Чтение 18–й страницы книги ~Повязанный кровью~

– Проигрался я, – огорошил меня Габриель.

– Что?!

– Проигрался в пух и прах. Кости у них шулерские были.

– Ты уверен?

– Да наверняка! Ну не может так людям везти!

– Ты хочешь сказать, что просто не захотел отдавать проигрыш?

– Ну да! Они мухлевали!

– Ты урод, Шутник. Ты знаешь об этом? – Я аж сплюнул от досады. – Ты ввязался в драку из-за пары вшивых медяков?

– Не пары медяков, а… – Шутник пересчитал монеты и ссыпал их в кошель. – Одной короны, трех шлемов и пяти щитов серебром. Но дело-то не в деньгах, дело в принципе! Зло должно быть наказано. Чтобы впредь неповадно было!

– Заткнись и гони половину, – зарычал на него я.

– Что-то ты много в последнее время разговариваешь, – и не подумал развязывать кошель Шутник. – Я тебя, между прочим, о помощи не просил.

– Может, вернешься, и переиграем заново?

– Я похож на идиота?

– А, по-твоему, на идиота похож я?

– Ладно, Кейн, не кипятись, мне эти деньги нужнее, – примирительно хлопнул меня по плечу Шутник.

– Почему это?

– Тебя, я смотрю, армейская жизнь вполне устраивает, а у меня она уже в печенках сидит. Работать за кормежку? Увольте! Я не ишак.

– Какой у тебя выбор? Сбежать? Далеко не убежишь, – хмыкнул я и сел, прислонившись спиной к стене казармы. Оробевшие волонтеры наконец пришли к выводу, что нам нет до них никакого дела, и пустили по кругу один из мехов с вином. – И знаешь почему? Потому что между тобой и ишаком разницы никакой. Только ты на двух ногах ходишь, а онна четырех. А так и мозги у вас одинаковые, и клейма…

– А! Вот ты о чем! – понял, к чему я веду, Габриель и присел рядом. – Ну допустим, мозги у тебя ничуть не лучше, а даже, скорее, наоборот. Иначе ты бы понял, что бежать надо не через Ранлоу, а на север. Там в Альме на корабль сесть, и – здравствуй, Империя!

– Неплохо придумано, – кивнул я. – Только это не объясняет, почему ты в деньгах больше меня нуждаешься.

– Как это почему?! – возмутился Шутник. – Ты ведь обратно на родину рвался, так? Ну вот, значит, и на проезд до Империи тратиться нужды нет. И не надо зенками своими на меня так осуждающе пялиться. Я, между прочим, из-за вас с Арчи в этой заднице оказался.

Я от такой наглости даже немного растерялся, но пока раздумывал над достойным ответом, решил промолчать. А то слов нет, одни слюни остались.

– Угощайтесь. – Осмелевший от выпитого Олаф притащил к нам мех с вином.

Шутник тут же принял предложение и, сделав добрый глоток, вытер побежавшие по подбородку капли.

– Пожалуй, воздержусь, – только покачал головой я.

Олаф забрал мех и унес его обратно к своим приятелям.

– Уважают, – рыгнул довольный Габриель.

– Было бы за что, – сплюнул я. – С Арчи советоваться будешь?

– Предложить предложу, – сразу понял, что я имею в виду, Шутник. – Не захочет рисковать – один уйду. Ты как?

– Я подумаю, – уклончиво ответил я. – О! Смотри, вон и это чудовище шлепает.

Дождь к этому времени усилился, и на лужах забурлили крупные пузыри. Ну все – теперь надолго зарядил. Насквозь промокший Арчи уже никуда не спешил и размеренно шагал по лужам, а из-под его ног во все стороны летели брызги грязи.

– Привет, – коротко бросил он нам и снял мокрый плащ.

– Где пропадал? – поинтересовался Шутник.

– Дела были. – Судя по тону, откровенничать здоровяк был не намерен. – Бернард не появлялся?

– Он в госпиталь собирался, – почесал затылок под войлочной шляпой Шутник.

– Не было его там. – Арчи повесил плащ на вбитый в поддерживавший навес крюк. – Я заходил.

– Ну мало ли какие у него дела. – Я намеренно выделил последнее слово, но Арчи не обратил на это внимания.

В это время на площадь вывернули две телеги. Приглядевшись, я сквозь стену дождя различил сопровождавших их пехотинцев и двух всадников. Волонтеры тоже заметили командиров и тут же припрятали мех, в котором еще оставалось вино.

Телеги, не останавливаясь, проехали через площадь к воротам, и нам ничего не оставалось, как выбраться из-под навеса под дождь и бежать следом. Створки ворот, закрытые по случаю отвратительной погоды, дрогнули и разошлись в стороны, пропуская телеги. А стоило нашему отряду промаршировать за городскую стену, как они тут же со скрипом закрылись.

Интересно, а где тайнознатец? Что-то его не видать. А без Бернарда наш отряд, считай, вполовину слабее. Людей-то взамен погибших барон Анвольд в этот раз не выделил. Вон – лейтенанта до сих пор после встречи с ним от бешенства колотит. Да, молодой он еще. У кого опыта в таких делах побольше, может, чего бы и выторговал. А мальчишка, видно, себя героем после утренней схватки возомнил, наговорил барону сгоряча лишнего. Теперь, как собаки побитые, обратно в Краснявку плетемся. Ладно, хоть телеги выделили и снаряжение какое-никакое подкинули.

Как оказалось, насчет Одержимого огнем волновался я напрасно – мертвецки пьяный Бернард обнаружился в одной из телег, где он спал, завернувшись в рогожу и подложив под голову дорожный мешок. Лейтенант первое время так и кидал на него убийственные взгляды, но будить не решился.

– Арчи, слышно чего в городе? – дождавшись своей очереди ехать в телеге, поинтересовался я у размеренно бредущего по дороге здоровяка и откусил жесткого, как подметка, сушеного мяса.

– Ничего хорошего. – Арчи вздохнул и поправил висевший за спиной фламберг. – Одной искры хватит, чтобы бунт в открытую полыхнул.

– И чего людям спокойно не живется? – задал риторический вопрос Шутник.

– Чернь, а в особенности быдло, которое ничего в жизни изменить не может и не хочет, почему-то питает иллюзию, будто новый хозяин окажется лучше старого, – наставительно произнес проезжавший мимо лейтенант Эмерсон и направил коня к первой телеге.

– Может, и так, – прищурившись, посмотрел ему вслед Арчи. – Только, думаю, причина совсем не в этом. Просто Альфред Третий прекрасно понимает, что с Церковью у негохорошие отношения лишь до тех пор, пока имперские товары, доставленные до Северных княжеств посуху, стоят дешевле привезенных из Западного Норлинга морем. Вот он идержит своих подданных в узде. А Йорк монетами побренчал, золотые горы посулил, и половина Долины Кедров у него сразу в кармане оказалась.

– Местные всегда на север смотрели. – Сидевший сбоку от меня пехотинец сплюнул в дорожную грязь. – Выродки они.

Что стряслось что-то неладное, мы заподозрили еще на подъезде к Краснявке. Сначала начали всхрапывать и вздрагивать кони, потом некоторым почудился запах гари. Я тоже что-то такое уловил, но висевшая в воздухе пелена мелкой мороси не позволила определить источник неприятного запаха. Тем не менее лейтенант по просьбе насторожившегося Линцтрога отдал приказ приготовиться к бою.

И хоть со стороны деревня выглядела как обычно, Эмерсон решил разделить отряд на две части. Сам, взяв под командование пехотинцев, направился с телегами в обход, Линцтрогу же велел двигаться прямиком в деревню. Капрал тем не менее тоже решил подстраховаться и почти сразу же приказал сворачивать на тропку, разведанную еще в первый день нашего здесь пребывания. У покосившейся изгороди разбитого на окраине огорода он оставил меня и Арчи караулить незваных гостей, остальных повел дальше.

Мы с Арчи переглянулись и сразу же без слов поняли друг друга. Стоять на открытом месте и изображать из себя отличные мишени? Вот еще!

Арчи занял позицию в зарослях вымахавшего в человеческий рост лопуха, я расположился метрах в десяти дальше по тропинке, очень удачно схоронившись за покосившимся и увитым плющом плетнем.

Ждать пришлось недолго. Я только хлебнул набранной во фляжку ключевой воды, как со стороны деревни послышались быстрые шаги нескольких весьма спешивших человек. Дорогу они особо не выбирали, а потому то и дело громко ругались, оставляя клочья одежды на сучьях кустов и спотыкаясь о повалившиеся заборы.

Я потихоньку вытащил из ножен меч, и тут из-за зарослей сирени выскочили три запыхавшихся человека. Двое в серых камзолах из некрашеной шерсти, один и вовсе в нательной рубахе. Но все при оружии. И мешки дорожные, чем-то набитые, за спинами болтаются.

Неужели в наше отсутствие мятежники в деревню наведались? Похоже на то.

Первый из бегунов даже не успел понять, что происходит, когда появившийся на тропинке Арчи низовым ударом фламберга подсек ему ноги. Второй замахнулся саблей, но взметнувшееся вверх извилистое лезвие перерубило ребра и глубоко вошло в бок.

Последний оставшийся в живых мятежник в полной мере воспользовался заминкой мастерски управлявшегося с двуручным мечом здоровяка и как испуганный заяц метнулся прочь. Я шагнул ему навстречу и, широко размахнувшись, рубанул сверху вниз – направленный наискось клинок разрубил ключицу и засел в груди.

Поспешив освободить меч, я настороженно замер на месте, но Арчи жестом показал, что все в порядке, и, присев на корточки, перерезал горло зашедшемуся в беззвучном крике мятежнику с перерубленными ногами.

Внезапно мне почудилось чье-то присутствие, и, резко крутнувшись на месте, я наткнулся взглядом на замершую на расстоянии вытянутой руки фигуру, с ног до головы укрытую от солнечных лучей черным плащом. В глухом капюшоне не было даже прорезей для глаз, да и сам человек казался до нереальности расплывчатым.

Вестник!

Помимо своей воли я протянул ему правую руку и тут же почувствовал, как обожгла раскрытую ладонь холодная тяжесть металла. Опустил глаза и застонал – черный перстень был мне прекрасно знаком. Ладонь сама собой сжалась в кулак, и лишь уколовшая ее длинная игла боли вывела меня из полуобморочного состояния.

Брат! Бра-а-ат!

– Что за кольцо? – поинтересовался бесшумно подошедший Арчи, который не смог разглядеть принесшего страшную весть призрака.

– Какое кольцо? – Я разжал правый кулак и показал здоровяку пустую ладонь.

– Показалось, наверное, – недоуменно пробурчал Арчи. – Смотри, вон тот – это не из батраков Фиценвольда?

– Вроде крутился там такой. – Я безучастно всмотрелся в лицо парня с отрубленными ногами. – Точно, он еще с утра телегу разгружал.

– Дуй, капрала предупреди, я покараулю.

– Хорошо, – кивнул я и побежал в деревню.

Не то чтобы в предложении Арчи был хоть какой-то смысл, но мне требовалось остаться одному. Все же не каждый день получаешь такие известия.

На бегу я разжал левый кулак и увидел, как черное родовое кольцо начало, трепеща тенями, медленно истаивать на солнечном свету. Мне с грехом пополам удалось успокоить сбившееся дыхание и удержать выступившие на глазах слезы.

Покойся с миром, брат. И пусть тени примут твою душу.

Вскоре от черного перстня – посмертной весточки моего единственного брата, остался лишь заморозивший руку холод, и, выкинув из головы все посторонние мысли, я поклялся отомстить. Пусть эта клятва не может быть исполнена прямо сейчас, ее время придет, и кто-то кровью заплатит за смерть Бенедикта.

Одно непонятно: почему Бенедикт выбрал меня? Почему не отправил перстень отцу?

Надо ли говорить, что в деревню я прибежал не в самом лучшем расположении духа? А когда добрался до дома Фиценвольда, к полыхавшей в груди ненависти и скорби прибавилось холодное и расчетливое желание убить. Убить, как недавно выразился Шутник, не из-за бессмысленной жажды разрушения, а чтоб неповадно было. Во имя добра и справедливости, гори они в аду.

На воротах со скрученными за спиной руками висел старший сын хозяина, в груди и животе которого засел десяток арбалетных болтов. У сарая с раскроенной головой в луже крови валялся Гюнтер, а изрубленное тело так и не выпустившего топор Фиценвольда кто-то отволок от дома к амбару. Из распахнутых дверей сеней высовывались накрытые драной тряпкой девичьи ноги, рядом, зажав руками окровавленную на животе рубаху, скорчился мальчишка, еще утром просивший меня показать ему меч.

Все это в одно мгновение промелькнуло у меня перед глазами, и только потом я заметил привалившегося к стене дома мятежника с арбалетным болтом в груди. И еще одногораспластавшегося у сарая в некогда сером, а теперь от засохшей крови темно-багровом камзоле.

Топтавшийся посреди двора арбалетчик с позеленевшим лицом молча указал мне на огород, и я тут же бросился туда. Между хлевом и птичником под охраной полудюжины волонтеров стояли трое пленных. Двое все в тех же серых камзолах, третий в полном боевом снаряжении тяжеловооруженного рыцаря. Только снятый шлем валяется на земле и длинные пряди слипшихся от пота темно-каштановых волос облепили лицо.

– Вы еще пожалеете, черви, что посмели поднять руку на рыцаря! Мой сюзерен барон Бейкферн этого так не оставит! Я лично прослежу, чтобы вас всех посадили на кол!

Побледневшие волонтеры наставили на застигнутых на месте преступления мятежников арбалеты, но лично у меня были большие сомнения, что у кого-нибудь из них хватит духу выстрелить в благородного господина. Слишком сильно въелся во вчерашних крестьян страх перед неминуемым наказанием за подобный поступок. И слишком мало еще на них крови, чтобы они почувствовали ее вкус и дурманящую и застилающую здравый смысл уверенность в собственных силах.

Рыцарь все это понимал не хуже меня, а потому вел себя вызывающе нагло, рассчитывая если и не выйти сухим из воды, то отделаться не столь уж и обременительным выкупом. А Линцтрога что-то не видно, да и Шутник, как назло, куда-то запропастился.

– Это в Йорке вы благородный господин, а здесь вы разбойник, мятежник и убийца, – скорее для волонтеров, чем для пленников, уверенно заявил я. – Его светлость великий герцог Альфред Третий распорядился вешать таких без суда и следствия.

– Молчать, смерд! Не смей разевать свою вонючую пасть! – заорал на меня взбешенный рыцарь.

– Повесить их, – не повышая голоса, приказал я.

Волонтеры вздрогнули и лишь втянули головы в плечи. Решимости выполнить мой приказ ни у кого из них не хватило.

– Капрал велел лейтенанта дожидаться, – виновато сообщил мне опустивший глаза Олаф.

– Дожидаться? Что ж, раз капрал велел… – Под издевательский смех рыцаря я протянул руку Олафу, чтобы забрать у него взведенный арбалет. – Беги к лейтенанту, узнай, как с этими ублюдками поступить.

Услышав про ублюдков, рыцарь покраснел от бешенства и, готовый разразиться очередной порцией перемешанной с угрозами брани, уже открыл рот, но тут я неловко перехватил арбалет, и тяжелый болт угодил ему точно между глаз.

– Тень! Как нехорошо получилось! – выругался я и обвел взглядом не меньше пленников обалдевших волонтеров.

– И что теперь делать? – заикаясь, спросил Олаф, который с ужасом смотрел на разряженный арбалет в моих руках и валявшегося в грязи рыцаря с торчащим из головы болтом.

– Что делать? А что тут теперь сделаешь? Да, эти двое ведь не из благородных? Повесить!

Так что, когда капрал Линцтрог и лейтенант Эмерсон приехали, чтобы допросить пленного, вместо сына Фиценвольда на воротах медленно раскачивались двое повешенных мятежников. Двое лишь потому, что к мертвому рыцарю никто прикоснуться так и не решился и он по-прежнему валялся у хлева.

Эмерсон молча выслушал сбивчивый доклад Олафа, и под конец у меня появилось опасение, что мы можем остаться без командира, до того лицо юнца налилось дурной кровью.

– Кейн! – сорвавшись на визг, крикнул он и уже спокойней продолжил. – Кто позволил тебе поднять руку на рыцаря?!

– Это случайно вышло, господин лейтенант, – развел руками я. – Я арбалет забирал, а он непривычный…

– Молчать! – Взбешенный лейтенант расстегнул верхнюю пуговицу украшенного серебряным шитьем дублета и развязал шейный платок. – Линцтрог, под стражу его!

– Господин лейтенант, у нас сейчас каждый человек на счету, – проникновенно заглянул в бешеные глаза мальчишке капрал.

– Что?! – Рука Эмерсона дернулась за плетью, но тут он, видимо, сообразил, что Брольг остался в госпитале и, кроме как на Линцтрога, положиться ему не на кого. – Дьявол! Позже поговорим.

– Как скажете, господин лейтенант, – склонил голову я, но тот уже вскочил в седло и, пришпорив коня, вылетел со двора.

Капрал Линцтрог с сочувствием глянул на меня, и теперь его морщинистое лицо ничуть не походило на добродушную физиономию дядюшки Тук-Тука. Нет, теперь его теплыми глазами на меня смотрела смерть. Вот как оно…

Ну уж нет, не спешите меня хоронить…

Краснявка. День четвертый

И все-таки жизнь – хорошая штука. Особенно если умеешь ей радоваться. А когда сильнее всего жизни радуешься? Правильно – после того, как чуть с ней не распрощался. Иплевать, что там дальше будет, – главное, сейчас ты живешь и по земле своими ножками ходишь, а не с петлей на шее на эшафоте болтаешься.

Так что нельзя сказать, будто я сильно расстроился из-за угрозы лейтенанта отдать меня под трибунал. Совсем же еще мальчишка – перебесится и успокоится. А не успокоится – выкручусь как-нибудь.

Куда сильнее меня беспокоила полученная от брата предсмертная весточка. По идее – надо бы бросить все дела и рвануть на север, но это пока просто невозможно. И дезертировать после сегодняшней выходки весьма проблематично, и Катарину найти жизненно необходимо. Ох, тенью чую, сейчас в Тир-Ле-Конте такая грызня начнется… Одна надежда на отца. Но у него и в Альме забот хватает.

После того как мы на деревенском погосте похоронили погибших сослуживцев и загубленных бунтовщиками крестьян, лейтенант Эмерсон приказал занять дом бывшего старосты и переждать ночь там. Поутру от капитана Анвольда должен прибыть гонец, тогда уже ясно станет – останемся мы здесь дальше или придется перебираться на новое место.

В связи с такой неопределенностью лейтенант распорядился усилить караулы и, опасаясь нового нападения мятежников, даже не отпустил пехотинцев в церковь на отпевание погибших товарищей. Вместо этого он пригласил священника, чтобы тот отслужил заупокойную прямо в доме старосты. Волонтеры присоединились к солдатам, а мы с Арчибез дела болтались по заднему двору, делая вид, что помогаем Шутнику готовить ужин. Укрывшийся плащом Бернард храпел на загнанной сюда телеге.

– Кейн, ты идиот! Какая муха вообще тебя укусила? – закатил глаза Шутник, помешивавший деревянной ложкой похлебку в котелке над костром.

– Ты о чем это? – разыграл я удивление.

– С какой стати ты продырявил этому рыцарю башку? – уточнил вопрос сидевший рядом на бревне Арчи.

– Должен же я был сделать хоть что-то хорошее в своей жизни, – пожал я плечами.

– Ты это собираешься говорить на трибунале? – Арчи поднялся на ноги и огляделся. Ни капрала, ни лейтенанта видно не было. – Придумай что-нибудь получше.

– Думаю, до этого не дойдет.

– На твоем месте я бы на это не рассчитывал, – предупредил меня Шутник. – Лейтенант хоть и остыл, но слово сдержит.

– Да и тень с ним, как-нибудь выкручусь, – отмахнулся я.

– Вот этого я и опасаюсь, – скорчил гримасу Арчи и уже краешком рта тихонько пробормотал: – Тихо, капрал идет.

– Кейн, иди сюда, – позвал меня Линцтрог, остановившись рядом с конурой.

– Слушаю, господин капрал, – подошел к нему я.

– Лейтенант приказал приглядеть за тобой, чтобы ты глупостей не натворил, – неожиданно в открытую предупредил меня Линцтрог и по его добродушному лицу скользнула тень раздраженной гримасы. – Видно, всерьез он на тебя взъелся. Но если решишь попытать счастья, я отвернусь. И ребята мои ходить по пятам не станут.

– Спасибо, господин капрал. – Мне ничего не оставалось, кроме как его поблагодарить. – Я могу идти?

– Иди, сынок, иди, – разрешил Линцтрог и ушел в дом.

Я вернулся к костру, присел на бревно и задумался. Серьезно он советовал дезертировать, не дожидаясь возвращения в Старый Перент, или просто хотел на мою реакцию посмотреть? Если разобраться, добрых чувств к подстреленному рыцарю ему испытывать не из-за чего. Даже скорее наоборот: хоть оставленные в деревне пятеро пехотинцев иуспели занять оборону, это ничего не изменило: удравшие при появлении нашего отряда мятежники спалили их вместе с домом. Но что было, то прошло, а сбеги я – это будет оплошность Линцтрога. И, насколько мне удалось понять характер капрала, таких ситуаций он очень и очень не любил. Вот ведь вопрос-то…

– Чего он хотел? – оценив мой задумчивый вид, поинтересовался Арчи.

– Да так, ерунда, – покачал я головой.

– Подсказал, где веревку можно раздобыть? – усмехнулся Шутник и попробовал на вкус ароматное варево.

– Что-то типа того. Ну что, кашевар, долго ждать еще?

– Да готово уже. – Шутник попробовал еще раз и сплюнул. – Не, чуток подождать придется.

– А скажите-ка мне, господа хорошие, – я вытащил из сумки изъятую у эльфа серебристую шишку, – что это за чудо такое?

– Убери, – попросил спрыгнувший с телеги Бернард. – А лучше выкинь.

– А что такое? – удивился я.

– Видел, как карету проповедника расхлестало?

– Ну?.. – кивнул я.

– Это эиль-на-тарол, – нараспев произнес тайнознатец. – Серебряная стрела леса.

– И? – озадаченно потер я затылок, но шишку все же в дорожную сумку убрал. – Что с того?

– А ты отойди за амбар и отломи чешуйку. Если сразу не выкинешь – на куски разорвет, – наконец толком объяснил Бернард.

– Полезная, значит, в хозяйстве вещь, – решил я. – Сгодится еще.

– Смотри, осторожней с ней, – забеспокоился Шутник. – А то и от тебя мокрого места не останется, и товарищей ни за что во тьму отправишь.

– Не дрейфь, не отправлю, – успокоил его я. – И как это «ни за что»? Товарищей всегда есть за что.

– Кейн, пришли к тебе. – Покинувший свой пост у ворот Олаф остановился рядом с костром. – Мужик какой-то спрашивает того, кто рыцарю третий глаз нарисовал.

– Кто такой? – насторожился Арчи.

– Да вроде на Фиценвольда похож. Может, родня?

– Ладно, разберемся, – поднялся я на ноги. – Арбалет дай.

– Не, – двумя руками вцепился в оружие волонтер. – Я на посту.

Бернард отвернулся скрыть улыбку, а Шутник и Арчи так и вовсе расхохотались на весь двор. Я только хмыкнул, сдерживая смешок, и в сопровождении волонтера отправился к воротам, где прислонившийся к забору пехотинец пристально рассматривал незваного гостя.

Тот нервно теребил в руках неокрашенную войлочную шапку и старательно изучал носки собственных ботинок, боясь лишний раз отвести от них взгляд. Рябой крестьянин ивправду сильно походил на погибшего Фиценвольда, только был чуток помладше и не такой кряжистый. Думаю, они хоть и не близкая, но все же родня.

– Ну чего надо? – не слишком дружелюбно поинтересовался я, и мужик вдруг протянул мне небольшой, но туго набитый кошель.

Вот так дела.

– Это что?

– Эт-т-то вам, господ-д-дин, – заикаясь, пробормотал крестьянин. – Я у бра-т-та за д-д-душеприказчика, он бы од-д-добрил.

– Понятно. – Поколебавшись, я все же принял кошель и взвесил его в руке. Очень даже неплохо. Хоть, судя по бренчанию, медяки. – А скажи-ка, любезный, как же так получилось, что мятежники сразу к брату твоему нагрянули и по соседству никого больше не тронули?

Опустивший глаза крестьянин дождался, пока закончивший службу священник выйдет со двора, и лишь тогда сплюнул себе под ноги: