Чтение 6–й страницы книги ~Убить миротворца~

…Номер 5 — обратная связь: «К работе готов!»…

Нет, постой-ка! Нет, погоди-ка! Что это у него там такое?

…Номер 6 — обратная связь: «К работе готов!»…

— Хосе, можешь вывести «приз» мне на ремонтный экран?

— Витя, не время крутиться под ногами.

Сомов не колебался:

— Штатная ситуация «ноль», капитан-лейтенант Лопес.

— Белены объелся, Сомов? — это Машенька.

А Хосе, тем временем, ни слова не говоря, выдал изображение цели Виктору на экран. Флотский устав хранит сложную и плохо запоминающуюся расшифровку понятия «штатная ситуация „ноль“», а на внятном не-военном языке это означает смертельную опасность для всего корабля. Такими вещами не шутят. Один раз до смерти перепуганный Гойзенбант разбудил его воплями, мол, «ходовая пошла в разнос», «нулевая ситуация»… Потом оказалось: измерительная шкала одного из контрольных приборов сошла с ума и показала катастрофические цифры. Гойзенбант, конечно, ошибся, но был своим прямым непосредственным начальством обласкан, и чудовищно дорогим пятиминутным сеансом связи с любимой бабушкой награжден.

…Так. Кургузые обводы транспорта показались Сомову чем-то вроде голограммы однокашника. Так. Он не ошибся. Длинноват старина «Перваз». Вместо двенадцати положенных по серийной конструкции пассажирских секций Виктор насчитал целых пятнадцать. Лишние… пятая, восьмая и одиннадцатая. Так. Какие-то на них надстроечки, странным образом похожие по расположению своему на внешнее оборудование артиллерийских комплексов.

— Хосе! Дай мне прямую связь с Вяликовым.

У самого Виктора в подобной ситуации приоритет был несравненно ниже комендорского. Его бы соединили не с капитаном, а со старпомом или с дежурным офицером. А драгоценные секундочки уходили, уходили…

Лопес соединил его с Вяликовым. Старший корабельный инженер не стал тратить время на вводные слова:

— Господин командор, это не транспорт. Это корабль-ловушка. У него прямо в корпус встроены три замаскированных арткомплекса.

Вяликов размышлял три или четыре секунды. Потом отдал команду:

— Лопес, огонь!

И второму начальнику второго артвзвода:

— Медынцев, огонь!

Старший комендор принялся раздавать имеющиеся у него средства в добрые руки:

— Лейтенент Пряхина! Сектора с первого по третий. Беглый огонь!

— Есть первый-третий беглый огонь!

— Старшина Марков! Сектора седьмой-девятый. Беглый огонь!

— Есть седьмой-девятый… ооо…

Старшина Марков со стоном блеванул прямо на приборную доску. Тут Сомов почувствовал, как его собственная, родная диафрагма прыгнула под самое горло, и закашлялся. Его тоже чуть не вывернуло наизнанку. Пряхина, матерно ругаясь, уже выплясывала пальчиками по клавишам.

Как видно, Вяликов заложил крутой маневр, уклоняясь от ближнего боя. Два стандартных арткомплекса «Бентесинко ди Майо» на малой дистанции с треском проигрывали трем — примерно таким же по мощи — на корабле-ловушке.

В дебюте аравийцев «сделали» Лопес и Машенька. И еще, наверное, Медынцев или кто-то из его ребят. С первых же залпов они дважды поразили чужака противокорабельными ракетами и разок достали из импульсного излучателя. На экране этого не было видно, лишь единожды Сомов увидел блестящий кружочек, закрывшего носовую надстройку чужака, — словно пламя отразилось на серебряной глади старинной монетки…

Ловушке положено было атаковать, бить, преследовать «Бентесинко ди Майо», но получилось иначе. Видимо, неудачное начало отбило охоту к драке. Корабль «буйных» увеличил ход и, наконец, начал отвечать огнем. Но дистанция между ним и «Бентесинко ди Майо» постепенно… увеличивалась: ни те, ни другие не искали боя насмерть… Дело ограничилось пальбой издалека. Пока рейдер и его противник не разошлись окончательно, комендоры могли продолжать артиллерийскую дуэль еще минут десять, а то и все пятнадцать.

Ночичок пришел в себя и принялся за дело.

Лопес повернулся к Машеньке:

— Запиши на свой счет еще од…

Тут рейдер легонько тряхнуло. Пряхина с досадой выкрикнула неведомо кому, в пространство:

— Размочили нас, гады!

Тряхнуло чуть сильнее. Сомов запросил карту повреждений. Так. 8-й ракетной установке каюк. Так. Грузовой ангар… Так. Это мелочь… мелочь… это тоже мелочь… «Призовой» трюм… по своим, значит, засадили. Ему даже думать не хотелось, какой сейчас там салат из пленных аравийцев. Все оптом — не его зона ответственности, Яковлев пускай займется. А вот здесь… его, сомовское. Рубка дальней связи и первый артиллерийский погреб. Очень нехорошо.

Для начала он отправил двух ближайших к точке попадания механических «болванов» на ремонт внешнего слоя — обшивку вскрыло как раз в районе артпогреба. Спасибо тебе, Господи, что весь корабль не превратился в пыль… Потом вызвал связистов:

— Ребята, вы живы? Эй, ребята?

«Верная хана. На экране от них одно месиво осталось. Причем, месиво в безвоздушном пространстве». И все-таки повторил вопрос:

— Ребята, вы как там, живы?

— Оператор связи старшина второй статьи Шленьский слушает, — с легким польским акцентом ответили ему.

— Это капитан-лейтенант Сомов. Старшина, доложите обстановку в рубке, велики ли повреждения? Убитые, раненые… У вас там должна быть зона полной разгерметизации, по моим приборам вы все — трупы. Я что, слышу голос с того света?

— Но какая обстановка, господин капитан-лейтенант… Все в пожонтку… в порядке. Все работает. Убитых не мамы. Вот, старший связист, капитан-лейтенант Рыбаченок ударился, боли ему глова. Сознание потерял, шишка будет… Трясу его.

— Военврача Иванова вызовите, старшина. И посмотрите датчики повреждений. Знаете, где они?

— Так точно.

Связист переключился на медика, потом встал на карачки и отыскал внизу сдвоенный датчик повреждений. Поднимается, лицо белое-белое, с яичной скорлупой рядом подержать — не отличишь по цвету.

— Но выходит, я юж змар… Уже мертвый…

— Отставить, старшина. Так бывает, когда эти тупые электрожелезяки как следует встряхнет. Еще раз спрашиваю: все нормально? Ремонт не требуется?

Связист пошарил глазами.

— Но нет, господин капитан-лейтенант. Ниц. Ничего.

— Отлично. Конец связи.

Стало быть, у него теперь только одна проблема — погреб.

Тем временем артвзвод Лопеса с азартом продолжал выполнять свою задачу…

Сомов вызвал двух преждеотправленных «болванов»: оба давно должны были добраться до месте. Но ни один не вышел на связь. На всякий случай старший корабельный инженер отправил за ними третьего, да и сам решил последовать за ним, как только эскапада с «буйными» окончательно себя исчерпает. Так и произошло минут через пять. Лопес откинулся в кресле и сказал Сомову на чистом русском языке:

— Посмотри. Я необыкновенно глубоко удовлетворен…

На экране у Виктора все тот же чужак присутствовал теперь в виде двух самостоятельных фрагментов. То есть совершенно самостоятельных. Вся носовая часть вместе с центральным постом и первым арткомплексом отделилась от корпуса корабля. Двигатель продолжал исправно работать, и больший, кормовой обломок по прихотливой кривой уносился прочь от меньшего, оставляя за собой шлейф из высыпающейся корабельной мелочи всякого сорта.

Теперь это был корабль мертвецов. Впрочем, возможно, не все отсеки разгерметизировались, и шлюп с Прометея еще снимет тех, кто остался в живых. Конечно, если они там есть…

— Нам повезло, — откликнулся Виктор. И никто не стал его поправлять, мол, с такими комендорами кому хочешь пойдет фарт… Потому что сегодня им всем и впрямь очень повезло. Бог уберег. Было бы верхом самонадеянности переть против очевидного.

Старший комендор:

— Я даже не знаю, кто его достал: мы или второй артвзвод… На пределе дальности эффективного огня. Еще немножко, и ушел бы малость… поцарапанным. Я понятно говорю, Виктор?

— Лучше меня… Вас всех можно поздравить, ребята. Я имею в виду, всю братию пушкарей. А сейчас я своим делом займусь.

— Что, большая дыра, Витя? — потягиваясь, осведомилась Пряхина.

— Средняя. И самую малость похожа на черную — два ремонтных робота в ней уже сгинуло…

Он сделал запрос «болвану», и тот доложил: в зону разгерметизации попал артпогреб, марши с 40-го по 43-й включительно и малый грузовой ангар.

— Определить местонахождение ремонтных автоматов модель БоЛ-38К, бортовые номера 4, запятая, 7. Обратная связь.

— Ремонтный автомат модель БоЛ-38К, бортовой номер 4, не обнаружен. Ремонтный автомат модель Бол-38К, бортовой номер 7, демонтирован, восстановлению не полежит.

«Вот те на… Что за чертовщина!»

— Обеспечить герметичность во всей зоне разгерметизации. Запятая. Контроль задания. Обратная связь.

— Контроль задания: обеспечить герметичность во всей зоне разгерметизации.

— Приступить. Обратная связь.

— Ремонтный автомат бортовой номер 5 задание принял. К исполнению приступил.

Сомов облачился в скафандр и отправился к «черной дыре».

В уставах боевых флотов русского мира по разному толковался один жизненно важный момент — следует ли одевать скафандры после сигнала боевой тревоги? На флоте Российской империи этот вопрос получил однозначно утвердительный ответ. «Но ведь неудобно же, да и время теряется, а дело, быть может, вот-вот дойдет до боя на ближней дистанции!» — сердились скептики. «На бабе тоже неудобно, — отвечали адмиралы, — а кто времени пожалеет, жизнью соответственно расплатится». Венерианские анархисты отвечали сугубо отрицательно. Лучше, мол, свободному человеку сдохнуть, чем попусту париться. Флотские люди Русской Европы и Терры-2 нашли компромисс. По сигналу «боевая тревога» все несутся на свои места, скафандры ничуть не тревожа. Зато по особому сигналу «боевая тревога с предупреждением» экипаж должен дружно сдать норматив на одевание. Дважды за рейд на «Бентесинко ди Майо» подавали сигнал «боевой тревоги» безо всяких предупреждений. Вяликов искал эффективности. Если бы от вражеского попадания разгерметизировался какой-нибудь отсек, автоматика моментально задраила бы наглухо все отверстия, соединяющие его с соседними помещениями. Те, ктоостался внутри, — не жильцы…

Слава Богу, на этот раз никто не попал в зону разгерметизации, образовавшуюся от поражения противокарабельной ракетой. Каждый коридор, или марш, как его называли на флоте, оканчивается маленьким шлюзом. Две створки встречаются посередине и наглухо закрывают марш. За ними — вторая пара створок, и они также обеспечиваюи герметичную защиту. Между теми и другими — пространство, на котором могли уместиться как минимум четыре человека. Если они, конечно, разом сделают глубокий выдох… А если очень глубокий, то поместится еще и пятый. Маленький такой пятый. Пары створок никогда не открываются одновременно. Если отсек разгерметизирован, давление падает, воздух улетучивается в открытый космос, то воротца смыкаются автоматически, отрезая людей от жизни. У тех остается несколько секунд — запрыгнуть во внутреннее пространство. Чуть погодя вторая пара створок выпустит их в неповрежденные отсеки, — но не раньше, чем первая пара закроется до конца. В таких случаях надо крайне быстро соображать и еще того быстрее действовать. Если в отсеке не четыре человека, и не пять человек, а больше, всем им придется сыграть в опасную игру. У створок такая сила сжатия, что они способны расплющить даже кусок железа… они сойдутся обязательно. Говорят, случилась подобная авария на рейдере «Ориноко», и во внутреннем пространстве маршевого шлюза оказалось пять с половиной человек. То есть пять, минус ноги шестого…

Нет, на сей раз все обошлось благополучно. Никто не погиб.

Пока Сомов добирался до артпогреба, ремонтный робот Пятый успел ликвидировать дыру в борту. Виктор вошел в отсек, изувеченный взрывом. Погреб вмещал 108 ракет, сравнимых по мощности с той, которая здесь рванула. Да, конструкторами так много было говорено: не сдетонируют, не загорятся, не свихнутся от какого-нибудь излучения… А все-таки жутко видеть, как сотня ракет рассыпана, подобно поленнице дров, и эта поленница ведет себя до крайности жутко в условиях слабой силы тяжести… Старший инженер вызвал центральный пост и сообщил: нормальную силу тяжести — ни-ни. Упаси Господь, какая-нибудь из них упадет и ударится чуть сильнее положенного.

Пятый понемногу рассовывал стальные «бревна» по фиксаторам. Седьмой… о, «демонтирован», конечно, не совсем точное слово, но вот что «восстановлению не подлежит» — это точно, как армейская норма выдачи продуктов на рыло. От бабушки Сомов слышал: было на земле такое кушание — цыпленок табака, то есть какая-то бесстыдно распластанная курица или наподобие того. Оказывается, роботы табака тоже встречаются на звездных тропинках Внеземелья…

«Чем это его, беднягу? И где Четвертый?»

Четвертый отсутствовал начисто. То ли его вынесло через пробоину в открытое пространство… впрочем, это вряд ли: он тут начал работать, когда воздух в отсеке уже отсутствовал, и здесь все было так же, как и за бортом. Чем его вынесет? Непонятно.

О!

К таким неприятностям армейские психологи не готовят.

Маленький оранжевый мячик. А вон еще один. И еще. А был, наверное, и четвертый, но он сработал. Вскрыл только-только залатанную пробоину, изувечил Седьмого. А Четвертого, стало быть, выкинуло взрывной волной наружу. Очень приятно.

Капитан-лейтенант немедленно запросил центральный пост. А? — Ошарашенно переспросил его центральный пост. Вторая ситуация «ноль» за раз? — Она. И срочно, очень срочно нужен тут Яковлев, а с ним пусть прибудет третий инженер, мичман Макарычев. — Сейчас отправим. А какого ляда? — Три вторичные боеголовки в артпогребе… — О! О!

Ну и что-то ему пробормотали, вроде: «Держись, парень». Неразборчиво. А может, кто-то звал на помощь Богородицу и святого Пантелеймона. Этот, последний, раньше покровительствовал морякам, почему теперь ему не помочь немного ребятам из космического флота? Хотя, если разобраться, он ведь не нанимался, у них своих дел хватает. Богородица надежнее.

Ракеты аравийцев иногда несут дополнительный подарочек — вторичные боеголовки. 12 штук. При взрыве они разбрасываются вокруг, и должны сработать с замедлением. Причем срок замедления у них разный. Вот начнутся ремонтные работы, и рванет одна, потом другая, третья… В идеале они должны бы превратить повреждения, полученные от первого удара, в незаживающую рану. Но в идеале ничего не бывает. Особенно, когда производством такого оружия занимаются сами «буйные», те еще умельцы-оружейники. Иногда все шарики взрываются вместе с ракетой. Иногда не взрывается не один. Сомову попалось на нечто среднее: восьми уже нет, один, как видно, честно исполнил свою службу. Три ожидают своей очереди… И ни одна не по зубам Седьмому. «Болваны» на разминирование не натасканы, они просто дерьмовые ремонтники, не более того.

Тем временем робот разложил ракеты по ячейкам. Сомов запустил подачу воздуха в отсек. Но блокировку маршевых шлюзов не отключил. И Яковлева с Макарычевым в артпогреб не пустил. Просто не пустил, и все. Если их тут всех троих убьет одним взрывом, это не дело. Пускай они там, снаружи, слушают его. Возможно, кому-то из них придется вытащить труп своего начальника и продолжить его работу… Во всяком деле должен быть резерв.

Старшим назначил Яковлева. Этот точно полезет внутрь, если что… И второго заставит полезть.

Он занялся шариком. Черт, какой из них раньше должен… того? А какой уже сдох и вообще не опаснее футбольного мяча? Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест. Или съест? Не должна, поганка…

Самым страшным было первое прикосновение. Все отлично, все замечательно, только он никак не мог заставить пальцы руки, нежненько взявшейся за вторичную боеголовку, двигаться.

— Только не надо психа давить, — сказал он сам себе.

— Не понял, господин капитан-лейтенант? — это Яковлев.

— Сидите тихо, ребята. Я тут начал работать. Сидите тихо.

«Что у нас тут? Так. Почему я в училище возился с этим проклятым дерьмом всего один раз? Отставить нервы. Потому что один больше нуля… Так. Где пятиугольничек, где онребята, я страсть как его хочу. Ну же. Так. Вот он. Отличненько. Просто прекрасненько».

Сомов почувствовал, как пот, стекавший со лба, начал заливать ему глаза. «Терморегуляция у скафандра села? Нет в порядке она, просто я боюсь. Но только не надо на этой мысли циклиться. Нет, не надо»…

Маленькая пятиугольная пластина, отмаркированная едва заметным зеленоватым контуром, закрывала предохранитель. Несильное нажатие на нее сняло малейшую опасность случайно детонации. Теперь ему требовалось отключить взрыватель. И для этого пришлось шарик вскрыть, потому что предохранитель не отключал часовой механизм, и секундочки все тикали… Сомов повертел головой как конь, но от нервного пота это ничуть не помогло.

«Да это просто долбаный водопад!» — осерчал он.

С третьего раза он смог вскрыть шарик. И вытащил детонатор. Очень аккуратно. Как вынимает акушерка младенчика из мамы. Наверное. Такую сцену ему ни разу не приходилось видеть, но уж точно не может акушерка вынимать младенчика осторожнее.

— Так, ребята. Один есть.

Яковлев:

— Поздравляем, командир. Помощь нужна?

— Нет пока.

Он направился ко второму шарику. Но подойти не успел. Взрыв! В прозрачный щиток шлема ударило неестественно фиолетовым пламенем. Отшвырнуло. И тем — спасло. Сомов уцепился за ракетный фиксатор, врубил экзоусилитель скафандра и помянул Богородицу. А потом и святого Пантелеймона… для верности.

Пробоина опять вскрылась. Воздушная струя затягивала туда всю непотребную мелочь. Сомов бы не пролез. Но острые края убили бы его наверняка: если шваркнет с такой-то силой…

Ноги Виктора болтались над полом, руки рвало от фиксатора. Он почувствовал острую боль в суставах. «Зачем я воздуха-то напустил? Все боялся: рванет, попортит скафандр, так хоть выживу, не задохнусь. Нет, боком вышло». Тут его дернуло особенно сильно.

— Господи! Спаси и помилуй! Как бы мне удрать отсюда, Господи! Очень хочется куда-нибудь удрать…

Он, разумеется, выкрикнул это, желая себя подбодрить. Ему сейчас же ответили:

— Что? Заходим, командир?

— Сейчас, ребята, секундочку, одну секундочку. Придем в себя и начнем работать. Придем в себя и начнем работать. Придемвсебяиначнемработать… Мичман Яковлев, твою мать! Не лезь! Рано…

Ему просто надо было удержаться и не вылететь наружу. Ведь жив же, жив, черт! Живой! В сущности, все не так сложно. Опа! Уже и воздух перестал выходить за борт: «временная броня» в среднем слое корабельной обшивки затянула дыру. То ли Пятый четко сработал. Летать не придется. Отлично.

Отсек постепенно наполнялся воздухом. Капитан-лейтенант валялся на полу и тряс головой, отгоняя свистопляску предыдущих мгновений. Но тут вся металлическая наличность поплыла у Сомова перед глазами. «Довесок кошмара? Плохо что ли мне? Что за глупость такая? Что за новое чертово наваждение?»

— Отставить, Яковлев!

Хотя мичман не сказал ни слова.

Вмиг вырубились все органы чувств. Осталось одно странное и не особенно приятное ощущение: как будто в мозг через отверстие в черепе наливают вязкую холодноватую жидкость… Молочный кисель? Почему именно молочный? Всплывает представление о белом цвете. Он не способен видеть, но зрительный центр назойливо комментирует: оно белое…

Как и в прошлый раз ему сделалось страшно. Это тебе не ракеты аравийской шпаны. Это… это… жутко, потому что непонятно.

Впрочем, нет, кое-что все-таки ясно. Сомов принялся размышлять только по одной причине: по его понятиям, бояться стыдно. И не имеет значения, чего именно ты боишься. Итак… Не отпускает, зараза. Ну, точно. Опять. Итак… не нужно никакое слабое электричество, не при чем тут накопители. Чем он включил спусковой механизм? Ему страшно захотелось выйти отсюда. Но захотеть было мало, потребовалось еще сформулировать свое желание… Зараза, вот зараза! Дышать трудно. Тогда он чуть не умер. И сейчас, вроде, легкие… ооо…

…Упал и ударился проклятым затылком о чертову мебель. Твердую. И локтями. Об пол. Тресь!

— Твою мать. Опять я неудачно приземлился.

Глава 5

Куда пропала Индия?

13апреля 2125 года.

Московский риджн, Чеховский дистрикт.

Виктор Сомов, 29 лет, и Дмитрий Сомов, 32 года.

Присутствие двойника наполняло Дмитрия Сомова трепетом. Слишком много энергии в этом человеке. Слишком мала уютная кубатура для такого… такого… непонятно, как назвать. Некто сильный, шумный, кажущийся вдвое больше своего истинного объема. Шумец. Или наподобие того.

Виктор огляделся и попросил еды. Мол, устал он от монотонного флотского рациона, мол, сплошная там у него синтетика, мол, обрыдло донельзя. Пришлось ему объяснить, какая в мире проблема с натуральной пищей.

— Придется тебе и здесь довольствоваться синтетикой, надеюсь, она превзойдет по разнообразию твой военизированный, насколько я понимаю, вариант.

— Тащи.

Дмитрий мысленно сделал во второй, истинной бухгалтерской книге маленький вычет. С пометкой: потрачено бесполезно. Глядя на его лицо, «близнец», прищурившись, сказал:

— Не жмись. Не жалей денег. Даст Бог, вытащу тебе от нас что-нибудь натуральное.

— Сейчас что-нибудь принесу. А деньги у нас принято жалеть, никуда не денешься.

— У нас, скорее, принято не особенно много думать о них.

«Варварство какое-то», — подумал Дмитрий и ответил поговоркой:

— О деньгах надо думать всегда, чтобы не думать о них лишний раз…

Двойник захохотал. Этот его громкий хохот отбил всякую охоту возражать.

Дмитрий открыл две банки саморазогревающегося кофе, нарезал соевого сыра, вынул упаковку ароматизированного джема, плитку хлебной массы, и, поколебавшись, решил потратить также два тюбика с креветочным маслом.

— Небогато живете. Но все равно, спасибо тебе. Наш корабельный кок, понимаешь ли, однообразен, как шахматная доска без фигур…

Кто такой кок, Дмитрий не знал, но постеснялся обнаруживать свое невежество. Вероятно, некто, обеспечивающий выдачу продуктов. Сегодня ему хотелось поговорить не окаких-то коках, а о космосе, о таинственном Лабиринте; однако Дмитрий не решался первым завязать беседу: он опасался ненароком задеть шоковую точку собеседника, — кто знает, где они и сколь трудно их активизировать… Не дай разум, проявится повышенная эмоциональность двойника. Дмитрий этого не любил.

Начал, разумеется, Виктор.

— Мы в прошлый раз немножко выяснили, откуда я. Теперь расскажи, откуда ты.

— Уточни вопрос.

— Ты сказал: есть у вас тут Женевская федерация и резерваты. А больше ничего нет. Верно?

— Абсолютно правильно.

— И ты сам — гражданин федерации, а резерватские люди считаются иностранцами. Тоже верно?

— Ты уловил суть.

— А сколько их, резерватов? Большие они или одно название? Почему они до сих пор существуют, вы же, кажется, всех бы хотели — к ногтю? Можно ли туда попасть, посмотреть?

Дмитрию крепко не понравилось начало, хотя он и заставил свое лицо продолжать демонстрацию бесстрастия. О некоторых вещах разумный ответственный человек просто не будет рассуждать вслух. Воздержится от болтовни, слушаясь здравого смысла и старого доброго инстинкта самосохранения… Но он решил ответить Виктору. Не хотелось ронять себя в глазах двойника проявлением неуверенности. Просто нужна максимальная осторожность в выборе слов…

— Резерваты… Их осталось пять: Шанхайский, Уральский, Колумбийский, Гвианский и Патагонский. В самом большом, Пекинском, живет миллионов пятьдесят. В самом маленьком, Гвианском… не помню. Забыл. То ли один миллион, то ли десять…

— Ну, порядок понятен.

— А все остальное — территория Женевской федерации.

— Весь мир, значит, под вами…

— Именно так. Попасть туда… я не хотел бы в этом участвовать. Говорю совершенно официально, я в участвовать в подобной авантюре отказываюсь.

— Какого черта у тебя очко-то так играет? Чем рискуем?

— Ты — не знаю. А я — всей своей судьбой. Человек, до такой степени потерявший ответственность ни у кого… не вызовет снисхождения…

Он говорил взволнованно. Ему хотелось передать двойнику суть дела. А суть была проста: он инстинктивно брезговал связываться с чем-либо, относящемся к резерватам. Нет, никогда! Неприятно, страшно, как-то даже… нечисто.