Чтение 22–й страницы книги ~Свирепый черт Лялечка~

— Ты что задумал?! — Удивленно вскрикнула Кабалка.

— Побриться решил. — Спокойно ответил пока еще аббат и приступил к процессу. — А потом на съезд пойду. Раз уж требуется переполох, они его получат. Пока ты в небесах будешь выписывать огненные кренделя, я им там бедлам устрою.

— Но ведь Андрей сказал, чтобы мы оставались тут!

— Понимаешь, Кабалка, я вызвался помочь ему с Лялечкой, а на деле от меня никакой пользы. — Горько констатировал Тусопих. — Скорей, наоборот. Вон, вместе с тобой в плен к сатанистам угодил. Так что я просто обязан помочь. Или хотя бы попытаться. Я только недавно стал уважать себя, но если сейчас останусь в стороне, то перестану.

— В принципе, ты прав. Но зачем же ты тогда побрился? — Ведьма взглядом проводила последнюю прядь, упавшую с головы друга. — Как теперь попадешь на съезд?

— А это на что? — Тусопих продемонстрировал горсть мандатов. — Пусть попробуют не пустить. А лысый священник — это уже переполох.

Закончив с бритьем, бывший аббат, а теперь он мог выбирать себе сан по собственному усмотрению, собрался сразу идти.

— Кабалка, ты же знаешь, у меня крайние обстоятельства. Я просто должен так поступить. Иначе я ни в коем случае не нарушил бы запрет Андрея идти в город. А вы обязательно оставайтесь здесь. Все равно никого из вас в Паханат не пустят — Тусопих на некоторое время замолчал. — А если все обойдется, мы с тобой поженимся,…если ты не против.

Сказав это, он, не прощаясь, поспешно направился в сторону Злыгадбурга. А когда Кабалка наконец сообразила, что ей сделано предложение, Тусопих уже скрылся из вида.

— В Паханат меня конечно никто не пустит…, - задумчиво произнесла молодая колдунья, — а вот в город…

— Нас. — Поправила Кабалку Звездюлина.

— Что?

— Нас. — Теперь уже хором повторили все четвероногие друзья.

— Нет, ну вы что! Я одна пойду, а вы останетесь тут и будете…

— А, вот и не останемся! По крайней мере, я. — Перебила ведьму Звездюлина. — Ты мне не указ. Пока Тусопих не вернется, я корова бесхозная, значит дикая и, между прочим, хищная.

— И нам не указ! — В один голос заявили Брыкунок и Игогока.

— А про нас с Пятачком, ты, наверное, и сама догадалась.

— Нет, но как же…

— Хватит спорить! — Неожиданно для всех подал голос зайчик. — Прямо как маленькие! Все хотим помочь Лялечке и Андрею. Так давайте все вместе придумаем, как это лучше сделать.

На некоторое время на поляне воцарилась мертвая тишина. Все удивленно смотрели на Пятачка.

— Ты прав, малыш. — Первой пришла в себя Кабалка. — Тогда пошли. А по дороге придумаем, как устроить кавардак в Паханате, не попадая в него…

Тайные подземные тропы

Мы опускались медленно. Наверное, потому что выбрали не очень большие камни. Шустрик уже дожидался нас на дне. Он крылом указал на зияющую черноту входа в пещеру и жестом пригласил следовать за собой.

Несколько секунд страха в кромешной тьме, затем вверху появилось едва заметное светлое пятно. На его фоне хорошо был виден гибкий силуэт пингвина. Мы стали всплывать вслед за ним.

Когда я и Лялечка вынырнули, Шустрик уже выбрался из воды и дожидался нас на краю подземной части озерца. Грот освещался редкими светильниками.

— А кто следит за светом? — Поинтересовался я у Шустрика, пока выходил на берег, опасаясь, что наша затея может провалиться из-за случайной встречи с папиком-фонарщиком.

— Старые пингвины. Те, которые уже не могут быстро передвигаться и своевременно доставлять почту.

Я огляделся. С первого взгляда стало ясно, что подземная пещера не причудливый каприз природы, а творение рук человеческих. Ровные углы, правильные формы. Кубическое помещение со стороной около пятнадцати метров. Мы вышли из воды у одной из стен. В каждой из остальных трех имелось по три прохода, лучами расходящихся в разные стороны и освещенные такими же светильниками, как и сам грот.

— Нам сюда. — Шустрик указал на проход, который (если я не потерял ориентацию) был направлен в противоположную от Паханата сторону.

— Но ведь нам туда. — Я указал на проем, по моему мнению ведущий в Злыгадбург.

— Нам в ту строну, — согласился со мной пингвин, но продолжал настаивать на своем, — а чтобы туда попасть идти нужно сюда.

Нам ничего не оставалось, как полностью положиться на почтаря.

Мы двинулись по узкому окутанному полумраком тоннелю.

— Куда ведут другие ходы?

— В ад. — Коротко ответил Шустрик, но видимо вспомнил, что находится в компании с Чёртом, поправился. — Ни куда не ведут. Там смерть. Ловушки всякие, ямы, твари ядовитые. На случай, если кто-нибудь посторонний проникнет в грот.

Оставалось только надеяться, что пингвин не только внешне абсолютно непохож на вспомнившегося почему-то персонажа, но и не имеет внутренних качеств русского героя Ивана Сусанина.

Мои опасения оказались беспочвенны. Шустрик уверенно вел нас, периодически сворачивая в боковые ответвления, всю дорогу рассказывая об особенностях коммуникаций. Оказалось, что окрестности Паханата буквально опутаны сетью подземных тоннелей. И только восемь выходов в тайные места, одним из которых и являлся грот. Наконец он приложил крыло к клюву, призывая соблюдать тишину и шепотом сообщил:

— Почти пришли.

Поднявшись по крутому подъему, и миновав еще пару коротеньких коридорчиков, мы попали в огромное помещение по периметру уставленное статуями и завешенное портретами. И те, и другие изображали одного человека. Пахана. А в центре зала за большим столом, заваленном бумагами, сидел и сам генсек.

Ху из кто

Пахан, в отличие от всего папиковского личного состава, облачен был не в рясу, как следовало ожидать, а в кипенно-белый костюм. Я его сразу узнал. Не смотря на радужный ирокез. Тем более, что его прическа из-за глубоких залысин всегда напоминала панковскую…

От размышлений меня отвлек Шустрик. Он тихонько тронул меня за плечо и указал на бечевку обхватывающую его лапу. Что ж, пингвин выполнил свое обещание, пришло времяего отпустить. Я надеялся, что страх перед Чёртями, монстрами и перспективой превратиться в чучело глубоко засел в птичьей голове, и он не станет поднимать тревогу.Я присел на корточки и развязал узел. Освобожденный почтарь в мгновение ока очутился возле генсека, молча положил письмо на край стола и отпущенный коротким кивком хозяина скрылся в противоположном направлении, юркнув между статуями.

На земле, я имею в виду, в моем мире, проживает несколько миллиардов человек. Паханом оказался именно тот, кого я желал бы увидеть в самую последнюю очередь из всего населения земного шара.

Конечно, я ненавижу Гитлера, Бен Ладана, Чикатило и прочих изгоев рода человеческого, давно умерших и ныне здравствующих. Но такой, теоретической, сугубо общечеловеческой ненавистью. Но того, кто выдавал себя за Пахана Всея Земли я ненавидел каждой клеточкой своего тела, всеми фибрами загубленной взаимоотношениями с двумя дьяволами души.

Этот человек, если его можно было так назвать, был проклятьем всего микрорайона, в котором я имел несчастье проживать. Кашкин Алексей Федорович. Знающие его справедливо добавляли в фамилию еще один слог «ка», и это было самым мягким, но правильным отображением сущности этого типа. Бывший военный, отставной замполит. Ходили слухи, что уволенный, так как по возрасту, ему вроде бы уходить на пенсию было рановато. Поговаривали, что он не успел вовремя сориентироваться и в смутную первую половину девяностых продолжал вдалбливать вверенному ему личному составу о неизбежности краха мирового империализма и о торжестве коммунистических идей.

Оставшись не у дел, экс-замполит взялся за перевоспитание людей, непосредственно окружающих его. Но идеи о построении светлого будущего не возымели должного действия. Окружающие воспринимали отставного военного, как очередного идиота. Возможно, именно тогда в его голове произошел сдвиг по фазе. Он объявил войну всем окружающим. А, как известно, на войне все средства хороши. Начиная от нагуталиненных дверных ручек и дерьма в детской песочнице, заканчивая анонимными звонками и письмами вовсе силовые структуры.

Хитрость и изворотливость политработника позволяли ему всегда оставаться вне подозрений у компетентных органов. Мы же все знали, что очередная неприятность — его рук дело, но ничего поделать не могли. На законных основаниях.

Что же касается других методов воздействия на воинствующего соседа, то мужики как-то хорошенько отмордовали его, предупредив, что если он не прекратит свои художества, то будет еще хуже. Хуже действительно стало. Всем. Если до того момента его проделки можно было охарактеризовать, как мелкопакостные партизанские вылазки, то зализав раны, он перешел к агрессивному терроризму. Народ благоразумно решил больше судьбу не искушать и прекратить чреватое линчевание, руководствуясь правилом, что если что-то не трогать, то оно и не должно вонять.

Что же говорить про меня? Я ведь проживал с Кашкиным не только в одном доме и подъезде, меня угораздило делить с ним одну лестничную клетку. Разнообразие силовых структур предоставляло широкое поле деятельности: то ФСБшники являлись для ликвидации в моей квартире наркопритона или террористической группировки, то СОБРовцы освобождали несуществующих заложников, то ОМОН ликвидировали подпольный цех по разливу фальсифицированной водки. У меня искали украденные иконы, оружие, ворованные алмазы и раз в месяц — взрывчатку. Про пожарных, скорую помощь и простых ментов, я вообще молчу. Стоит ли упоминать, что в основном силовые операции и вызовы спасательных служб происходили среди ночи?

И теперь мне стал понятен замысел Люцифера. Если не я, то кто? Дело в том, что порой сдавали и мои нервы. В отличие от смирившихся соседей, периодически (когда не оставалось ни какого терпения) я на некоторое время забывал о своей принадлежности к славному классу трудовой интеллигенции и пытался решить проблему простым рабоче-крестьянским методом, то есть бил морду. Вернее, просто бил. Не оставляя следов. И без свидетелей. Ничего хорошего в последствии это не сулило, наоборот, но приносило некоторое временное облегчение.

До того, как меня посетил Бздысыкпук, Кашкина не было видно несколько дней. Все знали, что это не предвещает ни чего хорошего. После такого долгого отсутствия этой сволочи следовало ожидать чего-то совсем уж подлого и по-иезуитски изощренного. А оказалось, что наше проклятие не вынашивает планы очередной гадости, а правит параллельным миром.

Болезненные симптомы

Стражник у ворот Злыгадбурга скучал. Поток папиков, спешащих на съезд, еще вчера заметно поредел, а теперь почти совсем иссяк. Оно и к лучшему. Воин не любил ни самихпапиков, ни их съезды. Да и толку пропускать их в город никакого. Другое дело, когда окрестные крестьяне или, того лучше иноземные купцы, везут свои товары на рынок. Всегда можно приклепаться с подозрением в шпионаже, и тогда гость столицы, чтобы побыстрей отделаться от назойливого служаки, спешит откупиться, хоть ни в чем и не виноват. А со священнослужителей взятки гладки. Сволочи, проходят мимо, не удостоив даже взглядом. Здороваются только со своим братом по ордену, который расположилсянеподалеку в тени. Наблюдает гад. Высматривает, шпионит. Вдруг кто-нибудь, кому не положено в столицу войдет. Следил бы за своим Паханатом.

А за сегодняшний день так ни чего и не обломилось, хотя добрая половина смены позади. Не мудрено. За все время в город прошло всего несколько простых смертных. И все,как назло, порожняком. Хотел было тормознуть странного лысого паренька, но не стал рисковать. Лысый-то он лысый, а обряжен в папиковскую сутану. То ли послушник, то ли разжалованный прибыл для публичной казни. Хрен их разберешь с их правилами. А то что не остановил, правильно сделал. Его этот шпион зеленоволосый попытался задержать. Жалко далековато. Не слышно ни хрена. Интересно, что такого он сказал и показал, что после того как парнишка уже ушел, пахановский соглядатай до сих пор с открытым ртом сидит?

А потом на корове въехала девка. Хороша! Слов нет. Попадись она где-нибудь на улице, подальше от Паханата или в таверне, он бы не упустил такую. Ни в коем случае. А здесь, под неусыпным оком шпиона, оставалось только проводить взглядом. Причем пренебрежительным, ибо бесовское создание от лукавого. Тьфу! А сам этот чудак с пучком травы на голове, интересно, из какого создания вылез?

Неожиданно глаза стражника сами собой полезли из орбит. Неспешно, переваливаясь с боку на бок, к воротам приближался громадный медведь. Воин потерял всяческую способность шевелиться, так и стоял столбом, до тех пор пока этот большущий зверь не подошел почти вплотную.

— Медведям не положено, — только и смог выдавить из себя ошарашенный и перепуганный охранник.

Зверь, однако, не проявил ни каких признаков агрессии, коими славился, а тяжело вздохнул и печально произнес:

— Не успел я. И досюда докатилось. Горе вам всем.

Охранник решил, что медведь не из диких, а из тех, что воспитываются у далеких восточных правителей, как кошки или собаки (слышал про такое, но сам никогда не видел). Успокоенный собственными мыслями, решил, что опасности нет, спросил:

— Ты что несешь-то? Какое еще нам горе?

— Эпидемия заразная. Я так торопился, хотел предупредить, чтобы вы заперлись и не пускали в город распространителей инфекции, но, увы, опоздал… Больные вы уже.

— С чего ты так решил? Я, например, здоров и прекрасно себя чувствую.

— А от этой заразы и не болит ничего. Но, поверь, она похуже плоскостопия. В башке происходит. А у тебя уже на лицо первая стадия заболевания…

Тем временем, привлеченная невиданным зрелищем (раньше редко кому доводилось вообще видеть медведей, а уж ручных) за спиной стражника быстро собралась толпа.

— Нету у меня никакой стадии, здоровый я! — Немного испуганно продолжал упорствовать воин.

— Это тебе кажется, что нету. А на самом деле еще как есть. Что ты сказал, когда я к тебе подошел?

— Я сказал, что не положено тебе в город…

— Кому мне?

— Медведю.

— Вот. Медведю. А какой я в тыкву, это ругательство такое новое, медведь?

— Какая тыква?!

— Ладно, обойдемся без тыквы. Какой я тебе к хренам медведь? Не медведь я вовсе, а южный домашний верблюд. И если ты видишь во мне медведя, значит уже подхватил заразу, и в твоей башке начались болезненные процессы.

Толпа загудела — все до единого видели медведя, а не верблюда.

— Потом тебе начнут мерещиться зайчики. Еще не мерещатся?

Стражник начал медленно поворачивать голову влево вправо в отрицательном жесте, затем тут же многократно ускорил это движение, стараясь прогнать наваждение. Из-за огромной головы медведя (верблюда?) выглянул маленький зайчишка, подмигнул, помахал передней лапкой и опять спрятался. Толпа издала громкий то ли стон, то ли вздох.

— А затем и коней увидишь. Это уже предпоследняя стадия.

Перепуганный стражник неожиданно ухмыльнулся. В голове появилось объяснение происходящему. Это всего лишь розыгрыш. Неизвестно кем и зачем устроенный, но розыгрыш. Прирученный медведь, доказывающий, что он верблюд, ручной зайчишка, это все странно, но вполне объяснимо. А, вот, кони… Здесь неведомые устроители непонятной шутки загнули. Скорей всего, их совсем не бывает, коней-то, сказки все это. Толпа возбужденно загудела, придя к аналогичному выводу, но, вдруг, в мгновение ока смолкла.

За городской стеной, почти у самых ворот прогарцевали две лошади. Черная и белая. Сначала в одну сторону, через несколько секунд в обратную.

— Ты сказал, что кони — это предпоследняя стадия, а тогда последняя что?

— Точно не знаю, но слышал, что в небесах что-то появляется. То, чего не может быть.

Толпа вплотную подступила к стражнику и жадно ловила каждое слово странного пришельца. Каждый обнаружил у себя симптомы новой болезни. Периодически между ушами верблюда, кажущегося медведем, появлялся зайчик, махал лапкой и снова прятался, а в отдалении продолжали дефилировать лошади.

— У нас до последней стадии не допустили. — Продолжал как ни в чем не бывало верблюд (медведь?), — Всех разносчиков заразы согнали в одно место и держали там до техпор, пока они не избавились от своих рассадников микробов. Только убивать их нельзя, тогда совсем плохо будет. А если поместить их в одно место, то со временем все выздоровеют.

— А кто разносчики-то?!

— Я разве не сказал? Странно. Конечно же, папики. А зараза у них в разноцветных хохолках прячется…

Толпа дружно повернулась к сидящему в стороне наблюдателю с зеленым ирокезом. И в этот момент из гущи народа раздался истошный вопль:

— Смотрите! Последняя стадия!!!

В небе появилось то чего не могло быть — над башнями Паханата, переливаясь всеми цветами радуги, ярко горела надпись: «Пахан — …

Далее следовал ряд эпитетов, характеризующие как сексуальные пристрастия генсека, весьма извращенные и нетрадиционные, так и особенности его организма, заключенные в неспособности удерживать отходы своей жизнедеятельности любого агрегатного состояния: твердые, жидкие и газообразные. Прочитав надпись даже старые вояки, слывущие грубыми и похабными сквернословами, залились густой краской.

По дороге на съезд

Окрыленный успешным прохождением первого проверочного пункта (зеленый папик у ворот) Тусопих почти бежал по направлению к Паханату. Интересно, у того соглядатая за посетителями города рожа когда-нибудь пройдет или так и останется парализованной? А как важно он начал: «Эй, ты! Кто такой? Что за вид? Если быдло, почему в сутане? Если папик, где твой ирокез?». И как обалдел, как медленно менялась его морда, когда услышал в ответ: «Заткнись, мент болотный, не тебе меня спрашивать и останавливать. Твое счастье, что я сегодня в хорошем настроении, потому что сделал своей девушке предложение, ведьме, между прочим. А что касается моей прически, харя твоя депутатская, так скажу, не найдется столько красок, чтобы отразить на голове мой сан. Потому что я — аббатско-епископский кардинал». Услышав такое звание, этот идиот решил, что перед ним обыкновенный сумасшедший и рожа собралась принять прежние формы и выражение, но когда увидел предъявленную горсть мандатов… Как только глазки не брякнулись на стол? А вывалившийся язык оказался длинным. Видно много чего нашептывал вышестоящему начальству.

Тусопих продвигался столь стремительно, что до ворот Паханата добрался беспрепятственно. Может кто и хотел его остановить, но пока у желающего это сделать проходила оторопь, вызванная необычным видом, он был уже далеко.

У ворот три огромных, каждый за два метра, зеленоволосых папика также обалдели и на некоторое время потеряли дар речи. Но миновать их не удалось: их массивные тела загораживали проход. И Тусопих терпеливо стал дожидаться, когда стражники-священники выйдут из ступора. Спустя несколько секунд они сделали это одновременно.

— Стой!

— Куда?

— Ты кто?

— Ребята, вы прямо, как депутаты наскипидаренные, то спите на ходу, то друг дружку перебиваете. Во-первых, я и так стою. Во-вторых, иду я к Пахану, он попросил помочь ему с докладом. Старенький он стал, совсем ни хрена не соображает, отупел в конец. Вот мне и приходится отдуваться. А, в-третьих, перед тем как скажу, кто я, чутка в сторонку отойдите. Неровен час, попадаете, перелазь потом через вас.

Ошарашенные неслыханной наглой ересью (или еретической наглостью?), папики послушно посторонились, сами не понимая почему.

— Молодцы, когда подрастете, станете настоящими таможенниками. А теперь позвольте отрекомендоваться. Бакалавр.

Представившись, Тусопих раскрыл кулак и продемонстрировал пригоршню мелочи. Надо отдать должное охранникам: они не попадали, как опасался бывший аббат. Только решили поиграть в статуи. И все.

Тусопих понял, что если он будет каждому кто его остановит объяснять кто он и зачем пожаловал, то до Дворца Съездов не доберется и за неделю. Он вставил один пятирублевый мандат себе в глазницу на манер монокля, а другой стал небрежно подбрасывать и ловить.

Несмотря на многолюдность, больше его не останавливал никто. Сзади на некоторое время воцарялась мертвая тишина. Почти мертвая, если не считать непроизвольные звуки, издаваемые вроде как не самими папиками, а их непослушными организмами.

Пророк

Примерно в то же самое время, когда к воротам подошел медведь, в самом центре города, на рыночной площади, недалеко от королевской резиденции, на небольшой помост, скоторого зазывала приглашал посетить близлежащую лавку, скромно поднялась корова со звездочкой во лбу.

— Пшла вон! Оборзела скотина совсем! Чья корова? — Возмутился помощник купца.

— Сам пошел, — неожиданно огрызнулась буренка, — а не то забодаю, а потом еще и растерзаю. Хищная я.

Пока зазывала щупал свой лоб на вопрос перегрева (не может животное вот так с человеком, обязано место свое знать), Звездюлина громко выдохнула, привлекая всеобщее внимание:

— Ха!

Привлеченные неожиданным звуком, находящиеся поблизости люди повернули головы в сторону помоста. Корова кашлянула, прочищая горло, и начала:

— Слушайте, люди, и внемлите! Ибо говорить буду лишь единожды, но постараюсь громко…

— Да кто ты такая, чтобы мы тебя слушали?! — Возмутился один из торговцев.

— Посмотри внимательней, узнай и возрадуйся! Наконец-то я сбылась!

— Чего-чего?

— Какой необразованный слушатель пошел, — недовольно хмыкнула Звездюлина, — конечно, не я сама сбылась, а древнее пророчество, а я та самая корова, о которой в нем говорится. Мол, придет и вещать будет.

— Что-то я ничего не слышал о таком пророчестве! — Не унимался торговец.

— Да, ну, должен был. Пророчество про то, что будет пророчество. Прямо каламбур какой-то.

— А я все равно ничего про него не знаю!

— Это твоя проблема.

— Так, и никто не знает!

— Значит, проблема не только твоя, а всеобщая. Двоечники. Ну, мне вещать, или вы так и останетесь в неведении о том, что вас всех ожидает в ближайшем будущем? Или предпочитаете сгинуть, так и не поняв от чего и почему?

— Вещай! — Послышалось из толпы.

Вокруг помоста быстро собирался народ, привлеченный словесной перепалкой.

— Ладно, — благодушно согласилась корова, — сначала я расскажу, что вас ожидает, если только выслушаете меня, а делать ничего не станете. А потом поведаю, что нужно предпринять, дабы избежать трагических последствий. Вы же понимаете, что я, как корова из пророчества, да к тому же еще и хищная, хотя последнее к делу не относится, явилась к вам в самый последний момент, как Венету. Когда исправить все еще можно, но медлить уже нельзя. Итак, слушайте, что вас ожидает в ближайшие часы, а может бытьи минуты. Слушайте и внемлите! Сначала город заполонят бакалавры с инженерами…

— А кто они такие?

— Цыц! Не люблю когда меня перебивают, — Звездюлина решила позаимствовать у Лялечки не только странные непонятные слова, он и манеру поведения, по себе знала — действует безотказно, — а то вообще вещать не стану. На чем я остановилась? Ага! Заполонят город инженеры с бакалаврами. Все лифты перестанут работать, а все коровы, кроме меня, конечно, превратятся в оборотней. И уже не станут тыкаться рогами в стога, дабы замести кровавые следы своих преступлений. А в небе появятся тысячи Карлсонов с недоструганными Буратинами и недостроченными «Капиталами». Затем подтянутся пингвинячьи, моржачьи, слочнячьи, верблюжачьи Чёрти и кариозные монстры. А маленькие Бабаята погибнут в ночном лесу, а медведи затянут заунывную тучкину песню. Потом подтянутся менты с Мурзилками, все в фуражках из городу Парижу. И все это покажут в телевизоре. А когда соберутся все, даже депутаты на машинах с мигалками, то начнут вас всех растерзовывать на мелкие кусочки, которые будут скармливать вегетарианцам…

Толпа безропотно слушала непонятное и потому страшное пророчество. Однако нашелся скептик, из числа подвыпивших зевак, который громогласно усомнился:

— Брехня!

Народ одобрительно загудел, данное объяснение являлось наиболее приемлемым.

— Хотите, верьте, хотите, нет. — Не растерялась Звездюлина. — В пророчестве сказано, что я приду и скажу. И ничего не говорится, что буду доказывать всем твердолобым свою правоту.

— Он прав! Мы не можем тебе голословно верить!

— Почему же голословно? Доказательство будет, согласно обещанию пророчества. Знамение вам явится.

— Какое?

— Когда?

— Цыц! По порядку давайте. Спрашиваете, какое? Естественно же, небесное. Когда? Так, с минуты на минуту. Еще вопросы имеются?

— А если все что ты обещаешь, правда, что делать чтобы это не сбылось?

— Сущий пустяк! Переловить всех папиков, побрить их наголо и загнать в Паханат.

Насчет побрить, в плане смутьянов ничего не было. Звездюлина добавила этот пункт от себя. Если с хозяином еще не произошло ничего страшного, то, может, наличие в Паханате еще какого-то количества лысых священнослужителей облегчит участь Тусопиха?

Услышав о мерах предотвращения вселенских катаклизмов, толпа взорвалась. Кое-кому идея пришлась по душе. Раздавались отдельные смешки обладателей богатого воображения, которые воочию представили картину отлова папиков. Но основная масса негодующе роптала:

— Ересь!

— Антикоммунизм!

— На костер ее!

— Как знаете, — спокойно отреагировала на агрессию народа корова, — мое дело предупредить. А теперь я умываю и делаю копыта. Передние умываю, а задние делаю. Потому что скоро здесь такая хренальтенция начнется, что…

Зачарованный крик прервал рассуждения Звездюлины на тему надвигающейся хренальтенции:

— Смотрите! Знамение!

Над Паханатом ярко вспыхнула ругательная надпись, прочитав которую уже никто не сомневался, что пророчество вещей коровы — чистейшая правда.

Слухи

Слухи, они не свет и не звук, и распространяются практически мгновенно. Со скоростью сплетен. И они, в отличие от физических величин, которые с расстоянием затухают,наоборот, становятся сильней и обрастают все новыми и новыми подробностями. Особенно это свойственно не локальным слухам, касающихся отдельных персоналий, а глобальным, то есть затрагивающих всех и каждого.

Весть о том, что в городе свирепствует эпидемия, и страшное пророчество вещей коровы распространились по Злыгадбургу молниеносно. Этому еще способствовала ярко полыхающая надпись над Паханатом, продолжая смущать умы своим непотребством. Все стремились узнать, что произошло, а узнав, спешили поделиться с другими.

Не смотря на невероятные искажения информации, переданной через десятки и сотни «испорченных телефонов», ответы на главные вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?» практически не претерпели изменений. Виноваты во всем папики. Надо гнать их в Паханат.

Город клокотал. Отлов начался. Слухи продолжали расти.