Чтение 17–й страницы книги ~Гибельный мир~

Она молча и очень внимательно слушала, не задавая вопросов, и пришлось продолжать, на ходу подбирая слова.

— Хорошим правителем может считаться лишь тот, кто достаточно силен, чтобы властвовать над собой. Он не может позволять другому диктовать себе, как поступать. Конечно, нужно обсудить и подумать, какое из нескольких решений принять, но если уж принял — больше никаких колебаний. Причем не потому, что посоветовал умный человек, а потому, что ты уже сделал его идею своей. А если принял решение, строго следи за тем, чтоб оно выполнялось.

— И это при том, что следует признавать свои ошибки?

— Конечно. Правитель должен быть умен, но и силен. Если подчиненные не будут чувствовать силу, они не станут и подчиняться.

— Все это противоречиво, — вздохнула она.

— Никто не может дать точного рецепта, как стать хорошим правителем, — честно ответил Гордон. — Это нужно чувствовать. Любое искусство потому и искусство. Как стать, к примеру, хорошей ткачихой? Должно быть, до самого конца это знает только хорошая ткачиха.

— В языке слишком мало слов, — засмеявшись, согласилась девушка. — Но я понимаю, о чем вы.

— Впрочем, ваше величество, вы сумеете это понять, я уверен.

— Я чувствую, что наделаю ошибок.

— Нет тех, кто совсем не делает ошибок. Это невозможно. Но ум поможет вам свести их количество к минимуму.

— Ум? — Она лукаво посмотрела снизу вверх. — Некоторые мужчины считают, что у женщин нет ума.

— Существует уйма глупых мужчин, льщу себя надеждой, что я не таков. Кроме того, помня свою мать, я не могу так считать. Она была очень умной женщиной. Отца я совсем не помню, он умер, когда мне было четыре года. Так что воспитала меня мать, и воспитала, я считаю, правильно. Так что…

— Понимаю… Господи, все чаще и чаще я думаю, ну зачем мне все это нужно? Жила бы себе спокойно с мужем в Юбеле…

Гордон покосился на собеседницу.

— Мне почему-то кажется, что рано или поздно вам понравится, — сказал он, и оба рассмеялись.

— Все упирается в то, что по рождению я крестьянка.

— Ничто в это не упирается.

Он сказал эти слова твердо, даже резко. Они оба снова остановились, на этот раз у самой двери во внутренние помещения, откуда — Рутвен знал — можно попасть и в сокровищницу. Аир стояла, придерживая у груди легкую, воздушную шелковую накидку, которую набросила на плечи, выходя из кабинета, и ветер слегка шевелил ее, а еще тревожилкрасиво уложенные на ее голове темно-русые локоны. Над прической императрицы каждое утро колдовал опытный парикмахер, который знал, что каждой прическе — свое время. Слегка подвитые, и без того вьющиеся от природы волосы были уложены будто бы в беспорядке, это оживляло лицо императрицы и делало его тоньше и нежнее. Живя при дворе, Рутвен привык замечать те подробности женского облика, на которые мужчины обычно не обращают внимания. Он залюбовался ею, но потом заметил ее вопрошающий взгляд и понял, что она ждет продолжения.

— Не важно, каково ваше происхождение, — пояснил он. — Важна репутация, а репутация правителя — одна из четырех опор трона.

— А остальные три?

— Политика, экономика и военное дело. И ни одной опорой нельзя пренебрегать. Конечно, трон может стоять и на трех ножках. — Он хмыкнул. — Но, во-первых, так менее устойчиво, а во-вторых, может случиться какая-нибудь неожиданность, и тогда останутся только две опоры. Этого мало.

— И моя репутация…

— Ваша репутация безупречна, ваше величество. Народ вас любит.

Она пожала плечами.

— Потому что я одна из них. И за отмену двух налогов… Идемте, граф. Сколько вам нужно денег на первых порах?

— Тысячи три — пять.

— Возьмете их сейчас же. И… Думаю, вы лучше меня понимаете, что нужно делать. — Она обернулась и ожгла его задорной улыбкой. — Только не злоупотребляйте моим доверием. Боюсь, что твердость и даже жестокость в отношении людей легкомысленных и вероломных — тоже достоинство правителя.

Гордон улыбнулся и поклонился в ответ в знак того, что намек понял.

По правде говоря, он нисколько не покривил душой, говоря, что народ любит новую правительницу. Конечно, знатные дворяне вроде Маймера Руйвесского, который, кстати, не появился на присяге и теперь собирался бунтовать, морщили носы, упоминая о происхождении императрицы или рассказывая, что в своих личных комнатах при рабынях и муже она предпочитает носить одежду крестьянок, что отличившихся подчиненных или приятных ей гостей она кормит вареньями собственного изготовления. Аир пришла в ужас, узнав, сколько стоят балы в императорском дворце, и потому объявила, что пока балов не будет, она потребовала, чтоб ей сшили лишь столько нарядов, сколько необходимо, и пока ограничились этим.

Знать презрительно пожимала плечами в ответ на такую «скупость», простолюдины же были скорее склонны относиться к этому одобрительно. Да и странно ли? Мало того, что на юной императрице в их глазах лежало благословение Бога, она еще оказалась так близка им, как никогда не могли бы стать все эти графы и бароны, и уж тем более принцессы. Рутвен понимал, что рано или поздно чернь захочет и в Аир видеть нечто недосягаемое — и по поведению, и по образу жизни, — что им захочется, потолкавшись несколько часов на морозе, увидеть ее хоть издали в таком ослепительном наряде, чтоб это возместило им ожидание, что они буду ждать роскошных зрелищ — ристалищ и представлений, щедрых угощений и цирков. Но можно было надеяться, что к тому времени, когда ремесленникам и крестьянам надоест за чаркой с увлечением обсуждать скромность жизни нынешнего двора, Аир уже привыкнет тратить деньги. И тогда у простолюдинов появится возможность обсудить другие вопросы.

В сокровищнице было пустовато — еще не подвезли новые налоги, зато рассчитались почти со всеми заимодавцами. Императрица отослала слугу за носильщиками и, открыв один из сундуков, поворошила лежащее там золото.

— Надеюсь, вам хватит.

— Насколько я знаю емкость сундуков такого размера, тут как раз пять тысяч.

— Да, я помню, — рассеянно подтвердила она. — Я надеюсь на вас.

Пришли трое носильщиков — дюжих парней, обязательно немых от рождения, таких сюда набирали. Непонятно, зачем нужно было придерживаться этой традиции, поскольку магия давно сделала невозможным проникновение в сокровищницу, даже если знать, где она располагается, но традиция сохранялась. По нынешним временам открыть дверь в помещение, где хранилась казна, могла только Аир и ее казначей, служивший еще Вему и вполне достойный доверия.

Аир кивнула, когда носильщики взяли сундук на палки, а Гордон приказал нести к нему после того, как запечатал своей печатью.

— Вы отправляетесь сейчас? — спросила она у него.

Рутвен качнул головой.

— Несколько позже. Я же не могу ехать один. А у моих помощников здесь есть дела. Так что я отправлюсь завтра, не раньше.

— Ну и отлично. Мне прислали нескольких молодых людей в качестве телохранителей, я хотела бы, чтоб вы их посмотрели.

— С удовольствием, ваше величество.

— Разумеется, вечером, после того, как пообедаете с нами и отдохнете. Обед, мне сказали, будет готов через час.

— Я приду, ваше величество.

Гордон поклонился и отправился в свою комнату — переодеваться. «С нами» означало, что обед будет не приватный, и за столом усядутся не только муж Аир и его четверо друзей, но и большинство советников императрицы, ее министров и помощников. Юная правительница быстро входила в роль и использовала обеды, как правило, для того, чтоб послушать и побеседовать. Сама она почти не ела, так, ковырялась ложечкой в блюде, которое ей подставляли, пила фруктовый напиток, настоянный на ароматных травах, иломала на мелкие кусочки печенье в вазочке. В результате обед превращался, по сути, в еще один совет, и только опытные придворные, прекрасно знающие цену подобным обедам за столом у правителя, где нужно было все время следить за словами, оставаться начеку и быть готовым отвечать на любые вопросы, связанные со своими служебными обязанностями, умели при этом еще и как-то насыщаться. Разумеется, не теряли своего и рейнджеры, которые больше слушали, чем говорили.

Вечером, отдохнув, Гордон спустился во внутренний двор, один из тех, что не были заняты садами и парками. Этот дворик, который на время дождей и редких снегопадов превращался в крытый, служил для тренировок. Желающие могли поупражняться здесь с мечом или другим каким-то оружием, пообщаться с инструктором, словом, размяться. Здесь же в обязательном порядке занимались гвардейцы внутреннего круга охраны и телохранители.

Сам Гордон нередко бывал здесь, а однажды бился на этом круге в поединке с сыном графа Конгрит на потеху почти всей отдыхающей смене гвардии, не зная, что сам император следит за ним с галереи. Рутвен незаметно хмыкнул. Он был очень молод тогда, лишь на два года старше своего противника, но уже в том возрасте значительно лучше его владел мечом и беспардонно пользовался этим для того, чтоб бесить противника. Он тогда даже не ранил его, но поиздевался всласть. Годом позже юный Конгрит погиб. Довольно глупо.

Гордон поправил свой меч на поясе и оглядел молодых парней, собравшихся у скамей с краю двора. Кое-кого из них он знал и уже теперь мог сказать многое о боевых навыках некоторых, но предпочел не торопиться. Он снял перевязь с ножнами, скинул камзол, в котором был на обеде у императрицы, сбросил все это на одну из скамей и перекинулся парой любезных, ничего не значащих фраз с молодыми людьми. Ждали появления правительницы, которая выразила желание посмотреть на испытание.

Наконец появилась и Аир. С ней рядом шли две служанки и кое-кто из советников, да и по краям дворика набилось немало посторонних, желающих насладиться необычным и занимательным зрелищем. Рутвен, увидев ее, поклонился, вынул из ножен свой меч и кивнул первому претенденту на роль императорского телохранителя.

Граф бился довольно легко, с подчеркнутой непринужденность. Он был ловок как юноша, но и силен. Силой, большей, чем обычно, отличались почти все мужчины благородных семейств, одаренные судьбой долгим сроком жизни. Кроме того, Рутвен был просто талантлив во всем, что имело отношение к военным искусствам, он любил эту игру — кто кого, кто будет внимательней и быстрей — эту радость молодых мускулов, стремительного движения, когда схватка не угрожала жизни. Сейчас же было именно так. Он и раньше любил дуэли — по юности, по дурости. Теперь предпочитал такие вот то ли тренировки, то ли дружеские схватки.

Хельд, вышедший из внутренних помещений вслед за Аир, несколько припоздав, остановился поодаль. Несколько минут он довольно равнодушно наблюдал за поединками, а потом перевел взгляд на жену, которая стояла к нему в профиль и его не видела.

Аир, замирая от восхищения, следила за ловкими, уверенными движениями Рутвена, не отрывая глаз. Губы ее чуть приоткрылись, лицо зарумянилось, и Хельд подумал, что давно уже не видел ее такой восторженной. На этот раз восторг ее был обращен не к нему, и через мгновение что-то очень неприятное пронзило его разум и сердце. Он не знал,как называется это чувство, никогда прежде с ним не сталкивался, но ему почему-то вдруг остро захотелось спрыгнуть с галереи вниз и набить Гордону морду. А потом… Апотом утащить Аир в спальню, и там сделать то, что со дня свадьбы он так и не сделал, заботясь о жене, а больше о себе самом, потому что не хотел пока столкнуться с необходимостью возиться с детьми. «Глупец, — подумал он о себе с досадой. — В этом-то все и дело. И чего ты тянул? Сам виноват…»

Он не стал перемахивать через перила галереи, взял себя в руки, несколько раз глубоко вздохнул, после чего неторопливо принялся спускаться во двор. Подошел к Рутвену, как раз прервавшему схватку с очередным противником, и вежливо спросил:

— Вы не откажетесь сразиться со мной, граф?

Рутвен посмотрел на него несколько удивленно — в первое мгновение, и вполне понимающе — во второе. Оглянулся туда, где стояла императрица, чем взбесил Хельда еще больше (он, конечно, не показал, насколько его обуяла ярость, продолжал вежливо улыбаться), и согласно развел руками.

Хельд сорвал свой камзол, оставшись в домотканой рубашке, которую упорно предпочитал шелковым, навязываемым ему слугой, снял ножны и перевязь, но пояс оставил, привычный к его успокаивающей тяжести. И приготовился защищаться. Он не умел нападать с ходу, был к этому непривычен.

Граф атаковал стремительно и хитро, надеясь покончить с противником в первые же секунды, но тело опытного рейнджера реагировало само. Хельд увернулся и парировал своим мечом меч, устремившийся за ним вдогонку с некоторым опозданием. Опоздание было понятно, поскольку Гордон не слишком хорошо представлял себе, на что способны рейнджеры. Говоря по правде, он и не вспомнил, что перед ним рейнджер, и, уверенный, что противник не слишком опытен, бился спокойно. Но он был слишком опытен, чтоб расслабиться потому, что схватка предвидится простая, и не позволял себе высокомерия. Еще несколько мгновений, и оба сцепились всерьез.

Рутвен был опытней, он больше знал и умел, и никакое обманное движение или редкий прием не могли сбить его с толку. Хельд же был ловчей, с лучшей реакцией и тоже опытен. Он не без оснований считал, что с человеком не трудней сражаться, чем с ядовитым кузнечиком или щупальцами кауна. Два раза Рутвен выбивал у рейнджера из рук меч и два раза кидался вперед, чтоб касанием к груди или шеи прекратить схватку, но Хельд не давал себя коснуться. Он изворачивался, уклонялся, и через несколько мгновениймеч неизвестно каким образом снова оказывался в его руках.

Какое-то время Аир наблюдала за поединком, потом торопливо спустилась во двор и подошла к дерущимся мужчинам.

— Ну хватит, — оборвала она. — Довольно, слышите?

Рутвен опустил оружие первым, Хельд — следом. Они поглядели друг на друга бесстрастно, без какой-либо выраженной враждебности. После чего рейнджер с некоторой демонстративностью подошел к супруге и обнял ее за талию.

— Идем, Аир, — властно сказал он.

Она отстранилась.

— Попозже, — ответила она. — У меня кое-какие дела. Извини… Вы сообщите мне свое решение, граф, хорошо?

Рутвен в ответ поклонился. Императрица подобрала подол юбки, поспешно поднялась по лестнице и скрылась во внутренних помещениях. Хельд последовал было за ней, но остановился у выхода с галереи. Там, прислонившись боком к притолоке, стоял Тагель и как-то необычно серьезно улыбался.

— Ну, что смотришь? — буркнул бывший глава отряда, смущаясь непонятно почему.

— Ну, вот…

— Что «вот»?

— Начинается. Ты уже ревнуешь. А чего ревновать…

Хельд дернул плечом.

— Иди ты! Болтун… — и ушел сам.

С женой он так и не поговорил.

Гордону нравилась императрица, причем не только как привлекательная девушка, но и как правительница. И потому он погрузился в проблемы Империи с головой. Он знал, что без военных столкновений не обойдется, и был готов к этому. Особенно уверенно он почувствовал себя, когда вернулся из Мейвилла с тремя большими отрядами наемников. Как он шутил в присутствии своих помощников, «высококачественных наемников». Они и в самом деле были высококачественными, держались все время особняком, плотной группой, в большинстве своем прекрасно владели оружием, в каждой группе был свой маг, свой лекарь, свой кузнец. Плату они требовали немалую, но отрабатывали свои деньги должным образом. В Империю их привлек краткосрочный контракт, обеспечивающий щедрую плату и обильные премиальные, притом не угрожающий чрезмерными опасностями магического плана. Ну а бои — это так. Это обычное дело.

Рутвен знал, что граф Маймер собирает войска, и был приблизительно осведомлен о составе его сторонников. Он счел, что неразумно будет ожидать его выступления, коль скоро войска уже готовы, и оплата у них — подневная. Кроме того, любой, кто знает, сколько мяса съедает в день хотя бы тысяча ратников, понял бы желание Гордона поскорее с этим покончить. И он испросил у императрицы разрешения выступить незамедлительно.

Она выслушала его, задумчиво накручивая на палец завитой локон. Аир всегда была немногословна, теперь же особенно развернулось и расцвело умение слушать, данное ей природой и очень полезное для правителя.

— Мне следует отправиться с вами? — спросила она.

— Нет необходимости, ваше величество. Это же не война, а просто локальный незначительный конфликт. Думаю, уже через пару недель сумею сообщить вам, что бунт подавлен.

— Я буду ждать… Я хочу, чтоб вы заставили бунтовщиков принести мне присягу.

— То есть вы не хотите их смерти? — медленно проговорил Гордон.

— Совершенно верно. — Аир обернулась от карты, над которой склонилась. — И я хочу, чтоб вы взяли с собой моего супруга.

Рутвен поклонился.

— Как вам будет угодно.

— Только не надо думать, что я вам не доверяю, граф. — Она подошла совсем близко, обдавая его ароматом здорового юного тела и розовой воды. — Только, думаю, мой муж должен хоть немного представлять себе, что такое настоящая война. Я же сама ее и вовсе не представляю. Разве что по списку того, что необходимо войску. — Она рассмеялась. — Никогда не думала, что за две недели можно съесть столько провизии.

— В войске здоровые мужчины, ваше величество, — улыбнулся в ответ граф. — А марши и стычки очень способствуют аппетиту.

— Граф, скажите, кто был военным лордом Империи при Веме Хистиме?

— Я, ваше величество, — помолчав, ответил Рутвен. — А кто после меня, не знаю.

— Ясно. — Она отвернулась. — Я буду ждать от вас известий, Гордон. Надеюсь, вы не ошиблись насчет сроков, поскольку больше, чем на две недели войны, средств нет. Придется откуда-то срочно добывать деньги, а я бы этого не хотела.

— Я понял, ваше величество. — Гордон еще раз поклонился. — Я постараюсь.

Он был почти уверен, что дело не окажется сложным, хоть и предпринял все необходимые меры предосторожности. Войско выступило спешно, предоставляя обозам возможность догонять его. Рутвен собирался накрыть графа Нарита и его сторонников как можно ближе к Эвде, которая протекала еще в границах Руйвеса, но, подойдя к Ровбину, узнал, что Маймер не стал дожидаться нападения на своих землях. Разведчики донесли, что его теперь придется ловить вдоль Восточного Тракта и что граф норовит на рысях добраться до столицы, надеясь, что она окажется беззащитной, захватить ее и обороняться уже там. Гордон поторопил свои отряды.

Наемников не надо было подстегивать, они и сами знали, как иной раз важна скорость. А вот регулярные войска, собранные с границ, быстротой не отличались, поскольку по большей части состояли из пехотных отделений. Поразмыслив, Рутвен пришел к выводу, что в сложившейся ситуации разделение сил может оказаться выигрышной мерой, хоть и опасался этого шага по вполне понятным причинам.

Впрочем, наемники на то и наемники, что их не жалко — заплатил и гони в бой. Потому, отдав соответствующие распоряжения, Гордон вместе с тремя наемными отрядами отделился и прибавил ходу, надеясь нагнать графа Руйвесского раньше, чем от пехоты его отделит больше, чем пара дней пути. Задумка была в том, чтоб охватить противника клещами с двух сторон, причем лучше всего неожиданно, и дожать.

Хельд, сопровождавший Рутвена в этой поездке, выразил сомнение, что подобный план многообещающ, и предложил, раз графство оставлено без присмотра, занять его. Гордон возразил на это, что, во-первых, они не за графство дерутся, а за Империю, и захват графства проблемы не решит, а во-вторых, что Маймер тоже рассчитывает на большее, нежели прежние его владения, и может позволить себе ими рискнуть. Рейнджер на это только пожал плечами и спорить не стал.

Арьергард армии Маймера они нагнали уже на следующий день, навязали стычку, перебили сколько-то пехоты, пограбили обоз и, не дав медлительно разворачивающимся отрядам атаковать, унеслись прочь. Теперь они по крайней мере точно знали, где находится противник. Граф Руйвесский был вынужден задержаться, чтоб привести в порядок изрядно разоренные обозы, а за это время пехота, шедшая по приказу Рутвена со всей возможной скоростью, подоспела на помощь.

Не сказать, чтоб место для боя было выбрано удачно, но Гордону повезло в том смысле, что здесь сражаться можно было только на двух довольно узких участках местности, остальные же были топкими или слишком лесистыми. Не дожидаясь, пока отряды Маймера развернутся, он приказал наемникам атаковать и завязать бой. Пехота уже подошла, но очень устала после долгого марша, необходимость хотя бы короткого отдыха была очевидна. Впрочем, солдатам было не привыкать, они споро нарубили сухого валежника, разожгли костры и стали готовить еду, лениво поглядывая в ту сторону, где уже развернулось маленькое сражение. Кое-кто даже прилег отдохнуть и тут же захрапел. Никого пока не трогало, что в паре сотен шагов идет бой. Многим из тех, кто спешил набить брюхо горячей кашей с солониной, не суждено было дожить до вечера, но если солдатбудет постоянно думать об этом, то как же ему жить? Они умели задумываться о смерти только в моменты исповеди или уже умирая.

Наконец офицеры скомандовали подъем, солдаты завозились, принялись подтягивать на себе доспехи, в которых и маршировали, и спали, затоптали огонь и построились в боевые порядки. Конница Маймера сумела найти обходной путь мимо буреломов по реденькому леску на холме, но разведчики заметили и сумели передать. Теперь против того места, куда должен был прийтись удар, выстроили боевой порядок. Офицеры кричали, ругались и не стыдились отвесить неловкому солдату плюху, но к нужному моменту успели, и вылетевшая из-за леса конница напоролась на пики. Передний край увяз, а остальные, налетая друг на друга и едва способные справиться с конями, смешались. Небольшой отряд конных свои же оттеснили к маленькой болотистой речушке, от которой стоило бы держаться подальше, там кони стали вязнуть по колена, биться и сбрасывать всадников, многим вдогонку еще прикладывая копытом. Этих, полуоглушенных и практически не имеющих возможности сопротивляться, дорезали легко экипированные пехотинцы из задних рядов.

— Не понимаю, что вы, знать, видите благородного вот в таком барахтанье? — спросил Хельд Гордона, показывая рукой на кашу из тростников, грязи, доспешных людей, лошадей и оружия.

Рутвен пожал плечами.

— Я тоже не понимаю. Хотя, сказать по правде, это и не слишком благородный бой.

— А какой благородный? Вот тот? — На этот раз рука невозмутимого рейнджера указала на ревущий, рычащий и гремящий ком из пехоты и той части конницы, которой повезло больше.

— Тоже не очень. Но уже лучше.

— Чушь! Ничего в войне благородного нет.

— Для тех, кто тащится в полном доспехе несколько недель, ест что попало, а потом гниет от ран, конечно. Но для того, кто планирует…

— Ага, и выпивает в походном шатре. Я понял.

Оба замолчали и дальше наблюдали за ходом битвы, не отпуская никаких комментариев.

Пехота задавила конницу и поспешила на помощь наемным войскам, которые с умением, свидетельствующим о богатом опыте, возвели, отступив, невысокие баррикады из нескольких обозных телег, опрокинутых набок, и колючих веток, и успешно отражали все попытки до них добраться. Подоспевшая подмога помогла наемникам убрать засеку, а дальше бой закипел уже как попало, даже между деревьев, даже по колено в грязной, набухающей кровью воде, потому что, когда речь идет о собственной жизни, не станешь излишне часто поглядывать под ноги.

Впрочем, граф Маймер быстро понял, что силы его на исходе, что, промедлив, можно окончательно проиграть схватку за власть и жизнь. С ним было какое-то количество тяжелых конников, но благородные бароны и их вассалы категорически отказались вступать в бой здесь, где негде даже развернуться, где нельзя нестись на врага развернутой линией. Здесь, где реальна была опасность завязнуть в болоте, в которое превратилась перепаханная подкованными сапогами речушка, похожий на жестяного майского жука, перевернутого на спину, латник будет значить меньше, чем деревенский парнишка с кинжалом, прекрасно проникающим в сочленения доспеха. Поразмыслив, граф Руйвесский решил, что повиновения от вассалов в сложившейся ситуации и в самом деле не добиться. Он скомандовал отход.

— Граф бежит! — крикнул адъютант Рутвена и показал рукой. Тот пожал плечами.

— Мы сейчас не можем его преследовать.

— Почему? — осведомился ощетинившийся Хельд.

— Потому что войска наши устали, погоня возможна только конная, а если мы вслед за графом выедем малыми силами… Что ж, его тяжелой коннице только этого и надо. На удобном широком поле они нас атакуют. Разумеется, мы будем преследовать графа Нарита, но не сразу… Объявите отдых! Рунхальд, скажи лекарю, чтоб занялся ранеными.

Рейнджер (хотя, наверное, более точно было бы назвать его «бывшим рейнджером») пожал плечами. Он слез с коня, отцепил от седла свою сумку и пошел помогать лекарю, поскольку не надо было родиться мудрецом, чтоб понять — после боя лишних рук не бывает.

Лагерь разбили в паре сотен шагов от места сражения, поскольку там имелся достаточно сухой и ровный лужок, чтоб разбить шатер для графа Рутвена и супруга императрицы, а второй — для лекаря и раненых, и расположить вокруг войско. Хельд исчез в палатке лекаря и пропадал там до самой темноты, перевязывая, промывая, отрезая и зашивая, и добрался до своего спального места смертельно уставшим. Он едва сполоснулся под струей воды из кувшина, сменил рубашку, повалился на расстеленный поверх медвежьей шкуры плащ и понял, что совсем не хочет спать.

На соседнем, по-походному простом ложе сидел, скрестив ноги, Гордон и вертел в руках кружку. Через край, несмотря на стремительность движений, не переплескивалось ни капли, но Хельд догадался, что она почти полна. Только подумав о том, что может быть в кружке Гордона, он вдруг почувствовал палящую жажду и полез в седельную сумку за бурдюком. Выдернул обвязанную куском тряпки затычку и припал к «источнику». Пряное, ароматное вино почти сразу ударило в голову, должно быть, причиной тому была усталость.

— У меня есть еще одна кружка, — сказал Рутвен и бросил на плащ рядом с Хельдом почти такую же кружку, что и у него в руках. И сам достал из своей сумки бурдюк — он тоже взял с собой вино.

Некоторое время уничтожение запасов спиртного происходило в полной тишине. Но когда винные пары уже в достаточной степени заволокли сознание Хельда, на язык полезло все то, что он прежде предпочитал держать при себе. Он развернулся к Рутвену и еще вполне ясно потребовал:

— Я тебе хотел вот что сказать — держись подальше от моей жены, понял?

Гордон успокаивающе поднял руку, но бывшего рейнджера понесло.

— Что, думаешь, я ничего не понимаю? Я все вижу, и напоминаю — она моя жена!

— Она твоя жена, но к тому же еще и женщина, — невозмутимо ответил Рутвен.

Хельд мгновенно встрепенулся и даже чуть пригнулся, словно уже собирался драться.

— И что?

— А то, что она выберет сама.

— Она уже выбрала.

— Разве она? Да ладно, кому повезет, тот и будет с ней, и это честно хотя бы по отношению к самой Аир.

— Я не отдам ее.

— Тогда — состязание?

Их взгляды скрестились. Некоторое время Хельд, не отрываясь, смотрел на Гордона, а Гордон — на Хельда. Потом оба почти одинаково пожали плечами.

— Что же, — медленно проговорил Хельд, — пусть так.

Дальше оба пили молча.

Граф Маймер, как Рутвен и предполагал, бежал в свои владения, дабы там собрать еще одну армию, взамен частично уничтоженной. Гордон не слишком спешил, поскольку благодаря какими-то неведомыми его соратникам способами всегда узнавал, где приблизительно находится владетель Руйвесса. Молодой Рутвен не стал вступать в пределы владений графа, чтоб не спугнуть его, а спешно обогнул их, вторгся в пределы графства через малый Тракт Нарит, и у городка Зенеб, небольшого ленного городка Маймера, настиг его. Армия мятежников была разгромлена, хоть это и стоило императорским войскам больших потерь, но сам граф Руйвесский ускользнул опять, и в плен попалось только множество его вассалов, а также приближенные графа. Гордон счел необходимым припугнуть их и обошелся со своевольными дворянами сурово, даже назидательно. Понятно, что и императрица не будет приводить их к индивидуальной присяге, пока не попал в плен их сюзерен, а до того им предстояло мучиться неизвестностью.

Граф попытался проскользнуть мимо отрядов Рутвена к побережью, и ему это удалось — Гордон сумел изловить графа Маймера только уже в Трапеноре, большом приморском городе, откуда корабли отправлялись почти во все стороны света. Главу рода Нарит сопровождали жена и младшие дети, он вез с собой всю свою казну, и по этому можно было понять, что он собирается нанять где-нибудь войско и вернуться. Целью Рутвена было не допустить этого, и он блестяще справился с задачей. Маймер был взят в плен наверняка и так, чтоб он ничего не успел себе сделать, также были захвачены его домочадцы и весьма вежливо препровождены в Беану. Граф Нарит и граф Рутвен не сказали по пути в столицу ни одного слова друг другу — Маймер почитал Гордона предателем, то же самое думал о Маймере и Гордон.

Пожалуй, это был первый раз, когда Аир вполне успокоила поддерживающих ее людей, подтвердив, что может вести себя, как настоящая правительница. Она приняла графа довольно ласково, но почти сразу проницательный Нарит сумел понять, что ласковость эта не от глупости, а от сдержанности, и юной императрице удалось передать скрытую в ласковости обхождения угрозу. Аир обсудила с графом дела его графства, потом Империи, и предложила ему на следующий же день принести ей присягу.

Этот вопрос был обсужден уже не в любезных, а в несколько напряженных тонах, когда голоса дрожат от старания сдержать рвущееся раздражение и неприязнь. Маймер с некоторым удивлением обнаружил, что хоть его собеседница явно не искушена в интригах, но прекрасно понимает подтекст любой его фразы и не хуже его самого умеет отвечать уклончиво. Разговор растянулся на несколько часов, на протяжении которых оба ловко и упорно лавировали в дебрях опасных слов и намеков, а слуги молча и почти незаметно меняли одно блюдо с закусками на другое и приносили горячий чай.

В результате Аир добилась-таки своего и без обмана отпустила озадаченного таким поворотом графа в его владения наводить порядок после небольшой войны. Рутвен честно расплатился с наемниками трофейным золотом, выдал импремии, после чего посадил на корабли и приказал доставить вояк обратно в Мейвилл, поскольку, как известно, нет ничего хуже, чем бесхозные наемники на чужой земле. Впрочем, в данном случае желания сторон совпадали, и Гордон озаботился отправкой наемных отрядов только для того, чтоб ненароком не ввести кого-нибудь из них в искушение.

Для решения остальных проблем подобного толка молодому графу Рутвену не понадобились наемники. Впрочем, ни один столь же властный и влиятельный граф, как Маймер, не выступал больше против новой императрицы, а кое-кто из них даже прислали ко двору своих дочерей, надеясь для них на место придворных дам. Аир с удовольствием приняла девушек, назначила должное содержание, даже поборола свою нелюбовь к тратам и стала иногда устраивать балы, но в остальном ее придворные дамы скучали. Разве что сопровождали ее на официальных церемониях, потому что обслуживали императрицу когда служанки, а когда и она сама.

Кстати, надо сказать, что, поскольку правитель всегда на виду и многие подданные неизбежно начинают ему подражать, среди знатных дам вошел в моду сдержанный стиль одежды и украшений, а также собственноручное изготовление варений, подаваемых к столу в знак особого расположения к гостю. Стало признаком хорошего тона наряжаться в одеяния самых простых линий (впрочем, щеголи и щеголихи и здесь находили способ продемонстрировать свой достаток, реальный и мнимый, и иные «строгие» платья стоили подороже, чем самые вычурные), и своими глазами приглядывать за хозяйством, пусть даже разок в месяц.

Жизнь потихоньку входила в колею, и очень скоро большинство должно было привыкнуть к девушке, стоящей у кормила власти. Единственное, что беспокоило всех — и примиренных, и непримиримых. Этим единственным был разве что предполагаемый жизненный срок, который суждено было прожить юной императрице.

Глава 13

Утро Аир начиналось спозаранку, так, как она привыкла начинать его в деревне. Осень уже почти миновала, близился Видуа Солор, осенний праздник, после которого осеньпревращается в зиму, и потому вставала она еще в темноте. Служанка вносила в опочивальню государыни подсвечник с тремя свечами и помогала ей облачиться в домашнее платье. На завтрак подавались лепешки, копченое мясо или рыба, чашечка каши и горячий напиток — все зависело от настроения девушки. Только вино она никогда не пила утром. Потом переходила в кабинет и там принимала чиновников, секретарей и советников.

Аир продолжала считать, что едва разбирается в любых вопросах экономики и политики, потому требовала от подчиненных возможно четкого, но и краткого обзора проблем— чтоб легче было запомнить и не плутать в дебрях подробностей. Лео Тайрвин отошел от дел, демонстративно лишив новую императрицу своей поддержки, уехал в пожалованное братом небольшое поместье уязвленный Эрно Рутвен, за ним последовали некоторые из крупных чиновников Вема. Но большинство все-таки осталось.

И не пожалело. Потому что императрица оказалась не капризной глупой девчонкой, не легкомысленной жеманницей, наслаждающейся властью, не из тех, кто воспринимает титул как возможность делать, что взбредет в голову. Она не приказывала казнить и бросать в тюрьму по прихоти, и любой свой шаг тщательно обдумывала, прежде чем отдать приказ. Опытным служакам она нравилась своей серьезностью, тем, насколько хорошо умела слышать, и тем, конечно, что относилась уважительно ко всем, с кем говорила.

Недостатка в чиновниках не получилось. Как только обиженные отбыли к себе в имения, на их место немедленно встали другие, кого-то с согласия Аир отсеяли Гордон Рутвен, Рено де Навага и Герберт Бергеар, который служил верой-правдой еще Одению, а новой императрице сразу понравился. Он был умен, но что самое главное, искренне предан Империи. Ему было безразлично, кто стоит у кормила, лишь бы не мешал ему делать свое дело так, как он считал нужным и правильным. Надо отметить, что у Бергеара был дар из множества возможностей находить самую выигрышную и многообещающую, различать в сплетении вероятностей подстерегающую опасность или верную удачу, а опыт приучил его лавировать между событиями с минимумом потерь.

Род Бергеар был незнатен — каких-нибудь пять поколений, разве это серьезно, — но зато довольно обеспеченный, несмотря на скромный размер владений. Все потомки Логана Бергеара, отличившегося на императорской службе настолько, что его удостоили титула, унаследовали от предка и его практичность, которая помогла им даже при скромных доходах сводить концы с концами, бывать при дворе и хорошо выдавать замуж своих девушек, снабжая их, конечно, соответствующим приданым. Та же хозяйственность, утвердившая молодой род на фундаменте приобретенного благосостояния, помогала Герберту давать Одению, Вему, а затем и Аир стоящие советы.

Аир имела дар, о котором прежде никогда не догадывалась — дар чувствовать людей. Она инстинктивно (а может, и благодаря приобретенному опыту, но такому, который не ощущается сознанием) чувствовала, когда ей лгут, когда собеседник кривит душой. Такой человек становился ей неприятен, и она отдаляла его от себя. Да и трезвого рассудка ей вполне хватало на то, чтобы понять, насколько предполагаемая мера разумна.

Впрочем, как подумывала она иногда, этот дар, должно быть, жил при ней и прежде. Не так просто согласилась она на предложение Хельда в первый же момент, что-то почувствовала в нем, что-то родственное. И ведь не ошиблась же…

Он вернулся с подавления бунта задумчивым и вместе с тем необычно деятельным. Его намеки насчет того, что, может, стоило бы сделать их брак реальным, во всех смыслах, она поняла, но поддалась какому-то неожиданному и сильному страху и отказалась. Муж не стал настаивать на своих правах, но как-то помрачнел. С того дня Аир стала замечать особенную внимательность с его стороны, она каждое утро находила на столе в кабинете свежий букетик цветов и разные приятные для глаза мелочи. Он особенно часто стал обнимать ее и целовать, конечно, когда рядом не было знати и слуг, потому что Аир стеснялась. Ей было приятно внимание мужа, и она не задумывалась, чем оно вызвано.

Вместе с тем она довольно охотно принимала ухаживания Гордона Рутвена. Он имел по части ухаживания изрядный опыт, а там, где нужно было к месту сказать слово либо же к месту промолчать, ему не было равных. Он с самых юных лет оставлял за собой шлейф разбитых сердец, никогда, впрочем, ни с одной женщиной не связывая себя всерьез, избегая обещаний жениться. Он был умен, красив и, что самое главное, обаятелен. И не так-то легко было не обращать на это внимания. На том балу, который Аир устроила-таки по случаю какого-то праздника, она танцевала с Гордоном танец за танцем, потому что Рутвен был прекрасный танцор, а разговор, протекавший во время танцев и в перерывах между ними, оказался интересным, легким и вместе с тем отнюдь не деловым. От деловых разговоров юная императрица успела подустать и с удовольствием поболтала нио чем. Гордон сумел показать ей этот бал с приятной для нее стороны.

Но ближе к концу Аир оглянулась, заметила мрачное лицо Хельда и сообразила, что мужу вряд ли приятно ее внимание, отдаваемое другому мужчине. Остальное же сделал инстинкт, свойственный любой женщине, тот, который подсказывает, когда мужчина ею интересуется. Конечно, порой тот же инстинкт запаздывал подсказать женщине, какие трудности ожидают ее на избранном пути. Аир поняла, что эти двое завели соперничество из-за нее, но не стала решительно отказываться от одного и успокаивать другого. Она задумалась. Результаты этих раздумий остались при ней, поскольку даже на мгновение лицо ее не выразило ничего особенного.

Сказать по правде, флирт не привлекал ее, она, как большинство крестьянских девушек, предпочитала основательность и надежность. Легкомысленные игры скорее отвращали ее, но на этот раз она, сама не понимая почему, пустилась в чуждые ей воды без какого-либо опыта или хотя бы увлеченности. Она промолчала и сделала вид, что не поняла взгляда Хельда. Он же тем более не разбирался во флирте. Большую часть времени он проводил в обществе мужчин, женщины на его пути встречались редко, но и с теми разговор был мужской — когда, куда, сколько. Ему никогда не приходилось завоевывать ни одну, потому что если с ним не шла одна, ее можно было заменить другой, а с любовью он прежде не сталкивался. Но столкнулся — и растерялся. Все казалось таким надежным, но если события оборачиваются неожиданно, то что делать?

Ему пришла в голову мысль, что если Аир выйдет замуж за Рутвена, это привлечет на ее сторону тех дворян, кто еще артачится, и рано или поздно она это поймет. А тогда что сможет удержать ее от такого мудрого вроде бы шага? Хельд продолжал ухаживать за Аир, он упрямо напоминал ей о себе, а другим — о своем праве на эту женщину, но стал мрачнее, все чаще в его сердце заползало сомнение и отравляло жизнь. Он привык к тому, что муж, раз и навсегда связав свою жизнь с жизнью женщины, остается ее господином. В сложившейся ситуации получилось не так. Аир была свободна от его власти, и за ней до сих пор оставалось право выбора.

Императрица продолжала вести тот образ жизни, который более всего устраивал ее помощников и был в то же время наиболее удобен для нее самой.