Чтение 17–й страницы книги ~Алиедора~

– Добей его!

Доньята прыгнула, изворачиваясь, уже видя, что нужно не колоть или рубить, а подтолкнуть. Миг – и потерявший равновесие рыцарь сорвался со стены вниз, замер там неподвижной железной куклой, раскинув руки и ноги.

– Молодец, – прохрипел Дарбе.

Варвары уже перехлестнули через стену, оставив совсем немного убитых и раненых. Защитники попятились, стараясь сдвинуть щиты и прикрыться щетиной копий, – напрасная попытка.

Кор Дарбе уже не волочил Алиедору, доньята опередила северянина, и перед ней, визжащей, окровавленной, в ужасе попятились бывалые воины.

В горячке боя и не поймёшь, как получилось, что они с вожаком варваров оказались в плотном кольце, почему отстали остальные северяне, остановленные, словно лесной хозяин охотничьей рогатиной, насмерть бившимися защитниками замка Венти. Но сейчас – со всех сторон надвинулись копейные навершия.

Дарбе завертелся волчком, отшибая в сторону древки. Кто-то выпалил из самострела, и болт глубоко рассёк кожу на левом предплечье – вновь повезло, всего лишьрассёк,не вонзился в мякоть, не ударил в кость. Кровь капала на землю, капала и оборачивалась чёрными дымящимися кругами. Камень крошился и трескался, из трещин показалисьжелтовато-коричневые головки многоножек.

– Да, да, да! – исступлённо заверещала Алиедора. Руны на её теле вспыхнули жаром.

Она таки может! Она таки избранна! Она способна… она будет властвовать! Надо всем и надо всеми! А кто против – умрут, умрут все до единого!

Вокруг них с кором Дарбе сомкнулось кольцо. Копья, мечи, палицы – всё, могущее пронзать, рубить, расплющивать, – било и по ним, и по высунувшим головы из трещин тварям. Но – поздно, слишком поздно.

Крошился и трескался камень, каверны расширялись, и поток многоножек становился всё гуще. Сухой шелест скребущих по плитам коготков, вдруг показавшийся Алиедоре громче людских криков.

Воронка стремительно расширялась, жёлтый шевелящийся вал напирал, и защитники замка Венти подались назад.

– Ведьму! Ведьму убейте! – кричал кто-то в задних рядах, и Алиедора вздрогнула, сообразив вдруг, почему она услыхала в шуме битвы именно это.

Мама. Мамин голос. Зачем она здесь, почему, отчего?

– Убейте ведьму! – И уже дрогнувшие было остановились, повернули, упёрлись плечами, чтобы уже до конца и насмерть.

– Убейте! – И кто-то, презрев отвратительных тварей Гнили, бросился прямо в середину их потока и почти добрался до Алиедоры, весь облепленный шевелящимися бестиями: грязно-жёлтое пополам с красным, весь в текущей из разрываемого живьём тела крови.

Взлетела рука с топором, взлетела, несмотря на вцепившихся многоножек; натянулась цепь, кор Дарбе бросился под замах, собой закрывая Алиедору. И словно бы Белый Дракон на миг отвернулся или отвёл защищавшую северян незримую длань, – но топор оставил глубокую, заполненную кровью борозду. Вожак варваров раньше не моргнул бы и глазом от такой «царапины», а теперь у него вырвался болезненно-злобный выдох, Дарбе схватился за рассе– чённое плечо.

Неведомый воин-защитник Венти замахнулся вторично, но тут челюсти вцепившейся многоножки перекусили наконец сухожилия – окровавленная кисть бессильно повисла, топорище выскользнуло из вмиг разжавшихся пальцев.

Человек пошатнулся и медленно осел – мгновенно исчезнув под жёлтой шевелящейся массой. Вокруг Алиедоры и кора Дарбе теперь кипело живое жёлтое море, защитники отступали всё дальше, а с другой стороны напирали остальные варвары.

«Я смогла. Я победила. Я избранна!» – молотами билось в голове Алиедоры.

«Мама. Там же мама…» – где-то глубоко-глубоко и совсем слабо, заглушаемое яростным грохотом победной стали.

– Я твоя настоящая мать! – яростно зашипела Тьма.

– А я – отец! – поддержал и высунувшийся из облаков Дракон. –А тут – только те, кто породил твоё тело.

Но тело легко сменить. Для мудрой, для избранной нет ничего невозможного.

…Поток многоножек растекался всё шире. Кто мог – бежал, кто не мог – того настигали и в считаные мгновения обращали в дочиста обглоданный костяк.

Братья и сёстры…

Подружки…

Нет, это же просто слова. Для тебя, избранная, это бессмысленный набор звуков. Ты спасла себя и поклоняющихся тебе…

«Я спасла?» – удивилась Алиедора.

– Конечно, – ответила Тьма. –Без тебя их бы перебили. Ну или разорвали в клочья те, кого ты вызвала. Они обязаны тебе жизнями. И должны служить теперь – верой и правдой. Веди их, избранная!

Алиедора больше не смотрела на творившееся вокруг. Глаза подняты к небу, где среди мерно сеющих снежок туч извивается, ныряет и вновь появляется Белый Дракон.

– Ты всё правильно сделала… дочурка, – сказала Тьма.

– Конечно, – поддержал её Дракон. –Всё правильно. Они должны уйти с твоего пути – тебе шагать дальше, а им… им отправляться ко Мне.* * *

Алиедора медленно брела по двору замка Венти, пинками отбрасывая оказавшихся на дороге дохлых многоножек. Бой кончился, варвары владели крепостью, хотя их и осталась треть от начального числа. Когда, в какой миг твари Гнили набросились на них, когда чуть ослабла воля доньяты, указывавшая им и гнавшая их вперёд, – Алиедора не помнила. Сперва-то она и вовсе решила, что варвары в безопасности от тварей Гнили, они же сродни; и потому настоящим шоком оказалось зрелище молча рухнувшего в жёлтыйпоток северянина.

Во всяком случае, уцелевшие северяне молча кланялись ей в пояс, и непохоже было, что судьба погибших товарищей их сколько-нибудь опечалила. Они погибли по воле Дракона милостивого, милосердного, и, значит, так надо. Капля Его крови забрала их жизни, послала к Нему по великой дороге, и воину достойно радоваться участи товарища, надеясь при этом, что он сам встретит такой же конец.

Наверное, они так думали. Наверное, они в это верили.

Как же пусто внутри. Ничего не осталось. Она сама выжгла собственный дом. Вызвала многоножек, подчинила себе Гниль. Вот они, защитники, – груды пустых окровавленных доспехов.

Мама. Нянюшка. Сестрички. Братья.

Почему все эти слова потеряли смысл?

«Я не видела, как они умерли. Милосердные Дракон и Темнота скрыли это от меня…»

– Ну почему же, – тут же всплыл холодный ответ. –Забыла, кто ты, капля Моей крови? Ты способна видеть глазами каждого из сотворённых твоей волей существ. Стоит только захотеть.

«Нет, я не хочу!» – беззвучно закричала Алиедора, но было поздно.

…Мама – она отбивалась как могла, подхватив чей-то клинок, и всё кричала, кричала, до самого конца: «Убейте ведьму!»

Убейте ведьму.

– А ведь она тебя узнала, – прошептала на ухо Тьма.

«Почему?» – простонала Алиедора, корчась от боли так, словно её саму раздирали сейчас бесчисленные крючковатые челюсти многоножек.

– Как может мать не узнать собственное дитя, взглянув ей в глаза? Пусть даже ребёнок грязен и нечёсан, всё равно. Твоя мать хотела твоей смерти.

«Она… она просто защищала других…»

– Именно. В тот миг у неё ещё оставались дети. Одним больше, одним меньше – невелика разница, правда? А ведь ещё и внуки, внучки. Ты – никто и ничто, беглянка, опозоренная, убивавшая, чтобы прокормиться!

«Они начали войну, чтобы только не выдать меня!»

– О, вспомнила? Однако войну начали не они, а король Хабсбрад, решивший, что настал момент поживиться за счёт Долье. Да вот только пирог не по зубам оказался.

«Не хочу ничего слышать!» – простонала Алиедора.

– Не хочешь потому, что это правда.

«Я их всех убила. Убила, потому что хотела жить. Продала их всех – за одну-единственную жизнь, свою собственную!»

Навстречу шагает кор Дарбе. Останавливается за пять шагов, тоже кланяется в пояс. Цепи давно сняты, но есть связывающее их крепче стальных звеньев.

– Капля Его крови теперь едина с Ним. – Варвар не спрашивает, он утверждает, а Алиедора даже не знает, что ответить. Едина? Что это значит? Вот эти голоса, влезшие ейв сознание? Это и есть единение?

Она смотрит в глаза северянину. Смотрит, не опуская взгляда. Впрочем, ей врать не впервой.

– Теперь мы пойдём дальше. – Дарбе поворачивается, смотрит на полдень, куда-то над крепостными стенами, – пойдём за реку, туда, где Мастера Смерти. Переведаемся во славу Дракона великого, величайшего.

Алиедоре всё равно. Хочется лечь, впечатать в щёку щербатый камень замка. Ничего больше, ничего, кроме этого.

И она ложится и чувствует, как край плиты корябает щёку, закрывает глаза – но всё равно видит стоящего рядом Дарбе; северянин с поистине варварским терпением ждёт. Она – Капля Крови, её пути – не для обычных смертных, пусть дажеизменённых,пусть даже служащих Дракону великому, величайшему.

Может, кто-то всё-таки спасся? Где-то там, в глубине, в самых нижних переходах замка, в потайных галереях, что ведут к скрытым колодцам, Алиедора чувствует жизнь. Уцелели. Спрятались. Выжили…

– Добей. Докончи дело. Пути обратно быть не должно.

Алиедора лишь крепче прижимается щекой к холодному камню.

– Добей!

«Нет. Пусть будет как есть».

– Тебе выбирать, но ты рассекла не все корни.

Алиедора молчит. Молчит и очень хочет заплакать, но слёз нет и – она знает – больше никогда не будет.* * *

Байгли Деррано и его отец досмотрели всё действо до самого конца. Конечно, они не могли видеть, что творилось внутри кольца замковых стен, но вот вырвавшийся из ворот грязно-жёлтый поток многоножек разглядели очень даже хорошо. Армия Деркоора в ужасе качнулась назад – тварей Гнили ратники боялись даже больше, чем неуязвимых северных варваров.

Однако клин бестий очень быстро втянулся назад, словно повинуясь чьй-то воле. Байгли только выдохнул, трясясь и беспрерывно благодаря про себя великого Ома Прокреатора; больше он ничего не понял и не понял даже, почему отец вдруг привстал в стременах и рявкнул:

– Мэтра Бравикуса сюда!

Запыхавшегося мэтра приволокли под руки двое дюжих сквайров.

– Почему они повернули? – Старый сенор в упор воззрился на пузатенького чародея.

– Я тоже заметил, благородный дон, – зачастил Бравикус. Толстяк дрожал от страха, но способности соображать не утратил. – Ими кто-то управлял. Я… обнаружил это.

– Следил, значит? – Кажется, голос старого сенора чуть-чуть потеплел – или Байгли это показалось?

– Следил, – развёл руками волшебник. – Елико мог и елико позволяли обстоятельства. Там Гниль, благородный дон, но Гниль, повинующаяся чьей-то воле. Этот самый приказ мне и удалось нащупать.

– Не стану спрашивать как. Можешь сказать, кто это был?

Бравикус замялся, отвёл глаза.

– Могу, но это слишком… слишком невероятно, благородный дон.

– Говори! – рыкнул сенор Деррано.

– Если позволите, благородный дон, я шёпотом, на ухо… – И толстяк метнул быстрый взгляд на Байгли.

«Что это он имел в виду? – Младшему Деррано стало не по себе. – Что пронюхал этот толстяк?»

Сенор нагнулся с седла.

Бравикус что-то быстро прошептал, непрерывно кивая.

Дон Деррано медленно выпрямился. Лицо сделалось совершенно стальным.

– Твоё усердие будет вознаграждено, мэтр Бравикус. Теперь разрешаю тебе удалиться и сделать всё потребное, чтобы… моё войско не понесло никакого ущерба, а… направляющее начало… оказалось бы… в наших руках.

Казалось, сенор очень, очень тщательно подбирает слова.

Дерранцы остались на месте. Варвары тоже не покидали захваченный замок.

Равнодушные облака принялись за всегдашнее – сеять на побоище тихий, всё скрывающий снежок.

Глава 11

Всё, Долье-река – позади, Долье-страна – впереди. Четыре сотни Дигвила Деррано шагали по южному берегу, по своей кровной земле, где знаешь каждую дорожную рытвину икаждый камень на тропинке. Где-то совсем рядом в темноте точно так же маршируют отряды зомби, где-то невдалеке и командующий ими Мастер.

Вопросов молодому дону никто не задавал. Он – благородный, он наследник сенорства Деррано,он знает.А что он может знать? Что его ведёт, кроме лишь охотничьего чутья, кроме неутолимой жажды вцепиться в горло врагу?

Ну, что дальше, дон Деррано? Четыре сотни дружно топают следом за тобой. Четыре сотни самых стойких, самых храбрых, хорошо вооружённых, сытых пока что; не боящихся этих самых зомби и готовых с ними драться, а не бежать.

Немалая сила, молодой дон. Распорядись ею с толком.

По правую руку – городок Фьёф. Стоит ли туда заворачивать? Едва ли, зомби не требуется ни тёплый ночлег, ни крыша над головой. Когда кончился бой у моста, большинство уцелевших мертвяков потянулось вдоль речного берега на запад, и туда же сворачивал отряд Дигвила.

…Первого зомби они завидели, когда зимняя заря уже пробилась сквозь тенёта предутренней тьмы и над занятым мертвяками Долье стал медленно и как-то осторожно разливаться серый дневной свет.

Мертвяк шагал, держа на плече длинное – обычному человеку таким ворочать неудобно – копьё. Десятник Штарнок вскинул самострел, Дигвил едва успел шикнуть:

– Пусть себе идёт. Приведёт к остальным.

Окружающее, похоже, мертвяка ничуть не волновало. Он размеренно шагал, выполняя полученный приказ, и всё прочее его не касалось.

Так они и шли в предутреннем свете – впереди зомби, быть может, ещё вчера пахавший эти самые поля, а за ним мечники и копейщики Дигвила, поклявшиеся всё это защищать.

Вперёд, обгоняя равнодушного ко всему мертвяка, отправился конный разъезд.

Пусто-то как вокруг, пусто и жутко. Не вьются дымки над домиками серфов, на дорогах – ни саней, ни пеших, ни всадников. Показалась рыбацкая деревня, но туда Дигвил даже не стал посылать доглядчиков.

Страшно, молодой дон? Страшно. Но не от грядущего боя, а оттого, что можно увидеть в брошенном селении. От одной мысли об этом по спине драл ледяной коготь страха.

И живности никакой. Птицы, звери – попрятались, что ли? Даже чернокрылые враны куда-то делись. Уж эти-то, казалось бы, к мертвякам должны были липнуть.

…А потом вернулись прознатчики. И, срывая шапки, утирая мокрые от пота лбы, только и могли, что выдохнуть:

– Там они!

«Там» – это за небольшим леском, близко к устью неширокой Эве.

– Сколько их?

– Не счесть, благородный дон. Двадцать сотен самое меньшее, а кабы не тридцать.

Дигвил поднёс кулак к губам, яростно закусил костяшку. Вот он, твой шанс, дон Деррано-младший.

– Палаток, шатров каких – не видели?

– Как не видеть, благородный дон, стоят в самой серёдке, ажно пять, и даже флаг торчит.

Палатки, шатры – значит, кто-то там прячется от мороза. Оно и понятно, Мастера – они из плоти и крови.

Две или три тысячи мертвяков. Что дальше, Дигвил?

Зубы сжаты на ни в чём не повинной костяшке.

Ударить и отступить, пусть гонятся? Увлечь их за собой в глубь Долье?

В глубь пустой, мёртвой страны, откуда бежали все, кто только мог? Да вот только шагать неутомимо сутки напролёт, подобно зомби, его воины не смогут.

…Да, мертвяков тут тысячи три, правду сказал разведчик. Суетятся, бегают, совсем не похоже на чинное, мерное, пугающее наступление – что на Сиххоте, что на Долье. Что задумали, чего готовят?

А вот и шатры. Целых пять и – кто это там у них?

Дигвил напряг зрение, сощурился – нет, это не зомби. Мертвяки так не двигаются. В длинных серых плащах – это, похоже, обычные люди.

Люди. Мастера Смерти.

Что ж, молодой дон Деррано, вот и сделан твой выбор.

…Четыреста пар глаз смотрят на тебя, Дигвил. А ты сидишь в седле перед ними и понимаешь, что должен что-то сказать, совсем не то, что раньше. Одинаковая кровь – что у него, благородного дона, что у них, простых копейщиков и дружинников. Одинаково станет литься, когда сшибутся грудь на грудь с ходячими покойниками, которых даже нельзя ненавидеть – не по своей воле они убивают, не сами явились на чужую землю.

– Братцы! – Он сам не знал, откуда это вырвалось. – Их там три тысячи. Но там же – их Мастера. Прорвёмся, возьмём хоть одного – не народ по деревням ловить станут, аза нами гоняться. Нет у нас подмоги, никого за спиной – так ударим же так, чтобы всем в Некрополисе жарко стало! Чтобы узнали, как живые драться могут, когда за своё исвоих стоят! Встанем же крепко, и я вместе с вами; вместе у моста бились и сегодня тоже вместе. А там уж как судьба велит – только мы её сами к себе повернуть постараемся.

…Пошли. Сжавшись железным ежом, выставив копья. Дигвил шагал в самой середине строя, на острие готового высунуться клина, что расколет, словно скорлупу, боевой порядок мертвяков.

И никогда ещё молодой дон не был более счастлив.

Их заметили. Мертвяки рысью бросились строиться, но тут Дигвил, как и было условлено, высоко вскинул меч.

Бегом!

Нет колебаний, нет страха – пусть перед тобой и твари, созданные злобной магией, но их можно убивать, я это видел.

Давить и рубить!

Сшиблись, и четыре сотни глоток извергли жуткий звериный рёв. Треск столкнувшихся щитов, в ход пошли последние остатки прихваченного ещё с Сиххота огненного припаса – по рядам зомби заплясало пламя.

Дигвил с маху отшиб нацеленное в живот копьё, хакнув, рассёк мертвяку плечо, выдернул клинок; кто-то из оказавшихся рядом его воинов подрубил ходячему покойнику ноги.

Шаг. Взмах. Отбив и удар. Шаг. Взмах – и ещё один мертвяк валится под ноги наступающим живым.

Подобно тому, как молоток камнетёса раскалывает гранитную плиту, так и невеликий отряд Дигвила ломал скорлупу мертвяцкого строя. Бывает такое, когда даже самый сильный страх отступает, расчищая дорогу совсем иному – твердокаменной уверенности, что да, сломаем, несмотря ни на что. И неважно, что потом случится со мной.

…Они пробили первую линию – на злобе, на горячке, на жарком порыве. Били, не считая собственных потерь.

Дигвил не успел удивиться, когда перед ним вдруг открылась пустота. Последний мервяк свалился грудой неживого мяса ему под ноги, и совсем рядом оказались шатры Мастеров. Дигвил не сомневался, что именно их.

Эх, молодой дон, нет у тебя крыльев, не взлететь тебе над полем боя, не увидеть того, что безо всяких крылий разглядели бы твои отец или король Семмер. А они заметили бы, что отхлынувшие в стороны мертвяки нацелились в спину и в бок твоему отряду, а те же Мастера – что ж они, дураки, сидеть в шатрах и ждать, когда их вытащат оттуда самым невежливым образом?..

Плотная ткань лопнула с сухим треском, поддаваясь взмаху меча.

Никого. Валяется какая-то утварь, но – никого.

Они не могли уйти далеко!

Но сзади уже нарастал грохот рукопашной, где ломались копья и щиты звучно ударялись друг о друга. Оправившись, мертвяки ударили сами – и отряд Дигвила попятился, присел, словно человек, взваливший на плечи неподъёмную тяжесть.

«Ну я и дурак! – обожгло. – Попался, называется. Старший сын, наследник сенорства! Людей погубил и дела не сделал – конечно, едва заслышав шум боя, Мастера задали стрекача. Но… они ведь и в самом деле должны быть где-то рядом!»

– Штарнок!

Верный десятник держался рядом.

– Мне их взять за глотку надо. Бери всех конных – и кр?гом, кр?гом! Ищи, Штарнок, на тебя вся надежда!

Десятник только кивнул.

Всадников у Дигвила было немного, едва десяток,гайтос немалым трудом сохранили при отряде.

– Самому бы вам, благородный дон, – проговорил десятник.

– Людей не брошу. А ты скачи, Штарнок, Мастера – они только мервяками командовать горазды, а как до дела дойдёт – враз в штаны наложат!

Дигвил сказал то, что должен был сказать. Ободрить. Пусть ухмыльнутся, смех убивает страх. А больше говорить было уже нельзя, его отряд пятился, и молодой дон, переведя дух, решительно полез вперёд – туда, где напирали мертвяки.

Ему оставалось только верить в удачу Штарнока – да постепенно отводить людей к холодной Долье. Рядом рыбацкое селение, там наверняка остались лодки с плотами…