Чтение 11–й страницы книги ~Завещание рыцаря~

Уверен, что никого из вас не обламывали так, как обломали нас в Татариново. Мы вступили в это большое село, протянувшееся по берегу Цны, чуть ли не парадным маршем; будь у нас с собой сапожный крем, я бы надраил "гриндерсы". Такие надежды были у нас связаны с этим селом…

Насколько мне было известно, когда собирают разные там сказания и предания - опрашивают всяких бабулек и дедулек, об этом и Олег Никитович говорил.Я почему-то был совершенно уверен, что мы отыщем подходящую кандидатуру, оперативно устроимся к ней на ночлег, и престарелый житель (жительница), поставив перед нами сковороду жареной картошки и подперев щёку рукой, ночь напролёт будет рассказывать нам легенды родного края, в которых мы и найдём неоспоримое подтверждение нашим теоретическим выкладкам.

Бабули и дедули в селе, конечно же, были. Но уж больно какие-то деловитые, непохожие на хранительниц фольклорной мудрости. Правда, четвёртая по счёту уделила нам минутку и посоветовала, что, мол, "если это по исторической части - сходите-ка вы в школу, там найдёте учителя по географии Анатолия Борисовича, он вас, если захотите, в краеведческий музей сводит и расскажет, чего вам там нужно."

Мы двинулись к школе. Оставалась ещё надежда, что учитель проработал тут лет пятьдесят, он окажется мудрым старичком - возможно даже последним хранителем бережно записанных преданий и легенд…

…- Какая, к чёрту, школа летом? - поинтересовался у меня Энтони, когда мы, вывесив от жары языки на плечо, вошли под тень берёзовой аллеи, в конце которой виднелось двухэтажное здание, вполне солидное для сельской школы.

- Июнь, - коротко пояснил я. - Практика.

- Эй, а ты? - неожиданно прищурился Энтони.

- Я забил, - так же коротко ответил я на школьном жаргоне - Энтони, как ни странно, понял.

Школа была в своём обычном летнем состоянии, которое всегда выводит меня из равновесия. Мне почему-то грустно и неприятно видеть всё это - парты и столы пирамидой в коридоре, полосы побелки на полу, стопки портретов вдоль стен, кучи карт на подоконниках, пустые классы. Не могу объяснить - просто так чувствую.

Ученики на практику ещё не пришли - рано, конечно. Но несколько учителей сидели над бумагами в учительской. Вот ещё что мне тоже странно и любопытно. В раннем дестве я думал, что у учителя вся работа - поболтал нам на уроке, а потом марш домой. И только недавно, если честно, узнал, что большинство учителей весь июнь работают. Если нес нами на практике - то вот так же сидят, что-то пишут, чертят, заполняют… Да. Ну вот так. Постучавшись в открытую дверь и с надеждой глядя на пожилого седого мужчину, стоявшего около шкафа и доставашего из него какие-то бумаги, я кашлянул и спросил:

- Извините, а можно Анатолия Борисовича.

- Ваши краеведы пришли, - не поворачиваясь, сообщила полная женщина, перебиравшая книги и что-то записывавшая по временам на лист. - Толя!

К нам обернулся мужчина лет тридцати, в спортивном костюме, рослый и плечистый.

- Это не мои, - информировал он коллег, и вся учительская обернулась к нам, оставив свои дела. Я почувствовал себя даже неудобно, но Энтони решительно взял инициативув свои руки:

- Извините, но нам посоветовали обратиться к вам, как к знатоку краеведения, - деловито сказал англичанин. - Вы не могли бы нам уделить хотя бы четверть часа?

- Могу и больше, - мельком взглянув на часы, пообещал Анатолий Борисович и, выходя из учительской, сказал белокурой женщине - она единственная была тут в платье: - Анна Васильевна, если вдруг понадоблюсь - я у себя в кабинете, - и дружелюбно предложил нам: - Выкладывайте, в чём проблема и чем могу помочь?…

…До кабинета мы не дошли. Анатолий Борисовчи совершенно не по-учительски уселся на подоконник - по-моему, чисто машинально - и ни разу не перебил Энтони, пока тот рассказывал - разумеется, в урезанном и причёсанном виде, как и тебя ребятам в лесном лагере - нашу историю. Потом засмеялся и хлопнул себя по колену:

- Здорово, слов нет! Захватывающе… Только я вынужден буду вас огорчить, парни. Ваши выкладки ошибочны.

- Вы хотите сказать, что такой крепости нет? - быстро и агрессивно спросил Энтони. Анатолий Борисович поднял ладонь:

- Стоп. Нич-чего подобного я не говорил. Но в наших местах - нет точно. Можете мне поверить, я знаю, что говорю, потому что история здешних названий мне известна досконально, я ею специально занимался. Понимаю, очень убедительно - Татариново, Погорелое, Горелая Могила… Но к сожалению - это всего лишь убедительное совпадение, ребята. Вот, послушайте… Татариново получило такое название,потому что тут после постройки Тамбова селили служилых татар на русской службе. Гореая Могила - курган в лесу,где сжигали умерших после холерной эпидемии лета 1830 года. Кстати, название Погорелое появилось тогда же - воинская команда получила приказ сжечь село,бывшее одним из источников заразы, но десятью годами позже люди вернулись и отстроили жилища… Вот так.

Мы молчали. Учитель смотрел на нас с сочувствием, потом сказал:

- Но я повторяю - это не значит, что крепости не было! Больше того, я склонен думать, что она ДОЛЖНА была быть, вы в этом правы. Но скорее всего - дальше на север, где-то между Семёновым и Моршанском. Там, кстати, работает экспедиция Тамбовского Университета, вы вполне можете попробовать наняться на лето. Правда, они ищут не крепость, а поселение раннего железного века, но всё может быть…

- Спасибо, - каменным голосом сказал Энтони. Потом добавил: - До свидания.

- В таких поисках разочарования встречаются чаще, чем удачи, - сочувствующе сказал Анатолий Борисович, - это я по себе знаю. Зато каждая удача стоит всех разочарований.

- До свиданья, - вздохнул я.

…На крыльце школы Энтони скинул рюкзак, сел на ступеньку и вытер лицо рукавом, оставив на нём грязные разводы. Я присел рядом, тихо сказал:

- Нельзя так… Посмотри на себя!

- Посмотрел бы. Боюсь расстроиться ещё больше, - горько сказал Энтони. - Чёрт, похоже, я хронический неудачник…

- Пойдём к Моршанску, - пожал я плечами.

- Зачем? - усмехнулся Энтони. - Отбивать хлеб у экспедиции? Понимаешь, Эндрю, - он вдруг порывисто обернулся ко мне, - я сам хотел это найти, САМ! Потому что это - только МОЁ! А теперь, если это и найдут, то кости моего предка сделают экспонатом… или вообще выкинут!

- Ну уж… - покачал я головой.

- Хорошо, не выкинут. Со всеми предосторожностями положат под стекло.

Но это же позор! За семь веков один Колвилл решился на поиск, да и тот всё бездарно провалил… - он махнул рукой. - О Святом Граале я вообще не говорю.

Начали собираться ученики. Из открытого окна над нашими головами раздался голос кого-то из учителей:

- Сергей! Бесчастных! Наведи порядок в кабинете математики… а ты, Виктор, убери за ним!

- Пойдём, чего сидеть, - тихо сказал я.

- Пошли, - надевая рюкзак, ответил Энтони.

- Куда теперь? Командуй…

- На восток, - безразлично ответил Энтони. - Пройдём лес напрямую, тут два дня пути. И сядем на поезд до Фирсанова.

- Пошли, - согласился я. И хлопнул англичанина по полечу: - Тошка, не кисни. Ну не получилось. Ведь главное - мы пытались! Ну скажи - пытались?!

Он ничего не ответил.

ГЛАВА 23.

Лес по-прежнему был красив - сумрачный, но спокойный, густой. Темнело, надо было разбивать лагерь, но мы неспешно шли по еле заметной звериной тропке. Не разговаривали - не хотелось. И с лагерем возиться не хотелось тоже. Размеренная, бесконечная ходьба успокаивала, убаюкивала дурные мысли о поражении и тоску, что приключение кончилось. Даже Сергеича и Витька мы больше не увидим - они ждут нас у Горелой Могилы, но мы-то туда не идём, Горелая Могила остаётся на севере от нашего маршрута домой…

Оказывается, дорога домой тоже может быть грустной. Если не добился того, зачем отправлялся в путь… Послезавтра я буду у себя, увижу Геббельса (соскучился, паразит!), потом мама приедет… А Энтони уедет. Ему хуже, чем мне. То, что для меня - приключение, для него - цель жизни. Мечта…

Может быть,археологи найдут и Краевую, и кости предка Энтони, и даже Святой Грааль. И будет сенсация. Только вот… найдёт всё это не Энтони. И это нечестно. А самое обидное - нет виноватых в этой нечестности. Прос-то - так случилось. Обстоятельства.

Всё равно - нечестно.

- Эндрю, - вдруг сказал Энтони, не останавливаясь.

- Чего? - я догнал его, пошёл рядом, хотя на тропинке было страшно тесно.

- Эндрю, я подумал. Нельзя отступать. Ты можешь ехать домой, а я пойду на север. Искать. Может быть, мне всё-таки повезёт!

Он повернул ко мне упрямое, строгое лицо. Я молчал, и Энтони добавил:

- Тот, кто привёз сюда Святой Грааль, наверное, много раз в жизни мог отступить. Не ехать в Святую Землю. Не ехать к вам на Русь. Удрать из крепости до прихода врага. Онне отступил. И я не буду, потому что во мне есть его кровь. Я иду на её голос, - он сказал это безо всякой рисовки.

- Не знаю, как с кровью во мне, - ответил я, чувствуя, как тоска и дурное настроение расползаются по самым укромным чащобам леса, чтобы не показываться мне на глаза, - но я домой не поеду. Проверим ещё и это место - бог любит троицу!

- Со мной? - без удивления, благодарно спросил Энтони.

- С тобой, господин белый охотник. Жалованье отрабатывать.

- Тогда ищи место для ночлега,а то стемнеет - придётся под кустом спать.

Темнело в самом деле стремительно. Тем удивительней было, когда мы вышли вдруг на верх крутояра - а впереди и внизу, ещё совсем-совсем не в темноте,залитая солнцем, лежала деревенька. Не очень большая - одна улица, вдоль которой выстроились в художественном беспорядке дома, упиралась в пруд. Всё это окаймляли густющие сады и полоски огородов.

- Ну - это в самом деле ни в какие ворота, - сказал Энтони как-то обиженно. - Я понимаю - ручей! Чёрт с ним - болото! Но… но ДЕРЕВНЯ, которой нет на карте!!!

Он ещё что-то говорил, а я смотрел на деревню и чувствовал, как нериятный холодок крадётся на паучьих лапках под пропотевшей курткой.

Я, кажется, начинал понимать, что к чему.

- Эй… - Энтони вдруг поперхнулся и спросил тихонько, расширив глаза: - А где ЛЮДИ?…

- То-то и оно, - пробормотал я.

Заросшие огороды. Трава давно пробилась через укатанные когда-то колеи единственной дороги. Некоторые дома покосились, провалились крыши. Ни единого звука не доносилось снизу, из деревни. В лучах яркого заходящего солнца, тихая и спокойная, панорама, открывшаяся нам, приобрела особенно зловещий, мистический оттенок.

- Что это? -шепнул Энтони. - Что произошло,Эндрю? Откуда этот…ужас?

Вот оно, это слово. Энтони его сказал. УЖАС - то, что я испытал, только не мог определить для себя свои ощущения…

- Не бойся, не то, что показывают у вас в кино, - ответил я. - Не эпидемия и не жестокий правительственный эксперимент… Просто деревню выселили в начале восьмидесятых, как неперспективную. Людей - в город, а дома оставили тихо разваливаться…

Дома вдоль дороги. Блеск пруда. И всё это - залито солнечным светом. Тишина. Самое противоестественное - тишина там, где ДОЛЖНЫ жить люди, не знаешь, чем верить, ушам, или глазам! Наверное, так выглядит мёртвый город Припять и деревни чернобыльской зоны, о которых рассказывали по телевизору… Вдобавок ко всему мне вспомнился роман моего любимого Стивена Кинга - "Противостояние" - о вымершей от мутировавшего гриппа Америке.

Идти в деревню не хотелось.

Совсем.

Потому что было страшно.

- Скоро стемнеет, - Энтони посмотрел на небо, потом - на часы. - Девять.

Может… - он не договорил, но я-то понял, что англичанин хотел предложить заночевать в деревне.

Особой необходимости в этом не было - в конце концов, палатку можно было разбить прямо там, где мы стоим, на склоне. Но это значило - расписаться в собственном страхе.Чем дольше мы смотрели на пустынную,жуткую улицу, тем острее чусвствовали: нам надо переночевать именно там. Как раз из-за того, что страшно.

Энтони ещё раз посмотрел на часы - и зашагал по склону вниз, там ещё сохранились остатки тропки. Уже не звериной,а вполне человеческой, по которой, наверное, жители ходили в лес, когда… когда тут ещё были жители. Лет двадцать назад. Я оглянулся на лес, где уже совсем стемнело - и пошёл следом.

…На заброшенной улице было тихо, жарко и светло. Заросла дорога гораздо сильнее, чем казалось сверху - трава поднялась до колена, а на месте бывших колей - выше щиколотки. Тень от деревьев в заброшенных садат тут и там ложилась на дорогу - дома же скрывались в глубине этих садов и, если честно, я был рад этому: уж больно мрачными показались мне пустые, без стёкол, окна тех двух изб, которые выходили к самой дороге. Казалось, дома глядят нам вслед этими окнами. А ещё казалось, что за чёрными прямоугольниками, в брошенных комнатах, идёт какая-то своя - тихая и непонятная - жизнь. Неприятно было поворачиваться спиной к таким окнам. То ли они ждут, что вернутся люди… то ли уже давно перестали надеяться, а то и обозлились на своих исчезнувших хозяев. Я попытался заставить себя успокоиться, напомнил, что здешние хозяева никуда не исчезали - вывезли их и расселили по новым городским квартирам. Но успокоиться не получилось - из сада наискось слева вдруг метнулось что-то живое, мимо нас, через дорогу… Мы прыгнули в стороны, Энтони выхватил пистолет, я запутался в клапане отделения, где лежал обрез…

- Что это?! - вырвалось у меня. Энтони нервно рассмеялся, опуская руки с "вальтером":

- Собака, - ответил он.

- Откуда здесь собака? - я всё-таки достал обрез. - Нет тут никаких собак…

- А кто же это тогда? - кивнул Энтони в небольшой проулок между двумя домами. Я посмотрел туда и признал:

- Собака…

Это в самом деле была собака - рослая, тощая, серо-жёлтая, неопределённо породы. Она стояла в проулке, около полуразвалившегося плетня из серых трухлявых жердей и смотрела на нас глазами, в которых не было ничего собачьего - глазами хищника, который видит перед собой двух хищников более сильных и соображает, куда бежать или как обороняться… Энтони посвистел. Пёс рыкнул, страшно приподнял верхнюю губу, обнажая клыки, начал отступать. Он был мельче моего Геббельса… но куда страшнее. Повторяю: Геббельс - большая СОБАКА, а перед нами с Энтони был дикий ЗВЕРЬ. Даже не одичавший, а именно дикий, никогда не видевший человека и не знавший, что должен ему быть другом. Потом пёс быстро метнулся в сад - прыжком на прямых лапах. Закачались лопухи и крапива… Я пытался рассмотреть, куда пёс побежал, но от этого занятия меня отвлёккрик Энтони:

- Обернись! Скорее!…

…Их было не меньше дюжины - одинаковых, тощих и больших, жёлто-серых копий только что виденного нами. Здешняя дикая порода, появившаяся сама собой за двадцать - или сколько там - лет скрещиванья, ничего не знающая о человеке, но по какой-то причине продолжающая считать брошенную деревню своим домом. А нас - чужаками, вторгшимися в этот дом.

Или просто - добычей.

До сих пор мне жутко думать,что эти собаки, похожие на больших фирсановских дворняг, хотели нас… съесть. И наверняка съели бы, окажись мы безоружными.

Бросившегося на меня пса Энтони убил почти в упор, с метра, не больше, попав ему в голову. Я не видел, что стало с подбитым - огромными прыжками на нас летели ещё два, выскочивших из сада за спинами, я выстрелил в них из обреза - патрон оказался с пулей, и один из псов на бегу осел на задние лапы и захрипел, подняв голову, но второй в двапрыжка преодолел расстояние до меня и прыгнул, целясь в живот жуткой оскаленной пастью. Рядом ещё дважды треснули выстрелы "вальтера", но Энтони стрлял в кого-то другого, и я, не успев перезарядить обрез, успел зато закрыть им себя. Зубы пса сомкнулись на металле ствола - и меня бросило вперёд, на колени, с такой силой зверь рванул то, что попалось в пасть. К счастью - не моё тело…

Упав на колено, я увидел в полуметре от своего лица жуткие, бешеные глаза, слюну на клыках и шрам - шрам на чёрном, влажном носу. Если бы пёс догадался выпустить ствол- мне пришёл бы конец, и конец жуткий, до моего горла и тянуться не надо было. Но собаки редко выпускают в драке то, что попало им в зубы, а я, действуя скорей инстинктивно, чем по расчёту, левой рукой выхватил нож и, рванув обрез на себя, всадил оружие куда-то в рыжий бок, оказавшийся совсем рядом - пёс так и не разжал челюсти.

Руку рвануло. Пёс взвыл, цпанул воздух над моими отдёрнувшимися пальцами, отскочил, но пошатнулся и упал на бок. Взвыл снова, укусил рукоятку ножа - и уронил голову на траву. Я вскочил на ноги и успел ещё раз выстрелить - картечь зачирикала, засвистела в саду - по двум быстро удиравшим тварям. Не попал, кажется. Меня трясло так, что ствол описывал круги, живот скрутило спазмом и я согнулся, чтобы уменьшить неожиданную боль. Ноги дрожали.

- Укусили?! - крикнул Энтони. У него тоже тряслись руки, загар с лица сошёл, оно напоминало цветом творог. - Тебя укусили?!

- Нет, - заставил я себя сказать. Осторожно выпрямился - в животе бурчало. - А тебя?

- Вот, - англичанин продемонстрировал распущенную штанину - камуфляж располосовали так, как не всякий нож сможет. Около ног Энтони лежал на боку оскаленный, весь какой-то вздыбленный пёс. Он казался ещё живым… но живым он не был, траву вокруг забрызгало чёрное. Смотреть на это не хотелось, я отвёл глаза, ощущая какую-то вялость, пришедшую вместо дрожи - и непреодолимое желание зевать. Поодаль лежал ещё один - на спине, словно решил покататься по траве. У этого была прострелена в двух местах широкая, мощная, с красивой белой полосой грудь. Он тоже был мёртв, как и тот, в которого Энтони стрелял первым, когда он бросился на меня.

Жив был пёс, в которого я попал пулей. Он лежал на боку, перебирал лапами и вяло кусал окровавленной пастью траву около морды.

- Добить надо, - хмуро сказал Энтони, не глядя на меня. Что тут было отвечать? Просить англичанина, чтобы это сделал он? Я молча передёрнул затвор и пошёл, пытаясь сглотнуть мерзкий привкус металла во рту, к ворочавшемуся псу.

Мне было его жаль. Нет, я не собирался проливать слёзы и демонстративно выбрасывать обрез. Стая напала на нас - не окажись у нас оружия, мы были бы растерзаны, наконец - струсь я, струсь Энтони, побеги хотя бы один из нас - и всё было бы кочено, как в тех статьях об одичалых собаках, которые я иногда читал в районке. Они - напали. Мы - отбивались. Всё честно. Нечестно было другое. Нечестно поступили с этими собаками - ну, с их предками - те, кто бросил их в умершей деревне. Понимаете? Это мы, люди, были виноваты. Больше напавшей на нас стаи.

Мне было ОЧЕНЬ жаль смертельно раненого мною пса.

Когда я подошёл - казалось,я шёл вечность - он уже не кусал траву, а смотрел на меня спокойными, грустными глазами. Потом - отвернул голову. И я выстрелил ему между ушей.

Я отвернулся ещё до выстрела, и не видел, что сделала пуля. Но всё равно успел сделать лишь несколько шагов в сторону, прежде чем меня начало рвать. Следующее, что я хорошо помню - Энтони трогает меня за плечо и протягивает очищенный от крови нож.

- Вот ведь… - бледно улыбнулся я. Мне было стыдно. Но Энтони смотрел с пониманием и ни слова не сказал насчёт произошедшего со мной.

Оставаться в деревне теперь хотелось ещё меньше. Но и уходить куда-то было уже поздно. Мы решили заночевать в первом попавшемся брошенном доме, а потом - сваливать, едва рассветёт.

Вечерний свет приобретал какую-то угрюмую окраску. Духота нарастала - то, что мы приняли за обычный жаркий вечер, было чем-то не вполне обычным. Стеклянная тишина царила вокруг - ни звука. Молчали птицы, молчали деревья, не шуршала трава. Мы остановились около полуобвалившегося под тяжестью массы дикого винограда забора, прислушиваясь к этой жутковатой тишине - и до меня вдруг дошло, что она означает!

- Гроза идёт, - не веря сам себе, сообщил я. - Первая за лето!

- Гроза? - Энтони осмотрел небо - чистое, светлое. - Ты уверен?

- А ты что - не чувствуешь? - удивился я. Теперь я и в самом деле ощущал, как ещё невидимая и неслышная гроза наползает на лес. Энтони ещё раз посмотрел в небо и сказал:

- Ладно, гроза, так гроза. Мы будем под крышей, да и жарища эта надоела - может, завтра идти будет полегче.

Я кивнул и толкнул калитку - она не шевельнулась. Я налёг сильнее - две доски подались внутрь и неожиданно легко рассыпались в трухлявые щепки. Ржавые петли и запор -калитка оказалась заперта - уцелели, они просто спеклись в однородную массу.

Большой двор зарос сурепкой и крапивой - чуть ли не выше головы. Крыши сарая и двух хлевов рухнули - торчали куски досок и обрывки толя.Около пустой будки - слева от ворот - висела на гвозде тоже съеденная ржой цепь.

Стена дома накренилась наружу и ушла в землю до окон, в которых мутно поблёскивали алым закатным светом вполне целые грязные стёкла. На двери замка не было - накладку притягивала к пробою обычная деревянная прищепка, как делают в деревнях, когда хотят показать, что дома никого нет, но хозяева скоро вернутся. Прищепка рассыпалась, когда я попытался её снять,а вот дверь не поддалась - разбухла и вросла в косяки намертво.

Можно было пойти в любой другой дом. Но нам просто не хотелось снова выходить на улицу - мы уже воспринимали именно ЭТОТ дом, как свой, как место для законного ночлега. Пока Энтони ножом обрабатывал дверь, я вытоптал в крапиве и сурепке здоровенную поляну и свалил на неё наши рюкзаки, вернулся к воротам и доломал калитку - по-дургому открыть её не получилось. Когда с этим полезным делом было покончено, Энтони свистнул мне и с гордостью показал на открытую дверь.

- Правда, закрыть её не получится, - объяснил он, - потому что тогда утром не выйдем, выбивать придётся.

- Не улыбается мне с открытой дверью спать, - возразил я.

- Я сюрприз сделаю. Для слишком любопытных, - пообещал Энтони, заглядывая внутрь - в сырой полумрак сеней, откуда тянуло нежилым духом. - Пошли?

- Иди, - беззастенчиво предложил я. - Я с тыла прикрою.

- Пойду, - решился Энтони и шагнул внутрь. Чем-то скрипнул - внутри стало светлее я понял, что он распахнул вторую дверь - из сеней в комнаты. Потом грохнуло, Энтони выругался по-английски и сообщил: - Дверь упала. Иди, тут ничего…

Я вошёл через сени в небольшую комнату. От белого бока русской печи веяло холодом. Пыльный стол замер у стены, между двух грязных окон с целыми стёклами - через них едва пробивался свет. У стены стояла кровать - вернее, голый топчан из досок на чурбаках, над ним висели ходики-кошка, такие, у которых кошачьи глаза в ритм с тиканьем скашиваются вправо-влево, я видел в кино. В ногах у топчана была вторая дверь - закрытая, наверное, в большую комнату, горницу.

Тоскливо и жутковато было смотреть на всё это. Наверное, Энтони испытывал то же, потому что сказал излишне громко:

- Пошли за рюкзаками, надо обживаться.

Мне показалось - краем глаза я заметил - что сзади что-то метнулось в сенях, поперёк светлого прямоугольника входа. Я обернулся - и застыл.

С таким трудом открытая Энтони дверь закрывалась. Медленно, беззвучно и плавно, словно новенькая, на хорошо смазанных петлях. Закрывалась, непроглядно-чёрной тенью перекрывая свет, и в комнате темнело, а я стоял и молча, тупо смотрел на уменьшающуюся светлую полоску между краем двери и косяком - а в голове лениво ворочалась одна-единственная мысль: вот сейчас дверь закроется до конца и… что? Дальше не думалось, это "что?" щёлкало в мозгу, и я вдруг понял, что это не мысли мои щёлкают, а идут ходики - кошачьи глаза смотрели то на нас, то в окно, то на нас, то в окно, то на нас…

- Ааахх! - выдохнул Энтони, и что-то, сверкнув алым, пролетело через всю комнату и сени, с мокрым стуком воткнулось в разбухший косяк. Страшно, как живая, взвизгнув, дверь остановилась, замерла, и я услышал истошный крик англичанина: - Наружу, скорее!!!

Не помню, как мы выскочили в щель - едва-едва пролезть, дверь почти закрылась. Мы стояли во дворе, где светло, где пусть закатное, но солнце, где неподвижный, но живой воздух с живыми запахами. Энтони с бульканьем дышал мне в висок и бормотал, как в бреду:

- Нэва майнд… онли шат зэ дуо… нэва майнд… о-о, гуд год! Ай донт лайк ит. Ай донт лайк ит.25

- Заткнись, - попросил я. Теперь я видел - нож Энтони торчал в косяке на уровне человеческой шеи. Я медленно протянул руку, взялся за тёплую рукоятку, покачал нож и вырвал его.

Хорошо, что я успел отдёрнуть руку, иначе остался бы как минимум без пальцев. Дверь захлопнулась с такой быстротой и силой, словно… да, словно всё это время на неё давил кто-то страшно могучий, а я убрал преграду, мешавшую двери закрыться. Энтони вскрикнул от неожиданности, я отскочил, споткнулся о рюкзак и упал.

- Ветер, - глупо сказал я. Энтони, лязгая зубами, быстр опробормотал:

- Это гоблины, это гоблины, они селятся в брошенных домах, Эндрю…

- Хватит ерунду пороть, - оборвал его я. Хладнокровный англичанин выглядел перепуганным до предела. Он потряс головой, глядя на меня огромными от страха глазами.

- Я же видел, как он пробежал около двери, - уже спокойнее ответил он. - Видел и сразу подумал, что они захотят нас оставить здесь, потому что им нужна… нужна кровь, - с усилием закончил он. - А потом вспомнил - если так бывает, что тебя закрывают в брошенном доме… надо воткнуть в косяк стальное лезкие, и дверь не закроется…

- Ты ерунду говоришь, - возразил я. - Не бывает никаких гоблинов. Даже у вас, а у нас - тем более.

- Они могут называться по-другому, - покачал головой Энтони, - но они есть. Понимаешь - есть, ты же сам видел!

Это было как раз неоспоримо. Я и вправду ВИДЕЛ, и всё, произошедшее за последние полчаса, вдруг выплеснулось наружу:

- Мотаем отсюда, - процедил я, наклоняясь к рюкзаку. - Я лучше в грозу буду под кустами ночевать, но здесь не останусь…

- Пошли, - кивнул Энтони. Он словано только и ждал моих слов.

Нельзя бросать свою землю, как… как пустую консервную банку. Может, земля и неживая, но обижаться на предательство умеет. И на брошенной земле появляется вот такое - стаи диких собак, нападающие на людей. И… и ТВАРИ, живущие в преданных хозяевами домах. Теперь мне могут говорить всё, что угодно. Я знаю - свою землю бросать нельзя.Иначе - не в кино, не в книжке! - она начинает мстить…

Эти бессвязные мысли вихрем пронеслись у меня в голове за какую-то долю секунды, пока я нагибался к рюкзаку. А вот взять его я так и не смог.

Пуля рванула синтетическую ткань недалеко от моих пальцев. А через миг я услышал звук выстрела.

Нас всё-таки догнали. И решили больше не медлить с последним разговором.

ГЛАВА 24.

День, начавшийся разочарованием, кончался боем. Даже вторым боем, если за первый считать схватку с собаками… хотя - нет. У собак были только клыки. У наших друзей - пистолеты… и ещё кое-что, как оказалось.

Я уверен, что все мальчишки играют в войну. На все сто. Больше того - уверен, что всегда будут играть, что бы там не говорил наш биолог. И уверен, что все мечтают по-настоящему повоевать,а если говорят другое - то просто врут, потому что от них это хотят услышать взрослые.

В войну я уже не играю. Но повоевать всегда мечтал. А вот чего я не знаю - так это все ли, мечтая, задумываются, что же всё-таки ощущаешь, стреляя в людей? Я лично - задумывался.

Теперь я знаю - НИЧЕГО. Ничего, кроме азарта. Наверное, это ужасно - но я не чувствовал ни страха, ни злости, ни отвращения, ни жалости, когда стрелял. Ничего из того, что ощущал по отношению к собакам.

Только азартное возбуждение.

Мы с Энтони пробили в двух местах трухлявый забор,потому что калитка была под прицелом, через неё в меня и стреляли из сада напротив.Энтони вильнул вправо, а я перевалился через слегу ограды и оказался в заросшем саду перед домом - прямо напротив меня была пустынная улица с длинными пятнами теней.Справа вдруг послышалось - быстро-быстро! -"дудух дудух дудух дудух!"

- и в ответ"тдах, тдах!" - и ещё, из другого места - "тдах, тдах, тдах!" Перебежав к ограде, я плюхнулся на живот и осторожно огляделся. Мне казалось, что моих перебежек никто не заметил…

Мелькнула напротив согнувшаяся пополам фигура с вытянутой рукой, в которой был зажат пистолет, перевалилась через спружинивший плетень сада. Я не понял, то ли это Сергеич, то ли Витёк, то ли их загадочный третий сообщник, слишком быстро человек двигался. Из зарослей лопухов высунулась рука с пистолетом, и я выстрелил туда, где должен был находиться человек. Обрез гулко ахнул, выбросил сноп пламени, ствол подбросило, отдало в запястье - и половина гнилого плетня с занудным скрежетом повалилась на лопухи. В цель я не попал, но, похоже, рухнувший плетень деморализовал противника, рука дёрнулась, исчезла, а выстрела так и не раздалось. Я дёрнул затвор, быстро посмотрел вправо-влево - и увидел Энтони. Он выскочил сбоку, из зарослей крапивы вдоль пробитого нами забора - и побежал, низко пригнувшись, стреляя на бегу в одному ему видимую цель. Лицо англичанина было перекошено, рот открыт.

"Тдах!" Из лопухов хлопнул выстрел, я шёпотом выругался и выстрелил тоже. "Тдах!" Ответный выстрел срезал ветку яблони у меня над головой, пуля тонко взвизгнула и со щелчком села в дерево.Значит, я опять промазал - зато Энтони, воспользовавшись тем, что стрелок отвлёкся, в великолепном прыжке спиной вперёд (называется - фосбюри-флоп, всплыла ненужная мысль) перелетел через плетень, мгновенно перекатился и, встав на колено, с обеих рук выпустил три пули по лопухам.

…Господи, какой вой раздался в ответ!!! Никогда в жизни я не думал, что человек способен так истошно кричать - словно сирена. Потом в вое прорезались слова - на девяносто девять процентов нецензурные, но голос Витька я узнал. Он звал Сергеича и уверял, что умирает. Меня передёрнуло от омерзения и внезапно расхотелось стрелять. Энтони, залёгщий рядом, нажал кнопку фиксатора, сменил выскользнувший из рукоятки магазин на новый, щёлкнул затворной задержкой. Держа пистолет у щеки, чуть-чуть приподнялся над травой.