Чтение 21–й страницы книги ~Слово дворянина~

Но медлит Лейла!.. Отчего?.. Да ведь не чужой он ей — с ним, с господином своим, с первым и единственным, ложе она разделила и познала радости любовные.

Медлит Лейла, хоть знает, что уж не передумает, что сейчас пронзит она отравленной сталью сердце врага своего и господина любимого! Одно лишь малое мгновенье отпустила она себе, дабы в последний раз взглянуть на лицо его...

Но стало это мгновенье роковым!..

Медленно собралась на лезвии капля яда да, собравшись, поползла, покатилась вниз и повисла на самом острие кинжала, где, набухнув, оторвалась и капнула вниз, да упала на разгоряченное тело шаха!

И было той малой капли довольно, чтобы проснулся шах!

А проснувшись, увидел над собой наложницу свою любимую Лейлу, что занесла над ним кинжал, и увидел глаза ее, в которых не было пощады! И, увидев то, метнулся он в сторону, отчего кинжал, мимо груди его пройдя, ткнулся в подушки, на которых только что возлежал шах.

Вскочил шах на ноги, саблю свою, что всегда подле себя держал, схватив.

И поняла тогда Лейла, что опоздала она!.. Не совладать ей теперь с господином, что славен был своим воинским искусством!

И горько ей оттого стало!..

Вскинул шах саблю свою... Гнев застил очи его, ибо не ожидал он удара с той стороны — от наложницы своей любимой! Отчего желал изрубить изменницу немедля!..

Вскинул шах саблю, да не опустил, сдержал порыв свой, дабы узнать, кто рукой наложницы его двигал.

Крикнул он:

— Кто подослал тебя?!

Не ответила ему Лейла. Лишь побледнела да, кинжал пред собой вознеся, сказала:

— Не жить тебе, господин мой! Коли я не смогла — то скоро другие тебя жизни лишат! Ибо не одна я, а много нас!..

Да сказав так, кинжал тот опустила, грудь свою пронзив насквозь, тем от смертных мук себя избавив!.. И хоть невелик был разрез, да яд свое дело сделал!

Упала Лейла и умерла...

Вскричал шах, поняв, что теперь уж не дано ему ничего узнать, и, изрубив в ярости полог шелковый, в шатер выскочил. А выскочив, жен своих пред собой увидел да тут же убил их, решив, что были они с Лейлой в сговоре.

Да уж не остановился в гневе своем!

Ибо заподозрил придворных в мятеже!..

Да только вида показывать не стал, боясь, чтоб они не набросились на него тут же. А приказал немедля седлать коней и отправляться в путь. Да велел жен его зарубленных, что в шатре лежат, лиц их не открывая, похоронить, ибо наказал он их за непочтительность смертью. Что никого не удивило, ибо было это дело самое обычное... И раньше случалось, что шах лишал жизни наложниц своих, дабы не отвлекали они его забавами любовными от ратных дел.

Снялся лагерь.

Потекли войска...

И был шах, как никогда, весел и приветлив с придворными своими, говоря им слова ласковые и выказывая знаки любви и внимания.

А к ночи, как встали под Хабушаном лагерем походным, призвал шах к себе стражников и повелел им, по лагерю разойдясь да шума не поднимая, схватить приближенных своих, в колодки их заковав! Ибо помнил слова Лейлы, пред смертью произнесенные, и подозревал, что не могла она быть одна!

Не смог он узнать, кто смерти ему желает, да теперь уж все равно, коли всех подряд в колодки засадить, то средь них и заговорщики непременно сыщутся!

Разошлась стража по лагерю да, в шатры проникая, набрасывалась на придворных, тех, что сопротивлялись, убивая на месте!

Скоро уж все в колодках были!

Вышел к ним поутру шах, и уж не было на лице его приветливости! Велел он тотчас плахи ставить, колья в землю вкапывать да костры разводить, чаны на них с водой ставя!

И велел объявить в войсках, что ныне спас Аллах мудрейшего из мудрых, отведя от груди его кинжал и открыв ему измену великую, равной которой до того не было!

Разбежались по войскам глашатаи, застучали тревожно барабаны. Прокричали глашатаи волю шаха. И поняли все, что не будет им пощады, ибо в гневе своем Надир Кули Хан пределов не знал. И что колья те, и чаны, и плахи лишь начало, и что в каждой десятке будет взят по счету один воин, а средь командиров каждый четвертый, и что будут они казнены! И что так, волей жребия, укажет на виновных сам Аллах!

И вспомнили тут многие иные казни, что случались каждый день, и родного сына шаха по имени Реза, которого заподозрил тот в сговоре с врагами и, не пощадив, хоть был он плоть от плоти его, лично сам пытал раскаленным железом и выколол ему глаза, а после перерезал кинжалом глотку!..

В первый день, как солнце встало, посажены были на кол сто виновных, огласив окрестности на тысячу шагов вокруг визгом своим. Еще сто сварены были живьем. Да тысяча голов лишились, и были те головы сложены наподобие пирамид вдоль дороги, и прогнаны были мимо них войска!

Но не всех убил шах, ибо с кем-то ему надобно было непокорный Систан усмирять! И тогда те, что живы остались, подталкиваемые уцелевшими заговорщиками, решились на бунт, ибо боялись, что скоро дойдет черед и до них.

И все должно было случиться так...

Так, как предрекал то Джафар-Сефи!

Призвал к себе Насим верных ему людей да велел им немедля, ночной тьмой воспользовавшись, убить преданных шаху стражников, пусть даже те будут друзьями и родичами их. Разошлись заговорщики да разом, по сигналу, набросились на спящих, перерезая им от горла до горла глотки и сдавливая им волосяными удавками шеи, дабы не крикнули они.

А убив всех, вернулись к Насиму.

И как стали сменяться караулы, поставил в них Насим самых преданных ему воинов да велел на крики, что из шатра шахского раздадутся, не бежать, а напротив, встать кругом и, никого туда не допуская, всех, кто отважится броситься на помощь шаху, убивать на месте, на звания и чины уж не глядя!

И обманом призвал к себе телохранителей шаха, коих воины его, набежав со всех сторон, окружили, в спины им копья уставя, так, чтоб, если крикнуть кто вздумает, немедля убить его.

Раскрылся им Насим, несметные сокровища за измену суля, а коли повинятся они пред шахом, — смерть мучительную обещая, ибо из того шатра ни им, ни шаху живыми вырваться уж не дано!

Лишь четверо из сотни согласились.

И были остальные тут же убиты!..

А те, что Насиму на верность присягнули, крадучись, вошли в шатер. Да, вынув сабли из ножен, приблизились к ложу шахскому, где тот в то время крепко спал. Да, встав по четыре стороны, решили разом на него наброситься и убить во сне, дабы не мог он оказать им сопротивления, ибо искусен был в ратном деле, каждый день фехтуя на шпагах.

И уж встали они и сабли занесли...

Но, видно, сам Аллах хранил Надир Кули Хана!..

Проснулся шах в ту самую минуту, как его рубить уж хотели!

Проснулся, телохранителей своих увидел, коим запрещено было приближаться к ложу его ближе чем на десять шагов, да тут же все понял! И, привстав, вырвал из-под подушек саблю... Но едва схватил он ее, как на него четыре клинка упали, кои он одним своим отбил, хоть получил при том рану на плече!

А отбив — скатился с ложа и, прыгнув в сторону, метнул в ближнего телохранителя кинжалом, попав ему в глаз, так что кинжал тот по самую рукоять в глазницу вошел!

Упал изменник, саблю выронив и лицо руками прикрыв, и тут же, с проклятьями, умер!

С тремя другими шах биться стал, сабли их отшибая, да сам еще, вперед них, пытаясь укол нанести! И был он ловок и отчаян в битве сей и, размахивая оружием своим, рычал, подобно льву, бесстрашно бросаясь грудью на сталь! И хоть были телохранители его первыми бойцами, избранными средь самых искусных и удачливых воинов, не могли они совладать с ним!

С ним — с одним!..

И изловчившись, шах зарубил еще одного из нападавших, отбив его оружие и ткнув того саблей в живот, отчего вывалились наружу и размотались по шатру кишки.

Двое лишь врагов осталось у шаха, и хоть ранен он был, да не думал сдаваться!..

И слышали стражники, что вокруг шатра стеной стояли, и слышал Насим громкий звон сабель, крики, проклятья и хрипы смертные! И хоть было их много, и были они при саблях и копьях, боялись все шаха! Ведь все еще не умер он, ведь звенит в шатре оружие и слышен голос его страшный, что призывает к себе преданных воинов!

Или верно говорят, что будто бы заговоренный шах, что не берут его ни мечи, ни стрелы, ни пули, ни ядра даже, отскакивая от тела его, как от железа?!

И понял тут Насим, что коли вырвется шах из шатра да предстанет пред ними, то в то же мгновенье воинство его, оружие побросав, кинется прочь. Или, убоявшись вида шаха и внемля призывам его, обороротит копья против заговорщиков, и уж тогда ничто не спасет их!

И хоть сам Насим хотел бежать куда глаза глядят от ужаса того, но, превозмогая себя, бросился он к шатру, повелев всем следовать за ним!

Но никто не побежал вслед ему, страхом к земле пригвожденный!

Боялись шаха, будто не человек он, а шайтан сам!

А может, так оно и есть!.. Ведь четверо лучших воинов, что каждый стоит десяти, вошли в шатер, дабы убить безоружного и спящего шаха, да уж голосов двоих из них не слыхать, а шах все жив!

И не смолкает лязг оружия, да все громче крики шаха!..

— Сюда!.. Именем Аллаха повелеваю!..

И хоть залит шах кровью весь, и живого места на нем нет, да не знает сабля его устали, сверкая вкруг него.

Дзинь!

Летят искры, что клинок из клинка выбивает!

Рубит сабля шаха закаленное железо, будто простое дерево оно! Клинок тот особый, какого в целом свете не сыскать — десять табунов арабских скакунов цена ему! Кован он из семи сортов стали и железа, что друг с дружкой подобно червям переплетены были, да после, в куски изрубленный, гусям скормлен, дабы в желудках их, соками омытый, металл крепость свою обрел и, из помета вынутый да заново в горне расплавленный и в крови человечьей закаленный, стал он крепостью подобен алмазу!

Удар!

Пополам разлетелась сабля злодея, перерубленная подобно бумаге, — лишь обломок торчит в руке его!

Теперь есть надежда — ведь всего-то один враг остался пред шахом! И как поразит он его да выскочит из шатра, то призовет к себе войска, и уж тогда никому пощады не будет!..

Но отдернулся полог, возник на пороге Насим, мушкет заряженный пред собой держа!

Обернулся к нему шах.

Да тут враг его последний, изловчившись, резанул саблей его поперек тела.

Хлынула кровь.

Упал шах на колено да, хрипя, завалился набок! И хоть жив он еще был и, глазищами по сторонам сверкая, размахивал саблей своей, пытаясь врагов срубить, но не мог уж ничем им навредить, ибо оставили силы его! А с ними и жизнь сама!..

Возрадовались тому заговорщики и, будто гиены к поверженному льву подскочив к шаху, стали рубить саблями и колоть кинжалами мертвое тело его! А как перестал он вовсе шевелиться и оттого уж не страшились они его, то склонились над ним, и, за волосы голову его вздернув, отрубили ее саблей от туловища!

А отрубив, насадили шею на копье и вынесли из шатра, дабы все убедиться могли, что Надир Кули Хан мертв!

И, увидев голову господина своего, на копье торчащую, пали воины ниц, с трепетом глядя на искаженное гримасой гнева лицо величайшего из великих, что завоевал и в страхе полмира держал, а себя самого не уберег!..

И пал тиран!

И возликовала Персия!

И погрузилась в пучину междоусобной войны, хоть никто о том еще не знал!..

Но скоро начнется меж визирями и султанами великая распря, и станут они делить трон персиянский, и никак не смогут поделить, отчего будут строить заговоры и убивать один другого. И распадется непобедимое войско, и оборотят воины оружие друг против друга, и станут биться ожесточенно, а те, что останутся живы, составят шайки злодейские, что, разбредясь по всей Персии, будут грабить и убивать без всякого разбора.

И запылают города и селения.

И пойдет сын на отца, брат на брата, а сосед на соседа! И встанут на площадях городских плахи и частоколы смазанных бараньим салом кольев, и зачернеют над стенами крепостными тысячи отрубленных голов, глядя мертвыми глазами на пока еще живых и скалясь белыми зубами.

И засмердят вдоль дорог бесчисленные трупы. А в полях и лесах станут жировать шакалы и воронье, и иное зверье дикое, а в городах — крысы и собаки бродячие, оттого что будут они досыта кормиться человечиной...

Не стало тирана!..

И со смертью его не стало в земле персиянской мира!..

Глава ХLVIII

Звонок в дверь был грому подобен!..

На пороге стояла Светлана Анатольевна. Света...

Почти неодетая.

Потому что было раннее утро.

— Вы? — ахнула она.

— Я! — покаянно ответил Мишель-Герхард фон Штольц.

На нем, как всегда, был невозможно белый костюм и туфли, но не было лица... Его... Было какое-то совсем чужое лицо. Под цвет пиджака и туфель...

— Вы?!

— Да я же, я! — кивнул Мишель-Герхард фон Штольц.

— Но теперь ночь!

— Уже утро. Я был у вашего деда. У Михаила Львовича.

Светлана удивленно округлила глаза. И уж боле не откладывая то, что придется сказать, Мишель выпалил:

— Он убит!

— Дедушка?!

— Михаил Львович... Его зарезали столовым ножом.

Светлана смотрела на него недоуменно.

— Позвольте зайти? — сунулся было Мишель в полуоткрытую дверь.

Но его не пропустили.

— Зачем? — недоуменно прошептала Светлана.

— Затем, что больше мне некуда идти! — честно признался Мишель-Герхард фон Штольц. — Меня теперь ищет милиция. А у вас — искать не станет!

— Милиция? — бледнея, переспросила Светлана. — Зачем вас?

— Затем, что подозревает меня в убийстве. Вашего дедушки!

— Разве вы убили моего дедушку?

— Ну нет, конечно! — уже раздражаясь и оттого повышая голос, ответил Мишель-Герхард фон Штольц. — Но я там был, почти в самый момент убийства! И поэтому подозревать будут именно меня!

— Вы шутите? — с надеждой спросила Светлана, изображая, хоть это у нее получилось вымученно, улыбку. — Признайтесь, вы придумали все это, чтобы остаться теперь у меня?

Господи, о чем она?!

— Ничего я не придумал! Михаил Львович убит. Только что! Ножом в спину!

Светлана потянулась к телефону. Как видно, она решила позвонить дедушке, дабы проверить, жив он или нет.

— Постойте! Там теперь милиция! — остерег ее Мишель. — Если раздастся ваш звонок — они все поймут!

Светлана сняла трубку с рычагов.

— Если вы не верите мне, то... позвольте тогда хотя бы уйти! — попросил Мишель-Герхард фон Штольц. — Если вы позвоните, то через четверть часа они будут здесь!

Светлана держала трубку в руке, испуганно глядя на Мишеля.

— Поймите, все это вышло совершенно случайно... Это просто какое-то чудовищное совпадение.

И чувствуя, что волнуется и что по его лицу струится пот, сунул руку в карман, где у него был платок. Но вытащил не платок! А вытащил...

— Откуда это у вас? — вскрикнула Светлана. — Это же... это вещь дедушки! Или это тоже совпадение?

— Да... тоже... совпадение... — промямлил Мишель. — Случайное... Или... Или, может быть, все это было специально подстроено...

Мишель осекся!..

Ну да — верно!.. Как же он сразу этого не понял? Академика убили в краткий миг его отсутствия в квартире. Значит, они следили за ней! И видя, как он побежал к киоску, должны были проследить его и понять, что он скоро вернется! Зачем же им было убивать именно тогда?.. Чтобы ограбить? Но за столь краткий промежуток времени это сделать затруднительно! Кроме того, Мишель никого не встретил на лестнице!.. Нет, это никакое не ограбление!.. Ограбить они могли бы в любой другой день, никого не лишая жизни. Потому что имели ключи! Да!.. Мишель точно помнит, что, уходя, захлопнул дверь. А когда вернулся, она была открыта!

Выходит, они все время были на лестнице и, дождавшись, когда он уйдет, проникли в квартиру, убили академика и вышли пред самым его приходом, поднявшись на площадку выше, чтобы переждать, когда он войдет внутрь, и спокойно скрыться.

Так все и было!..

Они вышли и вызвали милицию. Сами!.. Отчего она и приехала так скоро, да не рыскала по двору, а сразу направилась в нужный подъезд!

Все сходится!

Но коли так, то выходит, что Михаила Львовича убили не из корыстных побуждений, не из мести или ревности, а из-за него — чтобы его подставить! Чтобы все решили, что убил он!..

И все так и решат, ибо на ручках двери, на мебели, на посуде — повсюду найдут его отпечатки пальцев.

И на ноже!.. На ноже тоже!.. Потому что он, прежде чем пойти в киоск, резал им колбасу и хлеб. И если убийца был в перчатке или чем-то, прежде чем ударить, обернул рукоять, то на ней останутся лишь одни его следы!

На ноже, торчащем из спины убиенного академика, будут его отпечатки пальцев!!

Как он все это сможет объяснить Светлане? И как сможет объяснить вот «это»?!

Мишель-Герхард фон Штольц страдающе глянул на Светлану. И наткнулся на ее полные ужаса глаза, уставившиеся на него и на блестящий в его руках золотой лауреатский значок. Принадлежавший Михаилу Львовичу!

Господи, он-то откуда взялся?..

— Как вы это объясните? — тихо спросила Светлана Анатольевна.

Сие обстоятельство Мишель-Герхард фон Штольц объяснить не мог никак. Только разве вмешательством потусторонних сил! Которые перенесли в его карман не принадлежащую ему вещь.

— Вам ее подсунули? — с надеждой спросила Светлана.

— Нет, — покачал головой Мишель.

Кто бы мог ему подсунуть значок, когда он из квартиры не выходил?!

Впрочем, нет, какие выходил, когда — выходил!.. В киоск, где, покупая коньяк, толкался в очереди выпивох, что приглашали его сообразить на троих. И, приглашая, запросто могли сунуть ему значок в карман!

Но тогда выходит, что в той очереди были сообщники преступников! Да и сама очередь... Ночью, когда по идее никаких очередей быть не должно! Да в тот ровно момент!.. Так,может, в очереди были не сообщники, а вся та очередь состояла из одних только сообщников, и была в сговоре против него, и создана исключительно под него?! К примеру, чтобы задержать его подле киоска!.. И сунуть е му в карман лауреатский значок!

Но зачем?!

А вот это как раз просто!

Затем, чтобы его нашла, взяв его с поличным на месте преступления, милиция! В его кармане! Значок, принадлежащий убитому. Золотой!.. И стал бы тот значок в ту минуту — вещдоком! И стал бы — мотивом!..

И уж тогда ему отпереться было бы невозможно! Мишель-Герхард фон Штольц в отчаянии схватился за голову и, схватившись, прислонился к косяку.