— Ты хочешь сказать, Посланник, где-то здесь скрывается племя диких разумных долгоносиков? — понял смертоносец.
— Нет, — покачал головой правитель. Пока я говорил о том, что могут напоминать отдельные детали. А теперь оценим все вместе. Во время ритуального поединка побежденного никто не поедает, но на панцире всегда остаются царапины от жвал соперника. Их нет. Это раз. Ни одному долгоносику никогда не справиться с жуком-бомбардиром, и к тому же они никогда не едят мясо. Только растения и зерно. Это два. Чтобы зажарить жука, нужно очень много хвороста, а вокруг на много дней пути нет ни единой травинки. Это три. К тому же этого бедолагу жарили не на спине, подпалины у него снизу, на брюхе. Такое ощущение, как будто он несколько минут стоял над костром — а подобного и вовсе вообразить невозможно. Это четыре. Может быть, у тебя есть другие соображения?
— Есть, — согласился Шабр. — Самки жуков заблокировали сознание. Похоже, они здорово напуганы. Еще бы, — кивнул Найл. — Они же тут каждый год ходят. А может быть, все намного проще?
— Ты нашел объяснение?
— Ветер. Однажды, когда мне было всего пять лет, после песчаной бури весь наш оазис оказался засыпан зеленой листвой. Дед сказал, что ее наверняка принесло ветром из какого-то леса. А еще сказал, бывают такие сильные ветра, что переносят с места на место целые дома, деревья, а иногда высасывают огромные озера и разбрасывают потом на своем пути рыбу и водоросли.
— Ветер может объяснить только одно, — логичный ум смертоносца тут же нашел слабое звено в версии правителя, — только то, откуда на месте гибели этого жука нашлись дрова. Но ведь его еще как-то убили, и непонятным образом съели.
— В иных местах может случиться иная жизнь, — пожал плечами Найл. — Ладно, нужно идти вперед. Время слишком дорого, чтобы терять его на гадание у останков бомбардира.
В середине дня по небу поползли все более и более пухлые кучевые облака, подул ветерок. Найл начал всерьез надеяться на грозу, но очень скоро облака рассеялись также быстро, как и появились, а ветер вместо капель кидал на пересохшие губы мелкие невесомые песчинки, неощущаемые языком, но постоянно скрипящие на зубах. Противно, но ничего не сделаешь.
Их даже сплевывать нельзя — пользы никакой, а пропадающую зря влагу жалко.
Не останавливаясь, путники миновали еще одну стоянку с разбросанными кувшинами и поздним вечером добрались до третьей. Изнеженные горожане шли почти вдвое медленнее привычных к дальним переходам братьев. Укладываясь спать, Найл сделал несколько экономных глотков воды и подумал о том, что добраться до реки они могут даже не за семь, а за пять дневных переходов.
* * *
Когда над горизонтом появились характерные силуэты стрекоз — черточка с каплей на конце — воительницы перекинули копья за спины и привязали так, чтобы древко проходило точно за затылком. Излюбленный прием хищниц при охоте на людей — стремительное нападение сзади и откусывание головы. Торчащая же над головой палка оказывалась весьма опасным препятствием для их широко раскинутых прозрачных крыльев. Разумеется, пассивной обороной дело не ограничилось, и когда хозяйки неба стали кружить над головой, девушки вытянули мечи.
Стрекозы раздумывали не меньше часа, разглядывая пришельцев из пустыни. Хищниц постепенно становилось все больше и больше. Десяток, два, полсотни… Наконец некий внутренний барьер оказался преодолен, и черные поджарые тела, состоящие, казалось, только из глаз и челюстей, обрушились вниз. Голодные пауки ждали этого момента с нетерпением. Почти вся стая с ходу попала под удар парализующей воли и с треском врезалась головами в песок. Восьмилапые устремились к свежей добыче, а несколько чудом уцелевших хищниц подались куда-то к горизонту.
Через час отряд благополучно вышел к реке. Люди искупались, напились. Не дожидаясь команды, воительницы разбились на две группы, одна из которых стала собирать вдоль берега сухие водоросли, а вторая вошла в воду и, держа копья наготове, пошла вниз по течению, внимательно вглядываясь в глубину. Время от времени то одна, то другая девушка наносила удар. Чаще всего после этого копье начинало упруго биться, удерживая нанизанную на острие жертву.
Вечером на берегу полыхнул огромный костер, унося ввысь запах печеной рыбы, и братья, впервые за пять дней отъевшиеся и отпившиеся без всяких ограничений провалились в сон, как в бездонный колодец. В итоге на следующий день они поднялись только поздним утром. В небе уже висело несколько десятков стрекоз, и Найл, знавший, что ждет людей впереди, повел путников дальше, запретив тратить время на рыбную ловлю.
Первую плакучую иву, склонившуюся над темным омутом на излучине реки, они увидели часа через три. Огромное дерево с длинными и тонкими, безвольно обвисшими ветвями, почти касающимися воды, затеняло половину русла. Дерево как дерево. Толстый корявый ствол, крепкие узловатые сучья, зеленые веревки ветвей, узкие чуть серебристые листья. Разве только засохший раздвоенный сук выпирает над кроной…
Одна из стрекоз, соблазнившись удобным насестом, опустилась на этот пересохший сук отдохнуть — с резким свистом взметнулись гибкие ветви, метнувшаяся в воздух хищница оказалась мгновенно сбита, исхлестана, изломана и втянута вниз под крону.
— Вот так, — сообщал Найл, раздвигая обвисшие снова ветви, входя под тенистый шатер кроны и дружески похлопывая иву по стволу. Это наш первый друг.
Для людей и пауков ивы были совершенно безопасны. Они ловко захватывали стрекоз, садившихся на торчащие вверху сучья и даже ухитрялись ловить тех, кто пролетал слишком близко к кронам, но нисколько не интересовались тем, что происходило на земле. После полудня, когда хищные деревья стояли уже плотными рощами, правитель разрешил расслабиться, отдохнуть и заняться добычей пропитания. Стрекозы от путников не отстали, продолжая неустанно трещать высоко над головами, проносились между деревьями, но под кроны соваться не решались, и девушки скоро вовсе перестали обращать на них внимание.
Землю закрывал плотный ковер песчаной травы. Здесь, в дальнем от Богини краю Дельты, она не излучала усыпляющий аромат, не стремилась задушить спящих людей, и вообще вела себя как обычная земляника из сада принцессы. Вдосталь нашлось здесь и сушняка из пористых стволов, и хвороста, напоминающего причудливо гнутый тростник. Это настраивало на благодушный лад всех, кроме Найла и Шабра. Только Посланник и ученый смертоносец знали: трава не уничтожена, значит волна черных ядовитых гусениц здесь еще не прошла. Стоит расслабиться — и утром можешь проснуться обглоданным до костей.
Один день на отдых Посланник все-таки дал. Затем отряд быстрым шагом двинулся вниз по течению реки, за день минуя пять-шесть отмеченных не зарастающими пятнами кострищ старых стоянок. За три таких решительных броска путники добрались до знакомого переката. Год назад Найл едва не изжарил здесь Сидонию живьем, давая паукам возможность отключить сознание от струящийся под ногами воды. На этот раз все получилось куда проще: Найл прошел от берега до берега, ощущая на ногах упругий напор течения, убедился что глубина не превышает его коленей и уверенно дал мысленный образ бесшабашной легкости. И пауки перешли реку сами!
Самки жуков сгрудились на оставленном братьями берегу, с тоскою глядя вслед.
— Ну же, переходите! — крикнул правитель, подкрепляя свое обращение мысленным призывом. Это легко и безопасно.
— Нет, мы достигли цели своего путешествия.
Это была не фраза какой-то из жучих, а их общий импульс облегчения: «Дошли!»
Шестилапые развернулись и блестящей черной лентой двинулись по берегу вниз, быстро затерявшись среди густой растительности.
— Ладно, — кивнул Найл. — Нам тоже осталось недалеко.
Следующим днем они пересекли прибрежные ивовые заросли и вошли в ковыль.
Здесь не было ничего страшного — трава, как трава, не ядовитая, не зубастая, без щупалец и усыпляющих ароматов. Близость к Великой Богине выражалась лишь в том, что вымахали сухие серые стебли вдвое выше человеческого роста. Вот только пробиваться через заросли приходилось практически вслепую: стена травы не позволяла видеть дальше вытянутой руки. В шаге перед лицом — сплошная колышущаяся стена. А вокруг кипела жизнь. По сторонам стрекотали, попискивали, чавкали, шуршали невидимые существа, над головами проносились мухи, кузнечики и травяные блохи, временами под ноги попадали выеденные хитиновые панцири.
Воительницы разделились на две равные группы, и пошли в разные стороны под острым углом, старательно протаптывая широкую тропу. Следом за ними потянулись смертоносцы, останавливаясь на расстоянии нескольких шагов друг от друга. Пройдя метров сто, девушки повернули и двинулись в направлении друг друга. Вскоре они встретились. Редкая цепь путников образовала в высокой желтой траве почти равносторонний треугольник. По мысленной команде братья одновременно тронулись к центру треугольника, сгоняя туда попавшую в окружение дичь. Под ударами парализующей воли полегли три огромные саранчи, десяток клопов, уховертка, пять мокриц и столько же гусениц.
Путники опять изрядно объелись, но утром им хватило силы воли встать и отправиться дальше, торя в ковыле новую тропу. До вечера удалось пробиться на добрых два десятка километров — поросший деревьями-падалыциками холм уже просвечивал между качающимися на ветру кисточками травы. Утром девушки сделали последний рывок, и к полудню выбрались на широкую поляну.
— Осторожно! На землю не выходить! — сразу предупредил правитель.
Однако поляна между ковылем и лесом заметно изменилась. Теперь здесь не было глинистых проплешин, под которыми обычно прятались земляные фунгусы. Поляну покрывал ровный слой невысокого кустарника, невероятно похожего на самый обычный вереск.
— Осторожно, — на всякий случай еще раз предупредил Найл, перехватил копье острием вниз и со всей силы вонзил в землю. Ничего.
Правитель сдвинулся немного вперед и снова вонзил копье. Обычная земля. В меру плотная, без подозрительных нор и каверн. Фунгусы, год назад сожравшие десять человек и столько же смертоносцев, исчезли без единого следа! Продолжая пробовать почву на прочность перед каждым шагом, Найл прошел последние полкилометра примерно за час и проник в тень леса.
Деревья-падалыцики. Голые стволы и похожие на чашу кроны. Они стояли крепко, с вековой монументальностью, прочные и надежные. В воздухе пахло свежестью, без всяких слащавых примесей. Не шевелились ветви, не сверкали среди листвы голодные глаза. Раньше деревья давали в ветвях пристанище вампирам, а сами питались их объедками и испражнениями, но после визита сюда изгнанников из города вампиры, похоже, больше на родные места не возвращались.
Лес тянулся больше чем на полкилометра, поднимаясь на самую вершину холма и немного спускаясь на противоположную сторону. Здесь гладкие и ровные стволы начинали перемежаться невысокими кустами, покрытыми серповидными листьями и округлыми желтыми, с лиловыми прожилками, плодами.
Застрявшие на несколько месяцев в Дельте люди смогли частью истребить, частью отпугнуть вампиров и вскоре сами убедились, что лучшего жилья невозможно и придумать. Широкие, мясистые листья крон легко выдерживали вес человека, заботливо смыкались над ним ночью или в плохую погоду, защищали от ветра, убаюкивали во время сна, желая в обмен только одного — богатых микроэлементами отходов жизнедеятельности и объедков. Стоило бросить что-либо на пол живой чаши, как между основанием листа и стволом открывалась щель, мигом поглощающая подарок.
В свое время Найл и Мерлью мечтали вывезти рассаду этих деревьев в город, разом избавившись и от необходимости содержать целую армию золотарей, и от неприятных запахов в отхожих местах. Увы, пока эта мечта оставалась всего лишь мечтой.
Родившиеся в этих самых кронах девушки с восторгом полезли на деревья, пауки рассыпались в стороны, надеясь найти какую-либо добычу, а Найл перевалил холм, дошел до края леса и с изумлением воззрился на узкую тропу, пробитую в колючем кустарнике от опушки до сверкающего внизу озера. За прошедший год просека так и не заросла!
— О чем ты беспокоишься, Посланник? — возникло в сознании недоумение Шабра. Мы дошли до цели, ничего не случилось.
— Тропа к озеру не заросла.
— Но ведь это хорошо!
— Слишком хорошо. Помнишь, сколько жизней стоило нам дойти сюда в прошлый раз? А теперь все просто и легко. Слишком просто и легко. Именно с этого и начинаются все неприятности.
— Дельта подчиняется Великой Богине, как мы тебе, Посланник. В прошлый раз она не хотела допускать нас к себе. Я считаю, ты должен открыть ей свое сознание, — в обращении Шабра звучала искренняя любовь и почтительность к величайшему источнику жизни.
В памяти правителя всплыли просторы родной планеты Богини — задавленные гравитацией разумные растения, суровый покой мира, не имеющего флоры. Комета принесла на Землю несколько десятков семян, но попали в удобные для жизни места и проросли из них только пять. Пять разумных существ на всю планету. Даже для могучего сознания это слишком мало — полноценное развитие гостей из далекого космоса возможно только в мощном интеллектуальном поле, поле, которое способно образовать только всепланетное сообщество мыслящих существ. Поэтому, стремясь дотянуть до своего уровня местных животных, подросшие растения и начали накачивать все вокруг жизненной энергией.
Людям на этом празднике жизни места не нашлось: имея высокий собственный интеллект, они оказались невосприимчивы к излучаемым частотам — а вот насекомые упивались энергией вовсю, быстро увеличиваясь в размерах. Вскоре один из видов пауков смог развить полноценный разум и начать строить свою цивилизацию.
Двум культурам на одной планете места не нашлось, и Землю захлестнула война на уничтожение. Победителями вышли пауки-смертоносцы, а уцелевшие люди стали их домашним скотом.
К разочарованию Великой Богини, едва став повелителями мира, смертоносцы остановились в развитии и тихо наслаждались дармовой энергией в своих тенетах. Стремясь расшевелить восьмилапых носителей интеллекта, Богиня целенаправленно вывела разумных жуков-бомбардиров. Вновь вспыхнула война, но погасла еще быстрее прежней — жуки договорились с пауками о мире, и теперь они вместе почивали на лаврах. Все заботы о властелинах были переложены на плечи порабощенных людей, да и тем запрещалось читать, пользоваться инструментами, а уж тем более — изготавливать какие бы то ни было механизмы.
Стоило в городе Смертоносца-Повелителя появиться северянам — энергичным, агрессивным, активным, как Богиня немедленно отвернулась от своих питомцев, перенеся все свои надежды на новых любимчиков.
— Разве ты забыл, Шабр? Мы ей неинтересны. Найл оглянулся на девушек и громко позвал: — Кавина, Калла, Трития, приготовьте фляги и оружие. За мной.
Все четверо спустились к воде. Раньше на этой тропке можно было легко получить в бок шип от плотоядного кустарника, встретить человеко-лягушку или норочного капкана. Однако на сей раз вслед путниками не послышалось ни единого шороха, не ощутилось ни единого движения. Они спокойно набрали воды и вернулись обратно.
После ужина девушки торопливо разбрелись по деревьям. Многие из них еще помнили кроны, в которых впервые увидели свет, в которых провели первые недели своей жизни. По отношению к падальщикам у них зародилось то самое чувство, которое Найл испытывал только к матери. И это было естественно — в соответствии с обычаями города, матери сразу после рождения отдали своих детей смертоносцам и больше никогда о них не вспоминали. Новорожденные видели множество разных кормилиц, и только одно существо оставалось неизменным и заботливым — крона дерева.
Поддавшись ностальгическим воспоминаниям, Найл попытался найти того самого падальщика, на котором он прожил несколько недель рядом с Мерлью. Правда, единственная примета, отложившаяся в его сознании от тех времен — это сухой панцирь саранчи, застрявший между желтых узловатых корней. Останков саранчи вокруг валялось в достатке. Махнув рукой, правитель вскарабкался на ближайшее дерево и устало откинулся на широкий прохладный лист.
Крона качнулась, подпирая просевший лист соседними.
— Сейчас, сейчас, — спохватился Найл.
Испражняться ему пока не хотелось, зато оставшиеся после ужина потроха уховертки он прихватил с собой и сейчас кинул себе под ноги. Лист изогнулся, подталкивая подачку к стволу. У комля открылась неширокая щель, в которой потроха тут же и исчезли.
— Остальное утром, — пообещал правитель. Ты уж извини, не все зависит от желания.
Дерево, естественно, промолчало. В конце концов, это всего лишь растение, как к нему ни относись.
Найл снова откинулся на лист, закрыл глаза. Ему вспомнилось, как точно так же, ничего не боясь, он сидел на выпирающей из земли Великой Богине, откинувшись на опаленный молнией стебель. В тот раз он приходил убить Богиню, но так и не решился на этот шаг. В ответ она предложила свое дружелюбие и покровительство. А во время второго путешествия в Дельту она предала их всех.
— Сколько ни помогай гусенице, она никогда не станет мотыльком.
— Станет, — покачал Найл головой в ответ на явно несуразное предположение.
— Станет. Когда придет час, она станет мотыльком без всякой посторонней помощи. Гусенице помогать бесполезно. Сплести свой кокон она должна сама.
— Гусенице можно помочь спастись от жужелицы или скорпиона; можно подсказать, где гуще трава и мягче земля.
— Можно. Но когда вырастет одна гусеница, она породит десять. Если помочь им всем, они породят сто. Если помочь ста, они породят тысячу. Как бы ты ни стремился помогать всем, рано или поздно настает час, когда сил твоих на всех не хватает, и тебе все равно приходится выбирать, кому помочь, а кого бросить на произвол судьбы.
— И ты начинаешь предавать тех, кто тебе верил…
Посланник так и не понял, в какой из моментов настал контакт. Просто он осознал, что в груди его — не в сознании, а именно в груди — звучит доброжелательный голос Богини.
— Помогать стоит только тем, кто готов заботиться о себе сам.
Спокойная, светло-розовая энергия Великой Богини затопила разум, сознание, душу Найла, все его тело. Он плавал в этой энергии, как в воде — легкий, невесомый. Он таял в ней, как капелька меда в горячем напитке — но продолжал спорить:
— Мы пришли к тебе, заплатив за каждый шаг кровью, а ты оттолкнула нас.
— Вы были гусеницей. Вы приползли ко мне, чтобы я вместо вас соткала ваш кокон. Вы приползли ко мне вопреки моему желанию, совершив огромное количество подвигов. Почему вы не потратили эти силы на борьбу со своим врагом?
— Мы верили тебе…
— Каждый должен верить только в себя. Мне не нужны рабы. Мне нужны разумные существа, равные мне. Только общество равных способно породить достаточно мощное интеллектуальное поле.
— Ты думаешь только о себе. Ты пожалела для нас даже малой толики своей энергии, чтобы придать нам силы для победы.
— Когда вы перестали молиться мне и начали думать «только о себе», вы сами взяли нужную вам энергию.
Березин Федор
Доставалов Александр
Корнев Павел
Акунин Борис
Орлов Алекс
Херберт Фрэнк