабыв о приличии и чистоте, принимать в своих покоях любовника, да еще под самым носом отца.

– Я… не могу отдать ее за тебя, Даниил, – со стоном выдавил он. – Не гневись, это выше сил моих.

Пламя жертвенного огня возносило к престолу Мардука благоухания зажаренного ягненка. Гаумата, как никто, знал, что боги вполне насытятся ароматами, а свежее сочное мясо пойдет на утоление голода его и многочисленных служителей. Так было всегда. Как передавалось из поколения в поколение между жрецами, даже когда Мардук принимал осязаемый образ, он никогда не упоминал о жертвенных ягнятах и быках, принесенных ему во всесожжение за прошлые годы.

Честно говоря, Верховный жрец вообще сомневался, нужны ли Мардуку приношения, но как иначе было напомнить всем этим двуногим, почитающим себя разумными существами, что бог – грозный и справедливый владыка над ними. Гаумата вглядывался в пляшущее на жертвеннике пламя, словно ища в нем ответа, что делать ему, Верховному жрецу. Он видел, как нынче ликовала толпа, провозглашая славу богу эбореев. Слышал, как превозносит его силу так, будто Мардук уже оставил Вавилон, как заклейменный базарныйворишка. Он в который раз водил пальцем по таблицам звездных путей, размышляя о грядущем. Светила рассказывали о видах на урожай, предвещали Валтасару громкую военную славу, сулили долгий век вавилонскому царству. Но его сокровенный вопрос так и оставался без ответа. В неудачный день занял он место Верховного жреца.

Конечно, еще оставалась надежда, что план, предложенный Нидинту-Белу, окажется успешным, что Даниил, отправившись с царем в поход, сложит там свою никчемную голову. Но это была лишь надежда, а истина, заключенная в жертвенном огне, вовсе не спешила явить себя миру.

Непонятный тихий звук привлек внимание Гауматы, точно кто-то разминал суставы, застоявшись в неудобной позе. Жрец оторвал глаза от созерцания пламени и посмотрел в сторону, откуда доносился шум, столь явственный в полной тишине.

Вскрик, невольно вырвавшийся из его горла, наткнулся на сведенные ужасом зубы, и затих. То, что увидел перед собой Гаумата, вернее – отсвет увиденного, мог наблюдать весь город. Сияние разлилось в потемневшем небе Вавилона, сообщая жителям столицы, что Мардук явился огласить свою волю народу. Уже много лет никто не видел этого сияния, но всем и каждому, кто жил в стенах великого города, было известно, как сие происходит. Гаумата простерся ниц пред грозным властителем мира, стоявшим перед ним, уперев сияющую руку в металлический бок. Тяжелая секира – сокрушительница драконов, болталась на запястье Мардука, высверкивая золотым, но от этого не менее устрашающим блеском.

– Я недоволен тобой! – зашевелил толстыми золотыми губами исполин. В этот миг в Вавилоне послышался гром, хотя ночь, надвигавшаяся на город, по-прежнему оставалась ясной.

– Жизнь моя в воле твоей, Повелитель! – наконец, справляясь с собой, выдавил Гаумата. Быть может, впервые в жизни он действительно испугался и не знал, что сказать.

– Весь мир с радостью и смирением покоряется ей! Это столь же ясно, как то, что утром солнце встанет на востоке, – проговорил Мардук. – А ты допустил, чтобы ничтожный бог ничтожного народа уязвлял меня и смеялся в лицо.

– Прими мою жизнь и мою смерть, Величайший! Но что мог я с этим сделать? Могущество Даниила превзошло все что было мне ведомо до сей поры. Я и помыслить о таком не мог! Лишь нынче он, словно играючи, сразил двух твоих драконов!

– Ерунда! – Гаумате показалось, что с лица грозного бога мигом исчезло непостижимое величие. – Одного дракона завалил он, второго сделал я.

– Сделал?!

– Ну сбил. Какая разница? Это его дракон был.

– У Даниила был свой дракон? – Глаза Верховного жреца приняли вид неестественно круглый, точь-в-точь очертания луны, восходившей над горизонтом.

– Какая тебе разница – его, не его? Это не твоего ума дело! Ты что, мне не веришь?

– Смилуйся, Хранитель вечности! – насквозь пронзенный таким подозрением, распластался на полу Гаумата.

– Вот так-то лучше. – Мардук вновь напустил на себя суровую важность. – Тот, кто посмел тягаться со мной, призвал себе на помощь силы изначального зла, сокрушенного мной и загнанного в подземный океан. Покуда злобные посланники Нижнего мира, которые нынче парили, словно нетопыри, вокруг Даниила, остаются в землях вавилонских– не быть здесь урожаю. И овца разродится змеею, и бык закричит петухом, и солнце взойдет среди ночи, и вода потечет черным потоком.

И, чуть помедлив, добавил:

– Это я тебе говорю.

– Но, Отец мира! – взмолился Верховный жрец. – Те, кого народ принял за ангелов, посланцев небес, исчезли в грохоте и пламени небесном.

– Глаза – обман души. То, что видишь, ты почитаешь за правду, а истины не узришь, покуда не откроешь ей сердце свое! Эти так называемые ангелы здесь, поблизости. Отыщи мне их и доставь сюда живыми.

– Но где мне их искать? – воздел очи горе верный служитель Мардука.

– Поблизости, – не замедлил с ответом золотой бог. – Вне стен Вавилона, но совсем рядом. Да смотри же, не медли. И чтобы ни один волос с их головы не упал. Иначе за каждый кусок этого мяса, – он хмыкнул, кивнув на жертвенного ягненка, – отдашь кусок от плоти твоей.

Хранитель таблиц судьбы легко вскинул горящую золотом секиру и замер в прежней угрожающей позе, точно и не оживал вовсе.

Количество лун в глазах Даниила постепенно сокращалось до трех и даже до двух. Он не считал, сколько выпил сегодня пива, вина и уж вовсе неведомо какого пойла.

Он был царевичем, советником, победителем драконов и все же он был один, как перст на правой руке бедняги Валата, которому за воровство отрубили четыре пальца, оставив лишь указательный, дабы мог он указывать на себя, как на виновника собственных бед. Сейчас Намму ощущал окружающую пустоту необычайно остро и болезненно. Мрачнооттолкнув слуг, пытавшихся удержать от падения шатающегося хозяина, он вошел в усыпанную цветами и овеянную благовониями опочивальню.

«Наверняка Иезекия считает меня старцем. Еще бы, эвон, насколько я, получается, его старше!»

Он принялся снимать сандалию, когда вдруг обратил внимание на высокую человеческую фигуру, застывшую в двух шагах от ложа.

– Тебе чего надо? – стараясь придать взгляду прежнюю зоркость, прикрикнул Намму, запуская в неизвестного сандалией. Ни в чем не повинная обувь пролетела сквозь ночного гостя и ударилась о стену.

– Ах-х-х, – круживший голову хмель моментально улетучился, проступив холодным липким потом сквозь все поры тела. Тускло светящийся контур мужчины, колеблющийся, точно от ветра, высился в нескольких шагах от ложа, бесплотный и безмолвный. – Кто ты? – еле шевеля непослушным языком, простонал Намму. В голове царского советникапронесся длинный хоровод тех, кого за свои годы он ударил, облапошил или же попросту обманул ради забавы. Таких было много, очень много. Но ведь он никого не убивал. Перед внутренним взором неожиданно всплыл мертвец у скал на краю пустыни. – Даниил?

Сквозь белесые контуры начали проступать знакомые черты, словно туман, в который было погружено тощее длинное тело незваного гостя, вдруг начал рассеиваться.

– Но ведь я не убивал тебя! Не убивал!!!

Чуть свет храмовая стража святилища Мардука принялась частым гребнем прочесывать столичные предместья, выискивая чужеземцев. Более внятно младшие жрецы, которымбыло поручено вести розыск, ничего объяснить не могли. Им и самим было сказано только то, что какие-то злокозненные чужестранцы прокрались в земли Вавилона, дабы низвергнуть Повелителя судеб и установить царство коварного божка эбореев. Задача, поставленная перед ними, казалась невыполнимой. Каждый день тысячи людей пересекали границы Божьих Врат, и тысячи людей останавливались как в стенах города, так и в его предместьях. Без видимых шансов на успех ищейки обшаривали квартал за кварталом, опрашивая местных жителей обо всех заезжих иноземцах.

Как бы ни стал популярен в последние дни эборейский Единый Бог, ссориться со служителями грозного Мардука никто в Вавилоне не желал. И все же, реши усердные ищейки бить острогой солнечные блики на воде, их успехи были бы столь же впечатляющими. Никто из горожан не видел, как в предрассветный час в дом старого Амердата, мудреца илетописца, постучались незнакомцы. С ног до головы они были укутаны в темные пастушеские плащи, однако так же мало напоминали пастухов, как и честных жителей Вавилона.

Один из гостей был голубоглаз и светловолос. Волосы другого были чуть темнее, но и их можно было считать невиданными, во всяком случае, в землях Вавилона.

– Здесь ли живет мудрый Амердат? – поинтересовался голубоглазый на таком безукоризненном аморейском языке, что и сам Мардук вряд ли бы сказал лучше.