Затрещало, зашуршало. Это он телефон на стол положил. Затем послышался разговор, из которого я мало что понял – кроме того, что уже сам слышал раньше. Затем Джефф издал недоуменное хмыканье, несколько раз поблагодарил, повторил свои данные, после чего его голос опять приблизился.
– Интересная реакция, сэр, – сказал он уже мне. – Они сказали, что утром пришлют кого-нибудь, а пока предложили мне запереться и не выходить на улицу ни под каким видом.
Примерно такого я и ожидал, – хотел лишь в этом убедиться. Полиция начала сбиваться с ног, а еще предпочитает в темноте не выезжать, что разумно.
– И не надо выходить, – сказал я. – Думаю, что таких мертвых ребят в городе уже много. Дождись утра, потом езжай, куда хочешь.
Он помолчал, затем сказал:
– Сэр, думаю, что вы правы. Лучше я запрусь в офисе и не буду ходить на улицу. И обходы тоже не стоит делать.
– Не стоит, – подтвердил я.
– Сэр, а как вы? – вдруг спросил он.
– Я в порядке, спасибо Джефф. Удачи.
– Вам тоже, сэр.
На этом разговор закончился. Я глянул на часы – уже три часа ночи, завтра в аэропорт, а я еще не ложился. И что делать? Плюнул на все и завалился спать. И уснул, как ни странно. Так до сих пор и не понимаю, как мне это удалось.
* * *
22 марта, четверг, утро. Округ Юма, Аризона, США
Вскочил в семь утра, но все же как-то поспал. Побрился, поставил чайник, забросил пару ломтей хлеба в тостер. Вокруг было тихо, словно ничего и не случилось. Но когда я включил телевизор, то первое, что увидел, – карту страны во весь экран, на которой, словно ветряная оспа, высыпали красные кружки зарегистрированных вспышек насилия. Насколько я успел заметить, в Аризоне тоже несколько таких точек имелось.
Уставшего вида комментатор перебирал бумаги у себя на столе, прислушивался к чему-то в наушнике. Затем поднял голову, посмотрел в экран, сказал:
– Информация, что вы видите на экране, устарела. Эпидемия распространяется по всей стране с огромной скоростью. Сообщения о подобных проблемах идут со всего мира. Насколько нам известно, особенно тяжело складывается ситуация в густонаселенных странах Юго-Восточной Азии и в Индии…
Я встал перед телевизором с чашкой в руке, уставившись в экран. То, о чем говорили, не обнадеживало ни капли. Они пока не называли вещи своими именами, и подозреваю, что происходило это лишь потому, что составители программы сами себе не верили. Показали видеосюжет, как некая девица бросилась на улице на компанию подростков, свалила кого-то на асфальт, видна была кровь. Дальше все замелькало в кадре, и, что именно происходило, можно было догадаться только по крикам. Чей-то истеричный голос повторял: «Она укусила меня! Эта шлюха кусается!»
Так. Я сегодня еду в аэропорт. Какова вероятность того, что я улечу? О военном положении и карантине ничего не сообщали, но я мог и пропустить. А какова вероятность того, что в аэропорту бардак, летчика съели дома, стюардесса гоняется за аэродромным персоналом, пытаясь его сожрать? Вот вопрос…
Выглянул в окно, но не увидел вообще ничего интересного – на улице не было ни души, и выстрелов с криками тоже слышно не было. Никто ни за кем не гонялся, никто никого не ел на глазах у изумленной публики. Тишина, неподвижность.
«…В Лос-Анджелесе полиция выстраивает кордоны на границах этнически однородных районов. Однако, по признанию начальника городской полиции, вспышки насилия не являются расово или национально мотивированными, и нападениям подвергаются самые разные люди…» – продолжал между тем говорить телевизор.
Интересно, что власти всегда ищут не там, где лежит, а там, где светлее. Проблема нестандартная, а вот пути решения ее пытаются найти в списке, предназначенном совсем для другого. Это не обнадеживает.
«…Представители движения за права би– и гомосексуалистов в Сан-Франциско потребовали выделения дополнительных сил для районов компактного проживания геев и лесбиянок. Они выражают опасение, что агрессия будет направлена на граждан нетрадиционной сексуальной ориентации…»
Ну, с этими все понятно. Если где-то что-то не так, подобная публика сразу о своих правах вспоминает. Вечная готовность к истерике – тоже средство обороны: от общества, по крайней мере, – но насчет оживших мертвецов не уверен. Даже если на них подать в суд… повлияет ли?
Включил компьютер, залез на сайт авиакомпании «Дельта». Никаких специальных сообщений, расписание полетов тоже на месте. Заглянул на сайт аэропорта, но рейс отмененным не числился. Свят, свят, свят… Затем полез по всем российским информационным системам. И поразился, насколько изменился тон сообщений уже сегодня. Слово «зомби» прочно заняло свое место во всех сообщениях. Появилась какая-то информация от военных, пытающихся поддерживать порядок в крупных городах и обеспечивать эвакуацию. Да, если верить сетевым новостям, из Москвы начался отток жителей. А это значит, что тем, кто живет на даче в ближайшем Подмосковье, лучше быть настороже – жители бывают разные.
Я схватился за телефон, подумал: «Кому звонить? Володе». Он должен был выехать за едой, а заодно и оглядеться. Я быстро выудил его номер из памяти, набрал. Ответил не сразу, я уже собирался звонить Маше. Голос у него был запыхавшийся, но вроде даже веселый.
– Привет! Когда летишь? Где ты? – начал разговор он сам.
– Сегодня в полдень вылетаю, – ответил я. – Что там у вас делается? В Интернет страшно заглядывать: пишут невесть что.
– Тут все плохо, – категорично ответил он. – А как там у вас?
– Началось по всей стране, боюсь, что рейсы отменят. Но пока не отменили. Ты выбирался в город?
– Да, выбирался. В Москву я даже не проехал: кругом военные кордоны, покойники перед ними на асфальте лежат, побоялся, что и в меня пальнут от нервной жизни. Поехал в обратную сторону, по сельпо – решил, что консервами и макаронами можно и там разжиться. Нашел сначала один магазинчик в какой-то деревне, в котором две пьяненькие тетки сидели, и скупил у них все, что смог. Затем нашел еще один, уже в другой деревне, в котором продавец был, но недееспособный.
– В смысле? Пьяный совсем? – не понял я.
С Володей вообще подчас разговаривать сложно. Во-первых, он хохмач по жизни, и никогда не поймешь, всерьез он или шутит. А во-вторых, есть у него манера выражаться цветисто и многословно, даже если от него хотят получить конкретную информацию. И вот эта манера напрягает – не поймешь, что он действительно хочет сказать.
– Нет, мертвый совсем, – уточнил он. – Но шустрый. Я сдуру в дверь постучал, он на стук и пошел. А я ему навстречу вошел, насвистывая и о высоком думая. Он меня даже за куртку ухватить успел.
– И что?
Раз говорим, да он еще и посмеивается, то закончилось все хорошо, но все равно интересно.
– Вырвался, он за мной погнался, я насилу забежать за машину успел. Вроде и не быстрый, а как взял разбег с крыльца, так я еле увернулся. А про ружье я поначалу забыл с перепугу.
– И что?
– А то, что от него в магазине тетка пряталась, в подсобке. Он за мной ломанулся, а она выскочила да и давай орать – ратуйте, мол, люди добрые. Он к ней повернулся, а я про волыну вспомнил. Ну и шмальнул ему в башню с двух шагов. А он упал и затих.
– Про голову – это точно? – переспросил я.
– Точно. Железно. Вся страна уже знает – снеси ему башку, и оно сдохнет окончательно. Или просто прострели ее, башку эту самую.
Вот это уже полезно. В первый раз действительно конкретная информация. Наконец кто-то сказал вслух то, о чем я тут гадал: выстрел в голову убивает. Все. Осталось только найти, из чего эти самые выстрелы в голову производить.
– Отлично, – сказал я. – Так что с продуктами?
– Загрузился еще и там, весь твой «ниссан» под крышу загрузил, еле доехал обратно. Хватит нам не знаю… на год, наверное. Скупил у них почти все макароны, набрал даже бульонных кубиков, специй, всего. Соль-сахар-спички, само собой. А сейчас дрова таскаем. Бочку с соляркой я уже в гараж затащил, чуть не погиб под ней.
Это хорошо, что они запираются. Так мне спокойнее.
– Долго еще возиться осталось?
– Долго: дров полным-полно. Я таскаю с Юркой, а жена твоя с крыльца за нами смотрит, с ружьем в руке. Не пойму – то ли она нас охраняет, то ли надсмотрщиком себя чувствует. Настена с Сашкой в доме, их не выпустили.
Опять хохмить начал. Ну что поделаешь, такой уж человек.
– Володь, я вот что подумал… – сбил я его с дурашливой волны. – Знаешь, где мои мотоциклетные куртки в подвале висят? Мотоцикл-то продали, а снаряга вся осталась.
– Нет. Но Маша знает, как я думаю, – ответил он.
– На всякий случай… – задумчиво сказал я. – Не думаю, что какой-то зомби сумеет ее прокусить. Там кожа такая, что ножом не проткнешь. И щитки, и даже шлемы на всякий случай.
– Да? – Он явно задумался. – Знаешь, спасибо за совет, я потом померяю. Вот что еще: прилетишь – звони. Таксистов не осталось, как народ из аэропорта добирается, понятия не имею. А прорваться туда на машине пока совсем не проблема. Понял? И с ружьями можно уже открыто расхаживать, я своими глазами видел. Прорвемся.
– Спасибо, позвоню сразу, если прилечу. Боюсь больше всего где-то на пересадке застрять. Тут все же свои, и знаю, что делать, а где-то в Атланте, без всего… Ладно, черт с ним, Маше только о моих страхах не говори. Дай ей трубку, пожалуйста.
Хоть голос ее услышать. Не могу, тоскую так, что хоть в петлю лезь, а теперь еще и волнуюсь за нее так, что руки трясутся, как подумаю, что им грозить может.
О чем говорили? Да ни о чем, в общем, о нас. С детьми тоже поговорил. Юрка даже коту трубку передавал, чтобы тот в нее помурчал. Старший кот у нас как дизель на холостом тарахтит, если ему макушку чесать, что сын и проделал. Даже по котам тоскую, что уж о семье говорить?
– А если полеты закроют? – спросила она под конец разговора.
– Плевать. Все равно приеду.
– Как?
– Найму самолет. Найму пароход. Захвачу самолет, захвачу пароход. В конце концов, я дипломированный пилот, могу и сам прилететь, – напомнил я.
Ага, пилот, только легкой авиации. На поршневом взлечу и сяду, а что посерьезнее – вообще не в курсе, куда и как там нажимать.
– Ладно, пилот… – засмеялась она. – Будем надеяться, что все будет хорошо и ты вылетишь.
– Надеюсь. Но если не вылечу, то знай – я все равно приеду домой, чего бы мне это ни стоило. Ждите меня. Ждите обязательно. Даже если оборвется связь – знай, что я пытаюсь попасть домой, слышишь?
– Слышу.
Она всхлипнула. Я сдержался. Она отключилась.
Что буду делать, если не будет рейсов? Я ведь правду сказал Володе о том, что больше всего боюсь застрять в Джорджии. Здесь есть деньги, машина, дом, целое предприятие, где огромный склад и масса полезных вещей. Даже грузовик есть. Я знаю людей, а люди знают меня. Отсюда я могу организовать многое. Могу добыть себе оружие, в конце концов. А там, с одним рюкзаком – и в терминале аэропорта Атланты? Что я там буду делать?
А вообще я идиот. Это такое досужее наблюдение, но окончательное мнение только что созрело. Мне следовало с вечера выехать на машине в Солт-Лейк-Сити, и сейчас я был бы уже в аэропорту. И вылетел бы оттуда. Зачем мне рассчитывать на лишнюю пересадку? А заодно уже там бы определился, что же происходит на самом деле. Есть ли смысл пытаться лететь дальше или начинать искать другие пути? И была бы у меня с собой прокатная машина, и, если не получилось бы улететь, повернулся и поехал обратно, спокойно и уверенно. Но раньше об этом надо было думать, раньше. До Солт-Лейк-Сити миль семьсот, наверное, а это больше тысячи километров, ехать долго.
Что у нас со временем? Долго еще ждать. Кстати, что делается на работе? Что без толку дома сидеть? Такси все равно вызывать бесполезно, так что добираться придется самому.
Я подхватился и через минуту заводил мотоцикл в гараже. Когда выезжал со двора, заметил Тома Райли, стоящего у окна у себя в гостиной. Он перехватил мой взгляд, помахал рукой. Я тоже взмахнул в ответ. Хороший он мужик – получше многих в этом поселке.
По знакомому до последней трещинки на асфальте маршруту проскочил до моста через хайвей, на котором было непривычно пусто, переехал на противоположную сторону. Замелькали слева и справа сады и грядки со всякой всячиной, затем дорога разбежалась в стороны, и я свернул направо, промчался, уже не стесняясь особо в скорости, по широкой пыльной улице через промзону, полюбовался в очередной раз на обшарпанные трейлеры в парке, после чего свернул к складу. И резко зажал передний тормоз, потому что прямо посреди дороги валялось мертвое тело.
Опа, вот оно как… К утру кого-то прислать обещали. Забыли? Или это новый? Я вывернул руль так, чтобы объехать труп впритирку. Пахло. Пахло разложением, над телом тучей роились мухи, гудение пробивалось даже через тарахтение одноцилиндрового мотора. Да, это тот самый и есть, о котором Джефф говорил. От одной руки – только кости, скрепленные сухожилиями, измазанная спекшейся кровью белая кость, как в мясницкой. Сомнений нет: руку кто-то объел. Во лбу дыра от пули, бок черепа вывален – выходное отверстие. Судя по одежде, один из обитателей трейлер-парка или вообще бродяга.
В пыли лужа запекшейся крови. Джефф говорил, что он успел кого-то укусить. Лужа немаленькая – значит, укусил сильно. Если все так и есть, как говорят в Интернете, укушенный уже сам кого-то съесть пытается или лежит с простреленной головой. Почувствовал, как мутная волна тошноты поднимается из желудка, в глазах потемнело, голова немного закружилась. Чтобы не свалиться вместе с мотоциклом, отвернулся резко, прибавил газу и подъехал к воротам. Гадство, непривычный я к таким зрелищам, да еще вот так буднично лежит себе труп посреди улицы.
Возле вагончика офиса был припаркован старый белый «Форд Бронко» – большой и крепкий внедорожник, в свое время очень популярный. Сам о таком мечтал, помню, когда сосед по московскому гаражу притащил такой же откуда-то. Да и вообще машина что надо для этих краев – сломать трудно, чинить легко, мотор не сложней «волговского».
Джефф вышел из вагончика с ключами – вид настороженный, рука на кобуре. Разглядев меня, кивнул и распахнул ворота. Я проехал внутрь и встал возле его внедорожника, слез с мотоцикла, заглушив мотор. Джефф указал рукой на лежащий в пыли труп, сказал:
– Видите? Так и лежит. Никто не приезжал.
Смотреть я не стал: чего я там не видел? Джефф сокрушенно покачал головой. Такой непорядок у него пока в сознании не укладывался.
– Да, разглядел. Тихо было?
– Часов в пять утра стреляли где-то неподалеку. Не слышали?
Ильин Андрей
Суворов Виктор
Глуховский Дмитрий
Лукин Евгений
Посняков Андрей
Шекли Роберт