Чтение 24–й страницы книги ~Свирепый черт Лялечка~

— Я Чучундрика назад отправила. А то, вдруг, хватятся? Чудовищ просто так, без спросу, тибрить нельзя, даже самых маленьких. Кучу бумаг подписывать надо. Зачем потребовалась данная особь? Кого пугнуть? Вопрос, конечно, решаем, но потребуется масса времени. Пока взятку не сунешь, не получишь в аренду и простенькую кикимору, не то что монстра. Бюрократы.

— Пошли. — Я кивком головы дал понять Пахану, чтобы он шел впереди.

— Может, я переоденусь? — Кашкин скосил глаза на свои брюки.

— Нет. Народ должен знать своих героев во всей красе. — Категорично заявила Лялечка. — Надо было менять штанишки когда я велела. А ты вместо этого дядек своих на смертоубийство подучал. Теперь поздно об имидже заботиться.

— Но, вдруг, увидев это, делегаты что-нибудь заподозрят?

— Андрюша, как ты думаешь, в чем нас с тобой можно заподозрить, глядя на мокрые штанишки его святейшества?

— Да, что ты имеешь ввиду?

— Вдруг они подумают, что я действую по принуждению?

— А тебя разве кто-нибудь принуждает?

— Нет, нет! Все на добровольной основе, осознав и раскаиваясь. — Пахан бросил быстрый взгляд в потолок.

— Тогда, пошли.

На сей раз Кашкин безропотно повиновался. Я последовал за ним почти вплотную, дабы пресечь попытку к бегству. За мной пристроилась Лялечка, замыкал шествие раздувшийся от чувства собственной значимости Шустрик.

Последний съезд

Дворец Съездов только назывался дворцом. На самом деле это был просто огромный зал. Вообще, у меня сложилось впечатление, что весь Паханат — это одно громаднейшее здание. По крайней мере, пока мы шли на встречу с делегатами, я не видел неба над головой.

Миновав множество узких, явно потайных коридоров, мы оказались прямо на самой высокой, персональной трибуне Пахана. Точнее не на трибуне, а на подобии балкона, огороженном бортиком чуть выше колен. Видимо, Пахан предпочитал, чтобы паства имела возможность лицезреть своего кумира в полный рост.

Во Дворце царила невообразимая сумятица. Стройные ряды папиков в дальнем конце зала были нарушены. Оттуда доносились перепуганные вопли, мелькали лысые головы. Возмущение постепенно нарастало из-за нескончаемого потока все новых и новых объятых ужасом папиков. Слышались выкрики: «В городе бунт!», «Требуем правды!».

А прямо под нами, на нижней трибуне, предназначенной для выступлений обыкновенных, смертных депутатов, будь то рядовой папик или кардинал, держал оборону бритый наголо парень, в котором я с изумлением узнал Тусопиха. Несколько зеленых священников тщетно пытались стащить наглеца с возвышения.

— Еретик!

— Мы убьем тебя!

— Медленно убьем!

— Не имеете права убивать лысых кардиналов!

— Ты только что говорил, что епископ!

— Я передумал. А епископом назначаю вот его. — Тусопих продемонстрировал двухрублевую монету, плюнул на нее и прилепил на лоб ближайшему папику, умудрившемуся вцепиться в сутану взбунтовавшемуся священнослужителю.

От неожиданности новоиспеченный епископ разжал пальцы и свалился под ноги изумленным собратьям по ордену.

— Не имеешь права назначать!

— Только Пахан может!

— Да здравствует Пахан!

— Слава Пахану! Возвышающемуся над всеми нами на недосягаемой вершине!

— Тоже мне Карлсон нашелся, который живет на крыше! Попомните мои слова, сверзнется он с этой вершины. Если уже не сверзся. Я какой-то грохот слышал, может это Пахановы кости? Хотя, нет. Этот старый пень вряд ли будет так греметь. Трухой рассыплется.

Тусопиха до сих пор спасало наличие мандатов. Не смотря на внешнее несоответствие и крамольные речи. Все присутствовавшие с молоком матери впитывали мысль о том, что обладатель заветного кругляша — лицо неприкосновенное, особа приближенная к Пахану. В противном случае и за десятую долю ереси, произнесенной мятежным аббатом, он был бы разорван разъяренной толпой папиков. Однако, все имеет свои пределы. Новая порция оскорблений в адрес Его Святейшества сыграла роль катализатора. Затуманенные непонятными речами о неминуемом апокалипздеце и лицезрением такого количества мандатов в одних руках глаза прояснились. Теперь в них явно читался приговор. Смерть. Несокрушимой стеной папики двинулись к трибуне, присоединяясь к тем немногим, кто раньше остальных понял, что перед ними враг.

Тусопих понял, что теперь предъявлением мандатов не отделаешься и швырнул в наступающую толпу всю мелочь. Но этот отчаянный жест лишь на несколько секунд внес сумятицу в стройные ряды обуреваемых праведным гневом священнослужителей. Множество рук уже готовы были вцепиться в тело крамольника и разорвать его…

— Стоять всем!!! — Звонкий крик Лялечки заставил всех замереть и еще несколько секунд, многократно отразившись переливистым эхом, висел над безмолвной толпой, пока не стих.

— Ух, ты, как здорово. Потом приду сюда покричать. — Пробормотала Чёртовушка. После чего совершенно спокойно повторила. — Всем стоять. А то накажу. А сейчас послушайте, что вам скажет этот дядечка, которого вы привыкли слушаться.

И подтолкнула Пахана к краю балкона. В замершем зале воцарилась гробовая тишина. Опять многие перестали дышать. Многие думали, что более невероятных событий, чем им только что довелось наблюдать, не бывает. Но что такое богохульник, наделенный множеством мандатов, по сравнению с Паханом, стоящим рядом с дьявольским отродьем женского пола? И в этом безмолвии отчетливо слышно было каждое слово реплики, донесшейся с задних рядов. Какой-то слишком зоркий папик разглядел следы конфуза на брюках генсека и не выдержал:

— Смотрите! У него пятно на штанах! Точно, как указано в небесной надписи. Значит, и все остальное в ней правда!

А потом Кашкин толкнул речь. Что-что, а пудрить мозги он умел. Делегаты слушали, затаив дыхание. Он рассказал о встрече с дьяволом, прикинувшимся Господом много веков назад, как все это время жестоко заблуждался и вводил в заблуждение весь мир, как по наущению сатаны губил невинные души и заставлял делать то же самое других, как явился ему истинный бог и раскрыл глаза. Потом попросил у всех прощения, объявил все свои проклятья недействительными, простился и сбрил свой радужный ирокез.

Обливаясь слезами, делегаты незамедлительно повторили подвиг своего свергнутого кумира. Вскоре Дворец Съездов напоминал огромную клетку с яйцами.

Теперь бывшие папики должны были разносить по миру благую весть о прозрении, каяться и замаливать грехи. Но, оказалось, что покинуть Паханат не представляется возможным. Логово генсека блокировано бунтовщиками во главе с темноволосой девчонкой, вещей коровой со звездой во лбу, верблюдо-медведем и двумя ранее дьявольскими, а теперь благородными лошадьми вороной и белой масти.

— Сдается, что я смогу договориться с главарями о беспрепятственном выводе делегатов и прочих папиков, — удивленно хмыкнув, заявил Тусопих, — заканчивайте здесь, встретимся у ворот.

Вечер вопросов и ответов

Провожаемый взглядами полными надежды Тусопих направился к выходу, а мы покинули Дворец Съездов и вернулись в зал со статуями.

— Теперь что? — С едва уловимой надеждой в голосе спросил Кашкин.

Я и сам не знал, что.

— Немного поговорим. Буду проверять твою откровенность. — Я решил не изобретать никаких велосипедов, а использовать старый, проверенный метод. Мол, мне-то все известно, а от того насколько будут правдивыми ответы зависит судьба. — Только не утомляй меня несущественными подробностями. Проведем блиц опрос.

— С пытками?

— Какой же ты все-таки идиот. Без пыток.

— Спрашивай, — обрадовано и с чрезмерной готовностью согласился сосед.

— Почему папики, а не святые отцы или еще как?

— Раньше и были святыми отцами, а один раз, ой, как давно это было, кажется…

— Я же сказал, без подробностей.

— Больше не буду. Распекал я их за что-то, ну и обронил: «Какие вы святые отцы? Папики, да и только! Отныне так и будете зваться». Пьяный тогда был. А теперь уже лет двести не пью…

— Коней почему проклял?

— Так с них все и началось, вернее с одного. Только здесь без подробностей не обойдешься.

— Валяй.

— Лет пятьсот назад это было. Тогда Паханата в сегодняшнем виде не было. Так, отгородил себе треть Злыгадбурга, правда он тогда по-другому назывался, только не помню, как. Вольготно я себя чувствовал. Очень. Еще бы. Весь мир поклонялся, почитал. Со всех частей света поставляли мне девок самых красивых для… гм… я же обещал без подробностей. Тогдашний молодой король жениться собрался. Я как молодую невесту увидел, сразу понял, вселился в нее бес, да такой сильный, что немедленно изгонять надо…

— Я, кажется, правдивость твою проверяю.

— Ну, возжелал я ее. Дело на охоте было. А король уперся. Нет, говорит, и все. Я отказа ни в чем не знал, а тут такое. Вспылил. Наорал на него. Велел одуматься, проклясть обещал. Бесполезно. Вскочил он в седло, а я в сердцах плеткой стеганул его коня. А эта скотина в обратную лягнула. И прямо туда, куда ты тогда в подъезде мне коленом въехал. Меня на носилках в резиденцию доставили. И пошло-поехало. Объявляю королевского коня не конем, а демоном и требую, чтобы монарх сжег его и прислал мне свою бабу,он в ответ предлагает покинуть королевство. Я его отлучаю от церкви, предаю анафеме и посылаю несколько святых отцов, чтобы они публично сожгли короля и его коня. Думал, только монарх взбунтовался, а народ за меня… Перевешали представителей ордена, и вспыхнул бунт. В теперешней истории о нем ничего не упоминается. Переписал я ее. А тогда еле ноги унес. Столько натерпелся… Потом, конечно, огнем и мечом непокорное королевство. А когда все успокоилось, выяснилось, что удар копытом не прошел бесследно. Хотел беса прогнать — ничего не получается. Померкло все. Объявил коней дьявольскими созданиями, велел всех на костер отправить. Лишь немногим удалось сбежать за пески.

— А женщины?

— А как ты думаешь?! Видеть их и ничего не мочь? Конечно, жечь их нельзя было, а то люди кончились бы. Объявил их отродьями, запретил появляться в храмах.

— Ирокезы?

— Это когда скрывался от бунтарей. Внешность себе изменил. В ту пору в каждом городе памятники мне стояли, каждая собака знала, как выгляжу. Я потом велел все уничтожить. Только самые удачные здесь. — Кашкин обвел тоскливым взором зал. — А волосы здесь у меня не растут. Вернее растут, но очень медленно. Всего раз пять брился, затысячу лет, — он провел ладонью по гладкому подбородку. — Вот, я и всех, под одну гребенку, когда все улеглось…

— Теперь про коммунизм.

— Вначале хотел соединить самые мощные идеологии. А потом понял, что народ тут тупой. Да и пил тогда сильно. Из-за расстройства мужских функций. Бывало, проснусь утром, не помню ни фига, а я уже дуче…

— Пахан тоже из этой оперы?

— Естественно. При любых общественных строях и идеологиях преступные авторитеты вызывали страх у обывателей. А когда Пахан в натуре еще и Вождь всех времен и народов…

— Мандаты?

— Когда я попал в этот мир, полные карманы мелочи были. Бумажные деньги — фикция, а монеты всегда в цене. А потом догадался использовать их в табеле о рангах. Все так хорошо получилось. Единственный червонец мне, остальные подчиненным, — Кашкин извлек десятирублевую монету.

— Дай сюда.

— Вместо меня теперь будешь? — Печально протянул сосед.

— Дурак. — Я забрал десятирублевую монету и продолжил. — Нукеры?

— О! Это моя гордость! Я их младенчиками у матерей забирал. Они никого кроме друг друга и меня не видели. Никакого дурного влияния извне. Личная гвардия. Те, которые старели, молодняк воспитывали, замкнутый цикл. Для них-то я давно бог…

Добровольные помощники

Вопросов было еще множество, но мне больше не хотелось слушать этого слизняка. Тем более, по мере воспоминаний, с ним происходили едва заметные изменения. Испуганный и раздавленный, он на долю секунды преображался, и из-за Кашкина, сволочи, негодяя, подонка, но, с огромной натяжкой, все же человека, проглядывался монстр и параноик Пахан.

— А можно мне спросить? — Воспользовался паузой сосед.

Я молча кивнул.

— Андрей, скажи, пожалуйста, почему твоя спутница, — он бросил взгляд на Лялечку, — называла себя Чёртом?

— А ты у нее и спроси.

— А это потому, дядечка, — Лялечка не стала дожидаться вопроса, — что я и есть Чёрт. Самый настоящий и всамомделешний. Не то что некоторые, назовут себя богом, а чуть что, штанишки мочат.

— Не может быть, чтобы там, — очи Кашкина закатились в потолок, потом, в надежде получить опровержение, уставились на меня, — пользовались услугами ада!

— Кто тебе сказал, что они имеют отношение к моему появлению здесь?

— Это получается, что ты спутался с дьяволом, и все что произошло, происки сатаны?! — Из соседа так и пер Пахан.

— Выходит, что так. — Я не стал его разочаровывать.

Физиономия экс-генсека стала плаксиво-озлобленной, словно у капризного ребенка, заподозрившего жестокий обман, тут же глаза полыхнули ненавистью. Последний раз промелькнул Кашкин, затем свое законное место занял Пахан. Не знаю, помнил ли он, что перед ним его сосед по лестничной клетке, или я вновь обратился в его глазах в самозванца, желающего узурпировать власть. Без разницы.

— Вы еще за все ответите! Ох, как ответите! Я все себе верну! А как вы будете корчиться в вечных предсмертных муках!

Он был бы смешон, если бы не был так противен. Даже омерзителен. Лысый плюгавый шизофреник. Параноик. Маразматик. Я отступил на пару шагов, так как, выкрикивая, он разбрызгивал не только проклятия с угрозами, но и слюни. Это было ошибкой. С неожиданной резвостью Пахан совершил непонятную манипуляцию со столом, толкнул его, отчего тот легко, словно на подшипнике, стал поворачиваться вокруг одного угла, открывая потайной люк. В мгновение ока свергнутый тиран прыгнул вниз, после чего стол, завершив оборот, принял первоначальное положение, вновь слившись с полом.

Мы с Лялечкой одновременно подбежали к нему. Пытались стронуть с места, отыскать потайной рычаг или кнопку, приводящий скрытый механизм в действие. Тщетно. Пахан сбежал.

— Утек гаденыш мерзопакостный. Но, ничего. — Казалось, Лялечка никогда не теряет оптимизма. — Лет сто он, конечно, не покажется. Отсиживаться будет. А потом опять обязательно вынырнет. Такие никогда не успокаиваются. Не волнуйся, объявится. Только в этот раз что-нибудь новенькое придумает. Вылезет или гринписовцем главным, или вождем партии любителей пива. А тут мы с тобой его сразу — цап-царап! Помнишь, дядечка, мы в прошлый раз не договорили. И уж тогда…

Непонятный шум, донесшийся из угла, не дал Чёртовушке дофантазировать. Затем послышался плаксивый голос:

— Сам пойду, не клюйтесь, больно же!

И через мгновение перед нами вновь предстал Пахан, сопровождаемый пингвинами во главе с Шустриком.

— Смыться хотел, — самодовольно сообщил птичий кардинал, — через тайные ходы уйти. А ведь там сам Чёрт (быстрый и виноватый взгляд на Лялечку) голову сломит. А какявятся за ним кариозные монстры и станут искать? Пока найдут, всех добропорядочных пингвинов распугают.

— Молодец, Шустрик! — Похвалила почтаря Чёртовушка и шепнула мне. — Гони червонец.

Я не успел спросить зачем, успел только бросить удивленный взгляд на Лялечку и догадался. Но ей было достаточно и короткого взгляда:

— Керосинка покупать буду! Дашь или стишок читать?

— Держи.

Чёртовушка повернулась к пингвинам.

— Так, постройтесь. В одну линию встаньте. Молодцы. За проявленную бдительность объявляю всему личному составу благодарность с занесением, естественно. А тебя назначаю пингвинячьим Паханом!

Лялечка торжественно вручила монету готовому лопнуть от важности Шустрику. А Пахан от такого кощунства, чуть не задохнулся.

— Продолжайте нести караульную службу. К этой дырке мы его больше не подпустим, но мало ли он припас для себя тайных лазеечек. И в следующий раз клюйтесь больней, чтоб ему неповадно было. Все, свободны!

Пингвины удалились. Пахан исподлобья бросал на нас взгляды, полные ненависти, и что-то злобно шипел себе под нос. Разобрать можно было лишь отдельные, часто повторяющееся фразы: «все равно», «умоетесь кровавыми слезами», «буду мучить собственноручно, до скончания ваших дней».

— Андрюша, ты его наверно придуши, он ведь никогда не угомонится.

В принципе, она была права. Но взять и просто, вот так, убить…

— Или ножиком отчекрыжь его дурную головешку, глянь сколько их кругом, — Лялечка указала на брошенные нукерами клинки, — если меня стесняешься, я отвернусь. А! Тыхочешь, как в кино, по благородному! Без проблем. Я сейчас сама привяжусь к чему-нибудь или его заставим меня привязать, а ты как будто явился меня спасать. Только не надо, как у них, минут десять биться в последнем поединке. Все равно же все знают, кто победит. Чекрыжь сразу. Привязываться?

Я отрицательно покачал головой.

— Ну, Андрюшечка, тогда и не знаю. Все равно что-то делать надо. И, вообще, я у тебя только помощница. Тебе решать. Делай что хочешь. А я пойду посмотрю, как там эвакуация лысого контингента проходит.

С этими словами Лялечка демонстративно вышла из зала.

Серпом по…

Она опять была права. Надо было что-то делать, только, что? Я взглянул на Пахана. Он почему-то перестал бухтеть, чем и привлек мое внимание. Он не только замолчал, но и не шевелился, и если бы не понурая рожа и сутулая стойка, то был бы неотличим от собственных статуй. Приглядевшись, я понял, что он и не дышит. Может, само собой все разрешилось? Приступ какой? Хотя, в таком случае не должен был остаться на ногах…

— Ну, здравствуй.

Люцифер.

— Приветствую тебя, князь тьмы. — Не хотелось желать здоровья дьяволу даже формально. Кажется, он догадался, но вида не подал.

— Зачем же так официально? Сказал бы: «Привет», и все. Что, не решаешься? — Сатана кивнул на замершего Пахана.

Я неопределенно пожал плечами.

— А как же настоящие волшебные слова: «тебе за это ничего не будет»? Тот самый случай.

Я отрицательно покачал головой.

— Почему? Полная безнаказанность.

— Нет.

— Сколько он тебе крови попортил и здесь и там.

— Все равно.

— Или правда стесняешься ту, что подслушивает?

Из-за статуи появилась Лялечка.

— Кто-то их тут подслушивает? Больно надо! Мимо прогуливалась просто. Ой! Дядя Люцифер! Сколько лет, сколько зим!

— Привет, Чёртенок.

— Я не Чёртенок, а зрелый Чёрт. И попрошу хорошенько это запомнить. А если опять будешь дразниться, затяну песенку про «жил-был у бабушки». Ясно?

— Чёрт, так, Чёрт. — Охотно согласился дьявол. — Ты нам поговорить дашь?

— Я мешаю что ли? Хожу себе по музею, экспонатами любуюсь. — Лялечка заложила руки за спину и стала медленно прохаживаться вдоль статуй.

— Забыла добавить: и подслушиваю.

— А у нас с Андрюшей друг от дружки секретов нету. И не стесняется он меня вовсе. Знаешь сколько папиков он при мне передушил? Не счесть. А этого не решается, потому что жалко. Самый главный ведь. Выбирает, что лучше: укокошить или уконтопупить. Рассматривается еще варианты сиктымнации, кирдыкгенции…

— Как у тебя голова не взорвалась до сих пор от ее трескотни? — Люцифер недоуменно и одновременно с уважением посмотрел на меня. — Поговорим в другом месте.

Наверное, исчезли мы. Но мне показалось, что пропало все кругом. Остались лишь я и Люцифер.

— Здесь ты можешь спокойно все обдумать, не торопясь. Времени предостаточно. Его здесь нет. Да, хочу предупредить, если брезгуешь прикасаться или противно самолично что-либо делать, только говори что с ним делать, я все устрою.

— Вопрос можно?

— Конечно. Заработал.

— На хрена все это было, когда ты мог сам, без проблем, как говоришь, все устроить?

— На хрена? Модифицированная вариация одного из вопросов, над которыми я советовал тебе не ломать голову. Мог? Естественно, мог. Мог заглянуть вперед и придушить его еще в колыбельке. А смысл? Я стараюсь не заглядывать и тебе не советую. Жизнь покажется безвкусной. А что касается, зачем все это? Ладно, скажу. Теперь мой приятель Бздысыкпук хоть немного зауважает себя. Прикинь, умыкнул без спроса человечка из другого мира, да еще так удачно. Я ему и так, без его ведома, «подарочек» подбросил. Аесли бы так же втихаря умыкнул обратно? Кем бы он стал ощущать себя? Сторонним наблюдателем? Теперь же — другое дело.

— А не опасаешься, что сболтну?

— А внезапный паралич на что, как только при нем раскроешь рот на эту тему? Да, не бойся. Просто еще один маленький стимул сдержать слово. Хватит об этом. Ты думай, что с Паханом делать. Не торопись.

— Я уже все решил.

— Точно?

— Да.

Дьявол хмыкнул:

— Тогда говори, как обещал, исполню.

Есть такая сугубо мужская метафора, когда случается что-то очень плохое и неприятное, говорят, что это как серпом прямо по тому месту, где серпам совершенно делать нечего. Если же перестать думать, что это всего лишь расхожее выражение, а только на мгновение представить воочию сей процесс… Брр.

Я так подробно описал это, чтобы стало понятней, что я ощущал в тот момент. Это было аналогично, если взять в руки серп и самолично…

Тяжело вздохнув, я сказал Люциферу:

— Отправь его назад, в наш мир. Домой.

Дьявол удивленно хмыкнул:

— Ты хорошо подумал? Я ведь в курсе, что у вас там творилось до его перемещения сюда.

— Да. И закончим на этом.

— Хозяин — барин… Гляди, пожалеешь.