Чтение 27–й страницы книги ~Боевая единица~

– Ошибаешься, – возразил магистр. – Да, я создан для одной единственной цели, но рабом при этом не являюсь. Я аватара Акса Укбора, говоря со мной, ты разговариваешь с ним. Впрочем, твои слова простительны, после такого объёма новой информации это естественно. Эту ночь ты проведёшь в одиночестве, успокаивая свои мысли. Утром ты должна будешь дать окончательный ответ на моё предложение. Если скажешь да, то встанешь под мою руку и тебе доступны будут все наслаждения, коих вас лишают при строгом воспитании. Если откажешься, умрёшь, причём я лично позабочусь о том, чтобы жизнь покинула твоё тело только после продолжительных физических страданий. И ты должна будешь рассказать мне правду о том, как меня разоблачила.

– Но я уже рассказала! – чуть не выкрикнула Лина.

– Не верю. Если всё было так, то зачем ты послала двух воспитанниц меня убить?

– Я не делала этого!

– Ложь. В меня выпустили пулю, лишь чудом удалось избежать серьёзного ранения. Это тело не предназначено для войны, его легко повредить.

– Эти девушки просто должны были следить за магистратом. Можете их допросить, они скажут то же самое.

– Это невозможно. Они стреляли в меня и устроили жестокий бой. Одна погибла, вторая получила серьёзные ранения и находится без сознания. Но если придёт в себя, то обязательно спрошу. Думай, Практикантка, думай, у тебя впереди целая ночь. Утром я потребую ответ, постарайся при этом не ошибиться.

Нельма отстучала на клавиатуре ноутбука необходимый код, отключив защиту дверей. Без этой операции попытка их открыть приведёт к подрыву восьмисоткилограммовогофугаса – на взрывчатке настоятельница в подобных случаях не экономила. Сказать по правде, она вообще на ней никогда не экономила. Проверив контрольные показатели,воительница убедилась, что этим ходом никто не пользовался вот уже несколько недель, так что с виду всё было в порядке.

Ухватившись за рукоятки, она потащила дверь на себя, затем в сторону. Проход был замаскирован за пожарным щитом, весь участок стены бокса сдвинулся вместе с ним. Нельма шагнула вперёд, присела за порогом, насторожено поведя стволом. Темнота стояла кромешная – окон здесь не было, однако для прибора ночного видения это помехой не являлось, а для улучшения картинки из-за спины подсвечивали инфракрасными фонарями две воспитанницы. Нельма сомневалась, что здесь их может поджидать засада, но не оставляла подобные вещи на самотёк. От наземного комплекса до этих гаражей было семь с половиной километров по прямой, сомнительно, что кто-то может заподозрить в этом объекте один из филиалов Монастыря. Его снабжением занималась другая транспортная фирма, эта же с виду не имела к нему ни малейшего отношения.

Паранойя настоятельницы и на этот раз не подвела – их никто не ждал. Развернувшись назад, она тихо скомандовала:

– Акула, выведи из строя сторожей. Не убивать, всё как договаривались, просто усыпишь их до утра.

– Поняла.

– Матвей, не теряй времени, выбирай любой из автобусов.

– Так выбор невелик, их два всего.

– Хватит языком чесать! Действуй!

– Вас понял, – чётко произнёс старик и, шутливо откозыряв искалеченной рукой, направился к ближайшему автобусу.

Через шесть минут автобаза была под полным контролем маленького отряда, ещё через две автобус выехал из бокса. Ожидая окончания погрузки настоятельница ухватила за плечо Женеву, единственного сенса, имевшегося в наличии:

– Так, твоя задача проста. Всё время будешь сканировать дорогу, как только почувствуешь гаишников, дашь сигнал.

– Но как? Я так не могу, моя задача сканировать окрестности Монастыря, засекая приближение демонов. Нет, это не для меня.

– Не пудри мне мозги! Какая разница между демоном и гаишником? Отвечу: никакой. И тем, и другим от нас надо то, что им не принадлежит. Сказала сканировать – будешь сканировать, и не раздражай меня столь наивными оправданиями.

Забравшись в автобус, настоятельница убедилась, что все чинно расселись по местам, направив стволы в потолок. Привычно пересчитав народ по головам и убедившись, что все на месте, Нельма заговорила:

– Значит, так: ехать нам не меньше пяти часов при самом благоприятном раскладе. Если нас задержат гаишники, придётся их валить, что нежелательно, так как может привлечь внимание. Но проверку мы не выдержим, и дело даже не в том, что у Матвея нет прав: один взгляд на салон, и... В общем, на выездную хоровую капеллу девственниц-христианок мы мало похожи. Да и денег у нас тоже нет.

– У меня есть десять рублей двумя монетами, – весело отозвался юный голос с задних сидений.

– Хорошее дело, если понадобится глаза прикрывать, – буркнула настоятельница. – Отставить улыбочки! Вот дуры, вы даже на собственных похоронах ржать готовы! Так, наша уважаемая Женева будет сканировать дорогу. При появлении поста она даст сигнал, после чего все вы дружно своими сахарными голосочками начнёте петь песни.

Несколько мгновений все переваривали информацию, после чего сзади поинтересовались:

– А зачем?

– А пусть видят, что это честные люди едут, а не банда вооружённых монашек.

– Понятно, – гукнула Акула и, пристраивая поудобнее огромный «Тайфун», от себя пояснила: – Пусть думают, что капелла девственниц-христианок возвращается с ночной гулянки.

– Или, наоборот, только туда направляются, – не унимался анонимный голос с задних сидений.

Автобус едва не взорвался от смеха, даже настоятельница не сдержала улыбку. Ей понравился настрой воспитанниц, пусть лучше забивают голову идиотскими шутками, чемраздумывают над тем, в какую задницу попали.

– А какую песню будем петь? – вновь промычала Акула.

– Вот ты точно петь не будешь, – безапелляционно заявила настоятельница. – Стоит тебе открыть рот, и нам конец. С твоим голосом тебе только «занято» в туалете говорить.

Кимов посмотрел на запястье – до начала операции оставалось пять с половиной часов. Майор поёжился, чувствуя себя не слишком уютно. Дело было не в том, что он три дня работает практически без отдыха. Он был привычен ко всему и при необходимости мог протянуть в подобном ритме ещё столько же. Кофе, кое-какая химия, короткие сеансы релаксации... На пользу здоровью это не пойдёт, но ничего не поделаешь – так надо.

Майора беспокоил авантюрный план, навязанный руководством. От всей этой операции несло настолько сырым запахом, что доходило до тошноты. Нет, так дела не делаются. Кимов почти не сомневался, что его биометрические характеристики хранятся в памяти боевого компьютера, способного прикончить любого человека из своей базы данных в одно мгновение. Если что-то пойдёт не так, он даже не почувствует приближения смерти.

А при таком авантюризме обязательно что-то пойдёт не так, как планировалось.

Глава 19

Камера была маленькая, не более пяти квадратных метров. Бетонные стены и пол, высокий потолок, дверь с окошком, забранным решёткой, широченная скамья из толстых досок. Вот и вся обстановка. Эти помещения в подвале магистрата не предназначались для долгого содержания задержанных. Здесь помещали подсудимых в перерывах между заседаниями коллегии, отсюда их забирала стража, приезжающая из замка со спецмашиной. В случае оправдательного приговора людей попросту выпускали. Преодолев двадцатьчетыре ступеньки лестницы, они попадали на первый этаж западного крыла, а уже оттуда выходили на волю, зарекаясь никогда не повторять обратный путь.

Или не зарекаясь.

Лина сидела на скамье, прижавшись спиной к стене. Ноги она подтянула вверх, обняв их руками, подбородок уткнула меж колен. Не самая удобная поза на столь жёсткой поверхности, но по-своему оптимальная. Девушку не раз наказывали подобным образом: первое воспоминание относилось к семилетнему возрасту, когда на Алтайской базе за неуспеваемость по математике её посадили в Кладовку – местный карцер. Она отчётливо запомнила, что в тот раз срок составил всего-навсего четыре часа, но как же медленно шло это время. Под конец Лина замерзла настолько, что у неё зазвенели зубы; ей с трудом удалось подняться на ноги, чтобы без посторонней помощи выбраться наружу. Да и никто бы не стал ей тогда помогать – правила просты и жестоки: дверь открывают на несколько секунд, если ты не успела выйти, то всё, сиди ещё один «штрафной» час.

Лина успела.

С той поры она поднакопила опыта и умела устраиваться в самых тяжёлых ситуациях. Местный подвал тоже был не самым благодатным местом, но подобная поза снижала потери тепла до минимума. И хотя в данный момент девушка не замечала ни холода, ни жары, тело решило по-своему, инстинктивно приняв оптимальное положение. Да и психологически пленнице было намного комфортнее в позе эмбриона; сейчас, как никогда ранее, хотелось вернуться в материнскую утробу и не терзать себя тягостными мыслями.

Или просто умереть.

Жизнь Лины была по-своему проста: она никогда не оставалась предоставленной самой себе – всегда находился кто-то, указывающий ей, что делать сейчас и к чему стремиться в дальнейшем. Она не выбирала свою судьбу – это сделали за неё. Сенс, входящий в группу отбора, посмотрел на хрипящий, дурно пахнущий свёрток, в котором от дифтерии умирала грудная девочка, оставшаяся без родственников, брезгливо ткнул пальцем. Выбор был сделан. После этого ей оставалось только два выхода: вписаться в эту систему или быть ею отторгнутой, заняв место в самом низу.

Лина выбрала первое.

Изначально обладая повышенным интеллектом и ярко выраженной целеустремлённостью, она стремилась стать в этой системе если не первой, то хотя бы далеко не последней – ей не хотелось плестись в хвосте. Как ни странно, несмотря на множество помех, на этом пути ей всегда сопутствовала удача. Ещё маленьким ребёнком она поставила себе цель – попасть в Монастырь, и успешно её добилась.

Если бы в тот момент Лина кому-нибудь заикнулась о своей мечте, её бы подняли на смех. Она росла болезненной, робкой девочкой, игре со сверстниками предпочитающей книгу. Учитывая всё это, да ещё и в придачу с субтильным телосложением, ей была одна дорога – в гражданские службы Ордена. Будь всё иначе, из неё бы вышла отличная секретарша для какого-нибудь из руководителей филиала. Телефонные отповеди, регистрация распоряжений и заявлений, кофе, секс на письменном столе с немолодым потеющим начальником.

Орден кичился демократическими традициями, но на самом деле безродной сироте со смазливой внешностью другого места в его основной структуре не предусматривалось. Да, на гражданской службе есть и более достойные посты, но не для неё. Всегда найдётся чей-то сын или племянник с родословной, насчитывающей шесть поколений знаменитых предков и ярко выраженными ментальными способностями. Учитывая, что в этом отношении девушка была полностью бездарной, ей светила убогая карьера с вершиной, в лучшем случае, где-то на уровне заместительницы начальника канцелярии захудалого филиала. Неприятнее всего было то, что от таких неудачниц, как Лина, в обязательномпорядке требовалось выносить двух детей от разных отцов, выбираемых за сильные сенситивные способности. Таково требование евгенической программы Ордена.

Это был тупик.

Лина выбрала другой путь и, когда суровая женщина, обведя взглядом шеренгу взволнованных девочек, задала свой вопрос, шагнула вперёд не задумываясь. Это был первыйслучай в её жизни, когда одно мгновение решало столь много.

Но не последний.

Осмотрев её с ног до головы, женщина отрицательно покачала головой:

– Не подходишь.

Упрямо вскинув подбородок, Лина непреклонным голосом произнесла:

– Подхожу. Я лучше знаю.

Женщина улыбнулась – нехорошо улыбнулась:

– Ладно, ты меня заинтриговала. Слышала про Телля, который стрелял из лука в яблоко на голове сына?

– Да.

– Вот и хорошо. Даю тебе ровно две минуты, после этого ты должна встать вон под тем забором с яблоком на голове. Я метну нож в яблоко. Если шелохнёшься или моргнешь, останешься на Алтайской базе. В противном случае поедешь со мной. Поняла?

– Да.

– Действуй.

Лина успела, хотя ей нелегко было за это время добежать до кухни, украсть там яблоко и вернуться. Прислонившись спиной к забору, она старалась дышать как можно спокойнее, что после пробежки получалось плохо. Женщина, заняв позицию в пятнадцати шагах, неторопливо достала тяжёлый нож из ножен на голени, подбросила его в руке, заставив дважды перевернуться в воздухе, ухватила за лезвие:

– Ну что, крошка, не передумала?

От страха Лина потеряла дар речи и смогла лишь еле заметно качнуть головой, опасаясь делать более широкие движения – яблоко могло упасть.

– Как хочешь, это твой выбор.

Женщина лениво, неспешно отвела руку и тут же, без предупреждения, махнула ею в сторону цели. Лина успела заметить солнечный отблеск на полированной стали, но сумела сдержаться, не моргнуть. При отборе в следующем году её могут и не вызвать – далеко не всех двенадцатилетних вызывали, так что, возможно, это единственный шанс, упускать его нельзя.

На уши брызнули капли сока, нож с громким стуком вонзился в потемневшую доску. Лина стояла ни жива, ни мертва, тупо уставившись на приближающуюся женщину. Та протянула руку, вырвала засевшее оружие, неспешно вернула в ножны, выпрямилась, покачала головой:

– Откажись, ты не понимаешь, на что идёшь.

– Вы обещали, – спокойно произнесла девочка.

– Да, я обещала. Я не думала, что ты выстоишь. Откажись, группа набрана, мне придётся кого-нибудь оставить из более перспективных кандидаток.

– Вы обещали, – Лина была непреклонна.

– Ты не выдержишь, вылетишь со свистом через месяц или два. Такие, как ты, больше у нас не выдерживают, Монастырь не похож на курорт.

– Вы обещали, – в третий раз повторила девочка, другие слова ей попросту не шли в голову.

Женщина вздохнула, раздражённо пригрозила:

– Учти, я лично позабочусь о том, чтобы ты хлебнула повышенную порцию монастырского дерьма. Итак, ты действительно желаешь отправиться со мной?

– Да.

– Хорошо, это твой выбор. Я не стану отказываться от своего слова. С этой минуты ты забудешь слово «да», вместо него у нас положено говорить «так точно». Поняла?

Лина подняла руку, ухватила половинку яблока, оставшуюся на её макушке, поднесла ко рту, откусила, медленно прожевала и, глядя в глаза закипающей инструкторше, невнятно произнесла:

– Так точно!

Женщина покачала головой, многообещающе ухмыльнулась:

– Неплохое начало, мне даже приятно будет тебя обломать. Кстати, ко мне положено обращаться по должности: старший инструктор рукопашного боя. Такие, как ты, между собой, за глаза, называют меня Садисткой. Всё поняла?

Лина откусила от яблока второй кусок, ещё более невнятно ответила:

– Так точно... Старший инструктор рукопашного боя.

Женщина покачала головой, развернулась, направилась в сторону остальных претенденток. Лина спокойным шагом направилась в сторону общежития и, лишь зайдя за ближайший угол, позволила себе расслабиться – согнулась в приступе нервной рвоты.

– Слуга, я чувствую, что нужный нам человек где-то рядом.

– Повелитель, приказывайте, куда нам ехать.

– Не знаю, здесь очень трудно брать след. Мы сделали немало кругов, и теперь я почти уверен в самом плохом предположении.

– Он в магистрате? – охнул Рог.

– Да, другого объяснения не найти. Излучение Колодца мешает выяснить его точное местонахождение, но сомнений нет, он там.

– Вы... вы хотите атаковать магистрат?!

– Мои желания ничто, главное – долг. Придётся сражаться.

– Повелитель, вы погибнете, ведь там чудовищная охрана из монастырских шакалов и сук.

– Я выбрал свою дорогу, мы будем драться. Но не сейчас, для начала привезите меня в ближайшее место, где вы складируете свои мёртвые тела для естественного разложения.

– Кладбище, что ли?

– Да. Надо выбрать такое, где можно найти много свежих тел.

– Так это придётся к окраине переться, здесь, возле центра, ловить нечего. Кладбищ хватает, но все старые, сейчас на них хоронят редко.

– Сколько времени уйдёт на дорогу?

– Не меньше получаса в самом лучшем случае.

– Хорошо, это меня устраивает. В путь.

Первая неделя монастырской жизни показалась Лине адом. Хотя это и представлялось невозможным, но вторая вышла ещё хуже. Третья... Человек – странное создание, он может выжить в таких местах, откуда сбегает всё живое, за исключением разве что крыс и тараканов. Пожалуй, это почти единственные создания, способные составить людям конкуренцию.

Лина приспособилась, смогла сосуществовать с этой дикой системой в каком-то хрупком, неестественном равновесии. Первые три года воспитания посвящались исключительно одному – отсеять как можно больше народа. Даже имена у девочек отнимали – произносить их вслух было строжайше запрещено. Младшие, просто младшие, они стали обезличенными созданиями, почти начисто лишёнными всякой индивидуальности.

Запрещено было всё: нельзя ни на минуту остаться в одиночестве, даже в туалет положено ходить только по трое; нельзя спать на левом боку или животе; нельзя стучать ложкой по стакану, размешивая сахар; нельзя ковыряться в носу; нельзя громко смеяться, хотя этот запрет был наиболее гуманный – и без него веселиться не хотелось. Во время утомительных многокилометровых марш-бросков, когда в голову лезла разная ерунда, позволяющая отвлечься от молчаливого крика истощённого тела, Лина часто пыталась составить список из писаных и неписаных запретов. Однажды ей удалось добраться до пункта номер тысяча пятьсот девятнадцать, запрещающего при разговоре со старшими поднимать глаза, причём даже этот огромный список был неполным. Но продолжать его дальше не получалось – невозможно удержать в голове одновременно столько информации, и девочка стала повторяться.

Лина попала в Монастырь с группой из тридцати девяти кандидаток, спустя месяц их осталось только четверо. Девочек выгнали с вещами из опустевшего погреба с сырыми стенами, где они ночевали на охапках жёсткой соломы, перемешанной с битым кирпичом, поставили в одну шеренгу с другими выстоявшими кандидатками и торжественно посвятили в воспитанницы. Их разбили на отряды и поселили в настоящих казармах, позволили отдохнуть и сходить в баню. Ночью пришли старшие и устроили им своё посвящение.Лина выдержала весь жестокий и унизительный обряд, категорически отказавшись только от одного – поцеловать старшую в половые губы. Альтернативой этому было двенадцать ударов обрезком кабеля по пяткам. На следующий день ступни девочки не пролезли в ботинки. Впрочем, подобные проблемы были не у неё одной – за исключением трёх новоиспечённых воспитанниц, от позорного испытания отказались все.

Лина всё ещё пыталась бороться с обувью, когда в казарму вошла сотрудница канцелярии и увела с собой трёх девочек с вещами. Их отчислили.

Садистка не забыла о своей угрозе. Старший инструктор не проводила занятия с младшими воспитанницами, но это не мешало ей создавать упрямой девочке массу дополнительных проблем. Надо сказать, что в первые месяцы жизнь Лины была на порядок сложнее, чем у остальных ровесниц.

Злопамятная женщина не марала свои руки о наглую выскочку – орудием своей мести она сделала старших. Не все её ученицы подписывались издеваться над малорослой девочкой с внешностью гадкого утёнка, но троица дылд-подружек занималась этим с превеликим удовольствием. Почти каждый день они ухитрялись выделить хотя бы пять или десять минут для того, что они называли «сеансом интенсивных тренировок». Забитые младшие и без того держались поодиночке, не обзаводясь дружескими связями, причёмне только из-за запретов – коллектив умело разделяли, пользуясь соревновательными принципами, но от Лины все вообще предпочитали держаться подальше. Немудрено – ведь даже сочувственный взгляд или нечто на него похожее мог обернуться неприятностями, если его заметит кто-то из троицы мучительниц.

Те, всё более наглея от беззащитности жертвы и поддержки старшего инструктора, придумывали новые и новые издевательства. Лина постепенно тупела, уверенно превращаясь в забитое животное – она не видела выхода из этой кошмарной ситуации. Жаловаться нельзя – по негласным правилам её станут презирать свои же, а покидать Монастырь она не желала. Девочка сделала свой выбор и теперь обязана пройти эту дорогу до конца. Иначе зачем было начинать? Но как можно терпеть ежедневные унижения и побои, да ещё и на глазах у всех? Ждать, покуда приспешницы Садистки закончат воспитание? Это годы – выдержать подобный срок невозможно. Да и злопамятная женщина наверняка найдёт им замену.

Инструкторша время от времени как бы невзначай пересекалась с Линой и, насмешливо посматривая на неё с высоты своего немалого роста, заводила один и тот же разговор:

– Ну что, инфузория, тебя ещё не отчислили?

– Никак нет!

– Не переживай, это день не за горами. И не стыдно тебе занимать место более достойной претендентки?

– Никак нет! – звенящим голосом отвечала Лина, стискивая зубы.

– Всё такая же упрямая? – с насмешкой констатировала Садистка. – Смотри, упрямство ведь не всякому на пользу идёт. Тебе оно явно вредит: с нашей последней встречи ты ещё больше исхудала, да и лицо почернело. Тяжело приходится?

– Никак нет!

– Странно, всем тяжело, а тебе нет. Ладно, попробую это дело исправить; раз у тебя такие значительные физические резервы, то не помешает дополнительная нагрузка. Я обязательно её организую в индивидуальном порядке.

Лина прекрасно понимала, что подобным поведением провоцирует женщину на новые подлости, но ничего не могла с собой поделать. Она чувствовала, что если даст слабинухоть в чём-то, то скатится с высокой скалы, на которую карабкается с помощью ногтей и зубов. Другой дороги нет – только вверх, иначе... иначе это будет уже не она, а другая, забитая, покорная девочка, которым в Монастыре не место. Алтайская база, обучение гражданской специальности, заштатный филиал, первый ребёнок не позже двадцати двух лет от мужчины, подобранного врачами из евгенического центра, и вся жизнь по приказу, без возможности отказаться. Демократия в Ордене была пустым звуком – его двери открывались в одну сторону, однажды попав в эту структуру, будешь пребывать в ней до самой смерти, пусть даже у тебя практически отсутствуют сенситивные способности.

После очередного разговора с Садисткой Лина по её глазам поняла, что своим упрямством разозлила женщину не на шутку. Нетрудно догадаться, что издевательства пойдут на новом, более высоком уровне, а это не радовало. Пребывая в полнейшей прострации, девочка, вопреки правилам, самостоятельно покинула столовую, бесцельно направившись в сторону плаца. Это был серьёзный проступок, заслуживающий сурового наказания; собственно, на это она и рассчитывала.

Как назло, по пути её никто не задержал, все будто ослепли, не обращая внимания на сбрендившую младшую, в гордом одиночестве прогулочным шагом фланирующую по территории, где даже старшие передвигались только бегом. Лину это несколько обескуражило, и решив, что терять ей в сущности уже нечего, она направилась в сторону административного здания.

Ей и в этом никто не стал мешать. Девочка без помех пересекла плац, поднялась на крыльцо, вошла в фойе. Здесь, в прохладном сумраке со стен смотрели сотни портретов ифотографий знаменитых выпускниц; почти все они окончили свои дни в бою, совершив немало подвигов. Здесь впервые Лина увидела табличку под пустой рамкой. Нет, она и до этого много слышала о Нельме, но понятия не имела про это место. Ошеломлённо сосчитав награды этой легендарной выпускницы, Лина испытала одно из потрясений, отразившихся на всей последующей жизни.

Настоятельница поймала её с поличным, в одиночестве, в запрещённом для младших месте в то время, когда её группа спешила на занятия. Преступление было немалым – Лина получила трое суток карцера. Это позволило ей отсрочить неизбежную встречу с дылдами Садистки, хотя избежать её таким образом невозможно. Но сейчас девочка наоборот стремилась к ней всей душой. У неё теперь был ориентир – Нельма, она никогда бы не позволила себе покорно принимать унижения. И если в Монастыре есть хоть какая-то справедливость, никто не выгонит девочку за то, что она замыслила. А если выгонят... Значит, справедливости нет никакойи всё зря... абсолютно всё.

Отбиваясь от наглых крыс, запертых в бетонном стакане, Лина стоически выдержала весь срок, после чего самостоятельно поднялась по спущенной лестнице, что удавалось не всем узницам.

Вечером, пошатываясь от чудовищного недосыпания, Лина вышла из душа. В отличие от других младших, спешащих в свои казармы в неглиже, она надела выглаженную форму, застегнула все пуговицы. Она была готова.

Её ждали.

Запевала троицы дылд при виде жертвы картинно развела руками:

– Ветерок ты наш бедненький! Намучалась? Как тебе крысы? Попочку не объели? Ну, что встала, иди сюда, мы, твои лучшие подружки, приготовили для тебя питательный бульон.

Одна из мучительниц протянула стакан, до половины наполненный мутной жидкостью, ехидно ухмыляясь, произнесла:

– Вот тебе компенсация за все дни голода и жажды, волшебный эликсир. Ты уж извини, что эта моча немного протухла, сама понимаешь, три дня – срок большой.

Дылды, привыкшие к покорности беззащитной жертвы, всё ещё не понимали, что с ней произошли некоторые перемены. Они не почувствовали подвоха даже после того, как онауверенно взяла предложенный стакан без малейшего колебания. Демонстративно понюхав мерзкую жидкость, Лина обвела взглядом обитательниц казармы, сверкающих из углов перепуганными глазами и хладнокровно, чуть насмешливо произнесла:

– Мне кажется, что эта моча изначально была тухлая. Чего ещё от вас можно ожидать?

Увидев, что глаза старшей дылды вспыхнули, наполняясь пониманием необычности ситуации, Лина выплеснула жидкость ей в лицо, одновременно другой рукой перехватила табурет, врезав по голове второй, рубанула стаканом по столу и, не обращая внимания на разрезаемые пальцы, вскрыла стеклянной короной щёку третьей противнице.

Больше она ничего не успела сделать – тренированные старшие превратили её в отбивную.

Но даже упав на пол, забиваемая ногами разъярённых дылд, она не сдавалась, сумела нашарить кусок стекла и попыталась перерезать чьё-то ахиллесово сухожилие. Когда в казарму ворвались инструкторы, избиение продолжала только заводила тройки, да и то проделывала это с минимальной эффективностью – её ослепила смесь мочи, уксуса и красного перца, намешанная в злополучном стакане. Вторая пыталась унять кровь, хлещущую из ран на лице и щиколотке, третья спокойно лежала с пробитой головой.

Лина провела в медицинском блоке почти три недели. Затем ещё неделю в карцере после того, как отказалась рассказать о причинах драки. Утром восьмого дня Садистка проиграла спор на крупную сумму – девочка сумела выбраться из ямы самостоятельно.

Её опять привели на ковёр к настоятельнице, где, белея от её криков и напрягая все силы, чтобы не обмочиться от нескончаемой череды ментальных ударов, Лина вновь отказалась давать объяснения. К этому времени дылды хором выработали свою версию происшествия, по которой взбесившаяся младшая напала на них безо всякой причины. Красноречивое молчание девочки подтверждало их версию.

Лину оставили в Монастыре, но жестоко наказали: в течение месяца она должна была спать на три часа меньше, подметая в это ночное время плац. Для избитой воспитанницы, истощённой лечением и карцером, это было почти невозможно – ей и так не хватало времени на сон. Кроме того, на этот же срок её лишили десерта.

В первый же вечер, когда она направилась было отбывать наказание, путь преградили две девочки. Одна из них, Вика, непреклонно произнесла:

– Ты никуда не пойдёшь. Сегодня я буду подметать вместо тебя.

– Нет, – возразила Лина, – из этого ничего не выйдет. Но... но всё равно, спасибо.

– Не говори ерунды. Мы, младшие, на одно лицо, никто не поймёт.