Чтение 24–й страницы книги ~Трансчеловек~

Они разошлись по местам, я включил скоп и сделал вид, что погружен в расчеты. Внутри болезненно ноет, вот от таких стрессов и возникают всякие язвы желудка и быстро бегущие канцеры. Прошлепал я ушами или нет? По всем расчетам – прохлопал. И сильно прохлопал. Однако же я и раньше знал про вирусы, знал, что это в лучшем случае нечтопромежуточное между живой и неживой природой либо вообще нечто неживое, сконструированное каким-то неземным хакером для порчи вселенского компьютера.

Если я знал, то почему не обратил внимания? Или чутье мое туповато прохлопало ушами? А что, если, напротив, не прохлопало, а как раз и повело меня мимо и дальше, потомучто здесь мне ловить нечего? Если я дурак, с легкостью могу ошибиться, то чутье поумнее меня: работать за меня не станет, да и не умеет, но не дает ступать на ложные тропки?

2095год

Кондрашов с моего позволения не то чтобы шпионил за конкурентами, но приглядывал за ними, стараясь не упускать из виду прогресс, а также те камешки, на которых затормаживаются центровики. Хотя вирусы в чем-то даже проще, чем конструируемые наноботы, однако там в Центре пришли к сенсационному выводу, что вирусы руководствуются весьма странной программой, которую некоторые уже окрестили внеземным разумом.

Дело в том, возбужденно докладывал Кондрашов, поведение вирусов так и не удалось объяснить ни механикой, ни химией, в Центре не могут даже понять, как вирусы проникают через мембрану клетки, тем более – как находят рибосомы и выполняют их перепрограммирование, что само по себе невероятно сложно.

Это не значит, подумал я мрачно, что, пока не решат эти проблемы, не сделают очередной шажок. Нет, насколько знаю их руководителя, он будет ломиться к цели, несмотря на любые препятствия. А то, почему вирусы то спят миллионы лет в виде кристалла, то вдруг просыпаются, его не то что не колышет, но такое он велит решать по ходу. Это еголюбимое, насчет ввязаться в драку, а там, дескать, посмотрим.

– Я не знаю, – сказал я, – кого Билл Гейтс посадит писать программы для армии наноботов… но это должны быть… уж и не знаю кто!

Пескарькин хихикнул, Кондрашов посмотрел на него зло, Пескарькин сконфузился и сделал вид, что всецело занят трехмерной спиралью на экране. Как бы мы ни острили над Windows Nano Technology, но, положа руку на сердце, кто может сделать лучше? Среди дураков принято ругать Windows, но если он вам не ндравится, так не используйте! Возьмите у того, кто сделал лучше. Нет таких? Сделайте сами. Ах, и сами не в состоянии? Тогда заткнитесь и сопите в тряпочку, дебилы.

Кто-то сказал тихонечко:

– На сегодняшний день нет программ, свободных от багов. Хорошо, если ассемблеры начнут глючить во время самосборки, а если уже в теле человека? Что они из него сделают? Фарш?.. Или какого-нибудь внеземного крокодила?

2096год

Больше всего в наших кругах вызывают тревоги насчет возможного появления «черной топи», но когда Штаты, несмотря на протесты, ввели жестокий контроль не только над странами, но и над личностями, эту опасность свели к нулю. Но остается, как постоянно предупреждают в печати, возможность «серой топи», это когда самовоспроизводящиеся наномашины случайно, именно случайно выходят из-под контроля и пожирают все на Земле, превращая это все в «серую топь».

Из-за такой возможности, пусть и крайне малой, практически ничтожной, больше всего сил и ресурсов у нас отвлечено на системы пятикратного, а иногда и десятикратного контроля. И всякий шаг, даже шажок, перепроверяем: «а не будет ли чего?»

Обычно мы все собираемся и работаем в виртуале, но сегодня – особый день, я с утра вызвал скоростной вертолет, на крыше уже почтительно ждут Кондрашов и Пескарькин, директор медцентра и главный инженер комплекса, я кивком велел им лезть в машину. Вертолет прямо с крыши свечой взмыл вверх, а там, убрав крылья и даже лопасти, превратился в ракету. С тридцатикратной скоростью, в смысле – в тридцать раз быстрее звука, планета поворачивается быстро, почти сразу после конца разгона мы вошли в торможение, челнок начал снижаться, постепенно выдвигая крылья, но вертолетом, однако, не стал.

Директор медцентра все поглядывал на меня как-то боязливо, наконец спросил с таким видом, будто прыгнул голым в прорубь:

– А вы уверены, что хотите быть первым испытателем?

– Да, – ответил я. – Конечно, хочу. Но не думаю, что мне будет предоставлено такое право.

Он посмотрел очень внимательно.

– Почему?

Я пожал плечами.

– Насколько знаю, полковник Вильямс очень хотел быть первым испытателем. А у него индекс здоровья и сопротивляемости на порядок выше.

Кондрашов ухмыльнулся.

– И все-таки шансы есть и у вас.

– Шутите, – не поверил я.

– Клянусь, – сказал он. – Подождите до прилета.

– А что там будет такое, чего не знаю я?

Он помедлил, голос стал несколько тише:

– Там вас будет ждать и ваш лечащий врач.

Остаток пути прошел в молчании, голова гудит, мысли разлетаются как стая вспугнутых воробьев. Внизу белым-бело, словно снега Антарктиды, мы все снижаемся и снижаемся, наконец врезались в это белое поле, но оказалось, что это довольно толстый слой облаков, а когда вынырнули из него, далеко-далеко внизу снова простирается такое же точно белое ровное поле. На этот раз настоящая Антарктида.

– И что скажет мой лечащий врач? – спросил я наконец, не выдержав.

Директор медцентра слабо улыбнулся.

– Он скажет, что как в старом французском анекдоте: есть двенадцать причин, чтобы именно вам стать первым испытателем…

– Назовите их, – попросил я, – если я правильно понял, о каком анекдоте речь.

– Во-первых, – сказал он ровным голосом, – у вас анизоцитоз, пойкилоцитоз и даже анизохромия. Это не говоря уже о гипохромии, которая сопровождается, как часто бывает в таких случаях, микроцитозом.

Страх пробежал по всему телу, болезненно заледенил внутренности. Губы похолодели, я спросил с трудом:

– А… а что это?

Он легко усмехнулся.

– Сильно тревожиться не стоит, главное – вовремя засечь такое. Анизоцитоз – это всего лишь появление эритроцитов разного размера, пойкилоцитоз – разной формы, анизохромия – разной окраски, а микроцитоз… как видно из названия, это измельчение ваших эритроцитов. Эритроциты вообще-то примерно одного размера, цвета и формы, форма иногда меняется, когда протискиваются по узким капиллярам… ха-ха… вплоть до веретенообразной, но затем снова выпрямляются. А у вас они и по размеру уже разные, одни мельче, некоторые – намного, другие крупнее. И цвет их что-то не нравится, слишком уж… Но вы пока что ничего не чувствуете? Вот и прекрасно. И забудьте о них. Ваши МЭМСы как раз и предназначены, чтобы выровнять ситуацию.

Я поежился, представив, как чудовищно огромные наномашины начинают вгрызаться в мой титановый хребет, стараясь добраться до спинного мозга, который и вырабатывает эритроциты.

Директор медцентра сказал торопливо:

– Они не тронут сам мозг. Достаточно поработать на периферии с его нервными окончаниями, чтобы подправить. Мы ожидаем новое поколение уже через месяц. Те будут вдесятеро меньше. Их можно будет запускать даже в почки и печень.

– Месяц? – спросил я в тревоге. – Мы не укладываемся в сроки! Мы обещали заказчику сдать настоящие наноботы к Новому году! Иначе придется платить огромную неустойку. Да и ассигнования нам урежут.

Он развел руками.

– Но цикл никак нельзя ускорить, вы же знаете…

Я сказал решительно:

– В задницу цикл. Пропустим звенья B, C и даже D.

Он выглядел потрясенным.

– Но утвержденный план…

– Я беру под свою ответственность, – сказал я. – По сути, наномашины средних размеров окажутся невостребованными, как только запустим в продажу предельно малые. Так зачем все эти усилия по их выпуску, если это не простая перестраховка?.. Разрабатывайте серию B, опробуйте, сразу же переходите к C. Если результаты совпадают с запланированными, оставьте контрольные образцы и сразу переходите к следующей…

Он смотрел в немалом замешательстве, каждое слово фиксируется, теперь не нужны подписи и нотариусы. От меня получен четкий и недвусмысленный приказ делать наномашины все меньше и меньше, а меня позвать только на выпуск серии Z, которые будут в сто тысяч раз мельче ожидаемых сегодня и которые в самом эритроците могут работать, как в огромном цехе.

Вообще-то я взял на себя слишком многое, и, даже если все получится так, как я надеюсь, некоторые станут меня сторониться как человека, склонного на неоправданно резкие решения. Мы резко пошли к земле, челнок начал выдвигать лопасти, вновь став вертолетом.

Внизу все еще бело, наконец посреди этого снежного безмолвия, где уже миллионы лет ничего не меняется, появилась исполинская башня-игла. Я не знаю, сколько в ней этажей, в этом веке этажами не считают, но издали похожа на сверкающую стеклянную спицу, и, лишь подлетая ближе, я рассмотрел, что это бесконечная труба, уходящая в небо. Прозрачные стены позволяют рассмотреть громоздкие агрегаты, каждый размером с атомную станцию прошлых времен. Купола громоздятся один на другой внутри трубы, так что издали кажутся члениками гигантской гусеницы.

Жилые помещения, если не ошибаюсь, расположены на вершине, но стеклянные стены трубы упрямо тянутся вверх. То ли этажи-купола будут надстраиваться еще, то ли в такой архитектуре просто причуда дизайнера: с доступом к неограниченной энергии и неограниченным ресурсам у некоторых зашкаливает чувство меры.

Когда челнок подлетел на расстояние полумили, я рассмотрел внизу геометрически правильную сеть дороги, явно строили машины без участия человека, тот обязательно бы где-то завилюжил, у психически нормального человека зубы сводит от любой слишком точной правильности или добродетельности. Думаю, кто-то не отменил стандартность задания, вот машины и настроили абсолютно бесполезных дорог на континенте, где передвигаются только по воздуху.

Основание башни похоже на расклепанный гвоздь, но полагаю, что в скальный грунт всобачено не меньше чем на пятую часть длины. Теперь заметно, что башня вообще-то на горном кряже, а дальше замерзший океан, хоть и весь в жутко вздыбленных торосах, но плато ровное, выдает поверхность океана, промерзшего страшно подумать на какую глубину.

– Зачем здесь? – спросил я.

– Магнитное поле, – ответил директор торопливо.

Я сосредоточился на добавочных видах зрения, мир заблистал красками, поплыли странные полупрозрачные струи, многие шершавые, огнистые, кисловатые, красные и синие, покалывающие, наконец я увидел, как изгибаются магнитные потоки, здесь не ручьи, а настоящие реки, кивнул, все понятно.

– Что на очереди? Стандартная схема?

Главный инженер промолчал, директор сказал словоохотливо:

– Если бы стандартная, привезли бы опытный образец прямо к вам в кабинет. Но из корпорации «Гэлэкси» торопят, господину Холдеманну уже сейчас нужны с дополнительными расширениями и возможностями. Не говоря уже про уменьшение размеров, об этом они не умолкают, как будто мы, напротив, стараемся конструировать механических слонов…

Я не отвечал, погрузившись в этот мир, где цвета обретают тактильные ощущения, запахи выглядят цветными, а магнитные поля кажутся полноводными реками, что текут, плавно загибаясь, от самого Солнца и пронизывают Землю, как нейтрино.

– Вы на месте увидите, – сказал наконец главный. – Может быть, вам что-то придет в голову, найдете какой-то способ ускорить.

– Кое-что все время приходит, – ответил я, – но если запустить на всю катушку, обойдется очень дорого…

– А эффект?

Я заметил хмуро:

– Эффект очень часто зависит от количества вложенных денег. Боюсь, сейчас именно такой случай.

Директор сказал быстро:

– Звонили от Холдеманна напрямую. Говорят, если вы возьметесь, то карт-бланш у нас в кармане!

Я покачал головой.

– Это слова. Пусть все будет зафиксировано как документ. А то хоть все сейчас и записывается, но могут сказать, что это был лишь совет или высказывалось предположение. Пока не увижуденег, не очень-то поверю. Сколько раз за последнее время обламывались.

Он развел руками, лицо скривилось.

– Не подумайте, будто я что-то за вашей спиной получил от заказчиков! Но я очень хотел бы ухватить этот жирнющий кус. Мне намекнули, что могут заключить контракт на ваших условиях. Конечно, их юристы все внимательно просмотрят, но в общем мы получим карт-бланш. В смысле, вы получите, а мы с удовольствием начнем выпуск наноботов по вашим сертификатам.

Далеко впереди блеснула яркая точка. Впечатление было таким, словно осколок солнца на земле, но вертолет, уже вертолет, несется со скоростью сверхбыстрого ракетного самолета, я увидел быстро вырастающий в размерах стальной купол, на макушке которого играет солнечный луч.

– Наш завод, – сказал главный инженер с тревожной гордостью. – Первая партия МЭМСов должна быть готова сегодня к вечеру. Самое позднее – завтра.

Завод, как я знал, находится под тремя защитными колпаками из металлов исключительной прочности. Даже космические корабли не делают такими прочными. А сам завод в самом центре, да и он разделен на отдельные ячейки, полностью автономные. Все запечатано, все управляется только снаружи, везде масса наиболее разрушительной взрывчатки, а в довершение всего – мощный термоядерный заряд, который сожжет здесь все на мили вокруг… если что-то в процессе производства наномашин пойдет не так, как запланировано.

Машинный зал, из которого наблюдают за производством. Сотни людей молча смотрят на экраны. Все записывается, вплоть до мимики операторов, которую аналитики потом анализируют. Если потребуется какое-то действие, то его совершают всемером, таким образом снимается риск неверного движения или внезапного сумасшествия оператора.

Я смотрел на приближающуюся посадочную площадку и внезапно вспомнил статьи в прессе, где постоянно рисуют идиллические картинки будущего, как в одном и том же обществе живут люди, трансчеловеки и зачеловеки. Все три формы не просто сосуществуют, но и чуть ли не поют, взявшись за руки. Сперва, понятно, простых людей абсолютное большинство, к трансчеловекам они будут относиться снисходительно, а к зачеловекам – так ваще. Потом зачеловеки за несколько десятилетий разовьются настолько, что намного обгонят людей. Конечно, они будут жить, как добрые боги среди людей, заботиться о них, следить, чтобы никто не болел, чтобы у всех было материальное изобилие, чтобы все были счастливы. Ну, в смысле, я вот брошу все дела и начну вытаскивать из грязи пьяных бомжей… ну пусть не совсем бомжей и не так уж и пьяных, но в каждом времени свое понятие пьяни и бомжей. Сейчас, правда, проблем с жильем нет, последний завод по выпуску алкоголя давно закрыт, простые балдеют в виртуальных мирах, заботятся кто как может о здоровье, большая часть населения прошла омоложение стволовыми клетками, так что живут при коммунизме, и носы им машины вытирают, дети если и ходят в школу, то только если им хочется, обязательного образования нет, можно обучаться через глобальные сети, не выходя из дому, потом проходить тестирование, если прошел, получай диплом или еще что, хочешь, иди работай и вновь повышай квалификацию, а насильно ни-ни, так что абсолютное большинство не работает и не учится…

У нас в компании зло хмыкают, читая такое, Пескарькин пожимал плечами, только Кондрашов сказал откровенно:

– Бред, но это нужный бред. Пусть так и думают. Тот, кто готовится стать трансчеловеком, знает, как будет на самом деле, а то серое быдло, что даже читать разучилось, пусть полагает, будто с ним будут и дальше… политкорректно.

У здания-иглы уже выстроились ведущие работники завода. Меня встретили как микадо, кланялись церемонно и чуть ли не к руке прикладывались, все-таки самый первый МЭМС получен именно в моем проектном институте, в моей лаборатории и под моим руководством. Говорят, даже похож на меня, если малость сдвинуть фокусировку в микроскопе.

Я приветствовал всех картинно жизнерадостно, не люблю эти церемонии, тут же пригласил всех в главный зал. Вместительный лифт доставил нас туда через минуту, а еще через три минуты ожидания звонок сообщил, что первая партия МЭМСов проходит через все контролирующие заслоны и через полчаса будет на выходе.

Кондрашов нервно потирал руки, шутил насчет духового оркестра и охотничьих рожков, но тут он напутал, желая польстить мне, самому старому из присутствующих: в духовых оркестрах, насколько я знаю, охотничьи рожки не звучали. Хотя, может, и звучали, не уверен.

– Знаменательный день, – сказал директор медцентра торопливо.

– Это да, – согласился я. – Хорошо, прессы нет.

– Наш завод строго засекречен, – сообщил директор, будто для меня это новость. – Но там есть комната, где могут присутствовать… виртуально. Направимся туда?

Он улыбался и выпячивал грудь, все записывается, наши лица крупным и общим планом войдут в историю. Мое сердце колотится настолько часто, индикатор на запястье налился красным, как спелый помидор. Тревожно кольнула электрическая искра, обращая внимание на цвет тревоги. Я постарался дышать спокойнее, вроде бы все идет по заведенным еще в допотопье правилам, когда сыворотку или вакцину первыми испытывают на себе сами создатели.

На самом же деле я сравнительно здоров, активен, энергичен, бодр, много работаю, иногда могу и отдохнуть, несмотря на свои сто пятнадцать лет, в то время как именно в этот день и час умирают сотни человек в нашем регионе и тысячи – по всему миру. Однако же, покончив с вывихом политкорректности, мы не бросаемся вытаскивать из дерьма всех-всех, так что мы делаем то, что единственно верно: повышаем выживаемость человеческого вида, даже если для этого надо добить наиболее слабых его представителей. Ну, это так, для красного словца, на самом деле никого не добиваем, но и не бросаем все силы ученых и медиков, чтобы заставить продолжать жить пьяную наркоманку-лесбиянку, принимающую психотропики, трижды судимую и склонную к клептомании, насилию, вспышкам бешенства и прочим вывихам.

Директор сказал торопливо:

– Мы планируем расфасовывать в мини-баллончики размером с мизинец. Два-три впрыска аэрозоля в рот – этого достаточно.

– Может, – сказал я, – проще с таблетками? Вернее, в капсулах?

Директор виновато улыбнулся.

– Исследования показывают, что людям привычнее спреи.

Они с главным инженером переглянулись, стараясь сделать это незаметно, я ощутил короткий импульс досады. Хотя я впереди большинства этих молодых и подтянутых ребят, не заставших древние времена, но время от времени прорывается мое дремучее прошлое. На самом деле таблетки теперь под стеклом в каком-нибудь музее, капсулы перестали глотать лет тридцать тому, а для нашего времени это вечность.

– Хорошо, – согласился я. – Дискомфорта нужно избегать везде, где возможно.

Все экраны показывают, как медленно открываются тяжелые заслонки из перестроенного металла, их не прожечь даже термоядерным взрывом, в камеру вдвигается небольшая коробочка, на мгновение все замирают, заслонка закрывается, датчики проверяют придирчиво и докладывают о надежности изоляции, затем открывается дверка с другой стороны, направленные силовые поля передвигают коробочку по узкой трубке с множеством контролирующих приборов в следующий отсек…

Директор пояснил виновато:

– Перестраховка двенадцатикратная, так определил комитет по надзору за безопасностью. Конечно, когда-то покажется глупостью, но, чтобы успокоить общественность…

Я покачал головой.

– Не стоит экономить на ремнях безопасности.

Они не поняли, а я не стал напоминать, что, когда появились эти ремни, мужчины стыдились пристегиваться, чтобы не прослыть трусами. Да и в хоккей раньше играли без шлемов и масок.

Изображение последней камеры вывели на большой экран. Мне даже почудилось, что я вижу отдельные наномеханизмы в коробочке, но, конечно, иллюзия, наконец щелчок, поднялась тяжелая заслонка, невидимые руки выдвинули на поддон коробочку размером с женскую пудреницу. Не брякнуть бы такое сравнение вслух, из этого окружения никто не знает, что такое пудреница и как она выглядела.

Директор бережно взял в руки коробочку. Глаза сверкают восторгом, но лицо старается держать как можно более невозмутимым, сейчас съемки идут со всех возможных точек, момент исторический. Помедлив, торжественно передал мне двумя руками, словно вассал подает свой меч королю. Я кивнул, медленно взял коробочку в руки, надо без суеты, поднял над головой и некоторое время улыбался весьма дурацки, но жизнерадостно, так принято, комильфо, как говорят в Перми.

Главный инженер протянул мне стакан с водой.

– По старинке, – объяснил он. – Спреи будут потом, потом.

– По старинке, – согласился я. – Поехали!

Все напряженно смотрели, как я высыпал содержимое в стакан с водой. Ощущение такое, что сыпанул горсть маковых зерен, даже почудилось, что вижу отдельные наномеханизмы в коробочке, будто они в самом деле размером с гигантские маковые зерна. Стыдно сказать непосвященным, что пока что так выглядят наши «наноботы». Конечно, наноботами их можно назвать только в кавычках, ибо превосходят в размерах планируемые наноботы больше, чем слон мышь.

Это и есть МЭМСы, микроэлектромеханические системы, которые мы стремимся превратить в НЭМСы, наноэлектромеханические системы, сиречь наноботы. Мы всеми доступными нам методами уменьшаем МЭМСы в размерах, снижаем массу, увеличиваем резонансную частоту и уменьшаем константу взаимодействия, но когда можем достичь размеров нанобота… кто знает. Знаем только, это будет эпохальное открытие, что перевернет мир.

Главное отличие НЭМСов от МЭМСов, что они, переставляя атомы, смогут превращать любой химический элемент в любой другой, создавать абсолютно новые вещества, а МЭМСы, увы, могут работать только с тем, что есть.

– За победу, – сказал я. – Это великая победа, ребята!

– Победа, – сказал директор за всех. Глаза горели восторгом и обожанием. – Победа, шеф!

– Первая, – сказал я, – первая, но за ней ломанутся целым стадом, обещаю!

Я машинально раскачивал стакан по кругу, словно размешивал сахар, усмехнулся, все тоже улыбаются с неловкостью и смотрят неотрывно. Я выпил залпом, прислушался. Механические зерна отправились по пищеводу в долгое путешествие по огромному организму.

Сотрудники смотрят с ожиданием, как будто прямо сейчас что-то изменится, я улыбнулся, развел руками.

– Будем ждать результатов. А пока, увы, все за работу. Концерт… откладывается.

По идее я иду на огромный риск, испытывая первые МЭМСы на себе, но на самом деле я наконец-то вздохнул с облегчением. Все это время я иду по лезвию бритвы, и раковые клетки в моем теле накапливаются, собираются в опухоли, которые нужно вовремя замечать и удалять. Но наконец-то эти устройства, прообразы будущих наноботов, двинутсяпо кровеносной системе, где будут чистить ее от холестерина, вон какие толстые бляшки налипли на стенки сосудов, а самое главное – будут находить и уничтожать постоянно зарождающиеся раковые клетки. Это самое главное, самое неотложное.

2097год

Тревожное сообщение: в больницу поступил человек из числа первой группы, которой были не просто запущены МЭМСы, а уже проданы! Долго не могли понять, почему сбой, повсем параметрам бот работает исправно, выполняет все команды, однако информация от него иногда поступает не совсем точная. Во всяком случае, ожидалось все, что угодно, но только не такая нелепость, когда исправно функционирующий бот, рассчитанный на десятки, а то и сотни лет бесперебойной службы, начинает сбоить совсем не там, где ожидались узкие места.

После долгих споров и совещаний решено было с согласия пациента запустить второго бота, аналогичного по всем параметрам. Его сразу направили в то же место, он выдал на экраны информацию, что полностью совпала с данными магниторезонансного обследования. Вздохнули с облегчением, работает! Все в порядке. Никакой там бермудовой дыры, просто с первым какой-то сбой…

Но через месяц пришло сообщение о таком же случае с другим пациентом, а затем начали замечать, что и другие боты выдают на экраны несколько неверную картину. В печати забили тревогу, что эдак сошедшие с ума боты начнут вырезать вместо раковых клеток здоровые, а раковые, напротив, разносить по телу, общественность забурлила, забеспокоились даже в правительстве. Пришел грозный приказ разобраться и срочно доложить, иначе все работы будут запрещены законом.

Холдеманн прибыл лично.

– Какие-нибудь идеи?

Я кивнул.

– Да, конечно. Вы могли заметить, что это случилось с ботами самой последней серии. Они вчетверо мельче ботов предпоследней группы. Обращаю внимание, что хотя старые запущены в пациентов полгода тому, но пока ни одного тревожного сигнала! Кстати, во мне копошатся старые. Огромные, как слоны!

Он произнес в пространство быстро:

– Алан, проверь насчет ботов предыдущего поколения. Они трудятся уже давно, были нарекания?.. Простите, Володя, ситуация чрезвычайная, наш разговор записывается. Сейчас на самом верху в консорциуме идет совещание, туда стекаются все возможные варианты решений.

– Я понимаю, – ответил я и продолжил: – Во-первых, предыдущие боты хоть и с трудом, но перемещаются туда, куда указано. А если мощный выброс горячей крови и сорвет сместа, в состоянии вернуться даже против течения… хотя, конечно, программа предусматривает обойти с током крови по большому или малому кругу кровообращения и снова нацелиться на поврежденный объект. Но эти старые боты. Они настоящие гиганты, размером почти с эритроцит! Эритроцит – это…

Он нетерпеливо прервал:

– Я понимаю, у вас принято считать руководителей тупыми чиновниками, что не отличают правую руку от левой, но я в свое время с отличием закончил мединститут и успелпоработать на кафедре плазмы крови. Так что продолжайте без прыжков в сторону.

– Извините, – сказал я без тени раскаяния, – у вас вид типичного министерского работника. Даже дипломата, извините за выражение. Так вот, боты последнего поколения настолько малы, что не принимаемое в расчет броуновское движение для них весьма серьезное воздействие. Молекулы, как вы знаете… вы же закончили мединститут, перемещаются хаотически. Предсказать их движение просто невозможно, но не в этом дело. Все эти перемещающиеся молекулы толкают наш крохотный бот так, что он в первую же секунду собьется с курса. И сколько бы программа ни корректировала курс, он может двигаться только с током крови.

Он кивнул, на лице нетерпение.

– Знаю. Дальше.

– А дальше мы вторгаемся в наименее исследованную область, – ответил я. – Теорий много, разработок мало. Придется говорить о законах квантовой неопределенности, который на тела такого размера действуют так же реально, как слипание на этаже выше. Передаваемая информация может быть абсолютно точной, но принимаемая – уже нет. Улавливаете? Квантовая неопределенность действует и на вас со мной, но что нам два-три выпрыгнувших из ничто атома? А вот на такой мельчайший нанобот… тем более на передаваемую им информацию…

Он задумался, толстые пальцы с твердыми ногтями нервно постучали по столешнице. Брови грозно сдвинулись.

– Как вы понимаете, мы не можем себе позволить остановить… даже замедлить производство наноботов!

– Они работают, – ответил я. – Они работают, это главное. Нарушается в первую очередь передаваемая информация. В этом случае нужно поменьше командовать ими… естьриск наломать дров. Усилия нужно сосредоточить в том направлении, чтобы нанобот мог трудиться в автономном режиме. Задавать такие работы, чтобы не умничал, а постоянно подметал указанный участок. Или только сдирал склеротические бляшки с сосудов. Им такой работы на сто лет хватит.

Он помолчал, спросил несколько в сторону:

– Алан, все записано?.. Ах, сразу в кабинет… И что они?.. Хорошо, хорошо…

Я ждал, он закончил разговор, поднял на меня взгляд. Я прочел в нем требование продолжать, развел руками.

– Что еще?.. Вторая половинка задачи относится уже к разряду криптографии. Надо продумать защиту передаваемых сведений. А пока что…

Я задумался, формулируя смутные догадки, он меня прервал нетерпеливо:

– Ну, что, какие варианты?

– Для начала простейший способ, – сказал я. – Постараться встроить две передающие системы. Две одновременно не собьются. Да еще в одних и тех же местах. Сравните информацию: где совпадает, там все верно, а где расхождение, то какая-то сбоит… Конечно, в идеале все исправил бы третий передатчик…

Он слушал меня и одновременно прислушивался к тому, что нашептывал ему невидимый Алан. А еще, как я догадывался, прямо в мозг Холдеманна транслируется и ход самого заседания директоров консорциума, которые в данный момент решают: остановить или не остановить разработку и выпуск опытных партий наноботов.

– Есть и еще вариант, – продолжал я. – Оснастить передатчиками всех наноботов. И выделить для приема передаваемой информации достаточно мощный комплекс, которыйбы сличал, корректировал и выдавал исправленный и уточненный вариант.

– Полагаете, – быстро спросил он, – это решит проблему?

– Полагаю, – ответил я.

Он быстро выпрмился, протянул мне руку. Пожатие было твердым, мужественным, но дружеским.