Чтение 13–й страницы книги ~Гибельный мир~

— Как вам сказать. — Молодой священник отодвинул от себя наполовину опустевшую тарелку и придвинул другую — с мешаниной из разных сортов рыбы и моллюсков, приправленной острым соусом. — Я смог его убедить. Особенно этому помог увесистый мешочек с золотом.

— Ах, вот оно что! Впрочем, никогда не сомневался, что для него золото — самое главное в жизни. Желание толпы ни в чем не способно его убедить.

— Ну, не скажите, граф. Вздумай я купить вас у него в другое время, вы обошлись бы мне раз в пять дороже.

— Не зовите меня графом, уверен, титул в Империи давно принадлежит другому. Я прав?

— Да. — Оубер поднял глаза от тарелки. — Графом Рутвен сейчас считается ваш брат.

— Очевидно.

— Вы числитесь мертвым. От корабля, на котором вы плыли, не осталось даже обломков, а поскольку примерно в то же время у побережья был сильный шторм…

— Да, помню. Я в это время уже валялся в трюме пиратского корабля, спеленатый как младенец. Они не стали брать корабль, потопили его. А всех оставшихся в живых увезли в Мейвилл и продали.

— Понимаю. Но поймите и императора, что он мог еще подумать? Как решить судьбу вашего графства?

— Да я понимаю. И не сержусь. Так что зря вы именуете меня графом.

— Не зря. Раз вы живы, его решение теряет силу.

— Думаете, он посчитает нужным его отменить? Разве его величеству не все равно?

— Отменять его нет нужды, граф. И Вему было бы не все равно. Но теперь он просто не сможет ничего сказать по этому вопросу.

— Почему?

Оубер посмотрел на Гордона через стол, и его потрясло, насколько у молодого священника чистый, ничем не замутненный взор. Похоже, внук барона Товеля был служителем божьим по самому глубокому призванию.

— Его императорское величество скончался.

Рутвен вздрогнул.

— Как?.. Давно?

— Неделю назад.

Они помолчали. Подошедшая рабыня убрала ненужные тарелки и поставила на освободившееся место блюдо с омарами и лангустами в листьях салата, со сметаной и соусом в маленьких чашечках, а рядом — миску с маринованными овощами, грибами и кусочками свинины. Гордон потянулся к ближайшему кушанью с лопаточкой, но в задумчивости, такчто не с первого и даже не со второго раза сумел положить себе нужную порцию.

— Что произошло? Отчего он умер?

— Маги говорят, что от старости. Да и возраст императора был уже… вполне. — Оубер пошевелил пальцами.

— Ты этому веришь? — Они как-то незаметно перешли на «ты».

— Все этому верят. Никаких следов насильственной смерти или ядов. По традиции тело императора проверили всеми возможными способами.

— Ясно. И кто же будет наследовать?

— Этот вопрос висит в воздухе, поскольку Вем умер бездетным.

— Вот как… Послушай, закажи улиток с раками и перцем, замечательное блюдо. Наверняка его здесь делают.

— Закажу.

— Судьбу трона собирается решать совет?

— Совет настоятельно желает решать этот вопрос самостоятельно. Но древние традиции говорят, что не он должен это делать.

Гордон посмотрел на Оубера с любопытством. Ускоренное поглощение изысканных яств не мешало ему быстро соображать и непринужденно вести беседу.

— Ты имеешь в виду право Храма?

— Вряд ли это можно назвать правом. Скорее уж обязанность. И эта обязанность подкреплена законом.

— Я знаю. Но все ли об этом помнят? Книга коронных законов была в Белом Лотосе, ее точно так же забыли прихватить, как и королевские регалии.

— Не все. Далеко не все.

— Но многое и оставили. Как это можно было?.. Не понимаю.

Товель пожал плечами.

— Всякое бывает.

— И тебя это заботит.

— Еще бы. Собственно, об этом я и хотел с тобой поговорить. О том, что ты жив и находишься в рабстве в Мейвилле, мне стало известно буквально месяц назад. Об этом Храму сообщил один священник, который видел тебя на арене.

— Странный священник, который посещает бои гладиаторов…

— Ты его знаешь. Брат Эйгрев.

— Как, этот старый пьянчужка еще жив? Очень рад. Я думал, его давно хватил удар.

— Нет. Но твой брат отказал ему в своем покровительстве…

— Да, Эрно Эйгрева на дух не переносил. Он у меня ханжа.

— Брата Эйгрева отправили в Мейвилл по делам веры. Не важно, в чем их суть, главное, что он узнал тебя и сообщил Храму, что ты жив. Ему хватило соображения никому, кроме священнослужителей, об этом не говорить. Он очень любит тебя, граф. Первосвященник, узнав об этом, отправил меня с тем, чтоб я тебя выкупил. К счастью, все обошлось благополучно, поскольку сомневаюсь, что хозяин продал бы мне тебя даже за большие деньги. Разве что за очень большие. Возможно, пришлось бы пускать в ход другие средства, не самые законные…

— Ты, священник, пошел бы и на это?

— Ты — граф, знатный дворянин и не последнее лицо в Империи. — Оубер посмотрел строго. — Ты думаешь, меня не интересует судьба моего собрата?

— Но ты сказал, что Эйгреву хватило ума больше никому не говорить… Почему так?

— Легко ответить. Тебя постарались бы убрать. В борьбе за власть и трон у тебя были бы неплохие шансы. Остальные претенденты попытались бы обеспечить себе шанс. Твоя смерть в море всех устраивала. Твоего брата тоже.

Гордон задумчиво жевал листок салата.

— Думаешь, мне надо будет опасаться и Эрно?

— Я не знаю, — честно признался Оубер. — Я плохо знаю Эрно, но уверен, что, если он сочтет что-то необходимым и важным, его не остановят братские узы. Он производит впечатление человека, способного во имя идеи прирезать собственную мать.

— Быть может. Я всегда думал, что Эрно лучше всего было бы принять сан.

— Не согласен. Фанатики не нужны нигде.

Подозванная Оубером рабыня бегом принесла заказанных улиток, смахнула со стола крошки и подала вино. Какое-то время оба молча наслаждались необычным вкусом сухопутных моллюсков, которым повар сумел придать совершенно особый вкус какими-то приправами и перечной подливой, а также раками, чье мясо остается деликатесом в любых краях и странах. Цельные перцы, высовывающиеся из тонко нарезанного салата, сдобренного уксусом и все той же подливой, напоминали лисьи мордочки. Рядом стояла плетенка с хлебом, вынутым из печи не далее как полчаса назад. Гордон наслаждался всей этой позабытой им роскошью с восторгом, который способен испытывать только совершенно здоровый человек.

— Как насчет фруктового салата? — спросил Оубер, делая знак выглянувшему из внутренних помещений хозяину заведения. Тот мгновенно скрылся. — Его здесь делают отлично.

— Давай. Хотя я, кажется, сейчас лопну.

— Передохнем, — согласился Товель, отодвигая тарелку. — Так вот, что касается Храма и его планов. Первосвященник отправил меня выкупить тебя и заодно поговорить.

— Догадываюсь, что он предпринял все это не из соображений благотворительности.

— Из соображений долга. В любом случае ты свободен, я помогу тебе добраться до Империи, кроме того, Храм гарантирует тебе защиту и помощь, если ты пожелаешь принятьее от него, что я тебе настоятельно советую. Повторяю, все это будет вне зависимости от твоего ответа на мое — вернее, не мое, а первосвященника — предложение.

— Я слушаю.

— Император умер. — Оубер понизил голос. — И судьба трона должна быть решена Храмом.

— Непременно Храмом?

— Таков закон.

— Да, конечно, я уважаю законы Империи. Я не спорю.

— Но страна на пороге гражданской войны, думаю, ты должен это понимать. Храм считает своим долгом предотвратить ее. Всеми силами. Так что, если быть кратким, первосвященник предлагает тебе место первого офицера Ордена Лунного Потока с полномочиями Верховного Магистра, разумеется, без посвящения и без каких-либо обязательств духовного плана.

Гордон долго молчал. Он вертел в руках пустую клешню рака, то и дело постукивая ею по чистой, белесой столешнице, и напряженно размышлял. Сквозь плетеную перегородку было видно движение в зале, рабыни мелькали из угла в угол, разнося заказанные блюда, притулившийся в закрытом такими же плетеными экранами эркере арфист начал наигрывать что-то негромкое, ему вторил флейтист, и тут же появились две или три танцующие пары. Танцевали медленно и осторожно, видимо, чтоб не растрясти полные животы.

— То есть первосвященник предлагает мне место главы всех военных сил Храма? Верно?

— Совершенно.

— Мне? Человеку, далекому от религии?

— Дело сейчас не в религии.

— Но зачем?

— Ты не понимаешь?

Рутвен молчал. На лице его, семь лет назад таком юном (Оубер помнил его, но нисколько не удивлялся, что Гордон его не признал), теперь собрались морщинки, и выглядел молодой граф никак не меньше, чем лет на тридцать пять. Прошли те годы, когда при первом знакомстве ему давали двадцать лет, не больше. Он то ли думал о чем-то, то ли и в самом деле не мог понять, что происходит, но Товель ему не помогал. Если захочет понять, задаст прямой вопрос. Не время было играть словами, предстояло все обсудить открыто.

— Я понимаю, — сказал наконец Рутвен. — Я должен буду обеспечить поддержку тому претенденту на престол, которого изберет Храм.

— Нет, тому, кого укажет Бог. Ты прекрасно знаешь, что первосвященнику нет дела до проблем светских.

— Почти.

— Он не пойдет против воли Бога. — И Рутвен понял, что спорить небезопасно. Можно было крупно поссориться с хорошим человеком только потому, что к религии Гордон относился довольно легкомысленно.

— Да, конечно, — легко согласился он. — Но если не спорить о форме сказанного — я прав?

— Да.

— Понятно.

— Скажи, а кому из знатных домов ты отдал бы ветвь первенства?

Граф Рутвен пожал плечами.

— Затрудняюсь сказать.

— Не ты один. И ты должен понимать, что это будет означать.

— Войну. Я понимаю. Войну, причем долгую и изнурительную. Скорее всего закончится тем, что Империю раздерут на части, да еще в этом наверняка поможет парочка соседей.

— Если ты это понимаешь, не могу предвидеть, что сможет тебе помешать принять это предложение. — Оубер опустил глаза. — Разве что ты захочешь побороться за трон сам.

— Вот уж никогда. Предпочитаю свободу. Но ты упустил еще одно обстоятельство, могущее помешать.

— Какое?

— Я — слуга императора. Нельзя служить двум господам.

— Но императора нет.

— Это сейчас. Если все пойдет так, как планирует первосвященник, император будет.

Он замолчал, потому что в кабинет проскользнула рабыня и поставила на стол две миски с фруктовым салатом, покрытым изящно уложенным слоем взбитых сливок. Она убрала ненужную посуду, выслушала заказ на коктейли, поклонилась и исчезла.

— Твоя присяга будет временной, — тихо ответил Оубер. — Вернее, никакой присяги не будет вовсе. Ты будешь помогать Храму до тех пор, пока на трон не сядет новый император. Или пока сам захочешь.

— Демон тебя унеси, ты неплохо меня знаешь. Небось догадался, что отказаться от такой авантюры и бросить все на полпути я не смогу! — воскликнул Гордон, ударив ладонью по столу. Вино сделало свое дело, и Рутвену стало весело. Азарт щекотал нервы и горячил кровь.

Товель улыбнулся.

— Я надеялся на это.

Он дотянулся и разлил по бокалам остаток вина.

— Ты согласен?

— Да.

— Первосвященник будет рад. Думаю, облегчение испытают и большинство братьев. Тебя уважают, Гордон. Тем более в Ордене Лунного Потока. Завтра же мы отправимся в Империю.

— Боже мой, — Рутвен прикрыл глаза рукой, — я уже и отчаялся при жизни увидеть вновь серые башни Беаны. Скажи, ты что-нибудь слышал о моей матери? Она жива?

Оубер отвел глаза.

— Графиня мертва уже шесть лет как. Мне жаль.

Гордон не отвел руки от лица, только слегка вздрогнул.

— Да, помню, она болела. — Он сжал губы. — Ладно. Я буду рад еще хоть раз взглянуть на столицу. Или на Кон-Тегу.

— Уверен, и то и другое ты будешь видеть еще неоднократно. — Товель вытер руки салфеткой. — Идем. Я заказал нам номера. Ты наверняка смертельно устал.

— Не то слово.

Гордон добрался до снятой для него комнаты, со стоном стащил куртку и повалился на постель. Его уже не интересовало, что за служанка стаскивала с него сапоги и штаны, и он совсем не обратил внимания на то, насколько приятно прикосновение много раз стиранных полотняных простыней к телу. Он слишком устал, а тот, кто уставал по-настоящему, знает, что в подобной ситуации не так уж важно, что у тебя под ребрами, мягкая кровать, солома или твердая земля. Главное — поспать.

Столица встретила Гордона не так радушно, как ему того хотелось, не солнцем, рассыпавшимся горстями своего сияния по всему небосводу, не блеском белоснежных и серых камней пристани и припортовых строений, не пронзительной зеленью садов, а дождем. Ветер нанес с моря пасмурную погоду, она была нередка здесь, вблизи устья самой широкой реки Империи, неподалеку от морского побережья. Впрочем, даже дождь не обескуражил Рутвена. Он, одетый просто и удобно, только прихватил из сундука плащ плотного сукна и распрощался с Товелем. Оубер попытался предложить графу охрану, но Рутвен убедил его, что находится в безопасности, поскольку о его пребывании здесь никому неизвестно, и в такую погоду вряд ли на улицах окажется множество людей, способных его опознать. Молодой священник нехотя согласился и еще раз напомнил, что будет ждать Гордона в центральном храме города.

Рутвен не прихватил с собой ничего, кроме меча и кошелька с золотом. Он соскочил со сходней на влажный камень пристани и заспешил с открытого места, которое дождь прометал особенно охотно. Пристань была почти пуста по сравнению с тем, что творилось там в ясные дни, под дождем толклось лишь несколько носильщиков и разносчиков, оживленно торгующихся с матросами, которым до окончания разгрузки не разрешено было сходить с корабля. Нужда не знает удержу, и коробейники готовы были бы на мачты лезть, если так увеличивалось количество продаваемого товара. Капитаны не возражали против подобной практики, поскольку все настоящие матросы отличаются удивительной способностью хорошо делать свою работу в любом состоянии опьянения, а что касается лакомств, которые продавали разносчики, то тут уж и вовсе нет причин быть недовольным.

А вот в проулках и улочках, отходящих от порта, как стержни ограды из камня, даже в дождь кипела жизнь. Гордона то и дело хватали за руки, предлагая все что угодно — пирожки, спиртное, наркотики, драгоценности, одежду, рабов и обученных животных. Под навесами трактиров и постоялых дворов те посетители, которые не хотели сидеть внутри, пристраивались на вытащенных скамьях или прямо на мостовых, пили, ели, смеялись, кое-где, завлекая новых посетителей и развлекая тех, что уже есть, пели и играли, представляли комические сцены бродячие комедианты, которых за это кормил хозяин заведения, выступали жонглеры и акробаты. Нужда не знает удержу в выдумке.

Гордон шел неторопливо, чтоб успеть увидеть побольше, потом зашел в один из трактиров и выпил там пива. Пиво было средненькое, но не в этом состояла главная прелесть. Рутвен с удовольствием наблюдал за маленькой, гибкой, стройной, как тростинка, танцовщицей, а когда она закончила, кинул ей золотую монету. Его не беспокоило, заметит ли это кто-нибудь из тех, кому достаток лучше не показывать. Гордон за пять лет на арене успел понять, что такое драка, и нисколько не боялся схватиться с охотниками за чужим добром.

Потом на углу он угостился пирожком с копченостями, потом лазой — лакомством из свернутых трубочкой плоских ломтиков картофеля со вставленным в середину стерженьком свинины в пряном соусе. К лазе полагалось красное вино, и за ним пришлось пройти еще квартал до старой таверны, отделанной потемневшим деревом, где продавалось вино — стаканами или в маленьких бурдючках. Подумав, Рутвен ограничился стаканом. Ему становилось все веселей, совсем не хотелось заниматься делами, а потому Гордон продолжал, как мог, оттягивать возвращение под крыло Товеля. Разум говорил ему, что не следует очень долго торчать на улицах Беаны, где велика вероятность того, чтоего узнают, а сейчас, вдали от своего графства и личного войска, он беззащитен, но веления рассудка слишком часто оказываются беспомощны перед простыми человеческими желаниями.

Он заглянул на рынок, но миновал его довольно скоро, потому что отвык от такого многолюдства и шума, даже дождь здесь был не помеха ни торговцам, ни покупателям, вышел на одну из ближайших тихих улочек и тут почувствовал, что за ним идут. Привычка выживать заставила его тут же выхватить меч, хотя он еще даже не понял, откуда на него собираются нападать.

Они налетели толпой с двух сторон, видимо, привычные сразу сминать жертву своим напором, мигом обшаривать ее с ног до головы, а если пытается сопротивляться, прирезать и уходить в переулки. Гордон успел вывернуться из смыкающегося круга и даже рубанул мечом кого-то из бандитов. Он прижался спиной к стене и приготовился защищаться. Положение его было незавидное, но выбора не оставалось. К тому же не опытному ж гладиатору бояться какой-то мелкой шушеры.

А мгновением позже из-за угла появился и суматошно ринулся в схватку еще один человек, на ходу выхватывающий меч. Рутвен с досадой подумал, что нежданного избавителя, похоже, сейчас придется выручать, но скоро понял, что неуклюжесть новоприбывшего была деланной. Конечно, может статься, что ему просто очень везет, но такое везение, как правило, боги не дают просто так. У Гордона не было возможности наблюдать за помощником, но кое-что он разглядел краем глаза. Неизвестный не стал пробиваться к Рутвену, чтоб встать с ним спина к спине, что сделал бы любой профессиональный военный, предпочел вертеться в самой гуще нападающих, но почему-то до сих пор был жив.И — вот нравы больших городов — поодаль уже собралась толпа, заинтересованная необычным зрелищем. Зрители вели себя тихо, разве что изредка показывали пальцами, иРутвен с досадой вспомнил свое гладиаторское прошлое. Как на арене, честное слово.

Бандиты кончились довольно быстро, и Гордон с удивлением обнаружил, что их было семь человек — больше, чем он мог с уверенностью прикончить сам, да и не новички в драке. Наверняка кто-нибудь, а может, и не один, успели бы пырнуть его.

— Ты в порядке? — спросил непрошеный помощник, вытирая меч чьим-то плащом. — Хотя, кажется, я зря прибежал. Ты не промах.

— Спасибо. Но не думаю, что справился бы один. Не понимаю только, почему их так много, — проворчал Гордон.

— Сперва их было пятеро. Потом еще набежали из подворотни. — Он протянул Рутвену руку. — Ты ранен.

Оглядев себя, граф с изумлением увидел кровь на куртке. Он и не заметил, когда его умудрились ранить.

— Да уж…

— Идем ко мне. Я посмотрю, что у тебя там.

— Это просто царапина.

— Если ее не обработать, может превратиться в нарыв. Тебе это надо?

— Нет, — рассмеялся Рутвен. — Иду… Кстати, как тебя зовут?

— Хельд.

— Гордон. Прекрасно бьешься.

— Ты тоже неплохо.

— Не странно для бывшего гладиатора, верно?

— В самом деле. Ну, идем, я живу недалеко. Ты же не хочешь, думаю, объясняться со стражей.

Они подхватились и заспешили прочь от места бойни. Толпа тоже торопливо рассосалась. Все знали, что стража, найдя груду трупов тех бандитов, которых уже не первый год ловят, не станет особенно стараться разобраться, в чем дело и кто их уложил. А вот если найдет очевидца, то из одних только соображений законности затаскает свидетелем.

Хельд уверенно завернул в переулок, который оказался сквозным (в этих местах Беаны Гордон еще ни разу не бывал), и перешел на следующую улицу. В руке у него, подобранная после боя с земли, куда он ее кинул, для быстроты, не разбираясь, болталась корзинка с какими-то покупками, прикрытыми тряпкой. Судя по всему, он шел с рынка и действительно оказался возле места драки случайно. По тому, как Хельд двигался, Рутвен понял, что он и в самом деле владеет мечом недурно, своим телом и того лучше, но кто может быть этот человек, ему не приходило в голову. По технике он мог узнать выпускника любой военной школы или академии Империи, и сейчас поручился бы, что если этотмужчина и учился там чему-нибудь, то недолго, и, уж конечно, не полный курс. Движения его чем-то напоминали повадки опытного и очень хорошего акробата, но в то же время и зверолова. Наконец, махнув рукой, граф пришел к выводу, что не сможет разгадать род занятий человека, оказавшего ему помощь.

— Слушай, кто тебя учил владеть мечом? — спросил он как бы раздумчиво.

Хельд обернулся, сверкнул зубами. Они как раз заворачивали во двор, против обыкновения довольно чистенький, метеный, с тростниковыми циновками у каждой из шести выходящих в него дверей.

— Жизнь… Ну вот, пришли. Заходи.

Дверь была крепкая, дубовая, с оковкой. За ней оказалась лестница на второй этаж, темная, но довольно широкая, и ни одна ступенька не скрипнула под ногой. Сразу было видно, что дом содержат в порядке.

На верху лестницы, прямо на полу, сидел крепкий, мускулистый мужчина, мрачный и неразговорчивый — он ни словом не ответил на приветствие сперва Хельда, а затем и Гордона, только кивнул. Он орудовал топориком и ножовкой, прилаживал новую деревянную панель взамен старой, треснувшей. Стало понятно, кто обеспечивает порядок в доме. Хельд задержался возле него.

— Гердер, где Аир?

Не выпуская ножовку из рук и не прекращая прилаживать деревяшку, неразговорчивый плотник мотнул головой в сторону коридора.

— На кухне, — понял Хельд. — Идем, — это уже Гордону.

Рутвен последовал за ним и через десяток шагов оказался на большой кухне, где вкусно пахло мясной похлебкой и приправами. У печи стояла молодая красивая девушка, одетая так, как привыкли одеваться имперские крестьянки, и сосредоточенно варила варенье. Несмотря на скромную одежду, она сразу понравилась бывшему гладиатору, и он подумал, что хозяйка дома интересна, куда интересней, чем большинство благородных дам, разодетых в шелка, бархаты и золото. Она обернулась на звук шагов и улыбнулась — сперва Хельду, а затем и Гордону. Граф вежливо поклонился.

— Принес? — Девушка отложила большую деревянную ложку, вытерла руки передником и потянулась к корзине.

— Принес. Только сдается мне, чтоб удовлетворить твои аппетиты, нужна как минимум подвода.

Она пожала плечами.

— При чем тут мои аппетиты? Фроуну тоже надо будет что-то есть зимой. Думаешь, ему не захочется варенья?

— Ему много чего захочется. Но прежде он как-то обходился.

— Тебе что, жалко?