Чтение 20–й страницы книги ~Перстень Тамерлана~

Открывшийся перед ними зал оказался вовсе не таким большим, как можно было бы представить, но чрезвычайно красивым. Резные арки, поддерживаемые изящными мраморными колоннами, расписанные золочеными арабесками стены, журчащий в дальнем углу фонтан в виде чудесного золотого цветка, украшенного сверкающими самоцветами. Напротив двери, на небольшом возвышении – трон, больше похожий на низкий сундук – такой же неудобный, – но, естественно, тоже изрядно покрытый резьбой и позолотой. Трон был пуст, а чуть левее его стояли несколько человек, все в одинаково богатых одеждах, расшитых серебром и золотом.

– Подойди, поклонись повелителю, – прошептал прямо на ухо Раничеву старик-управитель. Иван скосил глаза на Энвера – тот уже пал ниц. Странно… Еще более странным был внешний облик стоящих у трона людей, насколько помнил Иван реконструкцию академика Герасимова, Тамерлан имел вполне европеоидную внешность, как, впрочем, и большинство его подданных в Мавераннагре. Прямой нос, четко очерченная линия рта, бородка – больше, чем у Ленина, но значительно меньше, чем у Карла Маркса, – ну где туттакой? Один из стоящих – морщинистый горбоносый старик, двое других – с явными признаками монголоидности…

Иван скосил глаза – хитрый старик не уходил, маячил рядом:

– Что ж ты не кланяешься?

– Не вижу повелителя.

Старик неожиданно громко рассмеялся:

– И мы не видим его, как видишь – ждем.

Тимур появился неожиданно – видно, тут так было принято. Словно бы возник из ниоткуда – на самом деле вышел из-за скрывающей дверь шторы. Приветствуя его, все низкосклонились. Быстро прошествовав мимо придворных, эмир уселся на трон и неожиданно благозвучным голосом предложил всем выпрямиться. Он и в самом деле оказался таким, каким представлял себе Раничев… и академик Герасимов. Смуглолицый, с высоким лбом, бородкой клином и упрямо сдвинутыми бровями.

«На нашего Буншу похож… – не совсем к месту пронеслось в голове Ивана. – Этакий типичный деспот!» – Его вдруг разобрал смех.

«Типичный деспот», как и все вокруг, был одет в длинный халат из тяжелой переливчатой ткани… Вернее, халатом называл эту одежду Раничев. На самом деле она была распашной лишь до пояса и одевалась через голову поверх штанов и узкой туники. С плеч эмира ниспадал на пол небрежно накинутый плащ из легкого струящегося шелка. В глазах светился ум и необычная властная сила.

Он вдруг пристально взглянул на Ивана, и тот испытал некий внутренний трепет, очень уж неуютно было под взглядом эмира.

– Говорят, ты знаешь будущее? – негромко спросил Тимур, сложив на коленях руки. Яркий свет светильников, окружавших трон, отразился в камнях перстней – яхонтах, рубинах, изумрудах… Изумрудах…

– Да, кое-что знаю, – кивнув, ответил Раничев.

Среди придворных зашелестел шепот. Эмир чуть приподнял левую бровь – шепот поспешно затих.

– И часто твои предсказания сбываются? – Тимур усмехнулся, желтоватые глаза его напоминали глаза тигра.

– А я не делаю предсказаний, – пожал плечами Иван. – Говорю лишь то, что знаю, а чего не знаю, уж извините.

– И много ль ты знаешь?

– Спрашивайте, ваша светлость. – Раничев поклонился.

– Когда я умру? – неожиданно спросил эмир, и все со страхом взглянули на предсказателя. Тимур вдруг покосился на окружающих: – Покиньте нас.

Все вышли.

Иван задумался, подсчитывая дату… тысяча триста девяносто шесть минус шестьсот двадцать два… это получается… тьфу ты, вот ведь и не сосчитать без калькулятора… это будет… А, черт с ним… Скажу уж так…

– Примерно через девять лет.

– Примерно так я и думал, – неожиданно улыбнулся эмир. – Значит, так и не удастся отыскать камень бессмертия?

– Нет, эмир, – осмелел Раничев. – Думаю, такого камня вообще не существует.

– Значит, я зря готовлю поход в Индию.

– Почему же? Этот поход будет удачным. Как и разгром Баязида.

– А Тохтамыш? – ненавидящим шепотом поинтересовался эмир.

– Вы с ним помиритесь незадолго до смерти обоих.

– Что?! – Тигриные глаза повелителя вспыхнули гневом.

– После разгрома Орды Тохтамыш не представляет никакой опасности, – поспешно добавил Раничев и попал в точку.

Тимур неожиданно засмеялся:

– Это уж точно, не представляет. Хотя позволь это решать мне. Говорят, ты еще и музыкант?

Раничев с готовностью скинул с плеч чанг:

– Сыграть?

– Позже. – Эмир поднял руку. – Что ж, я услышал от тебя то, что и ждал… Кроме, может быть, одного… – Он вздохнул. Потом насмешливо сверкнул глазами: – Скажи, почему я не спрашиваю – кто ты?

– Думаю, потому что знаешь. – Иван спрятал улыбку.

– Да, знаю. Ты урусут, странствующий артист, сражался – и отважно – против моих войск и был пленен верным Энвером.

– Поистине, повелитель, ты и сам можешь быть предсказателем, – польстил Раничев.

Эмир задумчиво смотрел на него, и Иван вдруг понял, что сейчас, вот именно в эти мгновения, решается его судьба. Жить – или умереть. Вряд ли Тимур оставит в живых человека, знающего дату его смерти. Если поверил… А он, кажется, поверил… Или – просто хотел верить?

– Ты – необычный человек, – покачал головою Тимур. – И похоже, совсем не боишься меня… я бы даже сказал – разговариваешь на равных, что уж и вовсе непозволительно… Молчи! Все так и есть. Уж поверь, я неплохо знаю людей. Что же с тобой делать?

Эмир вновь задумался, устремив рассеянный взор в потолок. Потом посмотрел на Раничева.

– Может, у тебя есть ко мне какая-нибудь последняя просьба? – зловеще произнес он.

Иван сглотнул слюну:

– Есть. Я хочу отыскать своего старого врага, человека со шрамом; говорят, он где-то здесь, в Мавераннагре. Его зовут Абу… Абу… – От волнения он забыл даже имя.

– Абу Ахмет! – подсказал вдруг Тимур, и глаза его вспыхнули яростью. – Знай же, кяфир, что это и мой враг! Он давно хочет погубить меня… Но в Мавераннагре его нет –он успел опять бежать от моих верных людей к Тохтамышу… а может, и к московскому хану Василию… – Эмир задумался, и гнев в желтоватых глазах его неожиданно сменился радостью.

– Ты! – Он устремил в грудь Ивана указательный палец. – Ты отыщешь его! В улусе Джучи, у булгар или урусутов – отыщешь, где бы он ни был. Даю тебе на сборы сутки – мои нукеры проводят тебя до самых границ улуса Чагатая. И… проси, что тебе нужно сейчас! Красивейших женщин, золото, развлечения…

Раничев почти не слушал, он не отрываясь смотрел на перстень на правой руке эмира, красивый, со сверкающим гранями изумрудом… тот самый…

– Перстень! – С ужасом вырвалось вдруг у Раничева.

– Перстень? – удивленно переспросил Тимур. – Какой?

– Тот, что на правой руке. Без него я не смогу разыскать Абу Ахмета.

– Что ж, забирай, – покладисто согласился эмир, снимая кольцо с безымянного пальца. Повертел в руках, вдруг улыбнулся:

– Лови!

Поймав, Раничев поклонился с искренней благодарностью, идущей от самого сердца.

Ровно через сутки Иван под видом приказчика бухарского купца Сами Новруза покинул Самарканд вместе с большим караваном, груженным драгоценными тканями, оружием изолоченой посудой. Вот здесь-то, покачиваясь на горбе верблюде, он наконец-то осознал, что счастливо вырвался из лап смерти, коей его, несомненно, предал бы Тимур из-за слишком специфических знаний. Предал бы, если б не Абу Ахмет… Выходит, человек со шрамом, сам не зная того, спас Раничева от гибели? Да, выходит так… Иван усмехнулся: однако…

Под мерное покачивание верблюда хорошо думалось. Раничев вспомнил вдруг дом, далекий-далекий, музей, друзей, Владу… Наверное, та уже и забыла про него, ведь сколькопрошло времени? Почти год. И ни весточки никакой от Ивана, ни – тьфу-тьфу-тьфу – могилки. Пропал без вести, так сказать – ушел и не вернулся. Он украдкой потрогал амулет на груди – глиняный, неприметный – именно туда Иван запрятал перстень, для того и посылал Халида к гончарам, а уж те постарались.

В голом безоблачном небе жарко светило солнце, отражаясь в наконечниках копий охранявших караван воинов. Переждать жару остановились в ближайшем оазисе – с тенистым садом, колодцем и караван-сараем, тронулись в путь лишь после полудня, уже почти вечером. И снова потянулись с обеих сторон желтые пески, кое-где перемежавшиеся саксаулом, лишь по левую руку зеленела иногда узенькая долина Джейхуна.

Неплохо все вышло – обмахиваясь сорванной с дерева веткой, думал Раничев. И сам жив остался, и к цели приблизился неимоверно! Совершили успешный побег друзья – Ефим с Авраамкой; где-то они сейчас? Наверное, все-таки в Москву подались; Салим вот остался жив – и тоже непонятно сейчас – где? Наверное, в Самарканде – развлекает народ на базарах – жаль, не зашел… так ведь и не пустили б его слуги Энвера. Ладно, главное, что жив… Эх, Салим, Салим… Раничев услыхал вдруг какой-то звук, словно бы кто-то колотил лопатой о камень. Отбросив ветку, вытянул шею…

Слева от идущего каравана полуголые рабы под присмотром вооруженных гулямов копали канал. Жалкие, обреченные на смерть люди, тощие, словно скелеты. Мускулистые надсмотрщики в грязных тюрбанах нещадно колотили зазевавшихся невольников плетками. Доставалось всем – только стон стоял вокруг. Иван покачал головой – не одобрял он подобного зверства, хотя с другой стороны – стройка есть стройка. А экскаватор еще не изобрели.

Звеня колокольчиками, караван важно прошествовал мимо. Рабы украдкой смотрели ему вслед и вздыхали. Один из них – изможденный старик – вдруг надсадно закашлялся и чуть было не упал, харкая кровью. И упал бы, и был бы забит до смерти, если б не сосед – молодой парень, почти мальчик. Бросив кетмень, тот поддержал бедного старика…И тут же сам получил плетью от подскочившего надсмотрщика.

– Работать, черви!

На коричневой спине юноши змеилась свежая кровавая полоса. Закусив губу, он, не дожидаясь следующего удара, быстро подхватил кетмень…

– Так-то лучше, – удовлетворенно кивнул надсмотрщик и отправился дальше, лениво выбирая очередную жертву.

– Да сохранит тебя Аллах, Салим, – пробормотал старик. – Только зря ты это – я все равно скоро умру.

– Не говори так, усто, – возразил юноша, откидывая назад длинные, спутавшиеся от грязи и пота волосы. – Я убегу отсюда, усто, вот увидишь, – чуть слышно прошептал он, сверкнув миндалевидными, вытянутыми к вискам глазами. И снова получил удар плетью – за то, что болтал.

Сверху немилосердно палило солнце.

Совсем в другой стороне, в сотне фарсахов от строящегося канала, неспешно шел караван известного магрибского работорговца Абузира ибн Файзиля. Напрасно вертела головой Евдокся, высматривая знакомые места, караван шел вовсе не на север, не в Булгар и не в урусутские княжества. Нет, путь его лежал далеко на юг, к работорговым рынкам Басры. Не знала того Евдокся, но вскоре должна была догадаться. Ибн Файзиль, кутаясь в джелаббу, искоса посматривал на девушку, прикидывая – стоит ли уже посадить ее в клетку иль пусть пока потешится мнимой свободой? Эх, Евдокся, Евдокся… Закрыв глаза, видела она родной дом, широкую реку с плывущими по ней ладьями, золотые купола церквей да белоствольные ряды березок. А вокруг тем временем кричали ишаки, ревели верблюды и знойный ветер швырял в лица караванщиков горячий песок пустыни.

Ордынский князь Тайгай поднял наполненный вином кубок, полюбовался, как играет на золотых гранях солнце. Выпил и сморщился – вино оказалось кислым. Да и пить в одиночку… А ведь не с кем! Друг Ибан исчез вдруг неизвестно куда, сгинул, не сказавши адреса, люди шептались – по приказу самого повелителя. Ну и скатертью дорога, как говорят те же урусуты. Жаль, конечно, – собутыльником меньше, – но уж что поделать. Второй друг – Тимур-Кутлуг («умер от пьянства») – тоже где-то запропастился, видно, ведет гулямов в очередной поход под золотым полумесяцем эмира. Эх, самому бы… Так он ведь давал присягу Тохтамышу… Вероятно, эмир все-таки отпустит его в родной улус, взяв слово чести не воевать больше с ним, но как скоро это произойдет? А пока – скучно. Да и вино вот кислое… Позвав слугу, бек велел сбегать в ближайшую майхонуза вином получше, это, кислое, выплеснул безжалостно во двор, велел позвать женщин… Но и они уже не радовали – скучно. Где же этот проклятый слуга с вином? Где его носят дэвы?

Напрасно ждала у дувала Юлнуз, напрасно тщательно сбрила на теле волосы – чтоб быть красивой, напрасно таращила глаза – не шел урусут. Не приходил – и все. А она ведь его звала, неоднократно посылала Хасана. И сегодня отправила… Да вот не он ли идет?

– Нет Ибана, – отдышавшись от зноя, поведал Хасан. – Халид, фарраш, сказал – уехал куда-то Ибан надолго.

– Надолго… – опустив голову, шепотом повторила Юлнуз. Красивые глаза ее наполнились слезами. – Уехал, – еще тише повторила она и, рыдая, упала на землю.

Томился в жестоком рабстве Салим, грустила о родной стороне Евдокся, ордынский вельможа Тайгай заливал скуку вином, и даже Юлнуз, потаскуха Юлнуз, за свою недолгую жизнь перепробовавшая столько мужчин, сколько, наверное, звезд на небе, рыдала под старой чинарой от несчастной любви к красивому урусуту. Лишь Иван Петрович Раничев был… ну если и не сказать, что весел, то и не грустен – точно. Об одном лишь мечтал – скорей бы дойти, скорей бы… Разыскать Евдоксю, обнять, сказать – «Здравствуй, родная!» – потом уж определяться дальше… Скорей бы…

Шел караван, звенели колокольцы, все дальше уплывал Самарканд – великий и грозный город. На одной из площадей его, той, что перед тюрьмой-зинданом, в числе других бесстрастно взирала на все наколотая на пику отрубленная голова песчаного разбойника Кучум-Кума. Порывы налетавшего ветра шевелили окровавленную бороду курбаши, глаза его давно уже выклевали вороны. Люди, проходя мимо, плевали в сторону преступных голов, плюнул и молодой фарраш Халид, шедший на рынок в самых расстроенных чувствах – так и не удалось ему подсидеть коварного домоправителя Нусрата. А тот как раз в это время шагал в знакомую майхону – известно, за каким делом.

В синем высоком небе проплывали редкие облака, и садящееся далеко за Джейхуном солнце окрашивало в алый цвет высокие башни минаретов. На них уже поднимались по кривым лестницам муэдзины – напомнить правоверным об очередном намазе. Вечерело…