Чтение 11–й страницы книги ~Трансчеловек~

– Да хотя бы и счастливой! Думаешь, не позавидуют тем, кто продолжает жить?

Макс фыркнул:

– А сейчас хиляки разве не завидуют тем, у кого мышцы получше? Но не идут же качаться, а горбятся в виртуальных мирах, где они все такие крутые, могучие, красивые, умные…

Бео сказал нравоучительно, с неудовольствием:

– Ты на виртуальные миры не гони, не гони! Они все разные…

Не все, подумал я, но, грубо говоря, все виртуальные реальности делятся на эквивалентные, это когда смотришь хоккей, сидя дома в кресле, и видишь все то, что видят зрители, и искусственные, когда смотришь рисованные мультфильмы. И есть еще подправленные, обогащенные, измененные, информационные, которые служат вовсе не для развлечений, а для еще более интенсивной работы.

Но, конечно же, все трутни, так называемые «простые люди», массами хлынули в виртуальные миры. И конечно, совсем не в те, которые используются для работы. К тому же революционные преобразования в технологиях позволили достичь эффекта полного погружения, когда практически невозможно отличить виртуальную реальность от невиртуальной.

Трехмерное изображение пришло давно, но теперь стали доступными и тактильные характеристики, удешевились, стали по карману рядовому потребителю. То есть виртуального персонажа можно не только пощупать, но и… если это «Sims-4», то там такие голые бабы, а мужчины остаются мужчинами, даже если у них звания докторов наук, обязательно проверят, что еще можно проделывать с такими персонажами, а потом с чувством глубокого и неподдельного удовлетворения скажут, что да, можно запускать в широкие массы, та-а-а-кое принесет высокую прибыль!

Более того, в он-лайне можно бродить по дивным виртуальным мирам, мочить чудовищ и обращаться с другими персонажами, с иными совокупляться, без этого ну никак, а потом уже встретиться в реале и посмотреть друг на друга. Или не смотреть, зачем: все мы предпочитаем красочные придуманные миры серым будням.

Так что «простые» уходят в гедонистическую виртуальность, уходят, уходят. Некоторые даже понимают, что это некая разновидность эвтаназии, только растянутая на всюжизнь, но ведь и вся жизнь – эвтаназия, только не такая сладкая, восхитительная, дурманящая!

Мы, руководители научных центров по разработке высоких технологий, собираемся на ежегодный слет в Торонто, в этот раз наибольшим успехом пользовался доклад профессора Джона Гордона о сингулярности. Только Зигмунд Зельд, профессор из Дрездена, не разделял общего энтузиазма и с присущей немцам педантичностью в перерыве междузаседаниями сказал ему:

– Дорогой Джон, я бы на вашем месте не говорил так уверенно! Сингулярность может и не состояться.

Гордон вскинулся.

– Это почему же?

Зельд сдвинул плечами.

– Да причин сотни. Скажем, ядерная война. Не между сверхдержавами, понятно, но у террористов есть чемоданные атомные бомбы. Есть штаммы смертоносных вирусов… А чтоскажете, если на Землю рухнет гигантский метеорит? Ничего мы с ним не поделаем, а убежать тоже некуда. Я уж не говорю о пределах сложности систем, это вам может быть недоступно…

– Это почему же? – спросил Гордон враждебно.

– Показалось, – ответил Зельд галантно. – Извините, если что. Но уже видны пределы, через которые не преступить… транзистор уже не уменьшить – три атомных слоя – предел… Нефть заканчивается, а вот альтернативные источники энергии пока что недостаточны, не так ли? Ну, а еще всегда есть опасность увлечься какой-нибудь дурью типа буддизма или йоги и навсегда отказаться от технологий. Не именно буддизмом, это херня, а чем-нибудь новым, ярким и сильным, что, однако, уведет человечество с пути технического прогресса в какие-нибудь созерцания пупа.

Гордон нахмурился, отмахнулся со всем оптимизмом юности, хотя вообще-то Гордон старше Зельда на двадцать лет.

– Вы чересчур пессимистичны! Эти простые, что с головами ушли в виртуальные миры, нам не помеха. Мы им дали хлеба и зрелищ. Что еще?

– Мы сами, – сказал Зельд.

– Мы? – изумился Гордон. – Вы в своем уме? Чтоб мы сами по доброй воле… по своему желанию свернули с сияющей дороги прогресса?

– А если вы прогрессом обзовете что-то иное?

– Что? – не понял Гордон. – Какой может быть прогресс вне дороги высоких технологий?

Зельд грустно усмехнулся.

– Извините, это у меня такое настроение. Мой племянник ушел в какую-то религиозную секту. Пытаются познать какие-то тайны смерти… Они тоже это считают прогрессом! Извините, еще раз извините.

2031год

Мир меняется стремительно, вспоминал я слова Светланы, пока машина, как серебристая пуля, неслась по скоростному шоссе. К счастью, у меня совпало хобби и работа, такчто без труда успеваю следить за всеми изменениями, приспосабливаться, более того – мне этого темпа, сумасшедшего для других, мало, мало, мало.

Нет, я не скоростник, но работаю в сфере высоких технологий, жадно слежу за новостями, все новинки и так выхватываю из первых рук и тут же приспосабливаю в нашей фирме, так что для меня это все естественно, я даже могу побурчать, что уж слишком все медленно внедряется, от открытия до внедрения проходят месяцы, совершенно забывая,что во времена моей юности этот путь составлял годы, а во времена юности моего отца – десятилетия.

Так что если я и не хватаю какие-то новинки, то потому, что они мне и на хрен не нужны, а совсем не потому, что я о них не знаю или боюсь, как обычно случается с Аркадиемили Леонидом.

До этого я знал насчет виртуальной реальности, у самого в доме одна стена покрыта, как обоями, пленочным экраном, там еще те миры, как созданные умельцами крупных специализированных фирм, так и самоделки, плюс пара моих, которые сконструировал я сам, благо теперь с упрощенными донельзя редакторами любая домохозяйка создает себе мир грез таким, каким желает зреть, однако теперь существует еще и усовершенствованная реальность – помогает работе и вообще взаимодействию с этим усложняющимся миром. Полностью виртуальная, это в которой оттягиваемся на всю катушку, а вот в усовершенствованную тащим все больше искусственных гаджетов и скинов… правда, в полностью виртуальную перетаскиваем кое-что из реального, конечно же, тоже виртуальное, так что различие между двумя виртуальными реальностями постепенно начинает пропадать, что мне как-то вроде наждаком по голой коже.

Что такое усовершенствованная, узнал на своей шкуре сегодня: мои очки заглючили, я отдал в ремонт, мой заместитель Денис Уфимцев угодливо предложил свои, дескать, последней модели, шеф, не пожалеете. Я оделся и отправился на соседнюю строительную площадку, где строим филиал. Все верно, не пожалел: мир через очки Дениса выглядит ярче, умытее, чище и вообще бодрее, чем казался в моих очках.

Навстречу через пункт контроля и досмотра вышел рослый человек в шкуре из леопарда, в десантного образца брюках и в мушкетерских сапогах с сильно приподнятыми шпорами. На широком кожаном поясе короткий меч, «акинак», подсказал мне бесплотный голос в ухо, и длинный нож с утяжеленной ручкой, явно приспособленный для метания.

Я принял его за персонаж какого-то фильма, однако он широко и дружелюбно улыбнулся мне издали, сделал рукой непонятный жест, но вроде бы приветственный.

– Слава Табитс!

– Слава, – ответил я машинально.

Через несколько шагов я оглянулся, в самом деле широкие плечи стягивает шкура из леопарда, лапы и хвост свисают ниже пояса. Ножны меча богато украшены золотыми накладками, брюки имитируют листву сельвы, а сапоги такие, что хоть сейчас вспрыгивай на горячего коня и, подбадривая его шпорами, в бой за миледи или против, не помню, за Алую и Белую розу, да здравствуют…

Скифы, подсказал бесплотный голос. Кстати, через две недели выборы президента Скифии. Ты уже подумал, за кого будешь голосовать?

Вот оно что, пробормотал я мысленно. Так я, оказывается, скиф? Значит, иду не в реальности Дениса, а в разделяемой реальности скифов?

Нет, подсказал автоматический советник в дужке очков, это реальность Дениса, но встроена в разделяемую реальность скифов. Так как скифов на планете немного, увидеть их вот так – редкость, диссонанса не возникает.

Еще раз оглянулся, пробежал взглядом по улице, домам, столбам с рекламами и перетяжкам. Вон тот черный меч, выставленный в окне, – из мира скифов, понятно, зато полностью голые бабы, свободно дефилирующие среди прохожих, это уже придумки озабоченного Дениса. Не думаю, что у скифов женщины ходили голыми. А если и ходили, находят же «скифских баб», каменные глыбы, из которых высечены эти женщины, то у тех вымя было до пояса, животы вздутые, а задницы широченные. Нет, это явно не скифки… Наверное, киммерийки.

Рабочие быстро и умело возводили стены, здание растет на глазах, новые нанотехнологичные материалы позволяют возводить нечто хрустальное с виду, но крепкое, как горный хребет Пиренеев. Кто-то из рабочих в привычной форме, но вот прошла голая женщина, вот там русалка высунулась из люка, среди работяг то и дело снуют то мрачные типы из гангстерских саг, то опереточные корсары, а то и вовсе мультипликационные шреки или дюкнюкены.

Надо с Денисом поговорить, мелькнула мысль. Слишком уходит в иллюзорный мир, даже сам не понимает, что погряз уж чересчур. Иначе бы не одолжил очки, что выдают его с головой. Он же считает все, что видит, вполне естественным. Черт бы побрал эти технологии: и люблю их безумно, что вывели нас из пещер и обещают сделать высшими существами, и ненавижу, что столько хороших, но слабых людей затаптывают в пол, так или иначе все равно проводя естественный отбор.

На выходе из офиса я увидел совсем уж широкую от улыбки морду Коли. Он с энтузиазмом потряс мою руку, похлопал по плечу, по спине, только что не по заднице, хотя и это вошло в обычай среди продвинутой молодежи. Хорошо, мы не молодежь, Коля уже лысоват, немного сутулится, но штаны все такие же пятнистые, это не меняет, герой.

– А я тебя жду, – заявил он. – Ты помнишь, у Жанны день рождения?

– Да? – спросил я. – Ну да, конечно, помню… Сегодня?

Он засмеялся.

– Прямо щас. Едем!

– Не могу, – ответил я. – В гости, это ж подарок надо, цветы… Сперва ко мне, хоть переоденусь.

– Да ты и сейчас не в спецовке, – ответил он со смешком. – Уже директор?.. Еще нет?.. Ладно, ты вкалываешь как сумасшедший. Обязательно потащат наверх. Если сумел организовать работу десяти человек, то сумеешь… может быть, и сотни.

– И кофе хлебну, – сказал я. – Вот что не признаю, так эти энерджайзеры.

– А кофе?

– Кофе пока справляется.

Я щелкнул брелоком, ярко-зеленый автомобиль сорвался со стоянки и, ловко лавируя между припаркованными машинами, быстро прижучил к нам. Автомат издали определил, что нас двое, дверцы с обеих сторон подпрыгнули и застыли, как жесткие надкрылья жука. Коля с удовольствием сел справа, ремень безопасности моментально прижал его к сиденью.

Машина, получив все указания, быстро выбралась на шоссе. Коля посматривал с интересом, возьмусь ли за руль, настоящие мужчины предпочитают водить сами, но я уже убедился, что автомат быстрее реагирует, лучше просчитывает возможность пробок впереди, постоянно сверяется через спутник с темпом движения во всем районе, знает, когда в какой фирме начинается обеденный перерыв, что выплеснет на улицу голодных сотрудников, которым нужно обязательно перебежать на другую стороны улицы, хотя такая же жраловка есть и рядом.

На въезде в мой район Коля взглянул на дорожный знак, обозначающий «Главная дорога», чему-то засмеялся довольно скабрезно. Я смолчал, для меня знак означает лишь, что мне должны уступить дорогу, моя главная, водитель большегрузных грузовиков здесь увидит надпись:«Въезд в центр большегрузного транспорта запрещен», а жители этого района увидят добавочное: «Открыт новый клуб на Веневской».

Вообще программу распознавания символов можно настроить так, что каждый увидит то, что для него полезно или необходимо, а можно и так, что везде одни лишь глупенькие приколы и дурацкое гы-гы. Что делать, дураков рождается ровно столько, сколько и при Иване Грозном. Они пока не мешают, даже приносят пользу, так как в обществе хватает работ, где не требуется особого интеллекта.

Коля вертел головой и с интересом рассматривал наш район. Дурацкая улыбка то и дело раздвигала толстые губы. В одном месте он даже причмокнул и сделал руками вполне определенное движение, словно потянул на себя обеими руками тугой рычаг, вообще-то трудно интерпретировать как-то иначе, чем я вообразил, но, может быть, я зря на Колю думаю так уж упрощенно. В конце концов, ему не двадцать лет, мог бы и поумнеть в этом стремительно меняющемся мире.

– Классный у вас становится район, – сообщил он наконец. – Веселые чуваки живут!

– Чуваки? – переспросил я. – Так мой отец еще говорил. Сейчас говорят, кирдэки. А еще рэпкуры или шагцы.

– Все равно район классный, – сказал он. – Вообще здорово здесь. А что там за башня?

Я посмотрел в ту сторону, куда он показывал, но для меня там только зеленый лес, что тянется на шесть километров на юго-запад.

– Не знаю, – ответил я. – Каждый волен толочь траву в той сказке, которую сам создает. Или в той, которую для него создали люди поумнее.

– А ты? – спросил он с некоторым напряжением.

– Я вижу только то, что есть, – сообщил я. – А также то добавочное, что можно узнать или понять. Вон тот дом я вижу полупрозрачным, могу подсчитать ступеньки лестницы… да что считать, вон все цифры… Когда смотрю на стену, там тут же бегут сведения насчет марки бетона, плотности, скорости застывания, количества арматуры…

– А на хрена это тебе? – спросил он с недоумением.

– Не знаю, – ответил я честно. – А вот дерево… Это клен. Он из семейства acer saccharum, на канадском флаге лист сахарного клена, их сто пятьдесят видов в Евразии, Северной Африке, Северной и Центральной Америке. Растут в лиственных и смешанных лесах. Клен остролистный, татарский, полевой, явор и другие используют в защитном лесоразведении, для озеленения, древесину – в производстве мебели, инструментов и прочего. Клены – хорошие медоносы. В октябре сахарным кленом только любуются, а вот в марте собирают уникальный сок, гораздо более сладкий, чем сок березы. В преданиях западных и восточных славян клен является деревом, в которое превращен человек. По этой причине кленовое дерево не использовали на дрова, ибо «клен от человека пошел», из него не делали гробов, ибо «грешно гноить в земле живого»…

Он наконец пришел в себя от обуявшего столбняка, возопил:

– Да на хрена… на хрена тебе это? Ты что же, куда ни глянешь, там страница энциклопедии?

– Почти так, – согласился я. – Честно говоря, мне тоже кажется, что я переборщил. Но с другой стороны, везде видеть голых бабс или подрисовывать портретам усы и бороды – это вообще какое-то детство.

Он обиделся:

– Никакие не усы! Есть прикольные художники, что так подделывают портреты или переиначивают плакаты, что со смеху лопнешь!

Я сдвинул плечами.

– Верю. Но я как-то… не хочу жрачить по любому поводу. И без повода.

Он помолчал, сказал тихо:

– Ты очень изменился с тех пор, как ушла Каролина. Не по внешности, в этом мы все… Но вон Аркадий как был… гм… таким и остался. Да и все такие же, даже Светланка. А ты стал другим. Раньше ты прикалывался чаще, чем я.

– Изменился, – согласился я. – За четверть века можно измениться.

Он взглянул коротко, вздохнул. Я тоже промолчал, он и так понимает, что я без очков, корректирующих реальность, только потому, что уже с имплантатом. Да, я был в числе первых, кто воспользовался усовершенствованной реальностью с помощью компьютерного терминала, потом – шлема, неделю назад тоже в числе первых решился на установку мозгового имплантата. Да что там «решился», настоял, пробился в число первых, но это не значит, что оказался в первом десятке: в первой тысяче, да и то, считаю, повезло.

Остальной народец, который попроще, предпочитает смотреть на мир и видеть его таким, какой он есть, даже гордятся этим, идиоты. Все равно, что если бы жрали сырое мясо, разрывая его руками и зубами, и гордились бы этим. Ладно, пусть смотрят на «естественные» объекты, пусть живут неспешно, пусть не напрягают мозги, пусть больше развлекаются, оттягиваются, балдеют. Они не стремятся в будущее, им и здесь хорошо.

Да, собственно, и хрен с ними. Все равно в будущем им делать нечего.

Мы вышли из машины, она закрыла дверцы и двинулась в подземный гараж, где помоется, почистится и встанет на свое место в тесном ряду, настолько тесном, что двери невозможно открыть, даже поднимающиеся вверх, еще один плюс в пользу автопилота.

Коля с ходу принялся рассказывать анекдоты, часть из них уже про виртуальную, разделенную или улучшенную реальность, сам хохотал во все горло. Навстречу идет статная женщина, с потрясающей фигурой, хорошо одета, я бросил на нее короткий взгляд и прочел моментально, что ей тридцать восемь, разведена, без материальных или жилищных проблем, старший консультант по распределительным вычислениям, от одиночества не страдает, но познакомилась бы с интересным человеком для совместного досуга…

Она взглянула в нашу сторону, легкая улыбка осветила ее лицо, одежда на миг исчезла, я увидел крепкое загорелое тело с белым треугольником внизу и ослепительно белой грудью: загорала по старинке, в купальнике. Видение длилось долю секунды, я успел увидеть достаточно, чтобы понять: лифчиком не пользуется, интим-прическу не делает, даже в подмышечных впадинах длинные густые волосы, есть и такое направление в современной моде, в нужных местах на теле приятные нежные валики жира, которые так любят мужчины… Тут же все исчезло, это как кусок жареной печенки перед носом голодного пса, а мужчину многие женщины почему-то представляют именно в этом виде.

Коля, как ни странно, на нее не среагировал вовсе, я запоздало сообразил, что она выделила только меня и показалась такой именно мне. Видимо, ее визуализация настроена таким образом, что, к примеру, женщины ее вообще не видят либо видят как нечто безликое, а мужчин распределила по степени интересности.

Ого, сказал я себе глумливо, начинаю пользоваться женским вниманием. Даже вот так, на улице, чего раньше никогда не было. Наверное, слишком разрисовал себя в визитке, которую видят все. Скромнее надо. Скромнее.

Коля оглянулся вслед женщине.

– Что так рассматриваешь?.. Что-то серое, как пыльный мешок с соломой.

– Да так, – ответил я, – так просто. Я ж не капризный.

Высокий уровень допуска, высокий, сказал внутренний голос. Выше моего разве тот, которому открыт и номер телефона или адрес. Остальные, как вон Коля, не видят даже того, что одинока и не прочь познакомиться.

Дверь с двух шагов узнала меня, послышался щелчок, отпрыгнула и скрылась в проеме. Лифт заторопился вниз, высвечивая на табло номера этажей и секунды, через которыераспахнет перед нами двери. Коля озабоченно взглянул на запястье, где блестят золотом крупные часы.

– Ты долго не собирайся, хорошо? А то без нас всю водку выжрут.

– У тебя в прошлый раз были другие, – заметил я.

– В прошлый раз не было вот этого, – ответил он гордо и ткнул в одну из кнопок.

Призрачный циферблат исчез, появились цифры: 36,4236.

– Это твоя температура? – спросил я. – А почему не тридцать шесть и шесть?

– Долго жить буду, – ответил он с довольной ухмылкой.

– А температура при чем?

Двери распахнулись, Коля с широчайшей улыбкой, словно у буддийского идола, шагнул в кабинку. Та, не дожидаясь команды, по дефолту выбрала этаж, на котором моя квартира, и понеслась с таким ускорением, что наши Фаберже оттянулись к полу.

– Доказано, – объяснил Коля с чувством превосходства, – что люди, у которых температура тела ниже, чем стандартные тридцать шесть и шесть, живут намного дольше. Это не зависит от пола, расы и вероисповедания. Я встречал чувака, у которого вообще тридцать шесть и две десятых!.. так что давай, меняй свой китайский «Ролекс» на вот такие, полезные… А вот это видишь?

Пальцы пару раз неуклюже прижали крохотные кнопки, появилась карта Москвы. Он чертыхнулся и снова пробовал разные комбинации, за это время на экране высвечивалисьто курсы валют, то сообщение о пробках на Варшавском шоссе.

Лифт остановился, мы вышли, я сказал ехидно:

– Мышку инсталлируй. Всего-то делов!

– Не умничай, – огрызнулся он. – К этим часам мануал на шестьсот страниц убористого текста, кто их читает?.. Вот найду, где горячие кнопки, повешу на них самое нужное… Ага, вот! Видишь, и методом тыка можно не только с бабами…

На крохотном экранчике высветились цифры: 142/89, пульс – 72 и предостерегающе красным: «настоятельно рекомендуется… смотреть здесь».

– Ага, – сказал я злорадно, – а давление у тебя, как у старухи, и пульс… кликни, что тебе рекомендуют? Меньше водки жрать да пробежки трусцой?

Пока подходили к двери моей квартиры, дверь придирчиво проверила мои данные, замерила строение черепа, это еще не научились подделывать, состав крови, еще какую-то хрень, я инструкцию до конца не прочел, такое мне неинтересно, и, когда я коснулся сенсорной пластинки, заменившей старомодные ручки, дверь стремительно метнулась в щель дверного проема.

Коля, как гость, вошел первым, продолжая объяснять важно, как профессионал новичку:

– Все успею. У меня запас сил еще есть, тут все отмечено. А когда подойду к опасной черте, часы поднимут звон, представляешь? А если вдруг свалюсь без сознания, то сами вызовут «Скорую», сообщат врачам мою группу крови и все-все данные, даже детские рентгеноснимки… А тут еще фотоаппарат, кинокамера, диктофон и еще куча всякой фигни, надо как-то разыскать. Жаль, наугад можно искать до следующего тысячелетия.

– А читать не любишь?

– Не люблю, – признался он.

– Правильно, – сказал я, – не читай. От чтения глаза портятся.

Он подколку уловил, обиделся.

– Я инструкции читать не люблю! Я революционер в душе. Пусть и где-то глыбоко.

Переодеваясь, я распорядился насчет цветов и шампанского, холодильник сам заказывает все, что нужно, как плита готовит, но вот нестандартное приходится самому. Коля все разглядывает часы и методом тыка ищет нужные функции, я вежливо помалкивал, сказать нечего: я две недели тому вживил чип под кожу и связал с нейронами. Теперь все, что Коля видит на циферблате часов, я вижу просто на сетчатке глаза, стоит лишь захотеть или мысленно сказать кодовое слово.

Понятно, на такие чипы перейдут со временем все, даже все отрицающий медиевист Аркадий, но сейчас привычная пора полного неприятия и отрицания: это вредно, это опасно, это грозит негативными последствиями, это вызовет рак второго поколения, и прочие глупости, которые сопровождают любую медицинскую новинку или появление нового лекарства.

Если Коле, получившему предупреждающий сигнал от часов, нужно топать в больницу, мне же достаточно пожелать, и чип тут же пошлет сигнал через спутник в ту самую больницу, мгновенно получит ответ и вернется обратно через миллионную долю секунды, даст команду уже вмонтированным в тело крохотным чипам, а те сразу добавят чего-то в организм или убавят. Понятно, если хочу. Потому что иногда и повышенное кровяное давление стоит потерпеть, если помогает решить трудную задачу, и легкую депрессию не стоит сразу же убирать – она, может быть, только готовит почву для бурного всплеска энергии.

Пока я готовил кофе, Коля побродил по моему виртуальному миру, с удовольствием общаясь с двойниками моих друзей, поговорил со своим, который вообще-то неотличим, –Колю создать проще некуда: стандартный набор анекдотов и приколов, гы-гы и ржачка почаще, – ревниво заявил, что он не такой. У него и уши не такие, и плечи шире. И вообще он орел, а здесь какая-то мокрая курица.

Я пообещал подправить, зная, что Коля завтра уже не вспомнит, он весь на короткой памяти, счастливый человек, а когда запах кофе поплыл по комнате, Коля врубил музыку погромче, спустился в кухню.

– Вообще классно, – заявил он. – Ты всех скопировал точно!.. Кроме меня, конечно. А вот Аркаша и Леня вообще класс. Я даже оторопел, подумал, что они и есть. Говорят то же самое, двигаются так же, даже морды кривят в точности. Что ни спрошу, отвечают как по писаному. Можно поставить преподавать вместо настоящих: ни студенты, ни коллеги разницы не заметят!.. Га-га-га… А еще, возможно, дома в постели тоже не заметят.

– Старался, – ответил я скромно. – Теперь без сахара?

– Как это без сахара? – обиделся он. – И со сливками. И ягодку положи.

– Тогда, – предположил я, – тебе, может быть, тарелку супа?

Он помотал головой.

– Нет, я тоже худею.

Я изумился.

– И ты?

Он вздохнул сокрушенно.

– И меня эта эпидемия накрыла. Как бризантным взрывом! Слушай, а почему у тебя Каролина исчезла? Раньше была, помню… Ох, прости, если задел рану. Я вообще-то толстокожий, могу не со зла – по дури…

Я задержал воздух, выдохнул и ответил, контролируя голос:

– Решил, что персонажи… становятся слишком похожи.

Он понимающе качнул головой.

– Да-да, теперь такая техника. Стараешься понемногу забывать? Ты прав, нельзя же столько бередить рану. Если не дать ей заживать столько лет, то уж и не знаю, что может случиться!

Некоторое время в молчании хлебали кофе мелкими глотками. Коля помалкивал, зыркал осторожно, словно бурундук из дупла, я уже допивал, молчание слишком уж затянулось и стало напряженным, я решился как-то объяснить попроще:

– Знаешь, Коля… Я убрал не потому, что хочу забыть. Наоборот… Я не хочу забыть! Но недавно вдруг как морозом шарахнуло… Эти имитации, их создают уже не только программами, но и чувствами, желаниями… у тебя ведь такая же?.. начинают становиться слишком похожими. Понимаешь? И похожими и… такими, какими я хочу их видеть. Или какими представляю.

Он подумал, хмыкнул.

– Дык для того же и баймы? Помнишь, как мы резались в медиевальных мирах? Завоевывали земли, строили королевства, возводили города и замки, издавали законы, вводили налоги или, напротив, давали вольности… Эх, как хорошо, когда сам хозяин! Барон, герцог или король – сам выбираешь, сам караешь и милуешь, сам правишь мудро и справедливо…

Я поддакнул:

– А если что-то не ладится, то всего можно поковыряться гексэдитором, подправить фундаментальные законы. А то и просто отменить зиму или засуху, а урожаи – чтоб дважды в год!

Он хохотнул:

– Какие гексэдиторы? Для ламеров вместе с баймами теперь поставляют читы. Прямо в комплекте, представляешь? В таких мирах всегда вольготно, ты прав… У меня, к примеру, все мужики – уроды, а все бабы – красотки. Длинные ноги, пухлые задницы, сиськи вот такие, всегда готовы к любым услугам. Правда, малость поднадоели одинаковые, недавно сотворил несколько тощих, как манекенщицы, и десятка два толстых, как бегемоты.

Он перевернул пустую чашку над блюдцем и с любопытством разглядывал кофейную гущу. Я подумал, что если что-то видит в наплывах, то по меньшей мере сохранил в себе детскую способность усматривать в облаках башни и драконов, это есть хорошо, но, с другой стороны, когда-то надо взрослеть, иначе детскость никогда не отпустит в нашем сверхкомфортабельном мире, где тяжко вкалывать – уже не является необходимостью выживания.

Я допил и поставил чашку в раковину.

– Готово, – сказал я. – Пойдем.

За спиной послышался шум льющейся воды, к моему возвращению чашка будет не только вымыта, вытерта и задвинута на полку, но и запас кофейных зерен пополнится ровно настолько, насколько сейчас сожрала мельница, она обо всем ябедничает холодильнику, а тот по Интернету сам делает заказы.

Едва вышли из подъезда, лихо подкатил крохотный автомобильчик. Я взял букет цветов и красивую деревянную коробку, украшенную резьбой и покрытую лаком, внутри бутылка шампанского, ввел свой код для оплаты, и мы прыгнули в машину. Коля косился на цветы и праздничную коробку, за два квартала не выдержал, взмолился:

– Выпусти!.. Ты такой нарядный, с цветами и шампанским, а я как бомж…

– Подожди, вон там супермаркет за углом.

– Все ты знаешь!

– Иногда, – сказал я скромно, хотя улучшенная реальность по моему мысленному запросу сразу же окрасила зеленым все места в пределах километра, где можно купить цветы, хорошее вино и сувениры. – Так, случайно…