Чтение 14–й страницы книги ~Удар змеи~

— Так нельзя! С османами урядились морем уплывать. Обратно в полон попасть хотите?

— Какой полон, коли выкупили? В полон токмо на меч взять возможно.

— Слово царское нарушить хотите? Морем уговорено отсюда плыть!

Однако служивые люди про армейскую дисциплину явно никогда не слыхали и приказам следовать не желали. Руганью и угрозами Зверев убедил большую часть выкупленных полонян спуститься на ладью. Однако не меньше двух десятков бояр уперлись и плыть по воде отказались наотрез. Захотели выбираться сами. Причем в этом желании их поддержали те самые крымчаки, у которых они и сидели в неволе. Татары обещали невольников проводить и защитить.

— Ну и хрен с вами, — в конце концов смирился князь и побежал вниз.

Боярин Лисьин ждал его на причале. Обнял, похлопал по плечам:

— Добился-таки своего, сын! Горжусь. И мурза доволен. Лоснится весь, ровно пирожок румяный. Тебе подарок передать велел… — Василий Ярославич протянул ему ерихонку — с замшевым алым флажком, бармицей из толстых крупных колец, покрытую тонкой арабской вязью, сплетающейся в изречения из Корана. Так, во всяком случае, заподозрил Андрей. — Сказывал, такую голову, как у тебя, беречь надобно. В гости наведаться обещал.

— Думаю, мы успеем первыми, — злорадно усмехнулся Андрей, забежал на борт, широко перекрестился: — Господи, неужели это все наконец закончилось?!

Его радость не могла погасить даже острая боль, поселившаяся в голове.

— Ну все, православные… Отчаливай!

Семь дней

Разумеется, грести против течения на тяжелой ладье куда труднее, чем на узком стремительном ушкуе. Особенно если половодье не позволяет проскакивать пороги и маневрировать под парусом. Может быть, поэтому у порогов ладью покинули больше полусотни служивых, предпочтя купить лошадей[19] и двигаться дальше своим ходом, благо русское порубежье было уже не очень далеко, а татарских шаек большому отряду опасаться не стоило. Еще с десяток освобожденных пленников отстали в Литовском княжестве. Из двух с половиной сотен православных воинов в Дорогобуже сошли с борта немногим больше полутора сотен. Из которых еще полсотни сразу разъехались по своим поместьям. На пути в Москву отвернули к домам еще пара десятков, и в конечном итоге до столицы князь довел всего семьдесят человек. Правда, даже их продемонстрировать в Кремле Андрей не смог — разошлись. Потому Зверев с докладом в Посольский приказ сразу и не поехал. Спешить все равно было уженекуда. Сперва князь обнял жену и детей, попарился, отоспался. Пообщался с отцом, собрал его в дорогу, проводил.

К дьяку Висковатому Зверев направился только на пятый день. Но боярина Ивана Михайловича не застал. Велел подьячим доложить о своем возвращении и с чистой совестью поспешил на подворье. Но стоило ему добраться до дома — как в ворота уже застучал молодой служка в красной атласной рубахе и в высоких, до колен, червонных сапогах.

— Дома ли князь здешний, Андрей Васильевич? Грамота ему от государя, самоличная!

— Давай. — Будучи возле конюшни, Зверев собственноручно принял свиток, наградив гонца серебряной «чешуйкой», развернул письмо.

Это было приглашение на обед, на завтрашний день. Писанное рукой умелой и грамотной. И действительно — за царской подписью. Причем опять — в Царицыны палаты. Значит, пир не званый, а скромный, только для близких. Большая честь.

— Опять к посольским делам пристроить попытаются, — сделал вывод князь, привычно потирая виски. — Не соглашусь. На новые подвиги моей головы не хватит.

Обед оказался даже более келейным, нежели ожидал Зверев. В сияющем золотом зале было накрыто всего три стола. Два больших длинных, с лавками — для гостей, и один маленький, сажени на две, перед троном — царский. Больше двух десятков человек тут поместиться не могли. Почти все они уже собрались здесь, маясь от жары в парадных шубах. И опять Андрей никак не мог вспомнить никого из присутствующих. Разве только показалось, что двоих он вроде как видел в свите князя Старицкого, еще нескольких встречал на бранном поле под Казанью, а один совершенно точно пировал вместе с ним в шатре князя Воротынского… Может статься, он даже из детей боярских Михайло Ивановича. Если бы только имя вспомнить! Тогда хоть расспросить удалось бы, как там княже, в ссылке. Здоров ли, чем занят?

Распахнулась дверь, в зал вошли телохранители-рынды в белых с золотым шитьем кафтанах, с топориками на белых топорищах. Оружием скорее декоративным, чем смертоносным. Несколькими мгновениями позже в палату ступил государь: высокий, широкоплечий, одетый лишь в легкую атласную мантию, пусть и с собольим подбоем, в золотистой тафье без шапки. Гости склонили головы, Иоанн остановился:

— Рад видеть вас, слуги мои верные! Сердце мое преисполняется радостью, что земля русская рождает столь славных сынов! Садитесь же, преломите со мною хлеба, выпейте по бокалу вина хмельного, порадуйте рассказами своими.

Бояре зашевелились, выбирая места. Андрей же, помня печальный опыт, пристроился как можно ближе к печи с изразцами, к которой столь благостно прижаться лбом во время очередного приступа мигрени. Стоило Иоанну занять свой трон, двери распахнулись снова, из них непрерывной чередой хлынули служки, внося миски, кубки, чаши, блюда, кувшины, лотки. Все это они с удивительной стремительностью расставили по столам, превратив их из пустых в ломящиеся от угощения. При этом на боярских столах оказалось, не считая небольших мисочек с разносолами, по двухпудовой, запеченной целиком, осетрине. На царском же — лишь лебедь с поднятыми крыльями и блюдо с высокой горкой запеченного до румяной корочки мяса.

Пока служки занимались едой, возле трона каким-то непостижимым образом возник все тот же боярин Висковатый в сопровождении сразу двух слуг с богато инкрустированными ларцами. Все трое были одеты в красные с серебром ферязи. Вроде и не при параде, но и не в рясах.

Служки, бегая вдоль стола туда-сюда, наполнили кубки, не дожидаясь, пока гости сделают это сами. Разложили хлебные круги, заменяющие во время скромных трапез тарелки. Висковатый открыл один из ларцов, достал грамоту, что-то шепнул государю. Тот кашлянул, положил руку на кубок. Служки мгновенно замерли, в Царицыной палате наступила тишина.

— С нами, верные слуги мои, пирует боярин Велихин, что весной сей убедил племя ногайское такташев столу московскому на верность присягнуть. Сим деянием своим разом он рати наши увеличил на пять сотен вострых сабель, врага же нашего извечного воинов этих лишил. Тебя, боярин, от всего сердца желаю угостить со своего стола и из рук своих опричным куском… А также пожаловать тебе деревню Ивасевку в двести дворов на Олонецком погосте.

Двое слуг подошли к столу. Иоанн собственноручно наколол кусочек мяса с самого верха кучи, вручил одному, другому же передал приготовленную Висковатым грамоту. Слуги перенесли все это на ближний к государю стол, положили перед одним из гостей. Тот поднялся, отвесил низкий поклон:

— Благодарствую, государь, за щедрый дар.

— Есть ли у тебя ко мне просьбы какие, жалобы?

— Я рад, что смог услужить тебе, великий государь. Долгие тебе лета!

— Поднимем чаши наши за здоровье боярина Велихина, славного слугу нашего! — поднял кубок Иоанн и сделал из него несколько глотков.

Гости выпили, немного перекусили, после чего царь снова заговорил:

— С нами, верные слуги мои, пируют бояре Яковлев и Ширяй-бей! Ноне в городе Казани они отстроили красоты дивной собор Благовещенский. За то им по труду честь и награда! Примите из моих рук особое угощение. Есть ли у вас ко мне просьбы какие, жалобы?

Гости, которым слуги поднесли опричные куски, поднялись, поклонились:

— Долгих тебе лет, Иоанн Васильевич. Благодарствуем за милость…

И один, понизив голос, добавил:

— Поиздержались мы в трудах праведных…

— Жалую вас содержанием вашим за пять лет обоих, — милостиво сообщил царь, и слуги тут же донесли героям по кисету из ларцов.

— Поднимем чаши наши за здоровье славных слуг моих, искусством каменным великих! — снова провозгласил тост государь.

Дав гостям перекусить еще немного, Иоанн снова привлек их внимание:

— С нами, верные слуги мои, пирует князь Сакульский, что безмерным старанием своим откупил служивых людей две с половиной сотни, а иных тоже немало. Тебя, боярин, отвсего сердца желаю угостить со своего стола и из рук своих. Есть ли у тебя ко мне просьбы какие, жалобы?

— Да, государь, — приподнялся Андрей. — Поесть бы хотелось по-человечески.

— Верно ли ты говоришь? Ты сидишь здесь и на еду жалуешься? — в наступившей тишине нехорошо переспросил царь.

— Я, Иоанн Васильевич, последние полгода, окромя солонины да кулеша походного, ничего во рту не держал, — признался Зверев. — Соскучился по столь славному угощению. Ничего больше в мысли не лезет.

Царь, откинувшись на спинку трона, жизнерадостно захохотал и даже в ладоши прихлопнул:

— Забыл я вовсе про твои печали, уж прости. Эй, слуги! С моего стола угощение лично князю Андрею Васильевичу поставьте! Вина особого, рыбицы кусок отборный отрежьте. И не отвлекайте ни на что более!!! Тебе же от меня, княже, дарственная на владение угодьями, о коих я до отбытия твоего сказывал. И еще одна милость, нисходя к стараниям твоим. Ведомо мне, имение отца твоего возле Великих Лук находится. Дабы отдохнуть ты мог спокойно и с родителями побыть, решил я поход на Крым, что ты происками своими готовил и коим ты командовать предрешен, так поход сей решил я от Великих Лук начинать. Оттуда на юг пойдем под твоею умелой рукой. Иван Михайлович, — ткнул пальцем в дьяка Висковатого царь. — Ныне указ готовь, местом сбора ратей для похода крымского Великие Луки назначаю. В январе надлежит там всем силам русским быть, с припасом огненным и едою на три месяца пути. С моим приездом на басурман безбожных выступить без промедления!

— От Великих Лук выступать неудобно, государь, — покачал головой Зверев. — Далеко. Лучше от Тулы.

— Нет, Андрей Васильевич, — покачал головой Иоанн. — Тебе надобно хорошо отдохнуть перед походом.

— Но там нет удобных путей к Крыму!

— Мы пройдем через Велиж и Смоленск, и далее по Днепру. Этот путь выведет нас прямо к Перекопу.

— Тогда проще сразу собраться возле Смоленска…

Слуги, принесшие опричные куски, вино и грамоту с дарственной на землю, заслоняли царя от Андрея, и тому приходилось наклоняться, качаться из стороны в сторону.

— Нет, князь, ты поведешь армию с самого первого дня, — твердо отрезал Иоанн. — Посему соберемся возле Великих Лук. Такова моя воля!

Против этого возразить было нечего. Осталось лишь склонить голову:

— Как скажешь, государь…

Про себя же князь Андрей Васильевич Сакульский едва ль не крикнул: «Самодур!!!»

Самодур не самодур, а царская воля подлежала безусловному исполнению… Хотя проявлять к сему особую спешку Зверев был нисколько не обязан. Он и не спешил, демонстративно посещая службы в самых известных московских храмах, чем заодно в немалой степени порадовал Полину. Заглянул он и к дьяку Кошкину на братчину. Тот, хоть и попенял за леность, но три дня отгулял вместе с побратимом с полным для обоих удовольствием. Несколько раз Андрей с женой прохаживался по торгу, держась ближе к кремлевским стенам, катал дочерей на качелях, летающих над самым рвом. Заказал новые пищали взамен оставленных у фряга, причем по собственноручно нарисованному образцу. А в середине сентября нагло явился в Разрядный приказ за набежавшими за три года служивыми деньгами и отмеренной царем наградой за прилежание. И получил все до копеечки.

Только в конце сентября князь Сакульский все же соизволил снизойти до государевой прихоти и стал собираться в дорогу. Перво-наперво он созвал во дворе всех оставшихся при княжьем хозяйстве выкупленных рабов и прямо спросил:

— Неволить я никого не стану, православные, то вы и сами уже понять должны. Гнать на улицу тоже не собираюсь. Но коли остаться собираетесь, то надобно вам выбор свойделать. Кто желает басурманам поганым за обиды свои отомстить полной мерой — тех готов я тут же в холопы свои взять, коли за землю русскую животом своим пожертвовать готовы. Кто к земле тянется — того с собой намерен взять и на отрез хороший посадить, поместье у меня не маленькое. Кто к хлопотам на подворье привык, тем тоже, мыслю, дело найдется. Решайте, ибо мне снова пора в дорогу, и кто никуда не прислонится, тому придется свободу свою испить полной мерой.

— Я пойду поганых бить! — тут же вскинул руку один из парней.

— И я! И я! Я тоже драться пойду! — наперебой закричали бывшие пленники. — И меня в ратные записывай, княже!

Как и ожидал князь, почти все отобранные им еще в начале лета для работы на веслах парни пожелали сквитаться с татарами за прежние обиды. Не рассосалась в их душе ненависть, не забылась. А значит, в его княжеской дружине появятся еще четырнадцать крепких бойцов. Остальная дворня мялась. Что не удивительно — куда бабе в одиночкуза хозяйство браться? Не потянешь! Подростки же еще не имели ни опыта, ни уверенности в себе. Еще хотя бы года четыре обождать — тогда и определятся. Мужиков же, побоявшихся записываться в ратники, осталось всего трое.

— Думайте, не тороплю, — отмахнулся Андрей, направляясь к дому. — Варвару никто не видел?

— Вроде как у подпола была, — вспомнил один из подростков. — Который в доме.

За минувший месяц князь видел приказчицу всего раза три, да и то мельком. Она и в этот раз, заметив Зверева, опустила крышку лаза и попыталась уйти, но не получилось:

— Варя, стой! Куда ты прячешься?

— Никуда не прячусь. — Она остановилась, но смотрела куда-то ему за плечо. — Прости, хлопот много. Дворец большой, людей изрядно. За всем и не уследишь.

— Не бойся, скоро уедем, — под скользящим мимо взглядом Андрей чувствовал себя неуютно. Словно голым. Такое ощущение, словно выглядишь неприлично, но тебе не решаются сообщить это в глаза. — Варя, что-то не так?

— Все так, княже. Я приказчица, я за всем прослежу.

— За чем?

— За всем, княже. — Она перевела взгляд с места у него за головой на что-то у его левого плеча. У Зверева появилось сильное желание повернуться и выяснить, куда онас таким интересом уставилась.

— Выбери себе людей, что нужны будут для ухода за подворьем в мое отсутствие, и скажи, сколько серебра оставить.

— В твое отсутствие княгиня проследит.

— Мы уезжаем все. Я, Полина, дети, холопы, люди. Кроме тех, что тебе нужны, — начал злиться Зверев. — Варя, скажи прямо, что тебе нужно? Что с тобой происходит?

— Шести помощников хватит, княже. И тридцати рублей, коли на полгода. А на год — так сорока.

— Как это, полгода — тридцать, а год — сорок? У тебя с математикой все в порядке?

Приказчица не ответила. Вообще.

— Как хочешь, — передернул плечами Зверев. — Помощников выбери сама.

Раздраженный, он поднялся наверх, в детской комнате обнял жену, что пыталась убедить детей прочитать молитвенник.

— Брось, наслушаются еще всего этого, — наклонившись, поцеловал Полину за ухом Андрей. — Чай, не в монашки готовятся, в миру жить предстоит.

— Как ты так говорить можешь, Андрей?! — привычно возмутилась княгиня. — Грех и похоть кругом! Как в миру — и без молитвы?

— Добрым словом и вострой сабелькой, — шепотом ответствовал Зверев. — Как всегда.

— Слово Божье нести надлежит любовью и терпением, — назидательно возразила Полина.

— Конечно, — улыбнулся Андрей. — Но сперва хорошо бы кистенем в лоб, и сырыми ремнями связать. Для надежности.

— Все, идите гулять! — захлопнула книгу женщина, дождалась, пока малышня выскочит, и укорила: — Как ты можешь при них такое сказывать? Это же дети!

— Тебе приказчица наша по душе? — спросил в ответ князь.

— Не знаю, — аккуратно затворила молитвенник на замочек жена. — Хмурая она какая-то, недобрая. Но работящая, за всем следит, ни о чем не забывает. Все всегда у нее имеется. А что?

— Раз такая хорошая, хозяйство я оставляю на нее. Нам же пора в дорогу. Забыла, что государь меня в отцовское имение сослал? Надо и совесть иметь. Как бы тут вовсе до снега не застрять.

— Не сослал, а ждать направил! Он же тебя головным воеводой назначить задумал. Какая же это ссылка?

— Как ни называй, все едино прогнал. Так что давай собираться. Дожди зарядят — тракты станут непроезжими. Застрянем здесь — получится нехорошо. Нужно ехать.* * *

Москву длинный княжеский обоз покинул в день святого Астафия.[20]Но в этот раз Андрей не мчался верхом, и даже не ехал с гружеными телегами. В этот раз во главе обоза тащилась запряженная цугом из шестнадцати лошадей громадная дорожная повозка на толстых железных осях, превышающая размером иной дилижанс. Настоящий передвижной дом с печью, широкой постелью, удобным диваном от стены к стене итремя небольшими, уютными детскими отсеками — каждому свой. С умывальником, столом, походным бюро и отхожим местом.

В принципе, повозка для дальнего пути была удобна, позволяла останавливаться где угодно и не тратиться на постоялые дворы. Вот только ехать в ней от Москвы до Великих Лук пришлось целый месяц.

В день их приезда случился первый снег. Он сыпался всю ночь, налипая на ветви, крыши, оглобли и стволы деревьев — но на земле и стенах не задерживался, стремительно стекая светлыми капельками. Они собирались, собирались — и на рассвете стали вязкой глинистой кашей, превращающей дороги в липкое месиво. В такие дни без крайней нужды отправляться в путь не следовало — но обитатели усадьбы Лисьино никуда и не собирались. Днем Андрей и старшие холопы учили новеньких обращаться с оружием, объясняли, что такое пищаль и чем хорош бердыш, вечером тратили время на пирушки или молитвы, в зависимости от того, сколь убедительной бывала Полина в своих доводах.

К середине месяца ночные заморозки стали дотягивать до самого вечера, отвердевшие дороги сделались проезжими, и чета отправилась навестить прежнюю семью Полины, князей Друцких. Но неудачно: те находились в отъезде, приглашенные на свадьбу кого-то из дальних родственников в Бергене. Зато когда супруги Сакульские вернулись —на ступенях крыльца их дожидался извечно лохматый, с всклокоченной бородой, пышными усами и разросшимися на все щеки бакенбардами Пахом.

— Дядька! — обрадовался Андрей, кинувшись к нему. — Без тебя как без рук.

— Бросил меня, княже… Запер в Луках, сам…

Зверев, не дослушав, сгреб его в объятия, начал тискать, трясти:

— Вернулся, дядька, не пропал. Как здоровье-то? Больше не крючит? Отогрелись кости-то за лето?

— Отогрелись, — смягчился старый холоп. — Боле не прихватывает.

— Ну, тогда от меня больше ни на шаг! — потребовал от воспитателя Андрей.

— Ни на шаг, — буркнул дядька. — А сам бросил…

Но на этом его обида, кажется, исчерпалась. Пахом был уже достаточно стар, чтобы различать пустой каприз и заботу о захворавшем соратнике.* * *

Когда заморозки окрепли и ручей прихватило ледяной коркой, Зверев, собрав угощение, отправился на болото к Лютобору.

Древний чародей встретил его у входа в пещеру, щурясь на низкое зимнее солнце.

— Здрав будь, мудрый волхв, — с деланным весельем приветствовал его Андрей. — Сегодня у тебя будет пир. Наверняка ведь, как сырость началась, никто сюда пробраться не мог? Ну так теперь можно душу отвести.

— Тебе сказать, зачем ты пришел, чадо? — ласково поинтересовался колдун, не приглашая гостя внутрь. — Ты хочешь узнать, как избавиться от той заразы, что сам же впустил в свою душу.

— Мне вполне хватит ответа, как справиться с головной болью, Лютобор, — опять попытался отшутиться князь.

Но кудесник шутки не принял.

— Она ест тебя изнутри, — сказал он. — И вскорости сожрет полностью. Ты должен был убить ее, но не смог. Она оказалась сильнее. Мне жаль, чадо, но силы мои и надежды я отдавал тебе зря. Она сожрет тебя, ты не сможешь исполнить своих клятв. Пророчество зеркала Велеса осталось в силе.

— Так помоги остановить эту дрянь!

— Ты сам выбрал этот путь, чадо, сам впустил ее. Не знаю, зачем. Ибо узы кровного братства разорвать способна только смерть. Твой побратим обретет свободу, а воля вернется к нему, едва только ты умрешь.

— А если умрет он?

— Твой брат далеко, очень далеко. Я это чувствую. Тебе не дотянуться до него, чтобы убить. Но его воля уже внутри тебя и творит свое дело. Не знаю, ради чего ты решил отдать свою жизнь. Надеюсь, твой выбор этого стоил.

— Проклятие! — Такого приговора Андрей не ожидал. — И сколько мне осталось жить?

— Ты здоров и крепок, чадо. Ты сможешь выдержать еще год, два. Может статься, даже три. Но это черное нутро сожрет тебя все равно. Оно питается тобой, и поэтому сил у него всегда в достатке. Оно не остановится, пока ты жив, и обретет свободу с твоей смертью.

— Или его смертью…

— Или его, если тебе станет легче от подобного знания. Не огорчайся, чадо. Я благодарен тебе. Перед последним часом ты подарил мне хоть немного надежды. Пожалуй, я уйду через Калинов мост вместе с тобой. Ибо созерцать здесь будет уже нечего. Только боль, кровь и страдание.

— Не торопись, мудрый волхв, — многозначительно улыбнулся Зверев. — Поверь, еще до весны моего проклятого побратима ждет очень и очень неожиданный сюрприз.* * *

Войска для похода на Крым начали собираться у Великих Лук еще с Рождества.[21]Как водится, первыми прибыли полки из самых дальних уделов: с Нижнего Новгорода, Вологды, Галича, Мурома, Касимова. Те, кто двинулся раньше всех и дал себе запас на случай превратностей дороги. Затем стало подтягиваться ополчение Переяславля, Тулы, Устюжны, Москвы. Широченное предполье, окружавшее не такой уж и маленький город Великие Луки, на глазах превращалось в тесный, многочисленный лагерь. А все подходившие и подходившие силы были вынуждены ставить палатки и юрты уже под кронами ближних лесов, вырубая на дрова мешающие деревья.

Из Москвы медленно подтянулся пушечный обоз, управляемый князем Репниным. Его сопровождало несметное количество служилых татар — сотен шестьдесят, не меньше. Ногайские всадники сторожили запасы пороха, ядер, сами пушки, уезжая дальними дозорами чуть не на день пути вперед и в стороны и возвращаясь назад. Этот обоз возле Великих Лук даже не остановился — пополз дальше по Пуповскому шляху. На следующий день точно так же поступили московские стрельцы, числом раза в полтора превышавшие татар.

— Нормально, Пахом, — поделился с дядькой удивлением князь Сакульский. — Вроде бы как я должен всей этой ратью командовать. А меня ни о чем даже не спрашивают.

— Как государь приедет, так и повелит, кому служить, кому приказы отдавать, — утешил его холоп. — Еще, вспомни, свара какая случается, как местничество делить начинают. Вот приедет Иоанн Васильевич, тогда усе и начнется.

Но и царский эскорт из пятидесяти сотен «опричной тысячи» тоже не задержался в общем лагере, сразу помчался дальше по широкому тракту. Только боярин Афанасий Вяземский, свернув к городу, проскакал округ, выкрикивая приказ царя: идти вслед за ним под командой поместных воевод. Это означало — воевод, собравших и приведших ополчение.

— Дурдом, — только и смог высказаться Зверев. — Без команды, без плана, без цели, без руля и ветрил…

Дальше развивать свою мысль он не стал, ибо оскорбление царского величества способно выйти боком, даже если твоих слов не слышит никто.

Зато князь Сакульский смог позволить себе небольшую вольность, недоступную пришедшим издалека служилым людям: завернув в отцовскую усадьбу, он напоследок поспал в нормальной постели и поел достойно знатного человека. И только потом, взяв заводных коней, кое-какой припас, оружие и двадцать холопов, двинулся вслед за собраннойсо всей Руси армией, что исчисляла в себе не меньше пятидесяти тысяч человек и тянула за собой пару сотен крупнокалиберных осадных пушек. Ратная сила получилась столь велика, что, даже опоздав с выступлением на два дня, Андрей все равно оказался не позади, а в ее арьергарде. Причем далеко не в хвосте.

На второй день, возле Путиловского россоха, армия повернула на юг, к пока очень далекому Крымскому ханству. Еще через два — прошла под могучими стенами совсем еще новенькой крепости Невель. Затем последовал долгий переход лесными дорогами, пока на девятый день пути войско не вышло в поля, чтобы к концу дня оказаться в виду огромного, не меньше Казани, города с обледенелым валом, на котором возвышалась солидная каменная стена.

За полторы версты от города их встретил дозор из полусотни опричников. Наиболее забавно выглядел боярин Вяземский, восседавший на свежем пеньке за письменным столом с несколькими рукописными книгами, но притом одетый в полную броню панцирного плетения, в островерхом шеломе, в подбитом горностаем налатнике. Картину довершала сабля, что прижимала страницы разрядной книги.

— Брянское ополчение? — уточнил он у воеводы полка, к которому приткнулся Зверев. — По росписи место ваше вон там, промеж дубов разлапистых. Дорога там была местная узкая, вдоль реки Полоты, за ней догляд нужен. И за рекой, и за дорогой. Опять же там два колодца и остатки деревни паленой. Могут схроны найтись.

— Князь Андрей Сакульский, — тоже подъехал к столу Зверев. — Для меня, часом, роспись не составлена?

— Как же, заждались тебя, Андрей Васильевич! — согласно кивнул опричник. — Прямо к государевой ставке скачи, у него на тебя указ. Вон палатка его на высоком берегу, под чермным[22] стягом. Скачи прямо через поле, на сие место наряд еще не пришел.

Царский шатер был вполне достоин своего названия. Высотой в пять сажен, с двумя крыльями, каждое размером с татарскую юрту, он переливался всеми цветами радуги и сверкал атласом. Хотя, с точки зрения Зверева, войлочная кошма или парусина в качестве стен и потолка были бы куда полезнее. Государь восседал в кресле под пологом, в двух шагах от костра, разведенного в выложенном камнями очаге. Позади стояли несколько опричников в сверкающей броне, рядом, но уже на простенькой скамье, сидели князь Юрий Репнин и Иван Шереметев, князь Симеон Палицкий. В первый момент Зверев их даже не узнал без привычных шуб и бобровых шапок. Служилые люди в броне выглядели наголову ниже и в полтора раза уже в плечах.

— Здрав будь, князь Андрей Васильевич, — поднял на Зверева глаза правитель всея Руси. — Помню я, сколь славно, отважно и успешно командовал ты отрядами стрелецкими. Посему отдаю тебе под руку всех стрельцов, что от Москвы с собою привел, числом общим в семьдесят пять сотен. Приказываю тебе обойти Полоцк с закатной стороны и занять накрепко тракт, на Вильно идущий, дабы ляхи помощи граду своему подвести не смогли.

— Мы же на Крым идти собирались, государь!

— Коли помнишь, князь, ноне у нас война в Ливонии случилась, и города тамошние на верность мне присягнули, — размеренно ответил царь. — Путей же торных, в Ливонию идущих, у нас на Руси нет. Заняв Полоцк, мы по Двине прямой путь получим от Охвата[23] и аж до самого моря и Даугавской Гривы, волей своей туда корабли и товары посылать сможем. Опять же во владениях извечного ворога нашего, короля польского, Полоцк есть жемчужина, вторая по размерам своим и ценности после Вильно. Ослабить ворога опасного важно не менее, чем себе путь к порубежью новому открыть. Посему сегодня Полоцк для Руси куда важнее будет, нежели набег на степные угодья татарские.

— Значит, похода на Крым не будет? — морщась от пульсирующей в голове боли, снова переспросил Зверев.

— Нет, княже, не будет. Ступай, исполняй дело, тебе порученное.

— Значит, я зря весь год в Крым мотался, сведения о его обороне собирал, наместнику османскому льстил?!

— Дело ты сотворил важное, Андрей Васильевич, и за то вознагражден мною по заслугам, — не повышая голоса, но куда более жестко ответил Иоанн. — Ныне надеюсь, ты и здесь послужишь мне со всем прилежанием.

— Благодарю за доверие, государь, — поклонился Зверев, вернулся к холопам, поднялся в седло. — Едем.

Его небольшой отряд обогнул Полоцк по широкой дуге — осажденные пытались отстреливаться, время от времени паля из пушек, и попасть под шальное ядро Андрею не хотелось. Издалека было видно, что под стенами кипит активная работа. Розмыслы и пушкари, прикрывшись от обстрела земляными валами и бревенчатыми накатами, сшивали деревянные щиты, ладили к ним колеса. Что будет дальше, князь знал, недаром с боярином Выродковым столь долго знакомство вел. Когда наступит ночь, в темноте эти щиты будут выдвинуты вперед, забросаны мешками с песком и землей и станут надежными укрытиями, из которых можно безопасно расстреливать врага из пушек. Пушки, конечно же, в первый заход пронести не получится, их поставят завтра.

За городом, от западных ворот, в леса уходил широкий тракт, мало уступавший Пуповскому шляху. Стрельцы разбили лагерь прямо на нем, разведя костры, устроив лежаки из лапника и потников. Князь сперва доехал до леса, потом развернулся назад, кивнул с седла:

— Здорово, служивые! Меня помните?

— Здрав будь, княже! Доброго тебе дня! — один за другим начали подниматься стрельцы.

Знали князя Сакульского, разумеется, не все. Но и тех ратников, что начинали свой боевой путь из-под стен Казани, здесь имелось немало.

— Что же вы, молодцы, никак грудью своей пики польские встречать собираетесь?

— Да уж не спужаемся, княже, не побежим! — принялись заверять Зверева в своей храбрости московские стрельцы.

— Я вот так мыслю: пусть ляхи лучше головы свои о бревна разобьют! Как тракт идет, видите? В лесу от деревьев до деревьев завал из бревен сделать надобно, и наряд тамдержать с пищалями, дабы огнем ворога встретить, коли явится. Грудь под пику сдуру подставить радость не большая. Куда приятнее схизматика закопать, а самому целым остаться. Сотников своих ко мне сзывайте, разряд составлять будем, кому вкруг работать, кому служить. Государь меня к вам головою назначил.

После такого вступления Андрею с радостью закричали здравицу даже те, кто видел его впервые, и князь понял, что сложностей в предстоящей службе не предвидится.