Чтение 5–й страницы книги ~Полдень сегодняшней ночи~

У Павла Мечникова были очень хорошие родители. Не то чтобы они были к нему безумно ласковы. Не то чтобы они осыпали своего единственного сына безднами подарков. То есть, конечно, есть резон поговорить о подарках, но совершенно иного рода. Это не какое-нибудь тривиальное барахло. Это… отложенные дары.

Трудно судить о собственных родителях, дурны они или хороши, покуда общение с ними не прервалось надолго, покуда им приходится играть роль повседневной реалии. Вражда и любовь, сотрудничество и соперничество, рабство и творчество выплясывают столь замысловатые инцесты, что вряд ли сыщется достаточно досуга и разумения, чтобыразъять это буйство как хладный труп. Вот их нет рядом, и что же? Ба! Оказывается она лицемерила вам, а он пытался научить бытовой отваге. Или… нет. Он был суровым правителем, а она просвещала вашу душу. Или… нет. Он… она… Э-э, батенька! Оставьте. Потребуется ни один год, ни один стресс, ни одна потеря или победа, чтобы из самых глубоких нутряных бездн выползли все те странные нежные и злобные создания, которые поселились в вас с легкой руки родителей. Прежде чем ваш корабль пустился в самостоятельное плавание, те двое (или один) сыграли роль проектировщиков, докеров, монтажников, таможенников, они исходили буквально все, от трюма до клотика. Но если обыкновенные докеры и т. п. попросту процарапывают свои немудрящие Васи, которые здесь были, то родительское вмешательство простенькими граффити никогда не ограничивалось. Всякий раз, забираясь к вам внутрь, они прятали конвертики, мешочки, сундучки с сюрпризами. Двадцать лет прошло, как оба умерли, а ваша рука натыкается где-нибудь в машинном отделении, среди металлического хаоса, на детонатор, раздается характерный щелчок, и вы с ужасом понимаете, что еще не все кончилось, что эта поганая последняя мина сейчас разнесет вас в клочья, а психотерапевт ваш совершенно напрасно распускал павлиний хвост, мол, мы – профессионалы, проверено, мин нет! А может быть, там окажется золото. Очень много золота. И как раз в тот момент, когда вы окончательно уверились, что вам – хана. Немыслимо! Кажется, они были совсем небогатыми людьми… Чаще всего попадаются вещи ненужные и бессмысленно утратившие ту частичку шарма или ужаса, которая так много значила для ваших родителей. Неправда ли, нелепо осознать, сидя на каких-нибудь цветистых Карибах с умопомрачительной сигарой во рту, что вы, наконец, выполнили мечту собственного отца, так и не добравшегося до Кариб. Нелепо, нелепо, но в общем-то совершенно безобидно. Чуть хуже, но не так уж страшно, если вы купите собственной супруге старомодную вещь в том стиле… мнэ-э… в каком,собственно стиле… да в том самом, его так обожала maman тридцать лет назад… Почему ты смеешься, любимая?

Павел Мечников потерял родителей шесть лет назад, они погибли в автокатастрофе. С тех пор он натыкался в собственных палубах и трюмах на всяческие полезные штуки. Главным образом. Признаться, это была довольно болезненная отцовская выдумка – поместить электрошокер на камбузе. Господи всемогущий, как его тогда тряхнуло! Больше он в этот шкафчик с анальгетиками и прочей наркотой ни разу не лазил. А тот материн образок с Богородицей! Ведь это именно он, нежданно отыскавшись в ворохе лекционных конспектов, вернул Павла в лоно церкви на четвертом курсе Политеха. И еще они оба, очень долго и со всем тщанием монтировали запасной генератор, который позволял ему работать, работать, работать в самой пиковой ситуации, когда все остальные уже отступились… Выходит, родители были – что надо.

У Мечникова был очень большой корабль. Настоящий дредноут или, может быть, трансатлантический пассажирский лайнер, такой длинный, что по верхней палубе ездят два-три рейсовых трамвайчика. К своим двадцати четырем годам Павел не исходил еще и трети его внутреннего пространства. Порой Мечникову приходилось натыкаться на странные места. Оттуда веяло угрозой. Как будто старая пробоина, когда-то наспех заделанная пластырем, обещала прорваться от одной вибрации, рожденной неосторожными шагами. Или еще что-нибудь ржавое, налитое смертью, совершенно непонятное, столь непонятное, что даже отец не сумел бы этого понять и предупредить об опасности. Да, Павел неплохо изучил отцовский характер. Родитель о многих вещах имел здравое представление, но о некоторых попросту не ведал ничего, и никогда не распознал бы в них потенциальные неприятности. Однако некто побывал тут, сторонясь родительских маршрутов, и поставил указатели. Такие, мимо которых, знаете ли, не пройдешь, не заметив. Аршинными буквами! Кто ж это? Кто бы ни был, спасибо ему. Однажды Павел отыскал в капитанской каюте странный путеводитель. «Экзотические места. Куда не надо соваться, а чего опасаться не стоит» – так называлась книжица. Заучил наизусть. Пригодилось. Многое множество раз. Отчетливое воспоминание трехлетней давности: он стоит на троллейбусной остановке у столба; неожиданно осознает – надо отойти, опасно, опасно! Водитель троллейбуса немного не рассчитал. «Хвост» занесло, ударило боком о столб; пассажиры не почувствовали ничего, помимо неприятной встряски и сердитого отношения к рулевому шоссейных морей. Останься Павел на месте, салат по-мечниковски не собрала бы в живое ни одна реанимация… Другой раз нечто из «путеводителя» толкнуло его в сторонку, в сторонку от однокурсницы, навязчиво вытягивавшей на разговоры о каких-то смелых мистических экспериментах, о каких-то инициациях, ваджрах и джаггернаутах. Господи, упаси ото всяческих ваджр, да и от джаггернаутов! – сказал ему неслышно внутренний «путеводитель». А ведь тянуло Мечникова туда. Хоть и несильно, но тянуло. Интересно же. Но послушался, отошел. И вскоре случилась с однокурсницей какая-то ужасающая неприятность, то ли болезнь, то ли даже помешательство. Словом, однокурсницей она быть перестала.

11июня в 18.00 у Мечникова намечалась тренировка. Он заскочил домой, переоделся и уже стоял почти что в дверях. В 17.32 Павел был бы в подъезде, на лестничной клетке, но в 17.31 его биография свернула в другую сторону.

Дверной звонок залился трелями, прерывая сложные операции со шнурками. Мечников открыл, ни секунды не потратив на толстую цепочку, возню с глазком и дюжинное ктотамканье. «Путеводитель» явственно обещал ему хорошее за дверью, как минимум, отсутствие плохого.

Три совершенно незнакомых человека. Крупный мужчина… не поймешь какого возраста, движения у него… не уследишь, черт, мылкие движения… Старик со шрамом… какие необыкновенные глаза! И девчонка. Блондинистая. Скорее всего, крашеная. Или нет.

– Тэнгрнахваззагаус, – произнес Крупный.

– Значит плакала моя тренировка, – машинально озвучил свою главную мысль Павел.

– Если мы не ошиблись, а мы не ошиблись, ответь, как следует. И пропусти нас внутрь, – флегматично сказал Крупный.

– Эббидуа, – ответствовал Мечников, пропуская их всех.

…Лет с десяти он знал, что когда-нибудь за ним придут. Чтобы забрать для какого-то большого и важного дела. Для службы. Бог весть, для какой. Возможно, придется отстаивать галактику от каких-нибудь монстров. Или Землю – от вторжения беспредельно злобных пришельцев. Или еще что-нибудь не менее замечательное. Если бы Павла спросили, откуда у него подобная уверенность, он затруднился бы ответить. Откуда-откуда… Вот есть. Пришла откуда-то. Извне. И оттуда же, из неведомого «вне» появилось еще два пункта, явно принадлежащих той же повестке.

Во-первых, когда они зайдут за Мечниковым, ему будет сделано предложение. Иными словами, не приказ. Ему дадут шанс уйти вместе с ними и служить высокому делу. А если он не захочет уходить, не сможет или просто не поверит… Ну что ж, Павлу Мечникову это не возбраняется. Вольному воля.

Во-вторых, тех, кто придет, можно будет опознать по кодовому слову… его только что произнес Крупный. И отвечать следовало строго определенным образом. Чтобы пришедшие точно знали: они явились не на пустое место. Тот отзыв, который всплыл четырнадцать лет назад невесть откуда в мозгу у Павла, он выдал Крупному.

Свершилось. Они пришли, хотя Мечников почти разуверился в самой возможности их появления. Сейчас ему подарят… или попытаются подарить… очень странную биографию.

– Чаю хотите? – спросил он.

– А как же. Непременно, – ответствовал Крупный, и старик прибавил более корректную версию того же самого, – Будем благодарны…

Национальная традиция: несколько первых глотков производится в полном молчании. Как священнодействие. Даже если приходится хлебать то жидкое пойло, которое заваривают женщины-ученые. Даже если это какой-нибудь мерзостный пакетик. Хозяин квартиры поймал себя на мальчишеской мысли: как хорошо, люди, чай пьют, не какие-нибудь галактические монстры, зеленые-хвостатые… Ну, помолчали. Мечников, человек решительный, задал первый вопрос, не желая затягивать дело:

– Кто вы такие? Кого я должен буду защищать вместе с вами и от кого?

Крупный ответствовал:

– Так. Меня зовут Кирилл Иванович. Нашего старшего коллегу – Андрей Петрович. А девушку – Маша.

– Это ничуть не меняет дела.

– Добрый день.

– Не стану спорить. Но все-таки хотел бы получить ответ на свой вопрос.

Много раз в жизни Мечникова спасало упрямство. Сопромат он сдал на отлично только по одной причине: сам себя убедил в том, что знает его на отлично. И переупрямил экзаменатора. Да и зуб тот проклятый, – какой он к черту мудрости, если вылез не тем боком, – молодой парень дергал за клещи, пока не заработал что-то вроде тремора… Пациент упрямо твердил ему: давай-давай, еще разок. Но ведь выдернул все-таки. Полуфинал в прошлом году Мечников точно выиграл на одном упрямстве. Тренер два раза брал в руки полотенце, хотел остановить избиение. А чем все в итоге закончилось?

Сейчас перед ним сидел еще более упрямый человек. И он совершенно не желал торопиться. Напротив, он хотел переместить судьбу Мечникова из одного потока времени в другой, более медленный, где и век – не срок.

– Мы, конечно, знаем, кто ты такой. Но для порядка все-таки представься, – ничуть не изменяя ровного тона, попросил Крупный.

– Павел Мечников.

– Извини, где у тебя можно закурить?

Хозяин дома открыл форточку.

– Здесь.

Старик вынул сигареты. Крупный принялся с набивать трубку. В его движениях были видны необыкновенное тщание и неторопливая основательность. По комнате поплыл кофейно-шоколадный аромат – заблагоухал табак гостя.

– Наверное, я мог бы прочитать вам небольшую вводную лекцию. О нас. И о вас. Но сегодня для лекций нет времени. К тому же вы и сами кое о чем догадались. Короче. Вам предстоит бороться с нечистой силой. Со всем широким диапазоном нечистой силы, то есть с людьми, техникой, магическими существами, а также созданиями, у которых по определению нет души, но есть все признаки жизни.

– Что такое нечистая сила? Поточнее. Перечисление мало что проясняет. Как отличить нечистую силу от всего остального?

– Нечистая сила служит дьяволу.

– Осознанно или нет?

– По-разному. Но во всех случаях это вопрос технический, а не этический. Как распознавать – научим. Нас не интересуют рок-музыканты с размалеванными рожами. Нас не интересуют экстремальные поэты, смакующие какой-нибудь сатанинский хоррор или расчленение праведника окончательно освободившейся от семьи супругой. Нас не интересуют профессора, изучающие культ Афродиты на аспирантках. Нас даже не интересуют ведьмочки, практикующие обереги от сглаза и заговоры от белой горячки. Спецназ по карманникам не работает. Со всем этим должна справляться Церковь. Или санитары из дурдома. Милиция, на худой конец.

– А вы, значит, спецназ?

– Мы занимаемся нечистой силой, которая убивает, насилует, занимается черной магией высоких степеней. Последнее, поверь, ничуть не безопаснее атомной бомбы. Ты помнишь случай, чтобы против какого-нибудь страховидла из преисподней выходил поп? Против бабы-яги, против кащея или ожившего мертвеца? Рыцарь всегда выполняет подобную работу. Или витязь. Или что-то в этом роде. То есть мы. А еще мы занимаемся любыми вариантами сделок, по условиям которых «клиент» одалживает у главного оппонента… прости, профессиональный жаргон… у князя мира сего чего-нибудь вкусненького… ровно на душу. Даже в тех случаях, когда он и сам не заметил, что именно и у кого взял в долг. Плюс в наши обязанности входит нечто вроде иммиграционного контроля. В Срединном мире, то есть в нашей реальности, запрещено находиться некоторым существам.Не буду вдаваться в подробности. Но, скажем, драконам сюда вход заказан с конца XV века. И еще много кому. Ты знаешь, что такое василиск?

– Легенда. Очень опасное существо из сказок…

– Считается легендой. Здесь, в Срединном мире, последнего ликвидировала черногорская дружина. В 1698 году. За пределами нашей реальности они существуют.

– Послушайте… А ведь главное-то… Бог есть?

– Ты же верующий, крещеный.

– Ну все-таки. Если дьявол на месте, значит и Бог, я так понял, существует…

– Да. Бог существует. И мы у него на службе.

Вот теперь действительно было сказано главное. Все остальное, что наполняло жизнь Павла Мечникова и его трех гостей, вне зависимости от календарных сроков и густоты событийных рядов, так или иначе вертелось вокруг этой истины. Вокруг и несколько ниже. Раз узнав такую вещь наверняка, невозможно узнать что-нибудь более важное.

– Что происходит с нами после смерти?

– Ты знаешь. Сотни раз слышал от собственного приходского священника. Мы не можем предложить ничего сверх обещанного Им. Интересную жизнь со стрельбой, риском и высоким служением – да, предложим. У нас ее хоть отбавляй. Выше крыши. Так что поделимся – щедро. Когда срок придет, тело твое погибнет. А душа отправится, куда ей положено. Если инстанции Творцова воинства сочтут тебя человеком для наших боевых дел полезным, тогда она проживет еще одну жизнь в другом теле. Или еще десять жизней. Или сорок. Как получится. Новую жизнь все наши начинают, ничего не помня о прежних биографиях. Лет в пятнадцать-семнадцать ребята из местной дружины свяжутся с тобой. Кто-нибудь произнесет кодовое слово, как я сейчас, и ты обретешь память о прошлых жизнях…

– Что-то не припоминаю.

– А у тебя она и есть всего одна. От рождения до сейчас. Твой пароль был только для одного: чтоб нас узнать и не с кем не перепутать. Кстати, если не сочтут полезным, продолжение узнаешь на последнем Суде.

– Почему именно я?

– Кандидата тщательно отбирают из многих тысяч. И долгие года за ним наблюдают. Можно сказать, присматривают. Когда приходит время…

– Подождите-ка. Не слишком приятно слышать – присматривают. Может, вы и девушек под меня подкладывали, и в институт тихой сапой заткнули, и Бородаева за меня в прошлогоднем полуфинале побили? Давайте уж откровенно – что мое? Жалко, знаете ли: всю жизнь стараешься, подпрыгиваешь над собственными ушами, а тут выходит такая катавасия! Жуй, душка, ни в чем не знай отказа!

– Петрович, ты его курировал. Изволь, дай отчет.

– Э-э… молодой человек. Ваша жизнь – это ваша жизнь. Милейшую барышню Татьяну, высшее образование и два выбитых зубы вы приобрели без нашего содействия. А вот колоссальную шишку на темени припоминаете? Вижу, вижу, припоминаете… В восьмилетнем возрасте это с вами приключилось. Так вот, изначально вместо обыкновенной, хотя и очень большой шишки, там были две глубоких трещины черепной кости. Врач сам не понял, как ему удалось совершить чудо. Или, скажем, тренер ваш по боксу Григорий Григорьевич, который души не чает в молодом даровании, он, кажется, сначала сказал… э-э… «хлипковат»? А потом неожиданно переменил мнение. И ведь не пожалел. До сих пор не жалеет. На четвертом курсе вы оказались рядом с магом средней силы. Однокурсница…

– Не надо.

– Хорошо. Конечно. Извините. Заговариваюсь, знаете ли, память на старости лет уже не та…

Машенька захихикала.

– Не та, не та. Простите старика. Обобщенно говоря, никуда мы вас не направляли. Просто избавили от некоторых крупных неприятностей. И не дали лишить вас того, что вы заслуживаете.

С минуту все молчали. Павел размышлял, оценивая, сколько всего ему предстоит бросить. Именно так – бросить. Никто до сих пор не объяснил, что и как будет с ним в новой жизни. Но одно витало в воздухе: если он скажет «да», его заберут со всеми потрохами. По большому счету, два предмета волновали его последние год-полтора. Во-первых, чемпионат России, на который он, кажется попадет… без малейших шансов даже на бронзу. Даже по второму заходу. Даже по третьему. Все-таки бокс – не то, на чем он мог бы выкладываться до конца. Во-вторых, Танечка. И они оба давно до конца не выкладываются. Житейски говоря, либо пожениться, либо разбежаться… Ну и защита кандидатской. Как будет называться его ставочка на родной кафедре? Учебный мастер? Боже милосердный! В общем, негусто.

– Вы мне нравитесь. Но я до сих пор до конца не верю… это не розыгрыш?

– Мы назвали пароль.

– Ну, разновидность телепатии…

– Пойдем со мной, – Крупный отправился на кухню, включил газовую горелку на конфорке и сунул ладонь в самый зев хищного синеватого цветка.

Ничего не произошло. Ни с ладонью, ни с самим Крупным.

– Титановый протез.

Крупный только что был перед Мечниковым, а тут вдруг растворился и возник уже за спиной Павла. Похлопал по плечу. Но доброго слова не дождался.

– Гипнотизируете.

Что-то изменилось в лице Крупного. В глазах. Такие глаза бывают у серьезных мужчин за минуту до того, когда они позволяют себе разгневаться. Этот, разумеется, гневаться не стал. Упрямый. Крепкий орешек. Повернулся к девочке и говорит:

– Так. Маша, набей ты ему морду. Может, так дойдет.

– Яволь, мон женераль.

Крупный сделал знак Старику. Они величественно удалились на лестничную клетку. Расчистили место. В дверях Крупный сказал своему спутнику, ничуть не понизив голос:

– Такой же осел, как и я четыреста лет назад. Когда ты меня вербовал. Просто как в зеркало смотрю.

– Не вербовал, а инициировал.

– Не один ли… – смазанно донеслось снаружи.

Мечников окинул недоверчивым взглядом хрупкую конопатую блондиночку. Экий недомерок. Из остатков производства клепали. Настоящая женщина начинается когда? С семидесяти двух килограммов…

– Я женщин не бью. Принципиально. Особенно прелестных девушек.

Она его поманила указательным пальчиком, а потом, ухмыляясь, этот же пальчик направила на паркет прямо перед собой.

– Иди сюда, шустрик. Я буду с тобой нежна…
* * *

…Сначала все то, что гремело и трещало в мечниковской квартире, трещало и гремело довольно безобидно. Без шика и азарта. Симонов посмотрел на часы.

– Кирилл, ей ведь должно хватить двух минут?

– Не уверен.

– Трех?

– Учитывая то, что Машка в жутком состоянии после бибиревского подвала, а также то, как она обленилась…

– Девочке пришлось очень худо. Не гневи Бога!

– …а также то, как она обленилась в последнее время… Петрович! а я говорю – обленилась, не надо, не надо морщиться, забросила тренировки… Ты помнишь, до чего тупо месяц назад она упустила двух некробиотов? И что они из кладбищенского сторожа приготовили?

– Девочка…

– …совсем распустилась. Пять минут. Сколько уже прошло?

О! а вот это уже серьезно. Именно с таким треском тело проламывает дверцы качественного финского шкафа. А с таким звоном разбивается круглый аквариум.

– Минута.

Любопытная бабушка осторожно высунула голову из квартирного пространства, увидела этих двоих с подавляющей серьезностью в позах и движениях, услышала, как падаету соседа люстра, и юркнула обратно.

Петрович закурил. Откуда-то сверху явился любопытный кот полосатой наружности. Встал рядом. Пригляделся-прислушался к воинственным шумам: сделал неповторимо-кошачье движение мордой в сторону и вперед. Хотел было разведать обстановку, но Петрович бесцеремонно подцепил его за пузцо и взял на руки.

– Там опасно, котенька.

– Мяя-у?

– Не перебивай меня. И не ходи туда. Лапы отдавят.

– Мрру-у! – согласился с ним кот. Спрыгнул с рук, степенно выгнул спину и ушел к себе наверх.

Бах! – экран телевизора.

– Совсем обнаглели! – это опять появилась бабушка.

– Две минуты, – с тревогой констатировал Симонов.

– Угу, – ответил ему воевода.

– Я милицию вызову… – осторожно предположила бабушка. И глянула на безобразников с этакой мечтательностью во взоре: а хорошо бы, хорошо бы и впрямь вызвать милицию.

Дзинь-делень!

– Зеркало? Или сервант, – раздумчиво произнес Симонов.

– Милицию! Вызову! Прекратите хулиганить!

– Занавески, занавески-то у вас до сих пор не стираны. Три недели как откладываете. А если гости придут? Что же вы, Анна Ильинична… – повернулся к бабушке воевода. Нужны ли ему здесь лишние глаза и уши?

– Ой, и правда. Ну извините, извините. Сегодня ж постираю, – Бойков не отпускал ее своим цепким взглядом. Никак не отпускал. Она почувствовала себя жуком на булавке.

– Ай-яй-яй, Анна Ильинична!

– Сегодня же, сегодня же… – и дверью – хлоп!

– Кирилл, три минуты.

– Угу.

Вернулся полосатый. Поплутал между симоновских штанин, потерся, взмяукнул. Был вновь принят на руки.

В этот момент Павел довольно энергично открыл дверь машенькиной спиной. Крепкая девушка удержалась на ногах. Отступила на шаг-другой, опять перешла на полусогнутые и всем своим видом показала, мол, продолжим схватку. Второй опперкот распластал ее тело на старом буро-желтом кафеле.

– О! – только и сказал Симонов.

– Безобразие, – совершенно согласился с ним воевода.

Инициируемый дышал тяжко – все-таки Машенька не подарочек, – кровь сочилась из разбитой губы, глаза горели боевым энтузиазмом.

– А что-нибудь более убедительное показать можете? – и двинулся к ним.

Бойков только и успел сказать:

– Петрович, легче, ради Бога.

Симонов так и не выпустил кота из рук. Чем, и в какой момент он ударил Мечникова, так и осталось для Павла тайной.

Тело мальчика лежало, набираясь сил, на теле девочки. Крест-накрест. Двойной нокаут. Тот редкий случай, когда совершенно незнакомые существа мужского и женского пола, находясь в преддверии тесной близости, не волнуются, не вожделеют, не пытаются сократить или же увеличить дистанцию. Сколь редка и сколь совершенна подобная гармония в наши дни! Уже теряя сознание, хозяин квартиры силился сообщить, что в целом – да, убедили… особенно дедушка. Сообщить, конечно, не успел, но собеседники в целом – да, поняли без слов.

Кот убрел. Анна Ильинична больше не выглядывала.

Воевода и Андрей Петрович, не испытывая особого оптимизма, молча разглядывали скульптурную группу лежащих. Минуты две. В конце концов Андрей Петрович вздохнул и со скептическим выражением лица покачал головой:

– Быть может, мое суждение покажется недостаточно обоснованным, однако хотел бы заметить…

– Думаешь, рано мы его инициируем?

– Именно об этом нам и следовало бы побеседовать.

– У нас нет иного выхода. Петрович, я не сообщил тебе одну свежую и крайне неприятную новость. Южная дружина выбита вся до последнего человека. Мастер Свартольф и его младший витязь погибли. Теперь мы – единственная боевая сила в регионе.

Часть 2

Бои

Педагогическая поэма

12июня, скорее утро, чем что-то еще

– Придурки! – вся ротная шеренга втянула головы в плечи, – трудно найти во всем Королевстве дерьмо, которое было бы бесполезнее вас. Мало того, что вы ни на что не годны, вы еще и жрете хлеб Владыки. Было бы больше толку, если б каждого из вас прямо после рождения скормили сторожевым собакам. Впрочем, нет. Бедные псы поглупели бы…

Зеленый Колокольчик стоял перед строем, скрестив руки, и поливал солдатню. Он не дал себе труда расхаживать из стороны в сторону, заглядывая в лицо каждому придурку. Пусть армейская деревенщина расхаживает. Нет, Пятидесятый выше понятия «армия». Он из тех, кто выдумывает уставы от нечего делать, а не из тех, кто им подчиняется. У него за спиной угрюмо переминались с ноги на ногу Мортян и Песья Глотка. Между ними и ротной шеренгой существовала бездна разницы. Незамысловатые беси боялись понарошку: не то страшно начальство, что лает, а то, что кусает. Офицеры же подозревали неприятность совершенно нестандартного типа. Этот проклятый полковник, по всему видно, мог не только укусить, но и просто разорвать, хоть молча, хоть улыбаясь, хоть ругая, хоть захваливая, хоть во сне, хоть на бегу. Каким-то спинным мозгом Зеленый Колокольчик уловил их испуганную угрюмость и громогласно сообщил всему строю:

– Не о ваших командирах говорю, оборванцы. Они иногда хоть на что-то могут сгодиться, не то что вы…

За весь сегодняшний день это была единственная фраза Пятидесятого, которую энтузиасты, наверное, могли бы назвать вежливой.

– По всем вам плачет крестильная купель!

Беси закаменели. Больно! Неужто не шутит?

– Калоименные недоноски! Вы ничто, вы пыль, вы прах под моими ногами! Тупое серафимово отродье! – Зеленый Колокольчик на мгновение перевел дух, – каждого из вас следовало бы порвать пополам, еще раз пополам и еще раз пополам. Пока вы мой расходный материал, я вас поберегу. Но даже среди такого редкого дерьма как вы есть совсем уж тонкий понос. Такими я займусь сейчас же. Дубоголовые остолопы! Выньте глазенки и выставьте уши поближе, прямо сюда. Сейчас каждый безмозглый кусок мяса увидит свою тупую, никому не нужную судьбу! – он устремил взор на правый фланг, туда, где сиротливо потаптывался взвод, состоящий из бойцов-людей.

– Капрал Дан!

– Я!

– Четыре шага вперед.

– Есть!

Из строя вышел черноволосый южанин с теми тонкими чертами лица, которые бывают у ливанцев со смешанной арабо-еврейской кровью и патологической склонностью к предательству; вместо левой руки – большая крабья клешня, результат успешной метаморфии.

– Кру-гом!

Повернулся.

– А теперь посчитай глазами и скажи мне, понос ходячий, сколько бойцов должно быть по штату в твоем взводе?

– Помилуйте меня! Помилуйте! Кровью искуплю!

– Сколько, урод?

– Тридцать.