Чтение 14–й страницы книги ~Перстень Тамерлана~

Гулямы ахнули – этот урусут явно играл со смертью.

– Он еще долго будет вредить вам и погибнет от руки сибирского хана Шадибека, – закончил Раничев и поклонился. Приложил бы и руку к сердцу, да вот беда, руки-то были связаны.

– Последний вопрос тебе… прежде чем зажарить, – снова пошутил Энвер-бек и, резко посерьезнев, спросил:

– Когда и как погибнет Баязид, султан турок?

– Через… – Раничев зашевелил губами. – Через семь лет Тимур разобьет его войско в битве при Анкаре и возьмет султана в плен. Баязит и умрет в плену, только я не помню как…

– Баязид будет разбит? Разбит Тимуром? О Аллах, милосерднейший и всемилостивейший. – Сухопарое лицо Энвер-бека исказила на миг такая необузданно-дикая радость, от которой пресловутый султан Баязид наверняка не один раз икнул, а то и подавился.

– Баязид будет разбит… – как в тумане, шептал турок. – Будет разбит… Если предсказатель не врет… Будет разбит… А вот мы и посмотрим… Всех – в мой обоз, – наконец объявил он. – Да стеречь накрепко!

Воины грянули славу, прославляя мудрость и гуманизм своего командира. Впрочем, имелся один недовольный – похожий на ворона епископ Феофан. Или – бывший епископ, тут уж кому как нравится.

Тайгая подхватили на руки, остальных повели следом. Ясное розоватое солнце вставало за стенами города, перекликаясь с черным дымом догоравших пожарищ. Над пожарищами, над неубранными трупами, над выставленными напоказ отрубленными человечьими головами неудержимо каркали вороны:

– Кар! Карр!

Их жуткие крики…

Глава 13

Окрестности Угрюмова. Июль—август 1395 г. Невольники

Она по-русски полногруда

И по-монгольски так стройна.

Откуда, боже мой, откуда

Могла явиться здесь она?Анатолий Преловский«Монголка»

…эхом отдавались в ушах Ивана.

Следующее утро трое скоморохов и писец встретили закованными в тяжелые цепи.

– Ровно собак, – сплюнул себе под ноги Ефим Гудок. – Вот что значит быть незнатного роду.

Кроме них, около походного шатра Энвер-бека, разбитого на том берегу реки, ближе к усадьбе Колбяты Собакина, скопилось и множество других пленников, в основном женщины и дети, хотя изредка встречались и молодые мужчины, большей частью раненые, но не тяжело – тех добивали сразу или просто оставляли на растерзание воронам, – а так, чтобы были в состоянии вынести тяжелый переход до далекого, затерянного среди песков Мавераннагра – ведь именно там находились земли, пожалованные Энвер-беку Тимуром.

Пока же, находясь под зорким присмотром воинов, пленники уныло смотрели на разрушенный город. Пожары большей частью уже прекратились, лишь на самых окраинах, у стен, еще догорали усадьбы, ветер выхватывал оттуда клубы черного дыма, разносил над рекой, над камышами, над лесом, почти полностью вырубленным – армия эмира Османа нуждалась в дереве.

Лежа на пригорке, Раничев задумчиво жевал травинку. Убежать бы, да не было никакой возможности. Да и куда бежать? Зачем? Кто скажет теперь, где искать этого чертова Абу Ахмета? Расспросить бы о нем Тайгая, тот наверняка что-нибудь да знает. Расспросить бы… Но Тайгая, как и Евдоксю, уже отправили в Самарканд велением Энвер-бека. А может быть, дело не в Абу Ахмете, а в перстне? Темное золото оправы, переходящее в тонкую огранку сияющего изумруда. Иван узнал бы этот перстень из тысяч подобных, еще бы – гордость музея. Да, скорее всего, перстень как-то связан со всем невероятным, что произошло с ним, Иваном Петровичем Раничевым; может быть – да не может быть, а точно, – в нем скрыта какая-то тайна, узнав которую можно… Можно вернуться обратно! К любимой работе, к друзьям и милым сердцу привычкам, к любимой женщине, наконец. Влада… Иван вдруг подумал, что забыл, какого цвета ее глаза… зато хорошо помнил, какие глаза у Евдокси! Точно такие же, как сияющий изумруд в перстне! Зеленые… у беды глаза. Вот уж, поистине – не бросся Раничев к усадьбе наместника, не встретил бы ни Аскена, ни Феофана-епископа, тогда, может быть, и продержались бы, не попались бы так по-глупому, хотя, впрочем, кто знает? Гулямы эмира Османа грабили город весьма активно и тщательно, проверяя каждую уцелевшую избу, каждый пригодный для схоронениякуст. Нет, вряд ли спаслись бы… Все равно оказались бы здесь, средь живой добычи Энвера. А тех двоих, Евдоксю и несколько подлеченного Тайгая, купцы из Мавераннагра повезли в Самарканд – столицу империи Тимур-бека, Железного Хромца Тамир-ланга. По крайней мере, так утверждал Салим, успевший перекинуться парой фраз с Ичибеем – старым слугой Энвера. Этот старикашка – маленький, сухонький, с крючковатым носом и большими хрящеватыми ушами – чем-то напоминал шакала. Используя каждый свободный момент, так и юлил среди пленников в надежде чем-нибудь поживиться, а вдруг не все ценности отобрали у них гулямы, вдруг упустили что-нибудь? Маловероятно, конечно, но Ичибею очень хотелось в это верить. Вот он и рыскал алчным шакалом. Ничего не нашел, конечно, зато без хозяйского разрешения приспособил кое-кого к мелким работам – выбивание походных ковров, чистка котлов и тому подобное. По совету Раничева этим, в числе прочих, стали заниматься писец Авраамка с Салимом. Салим поначалу упирался, шипел какие-то ругательства, гордо сверкая глазами, потом все ж таки удалось его уговорить – Авраам, к сожалению, как и Иван, не знал ни тюркского, ни фарси – а именно эти языки были в ходу в обширной империи Тимура. Салим знал, по крайней мере, один, а скорее всего, оба, и Раничев завидовал ему белой завистью – ах, как бы пригодились эти знания ему самому, там, в далеком Самарканде, плохо придется без языка… В Самарканде… А может, ну его, этот чертов Самарканд? Бежать при первом же удобном случае, все равно куда – в Москву, в Переяславль, в Муром… Допустим, удастся бежать. И что потом? Где искать Абу Ахмета, где искать перстень? Ну последний, ясно где… то есть почти ясно. Хоть одним глазком взглянуть бы на руки Тимура – есть ли перстень, сияет ли волшебным зеленоватым светом камень? Если есть – явно дело нечисто – ведь выходит, здесь, в этом времени, одновременно существуют два перстня, которые на самом деле являются одним. А может, один из них самоуничтожился, как в известном французском фильме с Жаном Рено? Раничев попытался вспомнить, что он как историк вообще знал о средневековых перстнях? Носили их повсеместно как знак, как оберег, как символ. Использовали практически все пальцы, причем в строгом соответствии – главное кольцо надевали на левый безымянный палец, считалось, что именно туда идут кровеносные сосуды прямо от сердца. Остальные кольца носили на всех пальцах левой руки и только на трех – правой. На правой руке Тимура как раз нет двух пальцев – он лишился их еще в молодости в Сеистане, во время одной из бандитских разборок между бродячими шайками-джетэ, тогда же и охромел, получив тяжелое ранение в правую ногу. С того времени и получил прозвище – Хромой Тимур. По-тюркски – Аксак-Тимур, на фарси – по-персидски – Тимур-лонг, отсюда и Тамерлан, как было принято называть Хромца вЕвропе… Носит ли он перстень с изумрудом? Сказать сложно, даже и расспросы не всегда могут помочь – кольца часто меняли в соответствии с сезоном, обрядами и даже –со временем суток: утром носили одни, вечером другие. Поди тут вычисли.

Иван и сам не знал, почему вдруг так взволновал его этот вопрос? Ну, допустим, искомый перстень у Тимура. И что? Что, выкрасть его, неизвестно как, и главное, пока неизвестно – зачем? Что потом с ним делать? Абу Ахмет, вероятно, знает… Только где ж его разыскать-то? И жив ли он вообще? Раничев вздохнул, потом неожиданно улыбнулся. Ведь, наверное, Абу Ахмет был не единственный, кто знал, как использовать перстень. Ведь откуда-то он узнал об этом, кто-то же его научил? А где он раньше жил, и вообще – кто он по национальности? Монгол, перс, турок? Или – узбек? Нет, пожалуй, этой нации еще нет. Спросить Салима? Уже спрашивал. Правда тот отвечал слишком уж кратко.

– Абу Ахмет? – Салим удивленно хлопнул глазами. – И что ты про него все выспрашиваешь? Лучше б подумал, как убежать. Да, Абу Ахмет – мой земляк из Ургенча, но почти совсем не жил там. Говорят, двадцать пять лет назад он был сербедаром, которых использовал Тимур, чтобы захватить власть в Мавераннагре…

– И с которыми потом жестоко расправился, – продолжил Иван и замолк. А ведь этот Абу Ахмет имеет все основания для того, чтобы сильно ненавидеть Тимура. И может быть, он специально похитил перстень, чтобы уничтожить Хромца или каким-то образом навредить ему… А что? Весьма похоже на правду. Значит: и Абу Ахмет – если он жив – обязательно будет там, где Тимур. А где сейчас Тимур – в ордынских степях, а здесь, под Угрюмовым – его передовой отряд под командованием эмира Османа. Двадцать шестого августа Тимур повернет свое войско назад, в Мавераннагр, уж очень там станет неспокойно, да и корм для коней – поди найди его глубокой осенью? Двадцать шестого августа тысяча триста девяносто пятого года митрополит Киприан велел – вернее, еще только велит – привезти в Москву почитаемую икону Владимирской Божьей матери, ее поместят в Успенский собор – и Тимур отойдет как раз в этот день, а стоявшие у Коломны и со страхом ждущие непобедимые тумены эмира полки московского князя Василия с облегчением вернутся домой. Или, кажется, по пути кого-то пожгут? Ну это, в общем, не важно. Важно другое – Тимур двинется в обратный путь еще до начала осени. Остался примерно месяц. Да еще дорога… Иван прикинул – двинутся на юг, обогнув Приволжскую возвышенность, затем по Прикаспийской низменности, по территории будущего Казахстана, на плато Устюрт, затем вдоль Амударьи, потом повернут на восток, в сторону Сырдарьи, вот между этими реками и будет Самарканд. Концы нехилые! Примерно три тысячи километров. Да по степям, да по пустыням… Правда, в империи Тимура должны быть очень хорошие дороги – это важно для любой империи: связь, возможность быстро перебросить войска, торговля… Раничев вдруг усмехнулся. Подумалось – вот в советской империи были очень плохие дороги, может и это тоже явилось одной из причин распада? В России хороших дорог тоже почти что и нет…

Иван покачал головой. Чего только в голову не полезет! Чтоб окончательно не отупеть за время тяжелых месяцев пути, надо найти какое-то дело. Тоже тяжелое, только умственное… Дело… А чего его искать-то? Язык! А лучше – два. Персидский и тюркский. Без знания языка он не сможет ничего. Салим! Салим должен помочь!

– Язык? – Отрок пожал плечами. – Якши! Нет ничего проще. Просто запоминай слова…

Через несколько дней Раничев уже понимал самые простые вещи: «принеси воды», «работай лучше», «скажу хозяину, и он прикажет бить тебя палками». Глядя на него, стали учиться и Ефим с Авраамом. Ефим Гудок сильно сдал за последнее время: волосы его свалялись и поседели, обычно жизнерадостно торчавшая борода поникла и напоминала теперь грязную паклю, сам Ефим исхудал и все время кашлял, харкая кровью, – видно, застудил легкие. Или отбили – что более вероятно. Авраам тоже выглядел не лучше – и раньше-то был худ, а уж теперь вообще превратился в такую жердину, что казалось, шатался от каждого порыва ветра. Светлые глаза парня глубоко запали, нос заострился. Ему б молока да хорошо покушать. Ну откуда здесь молоко? Пленников кормили так, чтоб едва таскали ноги. Давали раз в день пресную лепешку да несколько глотков мутной воды – как хочешь, так и выживай. Уже померло человек с десяток, казалось бы – прямой убыток хозяину. Но это так просто казалось. Иван чуть позже догадался – Энвер-бекпоступал со своей живой собственностью абсолютно верно, хоть, быть может, и жестоко – но здесь никто не страдал излишками гуманизма. Пусть слабые лучше умрут здесь, нежели в пути – ведь их нужно было кормить, а так экономилась пища. Похоже, подобная печальная участь ждала и Авраамку с Ефимом. Салим чувствовал себя гораздо лучше, хотя тоже заметно ослабел, как и все вокруг. Живот его ввалился, ребра туго обтянулись кожей, однако парень был жилист, вынослив и, как ни странно, весел. Раничев быстро догадался почему. Наверное, Салиму было просто приятно вернуться на родину, пусть даже так, рабом. Ургенч – город в песках, сожженный когда-то Тимуром и вновь отстроенный жителями. Не следовало забывать, Абу Ахмет тоже был из Ургенча, и, как сказал Салим, многие выходцы из этого города проживали теперь в Самарканде – искусные ремесленники, книгочеи, ученые – переселенные по приказу Хромца. Он, Раничев, дойдет! Он обязательно должен дойти… Перстень, Тимур, Абу Ахмет… И… и Евдокся – эта девчонка с глазами цвета сияющего изумруда словно приворожила Ивана, да так, что тот отдал бы, казалось, все только для того, чтоб она была бы счастлива.

Он-то дойдет – есть цель, – а Ефим с Авраамкой? Искоса посматривая на них, Раничев четко сознавал – вряд ли. Надрывно кашляющий скоморох и шатающийся от ветра писец – они просто должны были умереть, не здесь, так в пути, и кости их будут грызть шакалы. Бежать? А почему нет? Похоже, для Ефима с Авраамкой это был бы единственный выход. В конце концов – что им терять-то? Все равно ведь помрут.

Ночью Иван переговорил с ними и с Салимом. Оба – скоморох и писец – согласились бежать при первом же удобном случае, который должны были устроить для них Салим с Раничевым. Авраамка слабо улыбался в свете луны, а Ефим оживился и даже, казалось, стал гораздо меньше кашлять. Спросил только, глядя на Ивана:

– Так вы с Салимом не с нами, друже?

– Нет, – качнул головой Раничев. – Поверь, мне очень нужно попасть в стольный град Хромца. Салиму тоже.

– А если попадемся… то есть если мы убежим, то все подумают на вас… – Ефим взглянул прямо в глаза Ивану.

– Не подумают, – тихо засмеялся тот. – Уж что-нибудь да измыслим, верно, Салим?

Он размышлял всю ночь, строя различные планы и тут же отвергая их как нереальные. Поднять небольшую заварушку и, воспользовавшись этим… Нет, заварушку быстро подавят, тут кругом вооруженные воины. Кинуться всем одновременно в разные стороны? Чушь. Во-первых, маловато шансов убежать, во-вторых – попробуй-ка, уговори всех пленных. А вдруг настучит кто? По этой же причине нельзя отправлять с Ефимом и Авраамкой кого бы то ни было еще – кто его знает, что за люди? Выяснять особо некогда, а верить просто так Иван здесь уже давно разучился. Доверял только тем, кого успел хорошо узнать, – тем же Ефиму, Авраамке, Салиму. Последнему – почему-то меньше всего. Ну тем не менее… Сколько же у Энвера пленных? Да и не только у него. Приподнявшись, Иван осмотрелся: в призрачном свете луны спящие, распластавшиеся по черной траве тела казались мертвыми. Сотни шатров раскинулись до самого леса, везде горели костры стражи, и верные нукеры эмира Османа, словно псы, без устали рыскали по всему периметру лагеря. А пожалуй, пара человечков сбежать все-таки сможет, только не ночью – гулямы славились осторожностью и на ночь усиливали посты. А вот днем, во время какой-нибудь суматохи… Скажем, когда пойдут по воду к реке, под присмотром старого Ичибея и двух младших нукеров – зверовидных глуповатых орясин. Или не обязательно по воду – за хворостом, к примеру… Лес, он ведь только издали кажется маленьким и домашним, на самом-то деле – тянется аж до самой мордвы и дальше, и буреломов в нем хватает, и болот, и урочищ. Да, там есть, где укрыться. И кажется, Энвер-бек это не вполне понимает – ну откуда ж ему знать, что такое непроходимая чаща, с болотами, буреломами, урочищами? Как бы только вывести туда ребят? Придумать что-нибудь…

Раничев повернул голову к ближайшему костру, около которого сидели готовившиеся выйти на стражу гулямы – молодые смешливые парни, вполне даже симпатичные; кажется, это и не они совсем недавно насиловали, жгли, грабили, отрубали головы. Рядом с костром, у высокого шатра Энвера, темнела куча хвороста, натасканного за день пленными. Именно хвороста, а не дров – топор и пилы им доверять боялись, и правильно делали. Изрядная куча… Дня на три-четыре хватит. Выдержат ли еще столько Ефим с Авраамом? Смогут ли бежать? Да и – кого потом отправят за хворостом, их или кого другого?

У костра вдруг загоготали – к гулямам подошли две чернявые девки, Айгуль и Юлнуз. Из тех, что постоянно таскаются за всеми армиями мира. Торгуют всяческой мелочью, стирают за небольшую плату, готовят, если понадобится – обслуживают воинов и другим, приятным способом.

Иван недовольно посмотрел на них – и принесла же нелегкая. Теперь сменившиеся с постов гулямы и до утра не уснут. Ага, вот сразу двое пошли за кусты с Айгуль… Или с Юлнуз, Раничев не сказал бы точно, кто из них кто. А войско-то расслабилось, раньше бы, во время решительных действий, подобного разврата Тимур бы не потерпел, ну а сейчас, что ж… Из кустов донеслись похотливые стоны, настолько громкие, что казалось, их было слышно на весь лагерь. Перебивая эти нескромные звуки, как всегда резко, прозвучал рог. Двое других оставшихся у костра воинов встрепенулись – звук рога повелительно звал их на пост, сменить других. Воины, видно, ожидали этого, поскольку находились уже в полном вооружении: пластинчатые доспехи, кольчуги – тоньше и изящней, нежели русские, маленькие круглые щиты с синими перьями, копья… Поспешно вскочив, они бросили что-то оставшейся женщине – видно, договорились на послесменок и, хохотнув, быстро удалились прочь. Покинутая женщина грустно посмотрела им вслед, что-то пробормотала и, поднявшись на ноги, посмотрела в сторону соседнего, едва теплившегося костерка, вокруг которого сидели уже успевшие вернуться с постов гулямы и, кажется, готовились спать. Иван тоже посмотрел на них – не то чтобы рядом, а шагов с полсотни точно будет, если не больше. Да, костерок-то слабый, видно, экономили хворост, маловато набрали. Оставленная без присмотра женщина тоже заметила это: воровато оглянулась и, шмыгнув к куче хвороста, вытащила пару веток, потащила, как раз мимо спящих пленников…

Раничев решился, бросил наугад:

– Не так быстро, красавица Юлнуз!

Вздрогнув, женщина обернулась, выронив ветки. Заметила приподнявшегося на локте Ивана – еще б не заметить, коли ярко светила луна, да и костер горел всем на зависть:

– Что тебе, червь?

– Я помогать тебе уносить хворост, – улыбаясь, пообещал Иван. (Про себя ж подумал – сама ты червь, шалава!) – Только развяжи… ненадолго.

– Надо говорить – «помогу», а не «помогать», глупое отродье! – поднимая ветки, буркнула Юлнуз. Хотела было пойти дальше, да вдруг задержалась, может, и вправду были тяжелы ветки, а может – и из-за чего еще.

– Откуда ты меня знаешь? – бросив ветки обратно на землю, спросила она.

– Кто ж не знает красавицу Юлнуз? – вопросом на вопрос отвечал Раничев. – Так ты не хотеть помощи?

– Не хочешь, – снова поправила Юлнуз, ей бы учительницей в школе работать, русский преподавать или, вернее, тюркский. – Я могу тебя отцепить… – опускаясь на корточки, задумчиво произнесла она. – Рук не развяжу – перебьешься, а от общей цепи есть у меня ключ…

Даже так! Иван усмехнулся. А эта женщина не теряет времени даром, сперла ключ у кого-то из воинов – интересно, ей-то он зачем? Скорее всего, не зачем, просто – была возможность, украла. Мало когда пригодится, и вот – пригодился ведь. Все не самой хворост ворованный таскать! Хотя рискует… Впрочем – чего рисковать-то, коли ее тут всякая собака знает?

Юлнуз – при ближайшем рассмотрении она оказалась совсем молодой девчонкой – маленькой, юркой, тощей – в темных бархатных шальварах с узорами и такой же жилетке, надетой поверх тонкой рубашки. На груди ее позвякивало дешевое медное монисто, на руках и ногах мягко сверкали в свете луны медные браслеты, толстые и безвкусные, какие любят модницы в дальних, затерянных за лесами деревнях.

– Ну вот… – Быстро отперев замок, она осторожно протащила звенья общей цепи через кольцо, сковывающее запястья Ивана. Миг – и он оказался свободен! Относительно – руки-то по-прежнему были стянуты.

– Пошли, – кивнула девушка, нагрузив пленника хворостом, словно хорошего ишака. Стараясь не споткнуться, Раничев осторожно пошел за нею следом. Тоненькая фигуркаЮлнуз маячила перед ним в свете костра. А похоже, воины там уже уснули!

– Стой! – оглянувшись, распорядилась девчонка. – Сюда.

Иван сбросил хворост на землю, не доходя до костра добрый десяток шагов. Видно, хитрая девка готовила задел на будущее.

– Пошли, – снова скомандовала она и теперь уже зашагала рядом…

Никем не замеченные, они сделали несколько рейсов, Иван даже почувствовал некоторое утомление, и вполне серьезное, – попробуй-ка потаскай ночь напролет изрядные кипы хвороста!

Уже под утро, когда золотистая луна медленно становилась серебряной, а окрашенное розовым цветом небо светлело, Юлнуз вдруг махнула рукой:

– Хватит.

Они остановились на полпути, рядом с балкой – и как туда не угодил во тьме Раничев? Юлнуз вдруг подошла ближе, прошептала, кусая губы:

– Ты сильный. – Она провела рукой по плечу Ивана. – А я, правда, красивая?

– Правда… – так же тихо ответил Раничев, глядя, как на круглом девчоночьем лице засветилась улыбка. Глаза Юлнуз – большие, темно-карие, чуть прищуренные – напоминали звездное ночное небо.

– Идем, – прошептала она и повела Ивана к заросшей кустарником балке…

– Ложись, – тихо попросила она, и Раничев послушно улегся на спину, чувствуя лопатками мягкую мокрость травы.

Юлнуз села на него сверху и, улыбнувшись, быстро сбросила с себя жилетку с рубахой. Маленькая грудь ее с черными, упруго торчащими сосками вдруг показалась Ивану такой беззащитной, нежной… Тяжело дыша, девушка потеребила соски и, медленно погладив себя по животу, выгнувшись, стащила шальвары…

– Не шевелись… – тихо простонала она. – Я сама…

Утром старый Ичибей долго и мерзко ругался. Какие-то сволочи – ясно какие, соседние гулямы – сперли за ночь почти весь хворост, а эти два прохвоста – Касым и Эльчен– ничего не видели. Наверняка провели всю ночь с какой-нибудь падшей девкой, недаром тут весь вечер ошивались толстушка Айгуль и тощая, словно щепка, Юлнуз, прости Аллах, ну разве может женщина быть такой тощей? Ладно Айгуль, та хоть еще куда ни шло, и сам бы не отказался, но эта драная кошка Юлнуз? Аж ребра выступают – ну разве ж это женщина? Интересно, если б не гулямы, какой мужчина на нее позарился бы? Потому, верно, и таскается вслед за войском, не только чтоб заработать.

Проходя мимо чужого кострища, Ичибей хмуро погрозил кулаком обеим девкам, громко любезничавшим с воинами. Те дружно показали ему языки.

– Вот, твари! – в сердцах выругался старик и подумал про хворост. Придется еще раз отправить рабов в лес. А Касым с Эльченом, ишаки похотливые, пускай там за ними присмотрят.

Из всех пленников Энвер-бека на ногах держалось человек с полдесятка, в их числе высокий бородатый урусут с нехорошими, вечно смеющимися глазами – Ичибей сильно не доверял таким – да похожий на волчонка мальчишка-ургенчец. Ох уж эти ургенчцы, мало их перебил Повелитель!

Плотно позавтракав лепешками с медом, Энверовы нукеры, Касым с Эльченом, повели истощенных пленников в лес. День начинался так себе – дождливенький, серый. Плотныенизкие облака затянули небо от края до края, похолодало, и нукеры ежились, потирали руки, стараясь согреться. Дождь то прекращался ненадолго, то вновь шел, не очень сильный, скорее какой-то нудный, мерзкий, в такой дождь хорошо сидеть дома, подбросив в очаг изрядную охапку дров, а уж никак не шастать по мокрому угрюмому лесу. Да, лес только издали казался приветливым и веселым, были в нем и болота, и буреломы, и чащи. Только углубились чуть – а ближе хвороста давно уже не было – и наґ тебе: такое впечатление, что и нет вокруг больше ничего – ни сожженного города, ни шатров, ни войска, одни лишь бурые папоротники да сумрачные мохнатые ели. Касым с Эльченом покрепче сжали копья – не очень-то нравился им этот русский лес, с его непроходимыми урочищами, болотами и гнилыми, поваленными бурей стволами. Того и гляди, выскочит из чащи какое-нибудь лесное чудовище, острозубое, с горящими лютой злобой глазами, протянет к горлу когтепалые лапы – и копье не поможет, только молитва.

– О Аллах, всемогущий, всеведущий… – дрожащими губами начал шептать Эльчен, нет, он вовсе не был трусом, не побоялся бы один выступить против десятка врагов… с одним условием – эти враги должны быть реальными, а не принадлежать к потустороннему миру.

Раничев, давно уже искоса наблюдавший за конвоирами, усмехнулся. Похоже, эти ребята здорово боятся неведомого. Он обернулся к Салиму. Тот кивнул и незаметно оказался рядом с нукерами.

– Напрасно мы пошли в эту сторону, – округлив глаза, громко прошептал он вроде бы как себе под нос.

Нукеры переглянулись.

– Это чего же напрасно, ургенчец? – стараясь не показывать страха, вполголоса поинтересовался Эльчен.

– Видишь тот бурелом, воин? – Салим кивнул вперед, где за темными стволами елей виднелись огромные, поваленные ветром деревья, черные, угрюмые, страшные. – Урусуты говорят, здесь живут злобные оборотни, превращающиеся то в человека, то в медведя, то в волка.

– Вах! – Эльчен со страхом огляделся, позвал: – Касым, может, в другое место пойдем?

– А хворост? – резонно отозвался Касым. – Здесь-то его много… Эй, черви! А ну хватит ходить просто так – собирайте!

– А еще говорят, здесь есть болотные дэви – кикиморы, с руками, как грабли, – не отставал Салим.

– Ки-ки… – попытался повторить Эльчен, подозрительно оглядывая клубившееся зеленоватым туманом небольшое болотце.

– Скрежещет острыми зубами кикимора, поджидает – авось кто зазевается, подойдет к болоту – человек ли, зверь ли, р-раз – схватит да утащит в болото, только и видели! – вдохновенно врал Салим.

Нукеры молча переваривали полученную информацию. Потом Касым, плюнув, достал из-за пояса плеть и пошел подгонять ленивых собак – урусутов.

– Давай, давай, работай! Не стой, – пряча свой страх, заорал он.

– Эй, ургенчец! – Впечатлительный Эльчен подошел еще ближе к отроку. – А ты сам-то видал этих ки-ки…

– Кикимор-то? Конечно! – даже не моргнул глазом тот. – При мне троих скоморохов сожрала!

– Ва, Алла!

Складывая в кучу хворост, Раничев внимательно наблюдал за нукерами. Салим отвлекал всякими россказнями раскрывшего рот Эльчена, а вот Касым оказался орешком потверже – вероятно, тоже боялся, но виду не показывал: орал да махал плетью… Его следовало незаметно нейтрализовать, и немедленно – Авраамка с Ефимом уже выбивались из сил. Иван оглянулся – Салим по-прежнему вешал развесистую лапшу на уши доверчивого Эльчена, вот уже широко разводил руками, видно, показывал, какие у кикиморы зубы. Раничев осторожно юркнул в ельник и быстро как мог – ноги его, как и у всех остальных пленников, стягивала короткая цепь, так что передвигаться можно было только маленькими шажками – пошел к остальным, стараясь ступать как можно мягче и по возможности не очень греметь цепью. Вообще, странно было, что с ними пошли лишь двое воинов – видно, изможденный вид пленников не внушал уже ну совершенно никаких опасений. Ходячие скелеты – и только. Дунь – упадут. Вот и расслабились нукеры, заслушались всяким антинаучным бредом. А зря!

Припав к земле за толстым стволом сосны, Раничев поднял с земли увесистый сук. Затаился… И как только Касым повернулся спиной, изо всех сил треснул его по башке. Нукер упал.

– Не стойте, – тихо приказал Раничев. – Тащите.

Подхватив недвижное тело под руки, пленники – откуда и силы взялись? – быстро потащили его к болотцу, положив ногами к трясине.

– Ну все. – Иван вытер со лба пот. – Во-он, видите, балку? Давайте туда, сколь успеете. Главное – другому на глаза не попасться.

– Прощай, Иване, – неожиданно всхлипнул Ефим Гудок. – Может, и свидимся еще, ежели не поймают.

– Не поймают, – улыбнулся Раничев, снял с головы скомороха шапку, забрал себе. – Прощай, Ефим. И тебе, Авраам, удачи.

Авраам с Ефимом, гремя цепями, потащились к балке, густо заросшей папоротником, кустами можжевельника и молодыми ярко-зелеными елками. Иван проводил их глазами и присел у лежащего нукера. Тот еще не пришел в сознание, но уже постанывал. Раничев оглянулся и зашел в трясину по колено. Зыбкое дно, чавкнув, тут же просело под ним, Иван неожиданно для себя вдруг ощутил испуг – как бы и в самом деле не засосало! Забравшись на кочку, он зашвырнул в болотину шапку Ефима, недалеко, так, чтоб ее было хорошо видно, затем схватил за ноги Касыма и затянул его в трясину почти что до пояса. Потом измазал себе лицо грязью, выбрался на твердую почву и заорал, хватая нукера за руки:

– Помогите! А-а-а! Кикимора, кикимора-а-а…

– Что такое? – вздрогнув, оглянулся Эльчен.

– На болоте что-то, – прошептал Салим дрожащим голосом. – Я же говорил, здесь кикиморы водятся!

Не слушая его, Эльчен подхватил копье и бегом бросился к болоту.

– Скорей, скорей! – оглянулся к нему Раничев, делая вид, что из последних сил пытается вытащить из болота Касыма.

– Ва, Алла! Э-э-э… – Подбежавший нукер нагнулся и резким рывком вырвал своего сотоварища из цепких объятий трясины. Касым открыл глаза и застонал. Эльчен ухмыльнулся – кто как не он только что спас друга?

– Ефиме… Авраам… – повалившись на землю, заплакал, запричитал Иван. Потом вдруг резко вскочил на ноги, заругался, загрозил кулаками болоту.

– Чего это он? – обернулся к подошедшему отроку Эльчен.

– Кикимора утащила в трясину двух его друзей. Я же предупреждал – не нужно было подходить так близко к болоту.

А Раничев не унимался, в глубине души чувствуя, что уже переигрывает, тем не менее надрывался, кричал, выл…

– И в самом деле, двоих нет… – озаботился вдруг Эльчен.

– Во-он один, там! – Салим кивнул на шапку. – Может, попытаться вытащить его? – Он сделал шаг в трясину.

– Э, нет, стой! – Нукер тут же схватил его за руку. – Не хватало, чтоб еще кто-нибудь сгинул. – Он посмотрел на шапку. – Те урусуты все равно скоро бы умерли… А ну-ка, пойдем отсюда… Касым, э, Касым?

Второй нукер уже пришел в себя и, подозрительно глядя вокруг, ощупывал на своем затылке изрядную шишку.

– Злобная урусутская ведьма чуть было не утащила тебя в болото, – улыбнувшись, пояснил Эльчен. – Если б не я…

Касым ничего не ответил. Поднялся на ноги, опираясь на руку напарника и, пошатываясь, побрел в лес с самым отрешенным видом. Раничев украдкой бросил на него взгляд, ухмыльнулся: а хорошо приласкал, как пить дать сотрясение мозга!

– Что? Два хозяйских раба утонули в болоте? Вах-х, вах-х… А вы куда смотрели? – верещал старый Ичибей, наседая на угрюмившихся нукеров. – А точно они утонули, может, сбегли?

– Да утонули. Я сам видел. – Эльчен поднял глаза. – Это злобная ведьма их утащила, обитательница лесных кущ.

– Какая такая ведьма? – Ичибей замахал руками. – Сами будете перед хозяином отвечать, сами!

Энвер-бек, неожиданно для Ичибея, выслушал сообщение о странной гибели невольников довольно-таки равнодушно, справился только о том, как они выглядели до смерти.

– Да, честно сказать, так себе выглядели, – почесал бороденку старый слуга. – Оба доходяги. Вряд ли дожили б до конца похода.

– Ну и шайтан с ними, – отмахнулся бек. – Но нукеров все-таки накажу, чтоб в следующий раз лучше смотрели. Кто там был-то?

– Эльчен и Касым, мой повелитель.

– Эльчен и Касым? – Энвер-бек задумался. – Это храбрые воины. Ладно, отделаются тремя караулами.

– Позвать их сюда, господин?

– Зачем? Пусть сразу и отправляются на свои посты, так им и передай.

Низко поклонившись, Ичибей, пятясь, выбрался из шатра. Энвер-бек улегся на узкое, застланное волчьей шкурой ложе, потянулся лениво. Хандра давно уже грызла его, как и всегда, когда не было активных боевых действий. В такие дни становился бек ленив и апатичен, как вот сейчас, настроение было – хуже некуда, да еще и погода никуда – серый промозглый день, дождь, сырость. Приказать слуге позвать женщин? Тоже лень, да и какие-то некрасивые тут они… впрочем, может быть, вечером. Зря, зря он отправил вместе с раненым ордынцем Тайгаем и ту русскую девку, зря. Да, конечно, та знатного рода и девственна – за такую можно получить изрядный выкуп, выгодно продать, подарить нужному человеку. Красива дева: темные – но не черные – волосы, заплетенные в толстую тугую косу, сияющие, зеленые, как изумруды, глаза… вот, правда, тоща слишком, ну это не беда, откормить можно. А так – хоть куда дева. Сейчас бы пригодилась, хандру развеять. Энвер-бек поскрипел зубами. Да, оно, конечно, выгодно такую иметь – все равно как деньги в кубышке зарыты, если что – взял да выкопал… в смысле – продал. Очень, очень хорошо понимал это турок, жизнь давно уже научила, да вот только… если б была эта девка сейчас, если б не отослал ее, то, шайтан с ней, плюнул бы на все да приказал привести на ложе. Если бы… Ладно, что уж теперь рассуждать. Бек попытался заснуть – не спалось, выглянул на улицу – лил беспросветный дождь, и копыта везущих что-то лошадок разъезжались на прокисшей дороге. Пленники под присмотром Ичибея возводили навес для коней. Это хорошо, что не бездельничали. Внизу, над рекой стоял глубокий туман, изжелта-серый, прилипчивый, как кисель, чуть вдали был виден черный краешек леса, и больше – ничего, одна промозглая тягучая мгла. Если что и могло потешить в такой день душу, разогнать кровь по жилам, так это хорошая битва… ну или горячие страстные женщины.

– Эй, Ичибей, – позвал Энвер-бек, и старый слуга со смешными хрящеватыми ушами, бросив все дела, побежал к нему, смешно припадая на левую ногу.

– Приведи мне приличную женщину, Ичибей. Пэри! – приказал бек и убрался обратно в шатер – грустить в ожидании пэри. Невольники утопли? Шайтан с ними, похоже – всехих придется убить. Если будет новое наступление – не тащить же их всех за собой? А отправить домой с оказией может и не выгореть. Да и ладно, будут новые победы, будут и невольники – красивые женщины, а не эти доходяги. Да, их нужно умертвить до начала наступления. Сегодня пусть работают, а завтра…

– Приличную женщину… – отойдя от шатра, буркнул слуга. – Где ж ее тут найдешь-то? Все пэри эвон, у шатров эмира да Бекши-оглана пасутся, как же, там и веселье каждый день, и заработать можно не в пример лучше, чем тут. Нашего-то не больно жалуют – чужак, турок. А тащиться туда в дождь – пять… нет, шесть фарсахов… А ведь придется… Хотя…

Он вдруг заметил сидевших у соседнего костра девушек. Хоть и стар был Ичибей, да еще крепок и на зрение не жаловался. Увидал – та, что потолще, ничего девка, хозяину понравится, вот подружка ее – вряд ли, тощая, как драная кошка, кто ж на такую польстится?

Оглянувшись на шатер, Ичибей быстро направился к девушкам. Присев к костру, поздоровался учтиво:

– Счастья вам, девы.

– И тебе, дедушка. – Девки прыснули, и старый слуга даже обиделся – «дедушка»! Но, не показав вида, улыбнулся.

– Ты! – Он показал руками на ту, что потолще, а значит – покрасивее, тощая женщина не может быть красивой. – Хочешь провести время в богатом шатре, в неге и холе?

Та аж подпрыгнула. В шатре, в холе да неге? Еще бы не хотеть! Уж куда лучше, чем уныло коротать время у вечно гаснущего костра, ожидая, пока вернутся из караула гулямы.

– А куда идти, дедушка?

– Погодь, не торопись, дева. – Ичибей шутливо погрозил пальцем. – Зовут-то тебя как?

– Айгуль. А она – Юлнуз.

– Я тоже хочу в шатер да в холе и неге, – оживилась тощая. Тьфу – безобразие, а не женщина. Тебя, кошки, только хозяину и не хватало.

Словно не замечая ее, старик поинтересовался у Айгуль, имеет ли та одежду получше да покрасивее.

– А как же не имею? – обиделась та. – Целый сундук, чай, в повозке. Сейчас переоденусь, сбегаю.

– Вот-вот, – одобрительно кивнул Ичибей, с удовлетворением глядя на толстые икры девушки. Ух и красива девка! Жаль, не мусульманка – огнепоклонница, да все они щеголяют премерзко открытыми лицами… Живот толстый, кожа складками – как приятно трогать руками, а уж грудь – огромная, как две сладчайшие дыни! Не то что у этой, тощей… Поди, и груди-то нет.

Тощая Юлнуз со вздохом отвернулась от старика. Похоже, не светили ей ни шатер, ни нега. Один только дождь, вымокшая повозка да грубые ласки невыспавшегося в карауле гуляма. А ведь лицом она была куда как лучше Айгуль: глазастая, с длинными черными ресницами и чуть выпирающими скулами, довольно миленькая даже, но вот фигурой не вышла. Не было в ней приятной восточному человеку полноты, да и грудь размером не вышла, торчали эдак какие-то прыщики, позор один, а не грудь. Хорошо, здесь, в войске, находились и на такую охотники, а кончится война – дома что делать? Где охочего мужика взять? Юлнуз снова вздохнула… эх, мужики, мужики, ничего-то вы не видите… может, ради вас только – не ради заработка – и моталась несчастная девчонка за наступающим войском в неуютной, продуваемой всеми ветрами кибитке, запряженной парою ишаков. Эх, мужики… Вот и сейчас не повезло. Айгуль вон зовут в шатер, где… в холе и неге, а она, Юлнуз, чем хуже? Впрочем, есть такие мужчины, что не только любовные страсти любят, а и занимательную беседу, а уж тут-то Юлнуз-ханум уж куда лучше Айгуль будет, гусыни глупой. Попытаться, что ли?

– Дедушка, а я много всяких историй знаю! И стихи…

Старик не реагировал, сидел, погруженный в свои думы, вот шайтан хрящеухий.

– Ну, я готова! – Вернувшаяся Айгуль распахнула длинный плащ из толстой, почти непромокаемой ткани, показывая свои толстые ляжки, туго обтянутые полупрозрачными шелковыми шальварами. – Идем?

Старик поднялся, и Юлнуз снова вздохнула, бросая завистливый взгляд на подругу. Они отошли от костра уже шагов на двадцать, когда хрящеухий вдруг обернулся – вот, проклятый старик! – спросил, якобы невзначай:

– Так, говоришь, много историй знаешь?

– И стихи, – всхлипнув, напомнила Юлнуз.

– Наверняка какие-нибудь похабные… – буркнул про себя Ичибей. – Ладно, идем. Переоденешься-то быстро? Или нет у тебя ничего?