Чтение 5–й страницы книги ~Гибельный мир~

Секретарь только недовольно поджал губы, а за его спиной Утбой — воин до самой последней частички тела и души — незаметно и одобрительно сощурил глаза.

Правитель жестом отпустил секретаря, потом, подумав, и телохранителя, и вышел из кабинета. Одна роскошная зала сменялась другой, но он не рассматривал их, а о чем-то думал. Это «что-то» было очень приятное, глаза Вема улыбались, и даже губы растягивались немного. Он подошел к лестнице — широкой, отделанной ценными породами дерева и начищенной до блеска золоченой бронзой, — погладил перила и зашагал вниз.

Император спустился в сад и пошел по дорожке, присыпанной тонким белым песком, вьющейся меж кустов, покрытых самыми разнообразными по форме и оттенкам цветами. Многие из них были гордостью его сада, и он с удовольствием разглядывал их, как мог подолгу созерцать изящные предметы обстановки, произведения искусства или красивых слуг. Эта часть парка была труднодоступна для знати, поскольку относилась к гарему правителя, туда пускали немногих и лишь под личным контролем доверенных людей императора, конечно. Сам Вем использовал это место для отдыха в одиночестве, или в обществе какой-либо из своих наложниц, если хотел. Поэтому ландшафт здесь был продуман особенно тщательно, а потом еще и изменен в соответствии с пожеланиями Вема. Все в этом уголке было миниатюрно — небольшие озерца, связанные протоками, чтоб по ним можно было плавать на лодке, игрушечные беседки и павильоны, вписанные в местность так, что их почти не было заметно издалека, изящные купы деревьев и легкие мостики. Здесь было приятно гулять и легко отдыхать. Садовники и архитекторы знали свое дело, и место получилось поистине завораживающее.

В одном из уголков, император прекрасно знал, в каком именно, на небольшой скамеечке сидела молодая, богато и изысканно одетая женщина, немного пухленькая, белокурая, красивая какой-то особенно уютной, домашней красотой. Глядя на нее, невозможно было даже представить себе ее в гневе или дурном настроении, а только вот такую, ласковую, улыбающуюся, милую. Она смотрела на подходящего к ней императора снизу вверх с радостным изумлением, а у ног ее копошился пятилетний карапуз — он на правителя не обратил ровно никакого внимания.

Вем присел рядом с женщиной, приобнял ее за талию, и их поцелуй затянулся на целую минуту, никак не меньше.

— Здравствуй, милая, — пробормотал он.

— Я не ожидала тебя сегодня…

— Я смог освободиться. Но на ночь не останусь. Дела.

Огорчение на лице женщины его растрогало. Он слегка покраснел и неуклюже погладил ее по голове. Он относился к разряду мужчин, которые не умеют и очень стесняются показывать свои чувства, но любой знаток человеческой души легко понял бы, что ее он любит, и очень.

— Ирлина, деточка, я бы с удовольствием остался.

— Я понимаю. — Она приникла к нему.

Вем гладил ее волосы. Это было для него подлинным наслаждением — волосы такие нежные, такие мягкие…

— У тебя какие-то проблемы? — простодушно спросила Ирлина.

— Как всегда. — Император вздохнул. — Все это из-за того, что у меня нет наследника.

Женщина незаметно покраснела.

— Да. — Она тоже вздохнула. — Но бывает так, что мужчина может иметь детей только с одной какой-то женщиной. Вся беда в том, что одну-единственную так сложно найти…

— Я не виню тебя нисколько, Ирлина, — успокоил Вем. — И если и от тебя я не смог завести ребенка, значит, не смогу ни от одной. Да и о чем речь, что тут можно сделать? Вина моя, если это вообще можно считать виной. Я очень хотел бы сына, и именно от тебя. — Он приобнял ее снова и поцеловал в затылок. — Не надо думать об этом.

— А что тебе предлагали?

— Мне предлагали кого-нибудь усыновить. Я отказался.

— А почему? Разве это не выход?

— Нет, — отрезал Вем. — Во-первых, усыновление ничего не даст. По закону император может усыновить ребенка, но не может передать ему власть. Тот, кто не пожелает признать выбранного мною наследника моим сыном, не признает все равно. Кроме того, мне предложат, конечно, усыновить представителя какого-нибудь знатного семейства —так принято в среде дворян, — и это выдвинет на первое место его род. Династия Хистим превратится в династию другого рода. Я бы и в самом деле усыновил, пожалуй, какого-нибудь мальчика без роду-племени, который мог бы при помощи своих способностей, своей личной силы удержать власть, но… Нет. За меня уже все решили, и если я усыновлю не того, кого нужно, это ничего не решит. К тому же это не по закону. Высшие семейства и так слишком вознеслись, слишком много у них власти, слишком они привыкли попирать закон. Отсюда остается лишь один шаг до гибели государства.

— Понятно.

— Не забивай себе этим голову, девочка. Это все политика. Дело грязное. Я найду выход, но не опираясь на знать, нет. Мне это не нравится. Такая опора не может быть надежной, они слишком уж скалят зубы друг на друга. Семейства превратят Империю в поле битв за свои личные интересы. Нет, мой последователь должен быть силен не силой стоящего за ним рода, нет. Время еще есть, я все обдумаю. Но в любом случае я позабочусь о тебе, девочка. Что бы ни случилось, ты будешь обеспечена. — Вем еще раз поцеловал ее и встал. — Мне пора идти. Прости, милая. Надеюсь, завтра утром я смогу уделить тебе внимание.

Он скрылся за поворотом, еще несколько мгновений шаги его по песку можно было слышать, но потом смолкли и они. Ирлина слушала, наклонив голову, и, лишь удостоверившись, что он ушел, встала и позвала няньку. Та прибежала и была оставлена с ребенком — не принадлежащим к Династии Хистим, но окруженным таким вниманием и уходом, какимможет и не быть окружен принц.

Ирлина, ступая мягко и изящно (искусству ходить, как и умению одеваться ее обучали уже не первый год, и она помнила, что расслабляться нельзя), заспешила ко дворцу. По складу вкуса она была мещанкой, предпочитала все яркое и аляповатое, а походке, жестам и мимике никогда не уделяла внимания. Потому, попав во дворец, приучилась подчиняться указаниям приставленных женщин с великолепным вкусом, знающим, что должна уметь наложница императора и как следует себя вести, чтоб понравиться правителю. Они одевали, украшали ее, наносили тонкий слой макияжа, недавно вошедшего в моду, и вообще следили почти за каждым ее движением. Ирлина смирилась с таким положением вещей, в конце концов, она прекрасно понимала, что по своим повадкам и образованию никак не годится в наложницы самого императора.

По натуре она была жизнерадостна и ласкова со всеми, кто не причинял ей вред, да и на вред обладала довольно короткой памятью. Попав в негу, она сумела быстро забыть голодные годы и беспросветный труд, унижения и насилие, которым ее подвергали предыдущие хозяева. Она наслаждалась настоящим моментом и, хотя частенько задумывалась о будущем, предпочитала верить в лучшее.

Она прошла в свой будуар, выгнала служанок, еще немного посидела у зеркала, прислушиваясь к тишине, потом оглядела каждый вход — не подслушивает ли кто, — после чего достала из сундука шкатулку. Это было настоящее произведение искусства, вещица, с потрясающим умением и вкусом выточенная из оникса, скомпонованного с горным хрусталем, и окованная тонким серебряным узором. Ирлина осторожно открыла ее — внутри было много украшений — и тех, которым бы место в отдельных, выстланных бархатом футлярах, и предметов попроще, вроде простеньких тонких золотых браслетов на запястье, — засунула пальцы вглубь и вынула бабочку, выполненную из золотой проволоки. В украшение были вставлены три небольших рубина редкого, багряно-бурого сорта, они искрились полированными гранями и иногда вспыхивали затаенным внутренним огнем. Несколько мгновений женщина рассматривала бабочку, а потом внезапно подбросила ее в воздух.

Золотое насекомое взлетело, перевернулось в воздухе на уровне глаз Ирлины, а потом зависло, развернуло крылышки и заискрилось. Как всегда, в глазах женщины зарябило, она непроизвольно зажмурилась, а когда открыла глаза, на нее уже смотрел мрачный Вален Рутао Седьмой.

— Ну? — спросил он вместо приветствия. — Как император?

Ирлина торопливо кивнула.

— Он здоров. С ним все в порядке.

— О чем он говорил?

— Его уговаривают кого-нибудь усыновить. Кого-нибудь из знати, насколько я поняла.

— Так, — медленно протянул маг. — Кто уговаривает?

— Я не знаю…

— Так. А что он?

— Он не хочет. Он не хочет давать знати больше власти, насколько я поняла. Он боится, что они будут ссориться.

— Хорошо. — Маг повеселел. — Правильно делает, что не хочет. Кому он собирается отдать предпочтение?

— Не знаю. Он не говорил.

— Ты могла бы выспросить.

— Он считает, что мне не стоит это все знать.

— Хм… Ладно. Значит, говоришь, он чувствует себя хорошо? В следующий раз, когда он будет спать у тебя, достанешь серебряную булавку, которую я тебе дал, и уколешь его.

— Но…

— Что такое? — Вален нахмурился.

Ирлина испуганно смотрела на него.

— Вы хотите, чтоб император умер?

— Он так и так умрет. Мне нужно, чтоб он умер тогда, когда будет удобно мне. Но эта булавка его не умертвит, не бойся. Еще не время.

— И мне придется колоть его другой булавкой? Тоже мне?

— А кому еще?

Женщина содрогнулась.

— Я не хочу.

Вален сузил глаза и некоторое время разглядывал ее, как мог бы рассматривать наколотую на иглу бабочку. Ирлина то краснела, то бледнела.

— Так, — сказал маг. — Начинается. Ты забыла, что я тебе говорил? Ты забыла, что когда он умрет, а это может случиться очень скоро, причем само по себе, без чьей-то помощи, ты останешься без гроша? Или ты думаешь, за тобой сохранятся все привилегии?

— Он любит меня.

— Он любит тебя, пока он жив. И защищает тебя, только пока жив. Пусть тебя не обманывает его вид, он уже в возрасте. Причем в таком, в каком умирают даже представителиДинастии.

Опустив голову, она слушала собеседника.

— Он обещал меня обеспечить, — проговорила она тихо.

Вален расхохотался.

— Разумеется. Но не забывай, что когда он умрет, защиты у тебя не будет. И если кто-нибудь не позаботится о тебе, ты можешь пострадать. И пострадаешь скорее всего, малышка. Подумай еще вот о чем — твоих детей могут убрать на всякий случай, чтоб потом не пытались претендовать на трон. — Женщина испуганно ахнула, и он продолжал: — Мало ли что кому может показаться. И ты, и они слишком близки к трону, чтоб это не стало рискованно. А я обещаю тебе защиту. И, — он поколебался, — что ты скажешь насчет титула? Ну, например, для старшего? Это и тебя, и их защитит.

Ирлина встрепенулась и посмотрела на мага с надеждой. А он, пожав плечами, констатировал:

— Это будет только в том случае, если ты будешь делать то, что я скажу, и так, как скажу. Ты меня поняла?

— Да, — прошептала она.

— И не полагайся уж слишком на любовь правителя. Она может иссякнуть очень быстро, и тогда… Ты должна понимать это. Я обещал тебе защиту, но, как понимаешь, только на определенных условиях. Ясно?

— Да.

— Делай, как я сказал.

Зрение женщины снова заволокло дымкой, и облик Рутао исчез для нее. Ирлина положила голову на руки и заплакала.

Впрочем, плакала она недолго, скоро другие заботы привлекли ее внимание — даже имея несколько десятков служанок, она, мать пятерых детей, была весьма занятой женщиной, ведь каждое чадо требовало ее внимания, в особенности младшие. Ирлина пообещала самой себе подумать над услышанным попозже, хотя в самой глубине своего сознания знала, что все равно ничего не придумает и сделает так, как ей велел маг.

Да и сам Вален Рутао в этом нисколько не сомневался. Он знал, что любимая наложница императора не слишком умна, ни смелостью, ни склонностью к рискованной игре не отличается. Она понимает, конечно, что ее благосостояние зиждется лишь на милостях правителя и его желании видеть ее рядом с собой. А когда господина не станет, она превратится обратно в бесправную и беззащитную женщину, какой была до того, как попала к Вему, до того, как он купил ее, освободил и пригрел. А значит, надо думать о будущем, поскольку существующее положение может измениться в любой момент. И Ирлина скорее всего предпочтет твердую уверенность призрачной возможности. К тому же она так привыкла повиноваться…

Маг встал из-за стола, за которым сидел, когда она позвала его, снял перстень, связанный неведомыми непосвященным способами с золотой бабочкой, и покосился на своего ученика. Это был не Эрденхарт Хабель, учившийся у него время от времени, и не другой столь же непостоянный или случайный человек, а молодой маг, который сопутствовал Валену уже многие годы, стал когда-то одним из его первых учеников и постепенно превратился в наперсника, секретаря и помощника. Звали его Маддис, был он родом с юга, из Илоса, большого торгового города, второго, родового, имени не носил, что всецело свидетельствовало о его не просто плебейском, а крайне низком происхождении. Третье, семейное, имя — Огереда — у него имелось, и он носил его с гордостью, которая для стороннего человека, пожалуй, осталась бы непонятной, ведь о высоком происхождении это имя не говорило. Из его звучания становилось ясно только то, что Маддис был сыном некоего Огера, причем скорее всего бродяги, чужестранца, а то и вовсе бывшего раба.

Для Валена происхождение ученика было вопросом третьестепенной важности, если вообще имело хоть какое-то значение. Рутао нравилось, что юноша очень талантлив, чтоон силен, как маг, что он предан, и только это чего-то стоило в глазах главы Магической Академии. Как он говорил, титул — вещь хорошая, но не более того. Титулом, мол, не восполнить природную глупость и лень. Недоброжелатели Валена шептались за его спиной, что говорит он так потому, что сам происходит из незнатной семьи.

Да, отец Валена был торговцем, причем мелким, тем, кого презрительно называют лавочниками, а мать и вовсе из крестьянского рода, хоть и довольно зажиточного. Предыдущий глава Магической Академии, Этеак Рутао Второй спас Валена от участи стать торговцем, забрал к себе, выучил, усыновил, дал новое имя и вскорости поставил правитьАкадемией вместо себя. Он теперь доживал свои дни в поместье недалеко от берега, близ того городка, из которого быстрее всего можно было добраться до Академии. Этеак был, пожалуй, единственным человеком, которого Вален любил по-настоящему.

Маддис смотрел на Рутао смешливо. Он всегда так смотрел, и учитель давно привык не читать в этом насмешку, поскольку ее там и в самом деле не было.

— Что же такого сказала ваша подопечная, раз это привело вас в раздражение? — спросил ученик.

Вален улыбнулся одними губами.

— Ты следил за моим лицом, я так понимаю?

— Вы учили меня быть внимательным, — парировал Маддис.

— Да, верно… Кстати, откуда ты знаешь, с кем я говорил?

— Догадался. Если честно, то я знаю, что вы держите на крючке наложницу императора.

Улыбка Рутао стала опасной.

— Ты рискуешь, тебе не кажется? Во все времена тем, кто слишком глубоко влезал в тайны Империи, отрезали головы.

— Нет, учитель, не кажется. — Лицо Маддиса ни на гран не изменило извечного выражения полного спокойствия. — Мне почему-то казалось, что вы хотите мне об этом рассказать. Вы позволяли себе кое-какие намеки, а я их понимал, поскольку уже знал, в чем дело.

— Ты слишком умен.

— Мне казалось, вы хотите видеть рядом с собой умного человека.

Вален расхохотался, на этот раз искренне.

— За словом в карман не лезешь… Что ж, ты совершенно прав, поскольку мне нужна твоя помощь, я собирался ввести тебя в курс дела. Но раз ты частично посвящен… Кстати, что ты еще об этом знаешь?

Маддис потер лоб ладонью.

— Честно говоря, немного. Так что, думаю, есть смысл пойти с самого начала.

Маг оперся рукой о стол и посмотрел в окно. Как раз под ним был разбит небольшой цветник, а дальше тянулись академические аллеи. Любые важные дела Рутао обсуждал только в своей вотчине, в Академии, надежно защищенной от прослушивания и шпионов.

— Суть проблемы с том, что, как ты знаешь, у императора нет и скорее всего не будет детей. Судьба трона теперь зависит уже не от Династии, а от… От многих факторов.

— Вы хотите поучаствовать в решении проблемы? — полюбопытствовал ученик.

Вален скользнул по нему взглядом.

— Я в ней уже участвую. Простак Лео… Я имею в виду советника… Он пребывает в глубокой уверенности, что заручился моей поддержкой. Что ж, мне это на руку. Значит, я всегда буду в курсе того, что собирается предпринимать совет домов. Это-то мне и надо. Но я не собираюсь служить подпоркой в руках Лео Тайрвина. Я собираюсь вести собственную игру. И я считаю, что на трон следует возвести магию.

— То есть вас?

— Разумеется. — Он помолчал и продолжил: — Совет знати, конечно, захочет выбрать кого-то из своих, собираясь не основывать новый род, а взять готовый.

— И кого, вы полагаете, предложат?

Вален пожал плечами.

— Сложно сказать. Претендентов много, и именно потому у меня есть немалые шансы. Если бы был жив Гордон Рутвен, возможно, назвали бы его. Он был слишком влиятелен, слишком силен, да. Из него получился бы неплохой император, только слишком воинственный. Хорошо, что его больше нет. Из Домов же в настоящий момент наиболее реальные претенденты Нарит, Экзор, Асбит, — он снова пожал плечами. — Бибрак. Возможно, всплывет еще чья-то кандидатура. Выбор будет затруднен. И вот тогда выступлю я. Я не собираюсь ссориться с таким количеством родов, нет, наоборот. Я предложу себя в качестве временного правителя, регента, пока будет решаться вопрос о наследовании. Если мне удастся в достаточной мере перессорить между собой Дома, то мой план удастся. Они будут решать и решать, а я тем временем укреплюсь.

— Нетрудно взять власть, — покрутил головой Маддис. — Трудно ее удержать.

— У меня хватит сил.

— В глазах всего мира вы станете узурпатором.

— Вот уж необязательно. Смотря как себя поставить. Угодить народу нетрудно — снизить поборы и ввести побольше зрелищ. Возможно, пришла пора возродить древний обычай каждомесячных гладиаторских игр. Вернее, ввести индустрию подобных развлечений в широкую государственную колею.

— А проблема знати? Знати это все не понравится.

Вален опасно улыбнулся, но эта угроза — ученик легко понял — была направлена в адрес не Маддиса, а тех из благородных, кто попытается помешать магу.

— То, что я предприму, ослабит самые сильные рода, а остальные… Им понравится, что их значение повысилось. Сам понимаешь, рассорить сильных — единственный способ угодить слабым. Да и вообще, у меня много что запланировано. Но это потом. Сперва нужно взять власть.

Молодой маг, вовсе не возражающий против того, чтоб его считали учеником, хотя давно уже стал самостоятельным мастером, только с сомнением пожал плечами, но ничего не добавил. Больше слушать и меньше говорить — этому принципу научила его жизнь. «Лучше больше знать, чем больше рассказать», — говорил он себе и терпеливо запоминал все услышанное, что имело хоть какой-то вес, все равно, были ли это новые магические формулы, интересные идеи или просто любопытная информация.

Глава 5

Аир привыкала. Сперва было очень тяжело, руки постоянно были липкими, да и все тело тоже — дома хоть посуду приходилось мыть, полоть огород, а после этого споласкиваться, а здесь вода часто оказывалась на вес золота. Девушка никак не могла забыть того случая, когда они вшестером лежали совсем близко от воды, а подойти не было возможности, и мучились от жажды. На счастье хлынувший дождь оказался достаточно силен, он разогнал большую часть опасных существ, и тогда же мужчины смогли расстелить на земле большой кусок ткани, которая служила им в качестве навеса и прекрасно держала воду. Они уложили ее с пониманием, на пологий склон и с желобком посередине, а под желоб вкопали котелок. За время дождя он дважды наполнялся до краев, и драгоценная влага была перелита во фляги. Подойти к текущей воде они так и не решились, нозато благополучно добрались до сравнительно безопасного участка реки. Там Аир даже смогла выкупаться. Хотя ей было нервно, потому что как-то случилось издали увидеть нападение тех самых летающих рыб, о которых говорил Хельд, на оленя. Тот даже не успел нагнуться к воде, как оттуда, вспенив поверхность реки наподобие кипятка, ринулись сотни маленьких, блестящих от чешуи тел, они облепили несчастное животное, олень забился, упал. Он еще шевелился, это была агония, а очертания его тела таяли, и когда насытившиеся, раздувшиеся вдвое рыбки поползли обратно в воду, от крупного животного остался только костяк.

Видела она и другие картины, тоже неприятные, но, к счастью, только издали. Вот когда им пригодилось послушание лошадей, обученных ложиться по первому слову или жесту. Таких коней дрессировали для солдат и наемников, и Империя закупала умных, пригодных для обучения скакунов для тех отрядов, которых готовили к разведке. Здесь требовалась особая порода коней, которую вывели и вырастили на юге. Опыт южан здесь был необъятен, они растили и готовили лошадей даже для походов через пустыни. Кони умели многое, они были почти лишены чувства страха, приучены к огню, резким звукам, звериным запахам, скудной пище и даже недостатку воды. В случае если водопой был недоступен, они находили траву посочней, а при внезапном нападении не выходили из повиновения, не боялись ни посвиста стрел, ни мечей. Четыре коня обошлись компании вцелое состояние, Аир даже боялась представить, сколько за них заплатили Тагель и Фроун, но оно того стоило.

Они проехали гористую местность — там приходилось быть очень осторожными, перемещаться тихо и предпочтительно искать такие места, чтоб идти не через каньоны, но ине по вершине, где их могли углядеть голодные летающие, бегающие и ползающие существа. Девушка уже почти перестала бояться и поверила, что можно выжить и в таких местах. Часто бывало, что, заснув с вечера, она не просыпалась, когда ночью дозорный, или даже кто-нибудь из четверых спящих, вставший, чтоб помочь, приканчивал загулявшую на их лагерь тварь, а Аир узнавала об этом только утром, пробудившись.

По правде говоря, она очень быстро привыкла и не так уж страдала от походных неудобств. Что это за работа — готовить один раз в день, да утром кипятить воду для травяного напитка, которым все они запивали лепешки и мясо, съедаемое перед выходом в путь. Лепешки Аир тоже пекла с вечера, нагрев на костре камни и прилепляя к ним тесто. На дневном привале обычно тоже обходились перекусом, что-нибудь достать из сумки и пожевать, запивая водой, занимало совсем мало времени. Зато вечером Аир старалась как следует. Она варила, пекла, даже иногда жарила на крышке котелка добытую дичь, затевала какие-то совершенно необычные и не опробованные прежде похлебки из свежего мяса, круп, муки, грибов, а иногда даже подходящих ягод. И на пути к вечерней стоянке не уставала оглядываться. Все шло в дело — и лебеда, которую можно было покрошить в суп, и лопух, и крапиву. Выкапывала, останавливаясь у зарослей, корни иван-чая, а в маленькой дубравке, встреченной у самого края гористой области, пошарила в поисках желудей и вслух пожалела, что еще не конец лета.

— Ты в самом деле жалеешь, что сейчас не осень? — лениво спросил Хельд. За время этого похода он уже наговорил больше, чем за все прежние путешествия, вместе взятые— очень часто приходилось что-то объяснять жене или советовать, — но с удивлением обнаружил, что разговаривать с ней по поводу и без повода ему приятно. Даже необходимость говорить больше, чем он привык, его не раздражала.

— Понимаешь, была бы осень, я бы желудей набрала, — объяснилась Аир.

— Зачем?

— Из них каша хорошая получается. Сытная. Я бы намолола в камнях и сделала. Ты сам сказал — провизию надо беречь.

— Да. Но ты и так экономна, причем куда более, чем я ожидал. У нас должно с избытком хватить на всю дорогу. Ты молодец.

Девушка только краснела в ответ — от удовольствия.

Да и то сказать — мужчины были довольны тем, как их кормят. Они с удовольствием рассаживались вокруг костра, когда Аир звала ближайшего снимать с огня котелок, в очередь черпали ложками и ели любую снедь, попадавшуюся в каше и похлебке — хоть траву, хоть корни, хоть ягоды. Сытно отдувались после еды, а иногда принимались поминать, как кто, что и когда готовил. Слушая эти рассказы, Аир только покатывалась со смеху.

Прошли еще отрезок пути по степи — здесь произошла схватка с двумя крупными существами, похожими на поросших чешуей гигантских пантер с хвостами рептилий, в результате Фроун был сильно ранен в бок и слегка, лишь скользнуло, в шею. Потом поднялись на небольшую возвышенность, как бы длинный гребень холма, и она увидела перед собой болото. Где-то далеко, не сказать точно, сколько миль пути, виднелась буро-зеленая, туманная ниточка леса, а дальше — все те же горы, тающие в облачно-чистой прозрачной белизне, в которую переходила густая синева неба. Хельд велел спуститься к болоту и встать лагерем.

— Пойдем завтра, — объяснил он. — Много что надо сделать. Аир, наготовь еды на… Да, на три дня, так, чтобы только разогревать. Или даже не разогревать. Тагель, Гердер — идите на охоту. Без дичи чтоб не возвращались.

— Не вернемся, — пообещал улыбающийся Тагель.

— Типун тебе на язык, — проворчал Фроун.

Ему было плохо — тяжело продолжать путь, даже и верхом, если на левом боку кожа и мясо рассечены до кости. Он слез с лошади и тут же повалился. Аир, подобравшись ближе, помогла ему перебраться на подстеленный плащ и размотала повязку. Она мало смыслила в ранах, не более чем любой житель ее родной деревни, где надо понемногу уметь все на свете, но уже знала, что муж ее отлично разбирается в травах, наварах, магических снадобьях, ловко и почти безболезненно зашивает раны, умело перевязывает, словом, играет в команде не только роль главы, но и роль лекаря. А кому же ухаживать за раненым, как не ей, Аир, которая в драке с нечистью все равно не значит ничего, и, кроме готовки, ничем не обременена? Она слушала все, что Хельд говорил о травах, и уже знала, что при каждой ране самое опасное — воспаление. Она запомнила, какой флакончик в подаренной им шкатулке чем наполнен (на каждой баночке, каждом сверточке было написано простейшей скорописью — что да от чего, но она не умела читать, и приходилось запоминать наизусть), и уже успела покопаться в сумке Хельда, где он вез готовые к употреблению целебные травы.

Он наклонился над Фроуном, аккуратно прикасаясь, посмотрел рану.

— Хорошо. Все хорошо. Аир, приготовь настой для промывания. Вот эти травы.

— Да, сейчас… Тут разные…

— Да. Разные. Зверобой, герань, тысячелистник, дескурайния… кое-что еще. Делай!

— Да, сейчас.

Аир заварила травы, подержала котелок в холодной проточной воде и тщательно промыла рану. Потом сделала примочку. Подержала. Потом из зарослей неподалеку бесшумновыскользнул Гердер, за ним — Тагель, оба несли какую-то дичь, издалека не разглядишь, и девушка поспешила перетянуть рану Фроуна полосой свежего льна, потому что ееждала работа. Потрошить, обдирать, потом разделывать и готовить… То есть нет, обдирать сел Гердер, а потрошить — Тагель. Аир подсела к нему, отобрала из наваленной груды окровавленных внутренностей потроха и понесла их отмывать и чистить. Это будет на обед. А остальное она приготовит в путь. Жаль, нельзя устроить маленькую коптильню. Или завялить мясо. Времени не хватит.

— Когда-то, — причмокивая, рассказывал ей Тагель, — я закладывал полоски мяса под седло. И они так замечательно завяливались!..

Девушка сморщила носик и посмотрела на Тагеля с сомнением. Он улыбался.

— Ты шутишь, да? — уверенно заключила она.

Тагель, улыбаясь, покачал головой, но ничего не ответил.

— Он не шутит, — проговорил от костра Хельд — он смешивал на плоско расстеленной кожаной сумке какие-то сухие травы и корешки. А может, и грибы. — Он серьезно. Степняки такое мясо делают и едят. А Тагель родом из степей.

— И ты так ел? — недоверчиво спросила она.

— Ел. — Хельд фыркнул. — С голодухи и шишки будешь глодать. Но мы пока не голодаем. Так что не надо нам тагелевских деликатесов. Приготовь что-нибудь более привычное.

И Аир принялась готовить. В конце концов, опыт у нее был, если в лесу ее отец или брат валил оленя или медведя, мясо надо было как можно скорее завялить или закоптить,словом, приготовить для длительного хранения. Большие куски мяса вялятся и коптятся долго, это понятно, и нет возможности устроить подобное вяление или копчение в Пустошах. Но если нарезать большие куски тонкими полупрозрачными пластинками, то дело другое. Тагель и Гердер помогли ей накатить камешков и сложить их как надо, Ридо принес дров — тех, что дают самый ароматный дым. Аир сама притащила воды, теперь сидела, щурясь от дыма, то и дело брызгала водой. А потом пробовала пальцем — готово или нет. Рядом, поставленный на пылающее бревешко, кипел котелок, распространяя завлекательные запахи каши с жирными потрохами. А Хельд рядышком варил что-то в маленьком котелке — темное и вонючее.

Спать легли поздно, и впервые предводитель достал и пустил в ход данный магом защитный артефакт. Муж Аир был чем-то озабочен, хмурился, но ничего не говорил, она же боялась к нему приставать, спрашивать. Что, если он обдумывает какой-нибудь особенно важный вопрос? Всплеск силы, воздвигший вокруг стоянки защитный купол, был небольшим, а сам купол ощущался, должно быть, лишь с нескольких шагов, да и то не обязательно. Оставалась надежда, что ни одно вредное существо, передвигающееся по Пустоши вместе со своим прайдом, не забредет на то расстояние, с которого защиту можно попытаться учуять. Аир таки спросила, почему не пользовались артефактом прежде, и Ридоохотно ответил, что области были малоопасные, где можно обойтись обычным ночным дозором, а магический фон (что это такое, девушка уже знала твердо) там слабый. Можносказать, что его нет. И потому любое самое неприметное употребление магии будет замечено, даже простой повышенный магический фон обязательно уловит какая-нибудь жадная до магии тварь. А дальше начнутся области повышенного фона, и там такое слабое воздействие вряд ли обратит на себя хоть чье-либо внимание. Там только живая и мощная магия притягивает нечисть, будто магнитом.

— А что такое живая магия? — спросила Аир.

— Заклинания, выходящие прямиком из рук мага. И даже его аура, самая простая. А слабенькие амулеты или вот артефакт вроде этого не должны привлекать.

— А я не привлеку?

— С чего это?

— Так я же… сами сказали, что я… этот, ред.

— Так не маг же. — Ридо дивился ее недоумению.

— Но все равно что-то вроде…

— У мага, который обученный, аура такая, что даже мы, рейнджеры, ее чувствуем, что уж говорить о местных тварях. А у тебя такой ауры нет. У тебя все естественно.

Она успокоилась. Улеглись спать все, не оставив дозора, да он и не был нужен. Купол не только защищал от проникновения, но и скрадывал свет костра, запахи, звуки, и вообще старался представить дело так, словно не только его тут нет, но и того, что он скрывает, тоже нет и никогда не было. Ни рейнджеры, ни девушка этого знать, конечно, не могли, но догадывались. Кроме того, Тагелю Вален Рутао обстоятельно объяснил, какую именно защиту обеспечивает дареный артефакт, и его заверения вполне успокоили настороженных мужчин.

Утром Хельд поднял всех на рассвете, заставил перекусить и показал на маленький котелок.

— Вот. Это репеллент. Давайте живо, нам до темноты надо дойти до твердого островка. Да с лошадьми.

— А зачем это? — спросила Аир.

— От комаров. Тут есть такие комары, что если хоть один тебя куснет, придется тебя потом не один день откачивать. Конечно, есть и простые, только крупные. Ничего серьезнее волдырей с два ногтя в величину не оставляют. Чешешься, конечно, как свинья, но это не смертельно. Вот только опасные от обычных ничем внешне не отличаются.