Чтение 14–й страницы книги ~Знамение пути~

Синий Лёд!.. Я должен был сразу понять… Ни в какую полынью ты не проваливался, зато сам готов при случае продать… нету веры весеннему, набухшему влагой синему льду… просто тот, кто дал тебе это прозвище, обо всём догадался очень, очень давно…

Жаркое дыхание, вылетавшее из собачьей пасти, коснулось руки.

Помоги, брат!

Кобель буквально выл, до предела натягивая цепь, и так рвался навстречу, что сотрясался амбар, к свае которого была прикована цепь. Болотная жижа становилась всё гуще, тело совсем отказывалось повиноваться, и гаснущее сознание уже не могло его направлять. Нет. Я не побеждён. Волкодав сделал ещё шаг. И ещё.

Помоги, брат…

Спустя некоторое время Шамарган снова приоткрыл калитку и тихо посвистел в темноту. Почти сразу раздался такой же тихий ответ, потом прошуршали шаги, и во двор вошёл Избранный Ученик Хономер и с ним трое храмовых стражников, все как на подбор – кряжистые, дюжие и неболтливые мужики, очень похожие между собой.

Их глазам предстало довольно странное зрелище. Волкодав неподвижно лежал на земле возле амбара, и над ним, глухо рокоча низким угрожающим рыком, стоял громадный всклокоченный пёс. От его шеи к тяжёлой свае амбара змеилась ржавая цепь. Второй пёс – безобразная и бесформенная маленькая дворняжка – робко обнюхивал откинутую руку венна.

А поближе к дому скрючился вниз лицом хозяин двора – Панкел Синий Лёд, и было нечто в его позе, внятно говорившее – не просто человек прилёг отдохнуть.

Хономер брезгливо осведомился:

– Они что, моё снадобье пополам съели?

Перед своими стражниками он мог не таиться. Это были верные люди, три родных брата-сегвана, далеко не первый раз помогавшие жрецу во всяких особых делах, не нуждавшихся в громкой огласке. Он приблизил их к себе несколько лет назад, и с тех пор они сопровождали его во всех путешествиях, да и в крепости жили наособицу, кроме всех остальных. За это их мало-помалу стали называть Хоиомеровыми кромешниками.

Самый младший из них нагнулся над Панкелом, перевернул неестественно податливое тело и выпрямился:

– У него шея сломана, господин Избранный Ученик.

– И поделом, – скривился Хономер. – Нечего гостя отравой потчевать. Заберите второго. А ты, – это относилось уже к Шамаргану, – поди пригони лодку.

Кромешники и лицедей молча повиновались. Однако “забрать второго” оказалось гораздо проще приказать, чем исполнить. Для начала навстречу вооружённым мужчинам взвился крылатый чёрный зверёк, сидевший, оказывается, на груди Волкодава, и в неверном факельном свете на миг померещилось – вылетела душа!.. Мыш бросился в битву с жутким криком, полным такого яростного отчаяния, что стражники невольно подались в стороны, отмахиваясь от зубастого летуна. Мыш был в самом деле полон решимости умереть прямо здесь и сейчас, но никому не дать прикоснуться к неподвижному Волкодаву. Бой был слишком неравным, не по силёнкам маленькому зверьку. Но в это время кобелёк-дворняжка вытянул что-то из окостеневшей руки венна и, схватив в зубы, опрометью кинулся с этим чем-то к калитке. Хладнокровно наблюдавший Хономер запустил в пёсика камнем. И попал; раздался болезненный визг, кобелишка перекувырнулся через голову и выронил свою добычу. Хономер подошёл и наклонился поднять. Свёрток не свёрток, тряпка не тряпка – впотьмах поди разбери…

Его пальцы уже смыкались на растрёпанном лоскутке, когда через двор с леденящим кровь визгом метнулась летучая тень, и в мякоть ладони с силой впилось сразу двадцать острых зубов. Случилось это так неожиданно, что Хономер закричал от боли и невольного испуга, самым неподобающим образом заплясал на месте и замахал рукой, пытаясь стряхнуть вцепившуюся мёртвой хваткой мерзкую тварь. Чёрная шерсть Мыша стояла дыбом, отчего он казался вдвое больше, чем был, когтистые крылья полосовали воздух, глаза горели, как раскалённые угли, он захлёбывался свирепым криком, и было очевидно: если он разожмёт челюсти, то лишь для того, чтобы выдрать Хономеру глаза.

Жрец был далеко не труслив, но ему стало попросту страшно. Кто угодно дрогнет перед лицом существа, напрочь отказавшегося дорожить своей жизнью, и дело тут вовсе не в его размерах и силе, – будь то загнанная в угол крыса или кошка, защищающая котят. Ну а Мыша даже в самом благодушном его настроении отнюдь не всякий отважился бы погладить. И Хономер бестолково топтался, вскрикивая и не решаясь пустить в ход вторую руку, только прикрывая ею лицо…

… Пока на помощь не подоспел один из кромешников и не хлестнул впившегося Мыша пустым мешком, очень кстати валявшимся на земле.

Но зверёк, как оказалось, даже в боевом исступлении очень хорошо видел, что происходило вокруг. Он не стал дожидаться, пока его собьют, – сам разжал пасть и легко вильнул прочь, так что навозная труха, разлетевшаяся из мешка и густо обсыпавшая Хономера, даже не запорошила ему крыльев…

А пока длилась его схватка с Избранным Учеником, кобелёк-дворняжка подхватил то, что его заставили выронить, и на трёх ногах шастнул к калитке. Так совпало, что уже выходивший в неё Шамарган оглянулся на внезапные крики Хономера и невольно приостановился, держа створку рукой. Пёсик собрал все силы и пегой стрелой вылетел вон, прошмыгнув у лицедея между босыми ногами. И понёсся прочь со всей быстротой, на которую были способны его кривые короткие лапки.

Позади него нарастал утробный рык старого пса, насмерть вставшего над Вожаком. Он, этот пёс, прожил жалкую и одинокую жизнь, которую жизнью-то в полном смысле называть было зазорно, потому что тянулась она без внятного смысла, без любви, без радостного служения. И вот наступали последние мгновения этой нежизни; пёс отчётливо понимал, что уже не увидит нового дня. Но это было неважно. Он не собирался поджимать хвост и прятаться в конуру, продлевая паскудное существование. Он смотрел на троих кромешников, медленно подходивших к нему, и впервые знал, ради чего и ради кого станет сражаться. Это было счастье.

Сердце размеренно и мощно билось в груди, отроду нечёсаная грива грозно щетинилась, глаза зорко ловили каждое движение врагов. Он увернулся от нацеленного в рёбра копья и, ликуя, с хрустом смял пастью чью-то руку в толстом кожаном рукаве…

Кобелёк-дворняжка, хромавший на трёх ногах по обочине лесной дороги, ещё долго-долго слышал вдали торжествующий голос старого пса и злые крики людей. Потом всё начало затихать.

А ещё немного погодя над кронами сосен взошло мрачно-рыжее зарево. Это горел двор Панкела Синего Льда. Пламя, ободряемое разбрызганным маслом, поглощало и дом, и амбары, и мёртвую плоть.

Слишком поздно подоспевшие люди из деревни разгребут головни и увидят, что ночью на бобыля напали разбойники. И цепной кобель, бросившийся на недобрых гостей, был ими убит, а маленький уродец подевался неизвестно куда. Что взять с трусишки никчёмного!..

Пёсик жалко заскулил и побежал дальше, более не оборачиваясь. Что-то грязное и непонятное свешивалось у него из зубов.

“Косатка” кунса Винитара вошла в озеро Ковш сквозь один из узких и длинных проранов и почти сутки осторожно двигалась вперёд по приметам, очень тщательно вырисованным на хорошем и плотном пергаментном листе. Второй корабль, некогда принадлежавший самозванному вождю Зоралику, остался ждать у берега моря.

– Не заблудиться бы… – откровенно поёживались комесы.

Никто из них не побоялся бы заплутать в море, вдалеке от каких-либо мореходных примет. Свечение воды, форма волн – всё внятно, всё без речи говорит, без слова рассказывает! Раз посмотреть, и тотчас понятно, где какое течение и в которой стороне суша. Ни один не усомнился бы и среди каменных островков своей родины, затопляемых в прилив, голых и на чуждый взгляд вполне одинаковых. Но здесь… Здесь острова были лесисты, а берега проток густо поросли зеленью. Слишком похоже на реки, заманчиво и опасно тянущиеся в глубь страны. И кто поручится, что вот сейчас из-за острова не ринется на перехват хищная стая лодок, а за кормой не явится из зарослей камыша ещё одна такая же?..

Впрочем, воины были весьма далеки от того, чтобы поднять ропот и вынудить вождя повернуть. Кунс Винитар был предводителем, каких поискать.

Сколько раз они под его началом вершили дела, о которых не стыдно будет когда-нибудь рассказывать внукам! Сколько раз сокрушали врага, захватывая добычу! А вот теперь всего лишь настала пора отплатить вождю за всё, что он делал для них. Где-то поблизости, берегами здешних озёр, протянулась дорога, а по дороге шёл человек, с которым у Винитара кровная месть. Жрец Богов-Близнецов обещал Винитару подгадать встречу с тем человеком. И никто не скажет про них, дружину, будто они не уважили право вождя оттого лишь, что оказались старыми бабами и забоялись чуточку отдалиться от моря!

В узких протоках было не развернуться под парусом. Сегваны даже опустили мачту и уложили её вдоль корабля, как всегда поступали, когда избегали недружественного внимания. И вёсла лежали на своих местах, увязанные вдоль бортов. Вёсла – для открытых пространств. Движением корабля управляли несколько человек с длинными шестами, вставшие на носу и корме. Остальные бдительно глядели по сторонам. И держали оружие наготове.

Под вечер “косатка” достигла последней приметы, обозначенной на листе. Боевые сегванские корабли замечательны ещё и тем, что осадка у них не больше аршина, и Хономеру, назначавшему встречу, это было отлично известно. Длинная лодья неспешно проплыла над песчаными отмелями, опрятно раздвинула грудью листья кувшинок – и мягко ткнулась в топкий берег небольшого затона. Винитар, хмурясь, ещё раз посмотрел на карту. Да, всё так и есть. В самой вершине заливчика виднелся редкий по здешним местам большой камень почти правильной кубической формы, а на нём, в точном соответствии с рисунком на листе, в обнимку росли два корявых деревца, сосенка и берёзка. У камня, в силу его необычности, даже было собственное название: Одинец. “Но если поблизости проходит дорога, должны быть и спуски к воде… Почему, пока мы шли вдоль берега, я не видел ни одного? Ни одной прогалины в камышах, только лёжки кабаньи… И этот затон выглядит так, словно его сухим путём отроду не посещали…”

На карте, между прочим, никакой дороги тоже не было нарисовано. Винитар подумал и сказал себе, что карта относилась лишь к озеру и была предназначена для путешествующих по воде. С другой стороны, люди – во всяком случае, если им не повезло родиться морскими сегванами – всё-таки держат путь по воде с суши на сушу. А значит, следовало обозначить хотя бы те отрезки сухопутных дорог, что вплотную подходили к протокам. Непонятно…

Лист, который держал в руках Винитар, покрывал лишь очень небольшую часть Ковша. От прорана, выводившего в море, и до того места, где сейчас стояла “косатка”. Протоки, открывавшиеся по сторонам, обрывались словно бы в никуда, куски очень скудно обозначенных островов тоже ни дать ни взять истаивали в первозданном нигде. Винитар, которому и без того было весьма неуютно, почувствовал себя на краю света: ещё шаг – и лбом стукнешься в Стену, возведённую Богами в самом начале времён!.. Или, если неудача выведет к дырке в этой Стене, – так и вывалишься прямо за край, за пределы ночи и дня…

Две седмицы назад, в Тин-Вилене, когда выяснилось, что интересовавший его человек покинул городские пределы, Хономер сказал, что всё ещё можно исправить, и дал кунсу этот самый лист.

“Откуда, – спросил Винитар, – ты знаешь, что он пойдёт именно сюда?”

“Он не слишком таил свои намерения, когда уходил. Ну а я просто держал уши раскрытыми…”

Винитар хорошо разбирался в картах и даже сам их составлял, когда служил Стражем Северных Врат страны Велимор. Может, именно это и подвело его: он удовольствовался скупым Хономеровым наброском, а теперь весьма сожалел, что не разыскал в дополнение к карте хоть какого-нибудь местного проводника. С живым человеком можно поговорить, расспросить его и узнать, что лежит за пределами разрисованного пергаментного клочка. Можно расположить его к себе, убедив, что попросту любопытствуешь и вовсе не имеешь намерения грабить нищие рыбацкие деревушки на островах. Можно и припугнуть, если другого выхода не окажется… Ну а что прикажете делать с убогим листом, который всё равно ничего нового не поведает?..

Винитар никоим образом не выдал своего состояния. Ещё раз прошёлся по палубе и отрядил двоих воинов на берег:

– Если увидите поблизости дорогу, сразу возвращайтесь назад. Но в любом случае дальше трёх перестрелов не уходить!

Сегванский перестрел – расстояние, с которого, как считалось, стрела ещё способна поражать цель, – составлял триста шагов. Воины пошли и вернулись. Ничего похожего на дорогу им не попалось, только две тропы, больше похожие на звериные.

– Никогда я не верил жрецам!.. – сказал однорукий Аптахар. – А Хономеру этому и подавно! Все они одинаковы!.. Наплюют на честь и на совесть, если надеются добыть себе новых верных<Верные – здесь: верующие, последователи того или иного Божества.> и новые подношения!..

Винитар знал, что его кровный враг запросто мог воспользоваться звериными тропами. А мог и обойтись совсем без троп. И вполне способен был покинуть дорогу только затем, чтобы взглянуть на достопримечательную скалу: не рассказывал ли сам Избранный Ученик, будто венн перерыл всю храмовую библиотеку, выискивая описания стран?.. Всё так – но отчего-то уютный заливчик всё более начинал смахивать на мышеловку. Куда Винитар сдуру сам голову сунул и ещё дружину за собой привёл.

– Снимаемся, – приказал кунс. Он помнил: у выхода из затона был довольно широкий плёс<Плёс – здесь: ширь озера (в отличие от заливов). >. Там “косатка” по крайней мере могла развернуться… и, если придёт нужда, дать достойный отпор внезапному нападению.

Топкий бережок с мягким чмоканьем выпустил увязший форштевень. Корабль, подталкиваемый шестами, осторожно двинулся вперёд кормой, благо именно ради таких вот случаев корма боевой “косатки” мало чем отличалась от носа….

И в это время со стороны плёса, куда хотел выйти Винитар, показалась лодка, быстро шедшая на двух парах вёсел.

Первая мысль молодого кунса была о том, что на них всё-таки напали. Но из-за ближнего острова ярко светила луна, и он различил двуцветное одеяние Хономера.

Лодка быстро приближалась, и спустя некоторое время Винитару стало казаться, что нападение всё-таки произошло, только жертвой стала не его, Винитара, дружина, очень даже способная огрызнуться на любого обидчика, а свита самого Хономера. Действительно: лодка, выстроенная по местному обычаю – недлинная и широкая, с тупо срезанными, но зато высоко поднятыми носом и кормой, – несла шестерых человек. Жрец Близнецов стоял на носу, причём правая ладонь у него была замотана тряпкой. Ещё двое гребли, и один работал размеренно, неутомимо и ровно, как умеют только сегваны, а другой орудовал вёслами кое-как, без большого умения. Четвёртый сидел на корме и держал рулевое весло. Сидел, странновато скособочившись и явно стараясь не делать лишних движений. Так бывает, когда у человека что-то не в порядке с ногами.

А пятый и шестой вообще лежали на днище, и Винитар не заметил, чтобы они шевелились.

Тут молодой кунс с невольной горечью вспомнил, как представлялся ему ещё недавно этот поход в озеро Ковш. Как ясно он видел перед собой дорогу, почему-то очень похожую на ту, над которой господствовал замок Северных Врат: широкую и удобную, ведущую через хорошее открытое место. Он, Винитар, стоит на горке, слушая, как шуршит в траве тёплый ветер, а с неба льётся песенка жаворонка. Он стоит лицом к солнцу и смотрит туда, где дорога выходит из лесной чащи. Вот оттуда, из кружевной тени берёз, появляется человек… очень знакомый, хотя они виделись всего раз и притом годы назад… Человек поднимает голову и замечает его. И начинает неторопливо идти ему навстречу, одолевая последние петли дороги, вьющейся косогором. А Винитар стоит неподвижно и ждёт его, и звучит, звучит над их головами хрустальная трель жаворонка…

Вспыхнув на миг в его памяти, эта картина обрела запредельную чёткость буквиц письма, отданного пламени, – и, как то письмо, рассыпалась пеплом. Хономер не сдержал обещания. Да ещё и явился на встречу во главе кучки израненных спутников. Станет небось просить отвезти назад, в Тин-Вилену… Тут у кунса мелькнула странная и почти смешная мысль: “А может, просто они ЕГО встретили чуть раньше, чем я?..”

Если так, то удивляться, право, было нечему.

Разве только выражению торжества на лице Хо-номера, нянчившего руку в набухшей кровью тряпице…

– Святы Близнецы, чтимые в трёх мирах! – первым поздоровался жрец. – Видно, не зря мы спешили, потому что, похоже, ты не намерен был нас здесь дожидаться!

“А я, собственно, тебя и не ждал…” – подумалось Винитару. Вслух он не стал ничего говорить, ограничившись коротким кивком. Его достоинство кунса позволяло хоть совсем не отвечать на приветствие, если он того не желал.

Тут лодка подошла к самому борту, воины запалили несколько факелов, и он наконец-то присмотрелся к двоим, лежавшим на дне.

У одного, явно мёртвого, вместо головы и груди был жуткий ком сплошной загустелой крови, чёрной в свете огня. Там, где угадывались шея и лицо, зияли глубокие рваные раны. Такие наносит не нож, не меч, даже не шипастая булава. Здесь явно потрудился крупный зверь. Волк или собака. Мельком Винитар заметил разрезанную одежду и толстые повязки на бедре и предплечье сидевшего у руля… Но лишь мельком, потому что второй человек на дне лодки был Волкодав.

Неподвижный, белый, как простокваша, и… крепко связанный по рукам и ногам.

И, что совсем уже странно, на нём совершенно не было крови…

За плечом послышалось негодующее хмыканье Аптахара.

Винитар медленно выпрямился, и только ладони, стиснувшие бортовую доску, выдавали его ярость. Он негромко спросил:

– Какое зло я причинил тебе, Хономер? За что ты так со мной поступаешь?

– Он хочет, чтобы над нами смеялись все Острова, – поддержал Аптахар. – Кунсу Винитару его кровного врага притаскивают связанным, точно барана, потому что кунс не способен сам с ним посчитаться!

С корабля уже зацепили лодку баграми, и несколько воинов выпрыгнули в воду, доходившую здесь стоящему человеку до пояса. Пленника ухватили за одежду и с рук на руки передали через борт. Хономеровы кромешники зло смотрели на мореплавателей, но не пытались им помешать и даже в спор не вступали. Сила была отнюдь не на их стороне. Да и, если уж на то пошло, именно за этим они сюда и приплыли. И не ждали они от Винитара ни благодарности, ни награды. Их наградит Хономер… Вот только окупятся ли полученные раны, да и брата, погибшего безо всякой воинской славы, ни за какое золото не вернёшь…

– Сказать по правде, ты мне безразличен, – пропустив мимо ушей слова Аптахара, ответил кунсу Избранный Ученик. – А вот врага твоего я действительно не люблю, потому что он уже несколько раз наносил самый прискорбный урон делу, которому я посвятил свою жизнь. Оттого я не пожалел ни времени, ни людей ради удовольствия увидеть его связанным у своих ног…

– Вот как, – ровным голосом проговорил Вини-тар. – Что ты не любишь его, это я понял ещё в Галираде, когда мы беседовали на берегу. Но не представлял, до какой степени. Почему же ты заодно горло ему не перерезал, жрец?

– Потому, что пообещал отдать его тебе.

Винитар некоторое время молчал.

– Налегке, я смотрю, путешествовал этот венн… – снова ехидно встрял Аптахар. – Безо всякой котомки, даже без оружия, а о кошеле с деньгами я уже и вовсе молчу…

Воины, окружившие лодку, захохотали при этих словах и немедленно занялись поисками. От настоящего морского сегвана, привыкшего биться на воде и затем потрошить вражеские корабли, невозможно что-либо спрятать на судне, не говоря уже о судёнышке. Комесы живо вытащили из якобы потайного рундучка на корме заплечный мешок Волкодава и его мечи: Солнечный Пламень в ножнах и два деревянных. Кромешники, не успевшие ни порыться в мешке, ни кинуть кости, разыгрывая великолепный меч, только заскрипели зубами, досадуя, что потащили добычу с собой, в спешке не догадавшись спрятать её на берегу. О том, что Хономер нипочём не позволил бы им оставить у себя приметные вещи, ни один из них не подумал.

Всё найденное живо передали на “косатку”. Шамаргана, некстати поднявшегося на ноги, при этом уронили за борт. Может, случайно, а может, и намеренно. Он вынырнул и, хмуро отплёвываясь, зашлёпал по воде к берегу. Мореходы провожали его шуточками и смешками.

Кунс Винитар спросил жреца:

– Как же мне отблагодарить тебя за то, что ты всё-таки привёз его сюда живым?

Хономер славился не только тем, что его, как всякого жреца, трудно было переспорить. Его почти никому не удавалось застать в словесном поединке врасплох. Всегда казалось, что он насквозь видит противника и заранее готовит ответ. Он и теперь ничуть не задумался:

– Скажи мне, как звали нашего единоверца, старика, убитого при набеге на Серых Псов. В Галираде ты не пожелал назвать его имя…

Воины Винитара ловко забирались на борт “косатки”, отряхивались, стаскивали и отжимали одежду. Никто не услышал короткого удара в кормовой штевень. А если и услышал, то внимания не обратил. Такой звук могла бы произвести коряга, царапнувшая по корабельному дереву.

– Я не то чтобы не пожелал назвать имя, – проговорил Винитар. – Я просто не знал, как его звали, этого старика. И сейчас не знаю. Если помнишь, я не говорил “не скажу”. Я тебе сразу посоветовал: спрашивай венна. – И кивнул могучим парням, стоявшим наготове с шестами, воткнутыми во дно: – Вперёд.

Лодка закачалась, отодвигаемая могучим боком “косатки”. Морской корабль медленно двинулся с места и заскользил навстречу лунному свету – вперёд, сквозь запутанный лабиринт островов. Ночная темнота всего менее смущала Винитара. Дорогу обратно к морю он уверенно нашёл бы и без карты – что днём, что теперь.

Хономер смотрел вслед уходившей “косатке” и впервые за очень долгое время не мог придумать достойного слова. Вот и оказалось всё зря. И снадобье, которым он понемногу подпаивал Волкодава, и спешное путешествие в Озёрный край, и гибель двоих человек… В который раз проклятый язычник умудрился натянуть ему нос…

Оставалось утешаться лишь тем, что теперь-то уж он навсегда убрался с дороги. Правду молвить, не самое могущественное утешение.

Кромешникам не довелось испытать такого горького разочарования, как их предводителю. Они быстрее вернулись к насущному. Раненый взялся за руль, здоровый приготовился грести – им ещё предстояло петлять и петлять по протокам, добираясь туда, где ждали лошади, палатка и костёр, разведённый спутниками, оставленными дожидаться.

И вот тут хватились Шамаргана. Ещё бы им не хватиться его, ведь скамейка второго гребца так и стояла свободная. А Шамарган, выпавший за борт и ушедший в сторону берега, по сию пору не возвратился.

Его несколько раз окликнули по имени. Он не отозвался. С берега вообще не долетало никаких звуков, кроме лёгкого шума ветерка да окликов ночных птиц.

– Удрал, – сказал Хономер. Он-то знал, что Шамарган далеко не такой дурак, чтобы попытаться выйти к лагерю берегом.

– Ну и невелика потеря, – буркнул кромешник, сидевший на вёслах.

“Это с какой стороны посмотреть…” – подумал Хономер, уже начиная прикидывать, что именно о его тайных делах было известно беглому лицедею, а что – нет.

“Косатки” уже не было видно. Она выбралась на открытые плёсы и, развернувшись, уверенно двигалась к морю. Туда, где, вращаясь кругом Северного Гвоздя, медленно запрокидывались в небесах негасимые светочи путеводных созвездий.

Расскажу я вам, люди,

Не совсем чтоб о чуде –

Будет прост мой недолгий рассказ.

В рыжей шкуре я бегал

И любил человека:

Это счастьем зовётся у нас.

Сын старинной породы,

Я нанизывал годы,

Ликовал, отмечая весну.

Время мчалось недаром –

Стал я сивым и старым

И однажды навеки уснул.

Вытер слезы хозяин:

“Больше ты не залаешь,

Не примчишься, как прежде, на зов.

Спи спокойно, мой милый…”

Но какая могила

Удержала собачью любовь?

Убегать беззаботно,

Оставлять без присмотра

Тех, кого на земле защищал?!

Да когда так бывало,

Чтоб меня не дозвались,

Чтоб на выручку я опоздал?..

… А потом было вот что.

Как-то зимнею ночью

Возвращался хозяин домой.

Я – по обыкновенью –

Бестелесною тенью

Провожал, укрываемый тьмой.

Было тихо вначале,

Только сосны шептали

Да позёмка мела под луной…

Недоступную взгляду

Я почуял засаду

У развилки дороги лесной!

“Что, хозяин, мне делать?

Мне, лишённому тела,

Как тебе на подмогу успеть?..”

Я рванулся из тени,

Из нездешних владений,

И возник перед ним на тропе!

Перед смертью-старухой

Я не ползал на брюхе,

Не скулил, не просился назад.

Под напором свирепым

Просто лопнули цепи –

“Поспеши, мой хозяин и брат!”

Изумлён нашей встречей,

Он пошёл, не переча,

Доверяя любимому псу,

По тропе безымянной

Прочь от тех окаянных,

Затаившихся в тёмном лесу.

И до самого дома

По дороге знакомой

Мы дошли, точно в прежние дни.

Как бывало – бок о бок…

Лишь следы по сугробам

На двоих оставались одни.