Чтение 24–й страницы книги ~Чародей звездолета "Агуди"~

Касым спросил настороженно:

– А что это? Посадить?

– Дурень, дать нам все, что потребуем! Они уже говорят, что терроризм не имеет национальности, что нет никаких конфликтов с мусульманами, а есть только с нехорошимилюдьми…

Тулиб весело расхохотался:

– Пока будут говорить так, будем дрючить всех, как пожелаем!

Холодный утренний ветер зло дул в лицо, Сархан хотел поднять воротник, однако это быть похожим на русских, у которых нет достоинства, эти жалкие свиньи не по-мужски горбятся, вытирают рукавом сопли и даже под мелкий дождик выходят только с зонтами и в непромокаемых плащах. Над головой покачиваются при каждом шаге острые мелкие звезды, похожие на звезды Поволжья, где раньше жили немцы, но русские агрессоры напали на них и часть народа истребили, а часть вытеснили в голодные степи Казахстана.

Справа от дороги к небу высотными зданиями тянулся новый жилой квартал. Город оживал, строятся не отдельные дома, а сразу целые кварталы, все дома с просторными квартирами, осовремененные, стоят как деревья, окружая лужайку, а там, внутри, – школа, детсад, поликлиника…

– Ничего, – прошептал он зло, – сегодня этой поликлинике будет работа… И всем больницам района!

Тулиб шел сзади, услышал, переспросил:

– Ты их жалеешь?

И сам захохотал, довольный шуткой. Сархан прошипел в бешенстве:

– Ненавижу!.. Ненавижу!.. Еще раз такое скажешь – ты мне не брат!

– Перестань, дорогой, – ответил Тулиб примирительно. – Это же просто шутка… Ты сердишься? Ты волнуешься?

– А ты нет?

– Нисколько, – ответил Тулиб, он прислушался к себе и ощутил, что в самом деле спокоен и ровен, как родные пески его далекой прародины. – Все в руках Аллаха!

– Мне бы твою тупость, – пробормотал Сархан.

– Ты мне скажи, – спросил Тулиб, – когда следующий дом рванем?

– Понравилось?

– Еще бы!

– Как скажут, – ответил Сархан. – Я знаю только, что этот дом взорвали не зря… не зря.

– Тут кто-то жил важный?

– Нет, нужен большой крик… Я слышал только, что надо привлечь внимание русских к этому дому. Чтобы в другие места не совались. Понял?

– Понял, – ответил Тулиб неуверенно.

– Ни хрена ты не понял, – усмехнулся Сархан, – но это и неважно.

Они обогнули дом, впереди вырисовывается в ярком свете фонарей автобусная остановка, туда уже собралось с десяток рабочих, им заступать на пару часов раньше, чем белым воротничкам.

Все четверо дождались автобуса и вместе с рабочими втиснулись в салон.

Глава 14

Телекамера фиксировала далеко внизу проплывающую темную землю. Бархатная чернота иногда сменялась неопрятными пятнами грязного света, это свободные от лесов равнины обозначены лунными лучами. Изображение иногда подрагивало, то ли от вибрации вертолета, то ли кто-то из десантников чесал спину о штатив телекамеры.

В скудном свете возникла гигантская фигура, похожая на инопланетянина. Я услышал резкий голос, искаженный помехами, а то и не искаженный, у военных профи особые голоса. Сидящие под стенкой неподвижные фигуры выдвигались из коконов, механически двигались к распахнувшемуся зеву, объектив бесстрастно показывал, как тела вываливаются, уменьшаются, уменьшаются, а затем их поглощает тьма, я даже не видел, раскрываются ли над ними парашюты.

– Зачем это? – спросил я брезгливо. – Словно захват юсовской военной базы…

Свет в этом кабинете для особо секретных совещаний, или скажем прямо – секретном бункере, приглушен, полная тишина, слышен только рокот моторов из динамиков, наши взгляды не отрываются от экрана. Военные операторы снимают все детали, мы просматриваем их вживую, а потом аналитики будут чуть ли не покадрово, нужно учесть ошибки и не пропустить удачные решения.

Босенко, Сигуранцев и Громов сидят в креслах, отсвет от экрана падает на их лица. Их работа закончена, теперь все в руках майоров, капитанов и лейтенантов. Конечно, все трое готовы вмешаться, если что-то произойдет особое, я тоже готов, но наш тайный труд почти завершен.

– А как бы предложили вы? – спросил Сигуранцев любезно.

– Въехать среди бела дня, – сказал я. – На бронетранспортерах. И, как это у вас называется, открыть огонь. Тех, кому удастся спрятаться на целые сутки, можно депортировать обратно в Узбекистан.

Сигуранцев и Громов переглянулись, Сигуранцев сказал почти ласково:

– Дмитрий Дмитриевич, события в самом деле развивались стремительно. То ли все-таки утечка, то ли там, на Западе, нашу реакцию просчитали верно, сообщили кобызам… Многоканальная помощь из Саудовской Аравии превратилась в бурную реку. В смысле, целые караваны с оружием прибывают со всех сторон. Даже отсюда, из Москвы, везут!

– Из Москвы?

Сигуранцев хмыкнул, посмотрел на Громова. Тот зло огрызнулся:

– Чему удивляетесь? Нефтяные шейхи денег не жалеют. Миллиарды жабьих шкур для них – разменная мелочь, а наш лейтенант в жизни не видел стодолларовой бумажки… А теперь эти лейтенанты спешно покупают роскошные дачи…

– Я им уже приготовил дачу, – пообещал Сигуранцев зловеще. – Одну на всех, общую. За казенный счет.

– Обойдетесь, – буркнул Громов. – У нас для таких случаев есть военно-полевой суд.

Сигуранцев приятно улыбнулся:

– В самом деле?

Громов покосился на меня, я видел, как вздулись тугие желваки, а рожа стала похожа на морду английского бульдога.

– Да. С сегодняшнего дня.

Я кивнул:

– Возражений нет.

– По всей строгости?

– По всей, – ответил я с тяжестью в груди. – Мы слишком высоко вскарабкались… а потом долго и смачно катились вниз. Но, дорвавшись до дерьма, которое нам не толькозапрещали жрать, но и смотреть в его сторону не давали, мы жрем, жрем, жрем. Ведь ничего не стыдно, как гласит мораль общечеловеков? Пора выкарабкиваться. Не потому, что я за чистоту и нравственность, на фиг они мне сами по себе, но без соблюдения этих условий ни одно общество не выберется из пещер и не доберется до звезд. А уж соседи затопчут – точно.

В груди заныло, я запустил руку под свитер и помял мышцу. Сигуранцев посматривал сочувствующе, а Босенко сказал осторожно:

– Я в таких случаях принимаю валокордин… Пятьдесят капель на рюмку воды.

Громов громко хрюкнул:

– Воды!

– А что не так?

– Да ладно вам, – примирительно сказал Сигуранцев. – Пусть будет вода.

– Валокордин и алкоголь, – огрызнулся Босенко, – несовместимы…

– Тихо, – оборвал я. – Что там творится?

Темноту разорвали багровые вспышки. С другой стороны протянулись линии трассирующих пуль, указывая цели, но спустя мгновение на их месте поднялся столб огня, разросся. Вертолет снизился, стало видно горящий танк. Из открытого люка вывалилась охваченная огнем человеческая фигура, дернулась, я успел увидеть сквозь пламя красные раны на груди. Танкист без движения распластался на гусенице. Одежда горела жарко, словно ее неделю пропитывали бензином.

Громов зло выругался:

– Сволочи!.. Там была засада!

– Успели подготовиться, – сказал Сигуранцев напряженно. – Будем надеяться, что мои орлы не подкачают.

– Мои тоже не подкачали, – огрызнулся Громов. – Но фугас на дороге – это фугас!

Мимо горящего танка пронесся другой, третий, четвертый, все похожие на фантастические машины из фильмов о будущем: уже и не танки, а боевые устройства, начиненные электроникой, компьютеры в каждом орудии, снаряды с управляющими ими чипами, а сами танки поверх танковой брони еще и в странных пластинчатых латах. Вслед за ними проехали приземистые, как большие катера на колесах, бронетранспортеры. Вспыхнувший танк горит, как факел, никто не остановился, не попытался погасить и спасти уцелевших, если кто-то еще уцелел.

Более того, место с горящим танком начали объезжать, вертолет поднялся и сдвинулся вслед за головными танками. Их было множество, неслись быстрые, с высоты все выглядят бесшумно скользящими по темной земле коробочками. Если бы не лунный свет и не подсказки Громова, я не различил бы, где какая колонна, где бронетранспортеры, где идут боевые машины пехоты.

Громов и Сигуранцев сидели с наушниками, время от времени их лица застывали, брови вздергивались. Поймав мой взгляд, Сигуранцев сказал извиняющимся голосом:

– Неожиданности…

– Без них не обойтись, – заметил я.

– Больше, чем ожидали, – ответил Сигуранцев. – Не все каналы по доставке оружия перекрыли…

– Вороны, – сказал Громов зло. – Из-за ваших ротозеев мои парни гибнут!

– Мои тоже, – отрезал Сигуранцев сухо. Лицо на миг потемнело, он прислушивался к голосам в наушниках, проговорил тяжело, – уже и среди моих есть потери…

Я обронил невесело:

– Похоже, они успели завезти оружие намного раньше. Игнат Соломонович не виноват, я поручил заняться кобызами только с момента нашего решения по… ликвидации анклава.

– Они уже знали, – сказал Громов обвиняющее. – Они заранее знали, что будут дальше раздвигаться с оружием в руках! А когда начнут войну против русских, юсовцы их поддержат, как поддержали в Косово.

Через три часа небо на востоке окрасилось розовым, темнота отступила. Громов взял в руки пульт, начал переключать операторов, двое ведут съемки с машин, что двигаются следом за танками.

Я указал на соседние экраны. Изображение вывели и туда, можно наблюдать операцию сразу с трех точек. Я зябко передернул плечами: по ухоженному шоссе навстречу танковой колонне неслись две легковые машины, а дальше на горизонте поднималась черная стена дыма, будто горело по крайней мере нефтехранилище. Из той темноты блеснули два огонька, еще одна машина пробивается через горячий дым и гарь. Такое ощущение, что там дальше что-то невероятно ужасное: то ли раскололась земля, и оттуда поднимаются подземные звери, живущие в магме, то ли взорвалась бомба, что подожгла сам воздух, то ли горит сама земля, а теперь пожар идет к нам…

Громов выругался, на соседнем экране чисто русская непролазная грязь, откуда только и берется, ведь дождей неделю не было, вроде бы сушь да зной… Оператор крупным планом показывает грузовик, застрявший в раскисшей земле. Грязью заляпаны не только колеса, но и кабина доверху, борта, даже ящики в кузове. Вокруг бестолково суетятся солдаты в тяжелых бронежилетах, как же – спецвойска, элитные части, только на таких машинах мой дед в Берлин въезжал, неужто у нас до такой степени с обороной хреново…

Дальше целая колонна грузовиков, ревут натужно моторами, стараются обойти, но везде грязь непролазная, та самая грязь, что переполовинила армию Наполеона еще до начала боев, та самая, что утопила непобедимые танковые армии вермахта и, если дело дойдет до масштабных сражений, утопит и заокеанского дядю с его островным пуделем.

Громов сказал угрюмо:

– Это с севера… Ничего, огнем с вертолетов подавили все основные точки. И парашютистов я сбросил в ключевые места. Так что все пройдет путем… Вы бы прилегли хоть малость, Дмитрий Дмитриевич!

Я взглянул на часы:

– Да? Через три часа я должен быть в кабинете бодр и весел.

– Да разве начальство не может задержаться?

Я вздохнул:

– Увы, это районное начальство может, а президент – никогда. Он слишком уж на виду.

Сигуранцев сказал Громову:

– Тебе рассказать, как уже создали целую науку о трактовке мимики президентов? Теперь шпионы по тому, как президент приподнимет или опустит бровь, высчитывают нашу обороноспособность, бюджет на будущий год, степень экономических реформ!.. Так что у президента морда лица должна быть, понимаешь, как у фараона на троне. Ты видел фараона на троне? То-то, я тоже не видел… Дмитрий Дмитриевич, в самом деле вздремните часок. Я разбужу, честное слово чекиста!

– Знаю я ваши честные слова, – проворчал я, – нет уж, лучше побудем здесь, а потом… потом днем надо бы туда слетать…

Они все трое, даже Босенко, вскричали в один голос:

– Зачем?

Я огрызнулся:

– А чтобы убедиться, что вы мне не кино показываете!

Я проводил утреннее заседание, когда Громов доложил на кодовом жаргоне, что военные учения прошли успешно. Правда, с немалыми потерями: три танка, шесть бронетранспортеров, двадцать солдат и офицеров, много раненых…

Министры наблюдали за изменениями моего лица с удивлением и беспокойством, уже привыкли, что я всегда отцовски безмятежен и благодушен, как екатерининский вельможа, а сейчас покрываюсь пятнами, как будто испытываю на себе сибирскую язву.

– Все в порядке, – сказал я им, – продолжаем заседание… Это мой внук молотом по пальцу….

Новодворский передернул плечами.

– По пальцу? Бр-р-р… все равно, что серпом по Фаберже.

Совещание продлилось меньше часа, я отпустил министров, велел Ксении никого не пускать, вызвал силовиков. Прибыли в полном составе, Громов все еще багровел, ярился,сжимал кулаки, но бензина в костер плеснул Сигуранцев, он слушал по своим каналам, а по ним докладывали, что хотя танки прошлись по всему анклаву, однако немалая часть боевиков успела скрыться в подземные бункеры. Все настолько тщательно укрыты, что самим отыскать очень непросто, а на помощь местного населения рассчитывать, увы, не приходится.

– Еще бы, – прорычал Громов. – А оно осталось?..

– Значит, – проговорил я, – надо было еще раньше. Это я виноват.

Громов взглянул остро, проглотил что-то, готовое сорваться с языка, сказал грубовато:

– Раньше нельзя было. Нужно хоть немного иметь доказательств. Хоть какие-то!.. Нас и так с дерьмом смешают. Вы не представляете, что поднимется сегодня утром!..

Сигуранцев предложил:

– А если пока что не сообщать? Журналистов там не было.

– Юсовцы со спутников заметят пожары, горящие танки. Тут же раззвонят по всему миру. Сюда начнут ломиться толпами. А наши захотят опередить всех, прилетят без всяких разрешений, будут вопить о нарушении свободы слова и права каждого на информацию.

Я сказал нетерпеливо:

– Давайте быстро подумаем, как вести себя в изменившейся ситуации. Мы были настолько уверены в своей мощи, что прорабатывали только, что говорить потом и как отправить остатки кобызов в Узбекистан. Теперь придется думать, что говорить «во время».

Громов сказал свирепо:

– Никакого «во время»!.. Это не Чечня, где все-таки они на своей земле. Кобызы – не на своей. Я приказал своим стрелять по всему, что движется. А кто такой, не спрашивать вообще.

– Я тоже, – ответил Сигуранцев. – Однако, похоже, нам придется бросить туда еще силы. Ваши танки, Лев Николаевич, очень уязвимы. Достаточно в бункере услышать шум от гусениц танка, чтобы, выждав, приподняться по пояс и выпустить птурс в спину. А выскакивающих танкистов добить из автоматов.

– Я могу послать туда еще парашютную дивизию, – ответил Громов. – Эти ребята могут сами, как и боевики, ползать на брюхе, затаиваться в любой ложбинке. Но это, к сожалению, ведет к затяжной войне…

Сигуранцев фыркнул:

– К войне? Россия воюет с кобызами? Вы только представьте себе заголовки в новостях! Десять лет тому готова была на равных тягаться со Штатами, а теперь… с кобызами. Смех сквозь горькие слезы!

Я сказал с неохотой:

– Я берусь не допустить корреспондентов еще сутки… даже двое. А потом уже придется подыскать более серьезные объяснения.

Громов сказал свирепо, но подбодрившись:

– Двое суток? Да я за двое суток…

– Не хвались, – остановил Сигуранцев. – Не хвались, ладно?

– Я не хвалюсь!

– Бьем о заклад, что и за двое суток не сумеешь… окончательно?

– У тебя пять тузов в рукаве, – огрызнулся Громов. – Да и что такое «окончательно»? Но двое суток – это двое суток. Вон о Чернобыле месяц ничего не сообщали, хотя радиоактивное облако накрыло всю Европу!.. А то было в разгар гласности. Я же берусь за двое суток…

Сигуранцев не дослушал, повернулся ко мне:

– Господин президент, я пошлю добавочные отряды спецназа. Если позволите…

– Действуй, – сказал я. – Прямо сейчас. А мы, Лев Николаевич, сейчас побываем там лично.

Громов покачал головой:

– Все еще настаиваете? А что скажем прессе? Остальным министрам?

– Что встретился с участниками маневров, – ответил я. – Мы в самом деле можем встретиться с какой-нибудь частью. Организуйте что-нибудь на скорую руку по дороге.

Звякнул приглушенно и очень мелодично звонок, я тронул пульт, на экране появилось лицо Ксении.

– Господин президент, – спросила она встревоженным голосом. – К вам господин Карашахин… Говорит, что у него неотложное дело. Крайне неотложное!

Громов сказал хмуро:

– Это значит, что со спутников уже засекли… продолжение наших маневров.

Я сказал нехотя:

– Пусть господин Карашахин войдет.

Дверь приоткрылась, как мне показалось, на ширину ладони, но Карашахин ухитрился проскользнуть, плотно прикрыл за собой дверь, глаза его не отрывались от моего лица.

Я поинтересовался:

– Что-то случилось?

– Да, господин президент, – произнес обычным ровным голосом, даже голову слегка опустил, чтобы не выдавать себя блеском глаз. – Из крупнейших агентств пришли запросы… что у нас случилось в Рязанской области?

Громов глухо ругнулся, я лихорадочно обдумывал ситуацию, наконец сказал:

– Глеб Лагунович, для них нет никаких новостей. И никаких комментариев. А вам уже могу сказать… но пока только вам!.. что несколько часов назад началась операция «Сулла». Ее цель – убрать с карты России кобызский анклав. Убрать полностью. Наш министр обороны полагает, что понадобится еще сутки-двое, чтобы операция была завершена полностью. Вот тогда мы и скажем… возможно, скажем.

Он слушал с непроницаемым лицом, а когда поднял голову, я с облегчением не увидел в его глазах обиды. Нет, скорее нечто другое, если бы я не был так критичен к себе, сказал бы, что Карашахин посмотрел на меня с уважением.

– Хорошо, – сказал он после короткой паузы. – Я сумею держать корреспондентов на расстоянии все это время.

Сигуранцев и Босенко с облегчением вздохнули, я сказал:

– Вот и прекрасно! Я сейчас на полдня слетаю в воинскую часть, что особенно отличилась на маневрах и не набрала ни одного штрафного очка… такие есть, Лев Николаевич?.. милостиво побеседую, похлопаю по плечам героев, а потом вернусь. Со мной будет оператор, все это заснимет. Все это время держите здесь оборону.

Он наклонил голову, как вышколенный дворецкий:

– Хорошо, господин президент. Будет сделано, господин президент.

Глава 15

Армейский вертолет ужасал грохотом, тряской, неудобствами: жуткая боевая машина, и хотя этот вертолет транспортный, переделанный под летающий штаб министра обороны, но у меня с первых же минут полета заныли зубы, а все кости мелко-мелко завибрировали.

В двух-трех сотнях метров внизу проплывали разрушенные дома, словно над селом пронесся ураган страшной мощи, тревожно мычали коровы, а стада овец сбились в тесную кучу, оставшись без кошары. Промелькнули тела, три или четыре, под ними красные лужи. От десятка домов, выстроенных в ряд, остались груды размолотого в щепу дерева и красная крошка раздробленного кирпича. Мне показалось, что узнаю место, вот здесь за добротным домом аятоллы стоял кокетливый магазин, вон там остатки фонтана. Впечатление такое, что один танк, не останавливаясь, пронесся, как гигантский снаряд, через все дома, разбивая, разнося, подминая под гусеницы, вышел на околицу и ушел дальше, ибо кобызы селятся целыми родами, соседнее село… тоже кобызское.