Чтение 20–й страницы книги ~Сокол и Ласточка~

Как ни странно, Летицию заточение не очень-то расстроило. Я ждал, что моя вспыльчивая питомица поднимет шум и грохот на весь фрегат, но ничего подобного. Она села на канаты рядом с пленником и стала выспрашивать, как он себя чувствует, нет ли где болей или онемения, не кружится ли голова. Потом принялась сгибать и разгибать ему руки и ноги. Лорд Руперт сначала протестовал, но вскоре смирился и послушно исполнял все указания. С его лица не сходила мягкая улыбка. Эта мирная, почти идиллическая сцена затягивалась.

А между тем фрегат понемногу возвращался к жизни. Над нашими головами раздавался топот — это протрезвевшие матросы готовили корабль к отплытию. Причалила шлюпка,доставившая вторую смену: донеслись бессвязные крики и нестройное пение. Наконец, зазвенела якорная цепь.

Несколько раз я деликатно пробовал обратить внимание голубков на происходящее. Я подавал голос, вежливо дёргал Летицию клювом за пряжку башмака и за край панталон. Девочка не обращала на меня внимания.

Лишь когда «Ласточка» накренилась и заскрипела рангоутом, делая разворот, врач и его пациент встрепенулись.

— Боже, мы уходим в море! — вскричала Летиция.

А я тебе о чём битый час толкую?!

— Теперь мы не сможем сойти на берег. Это я виновата!

Она кинулась к двери и принялась молотить в неё со всей силы.

— Эй, в трюме! Откройте, это я, Эпин!

Но никто не откликался. Половина команды валялась на палубе пьяная, остальные управляли парусами.

Миновало не менее четверти часа, прежде чем засов открылся.

— Скотина, я вырву тебе глаза! — зарычала Летиция, давно уже перешедшая от отчаяния к ярости.

Но вместо Ерша в проёме стоял Дезэссар, собственной персоной.

— Это я распорядился не выпускать вас, мсье Эпин, пока мы не выйдем в море, — сказал он. — Такой совет дал мне Логан. Извольте следовать за мной. Мы со штурманом хотим с вами поговорить.

— А господин Грей?

— Он останется здесь, под охраной. Если снова не даст честное слово, что отказывается от мыслей о побеге. Даёте слово, сударь?

Пленник пожал плечами: как-де вам могла прийти в голову подобная нелепица?

— Ну и сидите в пыльном ящике. А вы, Эпин, марш за мной!

Поведение Дезэссара переменилось таким загадочным образом, что Летиция не решилась спорить. Думаю, ею, как и мной, овладело любопытство.

Я сел девочке на плечо, и мы отправились за капитаном, а у двери карцера встал угрюмый Ёрш с перевязанной головой и распухшим ртом. На Летицию он глядел с ненавистьюи опаской.* * *

В кают-компании нас ждал Гарри. Он был само добродушие.

— А вы парень не промах, мой дорогой Эпин! — воскликнул штурман со смехом. — Я догадался, откуда вы обо всём узнали. Тряхнули как следует раненого, и он вам рассказал. Браво, юноша, вы далеко пойдёте. Что старый славный Тыква?

— Умер, — мрачно ответила Летиция, оглянувшись на капитана, который стоял у неё за спиной, словно загораживал выход.

— Не моя вина. Я только увернулся от выстрела. — Ирландец подмигнул. — А может, вы помогли Тыкве побыстрее покинуть этот мир? Своими расспросами, а? — Он расхохотался. — Зря старались. Я и так бы всё вам рассказал. Утром, когда матросы проспятся, капитан объяснит им, куда мы плывём и зачем.

— Выходит, экипаж ничего не знает?

Дезэссар усмехнулся:

— Конечно, нет. Иначе во всех кабаках Форт-Рояля уже болтали бы, что «Ласточка» охотится за сокровищем Джереми Пратта. Вот вы на меня дуетесь, Эпин, а на самом деле вам невероятно повезло. Вы, как все остальные, получите свою долю от самого большого клада, когда-либо существовавшего в этих морях. Богатство всего в двух днях пути отсюда. А если направление ветра не переменится, мы можем оказаться на траверзе Сент-Морица и раньше.

— Сент-Морица?

— Так называется остров, где мы с Праттом спрятали богатства. — Логан расправил плечи. — Один я на всём белом свете знаю точное место.

— Всё будет проделано в полном соответствии с законами его величества, — сказал Дезэссар. — Мы не какие-нибудь пираты. Королевский писец пересчитает и зарегистрирует добычу до последнего су. Это не корсарский трофей, поэтому арматор ничего не получает. По условиям контракта, если капитан злонамеренно не выполнил наказ судовладельца и произвольно изменил курс, это карается штрафом в сорок тысяч ливров. Что ж, я выплачу мсье Лефевру эти деньги, можете не сомневаться! — Капитан расхохотался. — Пускай он лопнет от злости. Треть сокровища достанется мне и моему компаньону. — Дезэссар кивнул на Гарри. Треть — команде, треть — казне.

Ирландец комично развёл руками:

— Не буду от вас скрывать, дорогой доктор, я предлагал господину капитану наплевать на казну, и забрать весь куш себе. Однако мсье Дезэссар — честный человек и верный подданный его величества короля Людовика.

— Я хочу дожить свой век не беглым разбойником, который скитается по морям, а почтенным членом общества, у себя дома, в кругу семьи. — Капитан покосился на зеркало,перед которым они с Летицией учились изящным телодвижениям. — К тому же за столь весомый вклад в казну его величество обычно награждает дворянской грамотой. Я стану благородным господином Дэз Эссаром!

— Капитан, вы бы лучше сказали доктору, какова будет его доля, — прервал Гарри мечтания будущего дворянина. — Разве вы не видите, как хмуро он на нас смотрит.

— Вы останетесь довольны. — Дезэссар сделал величественный жест. — Во-первых, я верну все деньги, которые вы потратили на снаряжение судна. Во-вторых, как лекарю вам положен пай, равный трём матросским долям.

Летиция по-прежнему молчала, и Логан истолковал это по-своему:

— Он хочет знать, в какую это выльется сумму. Извольте, я расскажу. Жители города Сан-Диего заплатили Джереми Пратту выкуп за три дворца, сорок богатых домов, двести пятьдесят средних и тысячу триста скромных. Прибавьте к этому компенсацию за сохранность собора и одиннадцати церквей. Плюс портовые склады, пригородные поместья и прочую недвижимость. Всего, по счёту писцов британского адмиралтейства, добыча золотом, серебром и драгоценными камнями равнялась 250 тысячам испанских дублонов, именуемых во Франции «четвертными пистолями».

— Это десять миллионов ливров! — подхватил Дезэссар. — Только вообразите! Мы с Логаном получим по одной шестой. Доля простого матроса составит тридцать с лишним тысяч! А ваша почти сто. Ну как, вы довольны?

Я покосился на Летицию. Её молчание меня озадачивало.

— Вы ошарашены, — констатировал капитан. — Ещё бы! Только пообещайте, что будете держать язык за зубами. Я хочу полюбоваться на физиономии моих ребят, когда я сообщу им эту новость.

— Хорошо. Я никому не скажу.

Девочка повернулась и вышла из кают-компании.

«Что у тебя на уме? Что? Что? Что?» — спросил я.

Она рассеянно погладила меня по спине.* * *

Фрегат уже вышел в открытое море и резво бежал к горизонту, покачиваясь на крутой волне. На вантах и реях остались с полдюжины марсовых, выполнявших приказы лейтенанта Гоша. Остальные матросы сгрудились вокруг деревянной клетки, разглядывая рабынь. Неукротимая Марта совсем осипла от брани. Она всё так же крыла слушателей и грозила им костлявыми кулаками, но её слова перекрывал шум ветра.

Летиция встала за спинами мужчин и с непонятным мне интересом стала наблюдать эту малоприятную сцену. Моряки переговаривались, обсуждая стати пленниц. Многие, если не все, в порту наведались в публичный дом и утолили телесный голод, поэтому дискуссия носила не плотоядный, а умозрительный характер, будто ценители ваяния разглядывают выставку скульптур. За главных знатоков считались боцман Выдра и плотник Хорёк.

— Такие злюки бывают очень страстными, — говорил Выдра, показывая на ярящуюся Марту. — Что тоща, это даже неплохо. Когда на женщине много мяса, в ней мало жару, а подвижности и того меньше.

Хорёк с этой точки зрения соглашался, но ему больше было по нраву «чёрное дерево»: негритянки-де нежней и благодарней. Я прямо-таки заслушался, когда он, проявив недюжинные способности к поэтической аллегории, принялся описывать молодым матросам науку обращения с женщиной. Сначала, мол, по ней нужно пройтись «топориком», чтобыпридать «полешку» нужную форму. Потом проехаться «фуганком», убирая сучки и заусенцы. Наконец, продрать «наждачком» — и баба станет вся гладкая, покорная, хоть лаком покрывай. Каждую метафору плотник объяснял при помощи жестов, чтоб у публики не осталось сомнений, что он имеет в виду.

Увлёкшись, лектор подошёл к клетке слишком близко и сделал неосторожный жест — показал рукой на Бубу (или Муму?), которая понравилась ему рельефным контуром «кормы». Марта воспользовалась этой оплошностью, просунула лицо меж брусьев и вцепилась поэту зубами в палец.

Поднялся крик. Громче всех орал укушенный, остальные шумели, пытаясь ему помочь. Мегера держала палец мёртвой хваткой, по её губам стекала кровь.

— Доктор! Эта акула прокусила мне палец до кости! Помогите! — жалобно воззвал к нам плотник, когда его наконец оттащили.

— Промой рану ромом, замотай тряпкой и никогда больше не оскорбляй женщин, — отрезала Летиция, после чего повернулась и двинулась назад, в сторону кают-компании.

Я поймал озадаченный взгляд, которым мою питомицу проводила бешеная Марта.

— Катись в задницу, красавчик! Мне не нужны заступники! — прохрипела она, но без всегдашней злобы.

«Ты куда, куда, куда?» — допытывался я, едва удерживаясь на плече — так быстро шагала девочка.

— Надоела, отстань!

Она сбросила меня, но я не отставал и прошмыгнул в каюту, едва Летиция открыла дверь.

Внутри был один Дезэссар, склонившийся над картой.

— Что ещё? — недовольно молвил он.

— Я хочу покинуть ваш корабль. Мне ничего не нужно. Ни компенсации, ни доли сокровища — можете взять её себе. Дайте ялик, я вернусь в Форт-Рояль.

Капитан изучающе уставился на неё. Его редкие брови сдвинулись.

— Я похож на болвана? Вы решили рассказать про Сент-Мориц губернатору. Рассчитываете получить от него больше?

— Ничего подобного. Просто мне с вами не по пути. Чтоб вам было спокойнее, можете подождать, пока «Ласточка» отойдёт от Мартиники подальше. Пусть баркас спустят на воду к полуночи.

Брови капитана вернулись в исходное положение, на губах появилась улыбка. Должно быть, он посчитал, сколько денег ему достанется за паршивый баркас (на «Ласточке» ещё оставались ялик и большая шлюпка).

— Глупо. Но дело ваше. Напишите вот на этой бумажке, что отказываетесь от своей доли в пользу капитана Дезэссара. А также, что не будете иметь ко мне претензий из-за невыполнения условий контракта.

Летиция без колебаний выполнила его требование.

Всё это мне очень не нравилось. Что она задумала?

Глава восемнадцатая

Ненастоящая женщина

Скоро я это узнал.

— Отче, благословите на преступление, — сказала девочка монаху, вернувшись в каюту.

— На какое? — встревожился тот.

— На государственную измену.

— Ну, это не самое страшное из злодеяний, — заметил отец Астольф. — Господу Богу всё равно, к какому мы принадлежим государству. Лишь бы ваше намерение не покушалось на нравственность.

— Я собираюсь освободить из плена подданного враждебной державы…

Капеллан кивнул:

— Что ж, это дело, угодное Господу. Вот и в Писании сказано: «К свободе призваны вы, братие».

— Но это ещё не всё. Вероятно, мне придётся нанести увечье средней тяжести человеку, который встанет на моём пути.

Францисканец расстроился:

— А вот на это я вас благословить не могу. Даже плохому человеку наносить увечье нехорошо.

Она вздохнула:

— Значит, я сделаю это без вашего благословения. Тогда просто обнимите меня. Мы с вами, вероятно, больше не увидимся.

Отец Астольф прижал её к груди, поцеловал в макушку. Девочка немного поплакала.

— С тем, кто уносит частицу твоего сердца, не расстаёшься до конца жизни. А возможно, и долее того, — сказал ей монах.

Остаток вечера прошёл в приготовлениях.

Летиция взяла деньги и оружие. Проверила, есть ли в баркасе всё необходимое: вода, компас, запасной парус и вёсла.

В полночь матросы спустили лодку, и она закачалась на волнах, привязанная к корме. Подошёл Логан, спросил, зачем это. Значит, Дезэссар ничего ему не рассказал.

— Я высажусь на Сент-Мориц первым. Поищу целебных трав, — спокойно ответила ему Летиция то же, что сообщила остальным. — Капитан уверяет, что при такой скорости мы можем оказаться на месте уже завтра утром.

Оглянувшись на матросов, Гарри шепнул:

— Не делайте этого. Вы ещё не всё знаете. Я ведь так и не успел с вами объясниться. Поговорим позже, когда все уснут…

— Хорошо, — кивнула она, зная, что никакого «позже» не будет.

Когда склянки пробили полночь и палуба опустела, Летиция посадила меня на кулак:

— Ну что, подружка, поплывёшь со мной или останешься на корабле?

Я возмущённо фыркнул: что за вопрос?

— Если б ты знала, что я задумала… — прошептала моя питомица, глядя в сторону.

Не дурак. Сообразил.

Когда в кубрике уснут, ты пройдёшь в дальний конец трюма, стукнешь Ерша по башке, выпустишь лорда Руперта, и мы поплывём на баркасе по ночному морю, под яркими звёздами. Красота!

Летиция закуталась в плащ, под которым я видел, она прятала большой пистолет. Стрелять, конечно, было нельзя, но удар тяжёлой рукоятью в висок свалил бы с ног кого угодно.

Я прыгал за моей питомицей. Сердце замирало от страха. План у девочки был отчаянный, слишком многое могло сорваться.

Во-первых, как подобраться к часовому незаметно? Ёрш наверняка отнесётся к ночному появлению лекаря насторожённо.

Во-вторых, даже от сильного удара человек не всегда теряет сознание. Можно наделать шума, от которого проснётся команда.

В-третьих, вахтенные скорее всего заметят, что Эпин садится в баркас не один…

Пока я мысленно перечислял опасности и риски, мы дошли до юта.

К карцеру можно было попасть двумя способами: либо, пройдя через кубрик, либо, спустившись с юта по лестнице. Летиция выбрала второй путь, чтобы не идти мимо покачивающихся в люлях матросов, кто-то из которых, возможно, бодрствует. Зато со стороны кубрика проще было бы подобраться к часовому незамеченным. При спуске с лестницы это становилось почти невозможно — ступеньки, во-первых, сильно скрипели, а во-вторых, выводили прямо к трос-камере. Тот, кто шёл вниз, сразу попадал в поле зрения дозорного.

Эти препятствия казались мне непреодолимыми.

Однако Летиция сбежала вниз, даже не пытаясь прятаться.

— Кто там, на посту? — спросила она, вглядываясь в темноту.

И я хлопнул себя крылом по лбу. Вечно я всё усложняю, упуская из виду какие-то совершенно очевидные обстоятельства.

Конечно же, Ерша давно сменили! У карцера караулит другой часовой, у которого нет причин относиться к корабельному врачу с опаской.

Дальнейшее сразу перестало казаться мне трудно осуществимой авантюрой.

— Это я, Мякиш, — донеслось снизу. — Что, сынок, не спится?

То был самый старый из матросов, добродушный и рассудительный «дядя Мякиш» — так его звали все, даже офицеры. Славный малый, честный и простой. Всю жизнь проплавал он по морям: в мирные времена ловил треску и ходил в торговые экспедиции, в военную пору становился корсаром.

Он повернул лампу. Жесткое, насквозь просоленное лицо сияло беззубой улыбкой. Летиция была скрыта темнотой, ничто не мешало ей с размаху ударить Мякиша рукояткой пистолета в лоб.

Но она этого не сделала.

— Это ты, дядя Мякиш? — пробормотала девочка растерянно.

И я понял, что бить часового по голове она не станет. Ни за что на свете — даже ради спасения лорда Руперта. Если б на посту стоял кто-то несимпатичный, рука Летиции бы не дрогнула. Но наброситься на старину Мякиша, который смотрит на тебя с доверчивой улыбкой? Я бы тоже не смог. Есть вещи, через которые приличный человек (или попугай) переступить не в состоянии.

— А кто тебя сменит? — спросила Летиция.

— Почём мне знать? Это ещё не скоро будет, на рассвете. Я только заступил. Ничего, я старый, у меня бессонница. А ребята молодые, пусть подрыхнут.

Она молча посмотрела на Мякиша, потом передёрнулась и отвела взгляд.

— Чего трясёшься, сынок? Часом не подхватил лихорадку? Говорят, Форт-Рояль этот — гиблое место, — заботливо сказал Мякиш.

План побега рассыпался в прах — это было очевидно и мне, и Летиции.

— …Нет. Продрог на ветру. Что англичанин?

Часовой захихикал и прижался ухом к двери.

— А вот поди-ка, послушай. Похоже, свихнулся. Всё болбочет чего-то. Жалко, я по-ихнему не понимаю.

Из карцера, действительно, доносился негромкий голос. Мы тоже приложились к створке — Летиция наверху, я внизу.

— …Я не сделаю вам дурного, мисс, — услышал я. — Слово джентльмена. Напротив, я так благодарен вам за то, что вы явились из ниоткуда скрасить моё одиночество. Доверьтесь мне. Вот моя рука. Я не злоупотреблю вашим доверием. Мы с вами в этом мрачном мире одни, так давайте держаться друг друга…

Я прижимался к ноге Летиции и вдруг почувствовал, что девочка дрожит. Неужели в самом деле продрогла? Это в плаще-то? Да и ночь совсем не холодная.

— Мне нужно осмотреть пленника, — сказала моя питомица, отодвигаясь от двери. — Капитан волнуется. Из-за выкупа.

Добродушный Мякиш без лишних слов отодвинул засов.

В слабом свете подвешенной к потолку лампы нам предстало необычное зрелище.

Лорд Руперт стоял на одном колене и, учтиво приложив руку к груди, вёл беседу с небольшой крысой, которая сидела на канатной бухте и зачарованно внимала ласковым речам. Уж не знаю, как капитан Грей определил пол зверька, но, полагаю, в таких вопросах его светлости можно доверять.

Увидев Летицию, крыса сердито фыркнула, ощерила зубки и выскочила наружу.

Смущённый лорд Руперт поднялся на ноги.

— Она проскочила в дверь, когда вы уходили. Надеялась полакомиться пенькой. А вместо этого стала объектом моих домогательств. Думаю, ещё минута-другая, и она подала бы мне лапку.

Я-то в этом не сомневаюсь. У Грея большой опыт завоевания женских сердец. Не устояла бы перед ним и остромордая мисс.

Летиция закрыла дверь.

— Я вытащу вас отсюда, — тихо сказала она. — Я дала слово, и я его исполню. Вот пистолет. Когда откроется дверь, оглушите часового. К корме привязан баркас. Мы уплывём в Форт-Рояль или куда пожелаете!

Он взвесил в руке оружие и вернул его обратно.

— Я очень признателен вам. Но у меня принцип: я не причиняю зла людям, которые не сделали мне дурного.

Девочка рассердилась, хотя только что сама не смогла напасть на дядю Мякиша.

— Не говорите глупостей! Он стоит на пути к вашей свободе!

Лорд Руперт рассудительно заметил:

— Если начнёшь истреблять всех, кто стоит на твоём пути, в конце концов останешься на свете один.

— Тогда поступите иначе. Пообещайте Дезэссару, что не попытаетесь сбежать. Всё равно среди моря некуда. А потом снова возьмите слово обратно. Это по крайней мере избавит вас от кандалов на время плавания.

Но невозможный человек отверг и это предложение:

— Такой шаг вступил бы в противоречие с другим моим принципом. Я не даю честное слово, когда твёрдо знаю, что возьму его обратно. В прошлый раз я думал, что больше несмогу двигаться, только поэтому и пообещал.

У Летиции сжались кулаки, а на глазах выступили злые слёзы.

— Человек, у которого слишком много принципов, на этом свете не выживет!