Чтение 5–й страницы книги ~Мы из Конторы~

— Как-нибудь.

— Тогда доедешь до ближайшего перекрестка, свернешь направо, на трассу, проедешь до стоянки, которая будет через два с половиной километра, и припаркуешь машину на обочине. Там, где я ее взял.

Оттуда напрямую через лес, ориентир — башня элеватора, выйдешь к железнодорожной платформе. Электричка подойдет через двадцать одну минуту, тебе лучше уехать на ней.

— А с этим что? — кивнул резидент на заднее сиденье.

Если куратор скажет ему «прибрать за собой» — он выполнит его приказ. Но куратор не сказал «прибрать». Сказал:

— Оставишь его в машине на переднем сиденье.

— А если он доложит? — все же не сдержался, спросил резидент.

— Ничего он не доложит, очухается через полтора часа и тихо поедет на пост. А если даже доложит, кто поверит его россказням, что будто бы у него машину отобрали неизвестные, которых он в глаза не видел, преступники, но, отобрав, никак ее не использовали, никуда на ней не уехали и его документов и табельного оружия не тронули!

Никто не поверит! Тем более что он крепко на службе выпил. Я в него на всякий случай полбутылки водки влил!

Так что будет он молчать, язык прикусив, коли не дурак, чтобы не стать всеобщим посмешищем и карьеры своей не попортить…

— Да, верно — не резон ему болтать. Тем паче что не о чем болтать.

— Ну все — до встречи.

— До встречи!

Только когда эта встреча будет? И с кем?

Впрочем, с кем, как раз известно, — с Сергеем Юрьевичем…

Куратор выбрался из машины, шагнул на обочину и сгинул, будто его и не было!

Резидент тронул машину с места, доехал до перекрестка, повернул направо, отсчитал на спидометре два с половиной километра, остановился, вылез из машины, перетащил на переднее сиденье бесчувственное тело сержанта и похромал через лесопосадки на железнодорожную платформу, куда через восемь минут должна была прибыть последняяи потому совершенно пустая электричка.

Дело было сделано — контакт состоялся, задание получено…* * *

— Черт побери!..

Сержант Грицько глубоко вздохнул и открыл глаза.

Был он цел и невредим, хотя совершенно себя не помнил. То есть видел циферблат часов, понимал, что прошло полтора часа, но не помнил как!

Точно так же, как и раньше, он сидел в машине на водительском сиденье, навалившись на баранку и уронив на руки голову. Мотор работал, тихо урча на холостом ходу, приборная панель светилась.

Он что — спал? Чего это его так разморило?

И еще в салоне подозрительно пахнет спиртным!

Отчего?..

Или от него?..

Сержант осторожно поднес к лицу сложенную лодочкой ладонь и с силой выдохнул воздух.

Ух ты!.. Точно — от него!

Но как же так?!. Он же сегодня не пил. Ни капли! Даже пива! Он ведь находится на службе!

Неужели это после вчерашнего?..

Точно — после вчерашнего! Потому что ничем другим этот запах объяснить невозможно. Вчера была вечеринка, где он изрядно перебрал водочки. Но дак ведь вчера!.. Эк его разобрало, почти сутки спустя — даже в голове шумит!..

Он снова попытался понять, что с ним было.

Вспомнил, как сидел в машине, на том самом месте, где бывает в засаде, подкарауливая и штрафуя нарушителей ПДЦ, всегда и где находится и теперь.

Ну да — сидел.

И сидит!..

И еще ему показалось, будто он слышит чьи-то шаги, после чего что-то несильно кольнуло его в плечо, будто слепень укусил.

Или муха?

Тогда муха цеце, вызывающая сонную болезнь… Потому что он тут же заснул. И проспал… почти два часа!

Какого черта его так развезло?..

Точно — после вчерашнего!

Вот только непонятно, почему на спидометре поменялись цифры. Или ему это лишь кажется? Или он просто запамятовал?..

Чертовщина, точно чертовщина!

Кому скажи — ни за что не поверят!

Но только он никому ничего говорить не будет, чтобы его не приняли за психа. Зачем ему нарываться на насмешки?.. Да и что говорить — сидел себе в машине, уснул, проснулся через полтора часа, на том же месте, пьяным, хоть не пил?..

И больше — не будет! Ну его к ляху, пора с этим делом завязывать!..

Сержант снял фуражку, обтер ладонью глаза и лоб, помотал головой, будто прогоняя сон или наваждение, и тронул машину с места.

Через два часа он сдал дежурство.

Через четыре перестал мучиться сомнениями.

Через день тихо посмеивался сам над собой и над своими страхами.

Через неделю забыл о том, что с ним приключилось. Или, вернее, что ему пригрезилось…

И так все и случилось, как должно было, — и все, чего с сержантом Грицько не было, — быльем поросло…

Глава 9

У резидентов не бывает отпусков.

И отгулов.

И пенсий.

И бюллетеней.

У резидентов есть работа. Одна только работа… И еще консервация. Которая заменяет собой отпуска, отгулы, пенсии и бюллетени.

Которая заменяет жизнь.

Когда говорят, консервация — это не значит, что резидентов будут закатывать в банки. Когда их закатывают в банки, это называется по-другому, называется — зачисткой. Или списанием подчистую. Или окончательным решением…

Консервация — это когда резидентов временно отстраняют от всех дел, выводя из игры до особого приказа. Как бандероль до востребования.

И тогда наступает свобода.

Или ее иллюзия.

Тогда резидент готовит основные и резервные каналы связи, «почтовые ящики», тайники и пароли, которые передает своему куратору, и после чего оседает где-нибудь в средней полосе России в небольшом, но и не в маленьком, чтоб проще было затеряться, городе. Где с удовольствием под водочку или без оной рассказывает желающим о своей трудной человеческой судьбе. Хотя на самом деле рассказывает хорошо придуманную и продуманную легенду, расцвеченную мазками жизненных деталей, почерпнутых из собственной биографии и рассказов случайных попутчиков. Этакий в стиле соцреализма роман во многих частях — детство, отрочество, юность, зрелость, служба, учеба, женитьба… Только в отличие от романистов запутаться в сюжетных линиях, именах и датах резидент не может, а должен выучить их назубок и складно рассказывать, хоть ночью его битой по затылку разбуди, хоть под пытками…

— Родился я недоношенным, мать-то моя инженером на станции работала по электрификации да под праздник сдуру мешок с картошкой в погребе подняла, а отец в ту пору по командировкам мотался, вот я с натуги и выскочил ране времени… И ведь самый чуток не помер! Ей-ей… Акушерка сказала — не жилец он!.. Так теперь я часто думаю — может, лучше бы помер я, так меня жизнь после через коленку ломала!..

Такая вот горькая судьбинушка!..

Которую резидент не просто рассказывает, а под которую обзаводится надежными документами — да не паспортом одним и трудовой книжкой, а всякими разными справками и выписками из ЖЭКов, письмами любимых и армейских дружков и альбомом семейных фотографий. Покойных родственников. Потому что почти всегда он избирает роль воспитывавшегося в детдоме круглого сироты или бездетного вдовца, и притом единственного сына погибших в автокатастрофе родителей. Это чтобы исключить вопросы о близких и просьбы съездить к ним в гости.

— Один я остался на свете одинешенек, как перст!..

А одному жить не сахар…

Отчего выведенный в резерв резидент обзаводится семьей. Что упрощает натурализацию, позволяя легче вжиться в роль и общество. Находит себе какую-нибудь простую русскую одинокую, с такой же, как у него, трудной судьбой, женщину, недолго ухаживает за ней, предлагает руку, сердце и зарплату и переезжает к ней со своим невеликим скарбом.

И тут же устраивается на работу по «специальности», которую сам себе выбрал и нарисовал в трудовой книжке — ну там токарь или пекарь. И, вливаясь в трудовой коллектив, работает ни шатко ни валко — в передовики не лезет, но и от других не отстает, держась крепким середнячком. Пьет, но знает меру, сквернословит, но не больше остальных, ворует, но по чуть-чуть, дебоширит, но в рамочках закона, помня, что крайности опасны тем, что привлекают к себе внимание.

И так, в середке, в толпе, в гуще народной, сереньким на сером фоне пропадает, растворяясь средь подобных себе, как капля воды в океане, как снежинка в сугробах, как травинка в лугах…

И живет в полное свое удовольствие, хлебая домашние борщи, нежась в супружеской постельке, обзаводясь телевизорами, шкафами, бытовой техникой, коврами и садовыми участками, где радостно окучивает тяпкой грядки с помидорчиками. И бросать ему эту тихую, мирную, обывательскую жизнь совершенно не хочется! Потому как в отличие от миллионов других не понимающих своего счастья граждан был он прежде всех этих простых удовольствий лишен.

И живет он так, задыхаясь от нежданно привалившего счастья, месяц или пять, а то и год, радуясь каждой минуте мирного бытия и одного лишь страшась, что не сегодня, так завтра в «почтовом ящике» обнаружится назначенная ему шифровка или в местной газетенке неизвестный злодей тиснет объявление, призывающее его обратно на службу. На чем праздник кончится, сменившись серыми боевыми буднями!

А коли кто вам скажет, что такой боец невидимого фронта, тяготясь мирной жизни, только и делает, что ждет сигнала боевой трубы, стуча о пол копытом и грызя от нетерпения удила, так вы ему не верьте… Разведчики — они тоже люди, тоже человеки, и им тоже малоинтересно на раскаленной сковородке голым седалищем сидеть, а лучше под теплым женским бочком посапывать.

Но… кто бы об их желаниях спрашивал!..

И теперь — не спросили! Как на войне.

Вставай, резидент, в строй вставай и… шагом марш!

Да с марша — в бой!..

Глава 10

Стеклянная дверь раскрылась.

Внутрь вошел господин.

Навстречу которому встала приятная во всех отношениях дама. Которая быстро и оценивающе взглянула на господина, прикидывая его платежеспособность.

Ботинки — триста пятьдесят — четыреста.

Брючки — двести пятьдесят.

Пиджачок — пятьсот.

Прическа — минимум сто.

Часы не «Ролекс», но все равно штуки три…

Итого… гость выглядит на пять тысяч. Баксов. Такого в Турцию отправлять — себя не уважать! Такого можно и на Канары с Гаваями развести.

— Устал… Десять лет работал без отпусков и выходных, — пожаловался посетитель. — Хочу отдохнуть.

— Никаких проблем, — понимающе улыбнулась туроператор.

— Есть, — вздохнул посетитель. — Есть проблемы… Нет загранпаспорта.

— Нет — будет, — успокоила его оператор. — Через два месяца… Что будет вам стоить сущий пустяк — двести у.е.

За то, чтобы анкету заполнить и в ОВИР снести.

— Два месяца много.

— Хорошо, месяц, но это будет стоить дороже. Втрое.

— Вы не поняли — я сильно устал, — повторил посетитель. — Десять лет без отпусков и выходных. Я хочу уехать не позже чем через неделю.

Сроки были названы такие, с какими ОВИРу не справиться.

— Можно попробовать. Но это потребует дополнительных расходов…

И туроператор написала цифру с нулями на бумажке.

— Без проблем, — кивнул турист, отбросив бумажку с нулями. — Я хорошо заработал. На лесе.

— Тогда потребуется ваш общегражданский паспорт и…

— У меня нет паспорта, — сказал посетитель.

— А что есть?

— Справка об освобождении. Я же говорю — я устал, десять лет без отпусков. Тыщи кубов леса вот этими самыми руками…

Ну так бы сразу и сказал.

И туроператор перешла на более привычный клиенту язык.

— «Бабки» есть?

— Есть…

— Значит, с «ксивой» проблем не будет! Какую фамилию писать?

— Любую.

— Виза будет греческая.

— Лады. Лишь бы не ханты-мансийская.

— Но лететь придется нашим чартером через Афины. С оплатой полного пансиона в пятизвездочной гостинице.

— Чего так?

— Самолет наш, туристов битком, паспортный контроль ослаблен. Если добираться самому, могут быть неприятности. Согласны?

— Валяй. А «ксива» верная?

— Пока никто не жаловался.

— Лады…

Через день клиент получил новенький, со всеми печатями и греческой визой загранпаспорт.

— Вылет послезавтра в восемь утра. Мы рады, что вы выбрали именно нашу фирму…

«Турист» кивнул, спрятал паспорт и пошел собирать чемоданы. Которых у него не было. Но по идее должны были быть, он ведь на отдых едет…

Он зашел в первый попавшийся на пути магазин, где купил новый чемодан и какие-то трусы, рубахи, халаты, ботинки и ласты. Которыми набил чемодан. Теперь он мог легко сойти за отдыхающего.

Ну вот и все — завтра в путь…

Конторским редко везет попадать за границу, потому как назначены они служить во внутренней разведке, шпионя все больше за своими соотечественниками, а тут вдруг такое счастье подвалило!

Или, напротив, несчастье…

Потому как здесь, на Родине, все ясно и понятно, а что ждет там, за пограничным столбом, поди узнай.

Вернее, поезжай и узнай. Потому что мода переходить границы пешим порядком давно минула. Не те нынче времена, чтобы по контрольно-следовой полосе на брюхе ползать, рискуя на сидящего в секрете Карацупу и его Полкана нарваться. Ныне все замки с границ посбиты и поспилены и через неприступные некогда рубежи проложены благоустроенные трех-, пятизвездочные контрабандные тропы, берущие свое начало в офисах турфирм.

Послезавтра в восемь толпа возбужденно галдящих отдыхающих вывалилась из автобуса. Все были одеты в легкую, предполагающую теплую, солнечную погоду одежду, все тащили чемоданы.

И среди всех был такой же, облаченный в светлые брюки и пеструю рубаху, с чемоданом на колесиках, весело кричащий резидент. Все летели в Грецию. Он — в Германию. Хотя через Грецию.

Все летели загорать, купаться и флиртовать.

Он — работать.

— Отель, конечно, будет на две звезды хуже заявленного, море на сорок километров дальше, а завтрак состоять из одной булочки и полнаперстка кофе, — пугал всех желающих какой-то опытный, потому что со стажем, турист.

Но его здравомыслящий голос никому испортить настроение не мог. Да и сам он, как умел, убеждал себя в лучшем.

— Но зато точно будет солнце и Акрополь. Уж их-то они никуда не денут!

А что еще нужно русскому туристу для счастья — а питаться, в конце концов, можно лапшой из пакетиков.

И резидент подобно всем, как дите малое, радовался тому, что скоро увидит Акрополь, Парфенон и прочие древнегреческие достопримечательности. Хоть ничего этого увидеть ему было не суждено.

Пограничный контроль прошли быстро.

В таком базаре, когда толпа отдыхающих рвется в самолет, предвкушая скорый отдых, черта лысого можно по паспорту ангела провести.

Сели…

Полетели…

Снова сели. Но уже в Афинах.

Ах какая красота!

Хотя кому как…

Толпа русских туристов, гудя и озираясь по сторонам, повалила к автобусам, по дороге потеряв одного из своих товарищей. Чего никто не заметил.

И хорошо, что не заметил.

Один из купивших двухнедельный тур отдыхающих бочком, бочком отошел от своей группы и затерялся в залах аэровокзала. Свой чемодан он бросил в автоматической камере хранения. Навсегда.

После чего сел недалеко от стойки регистрации, внимательно наблюдая за пассажирами. Более всего он обращал внимание на рейсы, объявляемые в Европу.

Его интересовали пассажиры.

Вернее, даже не они сами, а их манера одеваться, говорить, двигаться, жестикулировать, молчать…

Так, понятно.