Чтение 35–й страницы книги ~Начало всех начал~

— Мужчина с целью в жизни, — отрезала она, — всегда лучше, чем мужчина без цели.

Он вздохнул, посмотрел на нее с уважением.

— Вообще-то Ною повезло, — заметил он, — что отыскал тебя.

— Да, — подтвердила она, — он долго меня искал. Пятьсот лет!

Ноема, родив сына, которого назвали Симом, покормила его и, поднявшись, сразу же принялась за работу в доме. Потом так же незаметно появились Яфет и Хам, что подрастали быстро, а в такой работящей семье не могли вырасти бездельниками.

Проезжающие внизу по дороге видели, как все пятеро с утра до вечера трудились на своем поле, ухаживали за молодой порослью леса и, странно, ничуть не выглядели несчастными, как их сверстники в городе, которые уже и не знали, чем занять себя.

В городе они почти не показывались, обычно сам Ной или Ноема покупали недостающее для их дома, но если и появлялись, их старались не задирать: в сыновьях Ноя соединилась его мощь и сила его с виду хрупкой жены.

Как-то пронеслась весть, что возвращается доблестный Мафусаил, величайший из воителей. Ноема выбежала на дорогу, любопытствуя, там показался на громадном коне немолодой уже, но крепкий и подтянутый воин с суровым и красивым лицом. Люди говорили между собой, что на скуле появился еще один шрамик, и вон на подбородке белая полоска, но Ноема, напротив, изумилась, что герой, не выпускающий из руки меча, жив, не искалечен и не изуродован шрамами.

Он направился к их дому, Ноема издали ощутила его твердый вопрошающий взгляд. Она поклонилась ему, он спросил строго:

— Так это и есть жена Ноя?

Она ответила вежливо:

— Да, господин.

Он легко спрыгнул с коня. Ноема отметила молча, что и помоложе мужчины не спрыгивают, а сползают по конскому боку, бросил повод подбежавшему Симу.

— Веди в дом, женщина, — распорядился он. — Тебя как зовут?

— Ноема, господин.

— Где Ной?

— Ушел в город, господин.

— Зачем?

— Понадобились новые мотыги.

Он кивнул.

— Хорошо. Посмотрим, что изменилось с появлением женщины.

Она чувствовала легкий страх и боязнь, как оценит перемены в доме герой, он не выглядит старше Ноя, хотя приходится ему дедом, даже легче в движениях, в нем чувствуется постоянная настороженность дикого зверя, что замечает опасность задолго до того, как она приблизится.

Дети носились по дому, выполняя ее указания, а Мафусаил, оглядев дом, расположился в главной комнате, снял и поставил рядом с собой огромный меч в простых ножнах, только в навершии рукояти мрачно сияет багровым, словно застывшая кровь, громадный рубин.

— Хорошо, — произнес он. — Перемены… заметны.

Она с облегчением перевела дух.

— Еще рано судить. Дети!.. Несите на стол.

Мафусаил с любопытством смотрел на троих крепких ребят, очень серьезных, что один за другим прибежали из кухни с большими блюдами в руках. Комнату заполнили ароматы жареного мяса, печеных овощей, горячей бараньей похлебки.

Ноема смиренно стояла в сторонке, наблюдая, как герой насыщается, он заметил, в удивлении поднял голову.

— Ты чего там стоишь?

— Так принято, господин.

Он отмахнулся.

— Я все еще в походе. А в походе правила… не действуют в основном. Садись за стол и детей зови. Я все это не сожру. Заодно расскажешь, как Ной все-таки решился.

Она смиренно присела на край скамьи, так же тихонько улыбнулась.

— Я такая страшная?

Он покачал головой.

— Нет, я о другом. Ной все-таки трусоват… В смысле с женщинами. Он должен был выбрать какую-нибудь овцу попроще. А ты, как ни прикидывайся, не овца, не овца…

Она улыбнулась ему чуть откровеннее.

— Разве трудно неглупой женщине прикинуться овцой?

— Не думаю, — проворчал он, — что ты прикидываешься с Ноем. Это разве что передо мной корчишь такого робкого зайчика. Но я доволен, что Ной выбрал тебя! Сильная женщина — это сокровище. Жаль, что слабые руки его не удержат. К счастью, Ной нерешителен, но не слаб. Надо его поздравить с правильным выбором.

Дети потихоньку устраивались за столом и во все глаза смотрели на героя, который перебил драконов, нефилимов, големов, речных чудовищ, болотных каранниц и вылезающих из-под земли страшных в своей мощи гарганов больше, чем простой человек видел гусей или коров.

Когда Ноема собственноручно подала сладкое, они, осмелев, попробовали поднять его богатырский меч, но не смогли даже сдвинуть с места.

Мафусаил благодушно усмехался. Ребятишки растут крепкими, вон какие толстые кости и крепкие жилы. Из детей Ноя еще могут вырасти герои. Да и Ноема, хоть и держится тихо и скромно, но для него в ней все ближе проступает мощь, у него наметанный глаз, таких редких людей замечает сразу.

— Насчет рощи я уже слышал, — сказал он вдруг. — Кедр растет долго. Еще лет сто в запасе есть…

Она посмотрела внимательно, стараясь проникнуть в мысли героя.

— Надеешься, что ковчег строить не придется?

— Хотелось бы, — ответил он. — Думаю, Ной не зря зачастил в город. Он сознательно идет навстречу дурацкому хохоту и насмешкам, но рассказывает и рассказывает… Он все еще надеется, что люди поймут, проникнутся.

— Думаешь, зря надеется?

Он пожал плечами.

— Когда Енох, мой отец, сказал, что мир будет уничтожен, меня охватил такой ужас, какого я никогда не испытывал и, надеюсь, не испытаю. Одно дело погибнуть мне, зная, что я продолжаюсь в Ламехе, Ное и этих детишках, другое — когда погибнет все! Вот если погибнут люди, тогда я погибну весь, понимаешь? Погибну совсем, окончательно. Это такой ужас, что, если еще раз испытать, просто не выдержу…

Он побледнел, торопливо ухватил кубок с вином, Ноема с сочувствием смотрела, как он выпил залпом и сразу налил еще. Мужчины все воспринимают острее, потому что они первыми вступают в бой и встречают беду грудью, а вот она чувствует лишь слабый холодок страха при мысли о грядущем потопе, но всегда есть трусливенькая надежда, что мужчины справятся, предотвратят, спасут…

Странно, хотя она всю жизнь сама держала руль в своих руках, решая за отца и мать даже семейные проблемы и вообще что и как делать, но все равно женскость пустила глубокие корни.

— Надеюсь, — проговорила она со слабой улыбкой, — люди опомнятся.

— Они не опомнились, — проворчал Мафусаил, — когда я передал всем слова Еноха. Это было первое предупреждение… Нет, не первое, но первое очень серьезное. Господь уже разрушил особо нечестивые города… Хотя, что делать, остается надеяться, что Ной преуспеет там, где не удалось мне.

Когда Ной вернулся из города, Ноема радостно рассказала о возвращении Мафусаила, он был у них и даже разделил с ними хлеб и соль, а Ной печально поведал, что в городевстретил только насмешки и больше не будет пытаться рассказывать о потопе.

Ночью, когда Ноема заснула, положив голову ему на плечо, а Ной перебирал события дня, он услышал Голос, прозвучавший в его черепе:

— Ной, ты был не прав, когда объяснял жене, что праведником становится тот, кто ужасается себе и спешно начинает выжигать в себе все мерзости и нечистоты. Это… правильный человек, если можно так сказать, но еще не праведник. Праведник — это человек, который и других своим примером и своими пламенными речами заставляет встать на путь исправления.

Ной опустил голову, теперь он отчетливо слышал упрек в голосе Творца.

— Да, я не праведник.

В голосе Творца послышалась печаль:

— Ты — правильный человек, потому и будешь спасен. Но если бы в твоем поколении появился хоть один праведник, хоть за минуту до рокового часа, Я бы отменил потоп!

Ной спросил потрясенно:

— В моем поколении нет ни одного?

— Ни одного, — подтвердил Голос. — В человечестве с каждым поколением праведников становилось все меньше! Меньше и меньше… И вот пришло поколение, где праведников нет вообще. Потому в существовании человечества нет смысла. Оно перестало двигаться к Цели.

Ной спросил осторожно:

— А что есть Цель, Всевышний?

Голос умолк на мгновение, Ной затаил дыхание, наконец с небес донеслось:

— Ной… Твоему сыну Симу десять лет, Яфету восемь, а Хаму — семь. Как ты объяснишь им или кому-то отдельно, что они женятся и будут любить жен, когда сейчас твердо знают, что все девчонки плаксы и с ними нельзя иметь ничего общего?

Ной сказал торопливо:

— Я все объясню, когда они подрастут!

— И вы узнаете цель своего бытия, — пояснил Голос, — когда подрастете. Вы пока еще ростки на кедровом поле. Кто не видел кедра, никогда не поверит, что из таких слабых стебельков когда-то вырастут огромные и прекрасные деревья. Для человека вырасти… это уйти подальше от своей животной основы, что в человеке с момента грехопадения Евы. Это и есть стремление ко Мне. Уйти от животного в себе подальше и поскорее!

Ной сказал подавлено:

— Не могут все быть праведниками…

— Не могут, — согласился Голос. — Зов животного в человеке очень силен, и большинство всегда будет стремиться к животному и животным радостям. Но лучшие всегда чувствуют, что есть нечто более высокое в них самих, чем просто говорящие и разумные животные… Они стремятся, пусть даже неосознанно, к этому высокому, улучшают себя… Мир держится на этих людях! Когда их много — мир продвигается к совершенству быстро. Когда их мало — замедляется. Но иногда их становится угрожающе мало…

Глава 4

В соседних городах большим успехом пользовались рассказы о сумасшедшем, что ждет потопа и решил спастись от него, построив ковчег. В этом месте рассказчики делали многозначительную паузу, осматривались, насколько внимательно слушает народ, потом сообщали очень серьезно:

— Он уже приступил к постройке!

— И как? — спрашивали те, кто еще не знал ни о предостережении Еноха, ни о горестных рассказах Ноя. — Велик ли ковчег?

Рассказчики делали паузу, поднимая нетерпение до предела, и выдавали самое главное:

— Он уже посадил семена!

— Семена? Что за семена?

— Семена, из которых вырастут могучие кедры, — объясняли им серьезно. — Эти кедры срубит, обработает… а уж потом из них построит ковчег!

От дружного хохота дрожали стены, люди сползали с лавок и падали со стульев под стол, где и ползали, умирая от смеха и веселья.

Ноема сказала Ною со злостью:

— Я бы им всем поотрывала головы! Никто не смеет смеяться над тобой. Кроме меня, конечно.

— Пусть, — ответил он с горечью. — Меня их мнение, как ты знаешь, никогда не интересовало. Жаль только, что все настолько прогнило. Я все-таки надеялся, что хоть кто-то прислушается.

Она покачала головой.

— Не ври, интересовало. Вернее, задевало. Потому и поселился вне города.

— Но теперь не интересует? — спросил он кротко.

Она подернула плечами.

— Все равно… Особо хохочут, что насадил рощу. Сколько же деревьям расти?

— Примерно сто — сто тридцать лет. Так сказал Господь.

Она ужаснулась:

— Сто? Сто тридцать? Я думала, Господь все-таки ускорит как-нибудь их рост. И он предупредил тебя так задолго?

— Да.

— Почему?

Он сдвинул плечами.

— Неисповедимы пути Господни.

Она вздохнула.

— Ной… ты же лучший. Ты должен знать. Или догадываться. Пусть даже предполагать… Ты же умный!

Он тоже вздохнул, погладил ее по голове, чувствуя себя намного более старшим, мудрым и сильным.

— Я не умный. Я просто следую по тому пути, который указал Господь. Потому что этот путь считаю правильным. По крайней мере, правильнее, чем те дороги, по которым идут все вокруг. А насчет предупреждения… наверное, Господь дает время, чтобы все узнали о потопе. Возможно, кто-то ужаснется, опомнится.

— И что? Тоже сделает ковчег? Или придет к нам?

Ной подумал, почесал голову, потом бороду, наконец поскреб в подмышках и сказал неуверенно:

— Нет… не то. Как я понял, мир держится на праведниках. Если в поколении есть хоть один праведник, мир существует. Если праведников нет, поколение подлежит истреблению, как ненужное. Возможно, Господь дает шанс…

— Появиться праведникам?

— Ну да. Праведниками не рождаются. Ими становятся. А чтобы стать им, нужен толчок. Возможно, известие о всемирном потопе кого-то заставит одуматься, пересмотреть свою жизнь и встать на путь исправления. Так и появляются праведники. Человек ужасается сам себе и спешно начинает выжигать в себе всю мерзость и нечистоты.

Зашел Ханнуил, он почему-то испытывал неодолимую тягу к Ною и хотя постоянно насмехался над ним, но пользовался любой возможностью зайти к нему, выслушивал Ноя внимательно, хотя сразу же и с жаром все и вся опровергал.

Сегодня, сидя за столом, уставленным довольно скромной едой, он потягивал вино из кубка, довольный и сытый, очень располневший, оглядывал дом с насмешливым удивлением.

— Ты, как муравей, — сказал он с неодобрением, — все трудишься и трудишься!.. Дом у тебя таков, что мог бы еще десять жен завести! И двадцать наложниц. Я бы завел, клянусь Творцом!

— Не упоминай имя Господа всуе, — напомнил Ной кротко.

Ханнуил отмахнулся:

— Да знаю-знаю. С такой, как Ноема, других жен тебе не видать…

Ной спросил мирно:

— А зачем они мне? Все женщины мира слились в Ноеме. И весь дом держится на ней. Я больше занимаюсь рощей…

Ханнуил повернулся в кресле к нему всем телом.

— Ной, скажи честно, ты не рехнулся? Другим не говори, а мне скажи. Ну, как другу. По секрету. Хотя, конечно, кто из сумасшедших признается, что он сумасшедший?.. Но твое помешательство длится слишком уж долго. Сколько прошло лет, как ты посадил рощу?

— Всего двадцать лет.

— Ого! И сколько еще ждать твоего потопа?

Ной вздохнул.

— Если бы он был только мой…

— Ну ладно, всеобщего?

Ной сказал задумчиво:

— Лесу расти лет сто двадцать, если не больше, чтобы вырос как раз нужной длины и размера. Его не придется даже укорачивать… так мне было сказано. Вот и считай сам.

Ханнуил в самом деле подсчитал на пальцах, сказал с великим изумлением:

— Сто двадцать — растить лес, а еще десять, выходит, будешь рубить его и строить ковчег?

— Да. Примерно.

— Ты совсем сумасшедший, — сказал Ханнуил убежденно. — Сто тридцать лет ухлопать на такое? Все будут пить, жрать, веселиться, обмениваться женами и прочим для удовольствий, а ты… все это время всего лишь растить деревья? Потом еще рубить, обтесывать, строить?

— Да, — ответил Ной невесело. — Наверное, я сумасшедший. Или все сумасшедшие, а я один нормальный.

Ханнуил захохотал весело и вкусно.

— Но ты же сам знаешь, не могут все быть сумасшедшими! А вот один — может.

— Да, — снова согласился Ной, — наверное…

Ханнуил сказал с неудовольствием:

— Что мне в тебе не нравится, Ной, так это твое непротивление. Ты ни с кем не споришь, никому ничего не доказываешь, но сам живешь по своим законам, на общество тебе плевать. Ты же понимаешь, не могут быть все не правы, а только один — прав!

— Да, — снова согласился Ной, — понимаю. Однако я поступлю по-своему. Раз у нас такая всем и во всем свобода, то я свободен не подчиняться желаниям большинства.

— Абсолютного большинства! — подчеркнул Ханнуил.

— Абсолютного большинства, — согласился Ной. — Мои занятия не причиняют вреда окружающим, так что наши законы… вернее, отсутствие законов, оставляют мне полную свободу действий… в моей личной жизни.

Ханнуил поднялся, погладил бороду.

— Ладно, Ной, передумаешь — приходи. Мы тут придумали новую забаву!.. Своих жен и дочерей отдаем скопом на потеху в племя амонекков, а они присылают нам своих… Горячие такие штучки!.. Потом меняемся дальше… Нет, не с амонекками. Отдаем их жен дальше, а нам передают, скажем, из племени Игудила, если помнишь такого…

— Не помню, — ответил Ной кротко, — да и не хочу помнить таких. Я Ноему никогда никому не отдам! А кто протянет к ней руку — убью на месте, несмотря на свою кротость.

Ханнуил усмехнулся.

— Ты ведь внук Мафусаила! В тебе это иногда проступает. Ладно, до новых встреч!

В конце лета нагрянула лютая засуха, Ной встревожился, что крохотные побеги могут погибнуть, начал носить воду из колодца. Ханнуил и ближайшие соседи иногда заглядывали к нему, веселились, а потом среди собутыльников снова и снова рассказывали о чудаке, который сажает кедровый лес, для того чтобы спастись в будущем от потопа.

Стиснув зубы, он носил воду, но все чаще посещала мысль: а не бросить ли эту затею? Что он, хуже других, которые веселятся и радуются жизни? Конечно, он не станет меняться женами и совокупляться с животными, что обычное теперь дело, но хоть избавится от этого нечеловечески тяжкого изматывающего труда, которому нет ни конца ни краю…

Кедровая поросль, словно издеваясь над ним и испытывая его терпение, долгое время выглядела просто высокой травой, и только подойдя ближе, он убеждался, что это деревца и что они все-таки медленно, очень медленно, растут, в то время как чертополох и сорная трава, откуда и берутся, за ночь поднимаются так, что целиком скрывают ростки кедра.

Он выпалывал и выпалывал снова. В голове билась злая и тоскливая мысль: неужели и человека вот так трудно выращивает Господь, когда со всех сторон стараются погубить сорняки?

Но годы летели, за это время подросли Сим, Яфет и Хам, взяли на свои крепкие плечи часть забот о кедровой роще. Ноема занималась домом, и все шло своим чередом, Ной втянулся в новые заботы, время пошло быстрее. Однажды зашел Ханнуил, сообщил ему как новость, что деревья, посаженные им еще столько-то там лет назад, подрастают, подрастают. Еще десять-двадцать лет, и уже можно будет рубить. Но, может быть, он за это время уже излечился от своей дурости?

— Моя дурость заразна, — сообщил Ной, — нас уже пятеро.