Чтение 16–й страницы книги ~Властелин Руси~

— Ну да, молотила.

— Ах, он еще и моло… молотобоец? Кузнец?

— Сама ты кузнец, бабуля! Говорят тебе — ударник!

— Удар-ник? И кого же он ударил? А, видно, молотил цепом просо, ударял… да, большая для того сила нужна, хотя не столько и сила, сколько выносливость да разуменье. И хороший же ты парень, Ханс!

Ханс неожиданно засмущался:

— Да ладно…

— А где тот… удар-ник сейчас лежит?

— Да недалеко, в клинике доктора Норденшельда! Это знаешь какая клиника? Супер! Но, конечно, и не дешевая… Ой, ничего, что я на «ты»?

— Ничего. Мы ведь с тобой родичи, парень! Расскажи-ка лучше про эту… кли-нику. Там есть стража? Туда, наверное, трудно попасть?

— Стража? — Ханс рассмеялся, — Ну, да, конечно, есть, а как же! Охранник Макс, знаешь какой сильный? И в шахматы многим фору даст. А! Никак ты, бабуля, тоже в этой клинике полечиться собралась?! А я-то думаю, и чего ты расспрашиваешь?

— Да-да, полечиться, — почему-то обрадовавшись его словам, закивала бабуся. — Болят старые костушки.

— Полечись, полечись, — улыбнулся Ханс. — А про клинику тебе наш сосед, доктор Арендт, больше бы рассказал, да уехал, вот, на Рождество в Осло. Ой! — Мальчик даже подпрыгнул на мягком диване. — Ведь чуть не забыл — там же Марина работает медсестрой, русская, она и за мной часто присматривает, по поручению общества милосердия. Очень хорошая женщина, добрая, хоть болтают невесть чего про русских.

— Клиника. Марина. Общество мило-сердия… — прикрыв глаза, задумчиво повторил друид. — Хорошо бы поближе познакомиться с этой Мариной. И, я думаю, у нас найдется много лишних вещей для общества?

— Да, конечно же! — бурно обрадовался Ханс. — Молодец, бабушка! И как это я, дурак, раньше не догадался? Ведь они — и Марина, и подруга ее, Марта, — все время ко мне приходят, заботятся, опекают. Без них да без друзей что бы и делал?

Ханс вдруг погрустнел, взглянул на висевший на стене потрет в траурной черной рамке. Родители… Уже больше месяца прошло с их смерти, а все никак не привыкнуть.

Кажется, вот сейчас откроется дверь, заглянут по очереди оба. Сначала мама: «Привет, музыкант!», потом отец: «Что, футбол еще не начался?» Ханс вытер локтем набежавшие слезы.

Дверь приоткрылась.

— А, это ты, Вэл. Заходи, сейчас спорт посмотрим. Бабушка, он что, совсем ничего не понимает?

— Совсем-совсем, — друид скорбно поджал губы. — Он не из этого мира.

— Да я уже заметил. А с виду такой приятный парень, вот и Стигне понравился… Слушай! — Ханс хлопнул себя по коленкам. — А ведь тут у нас и еще одна клиника есть, только подальше, за Черным лесом. Психиатрическая! Вот бы Вэлмора там полечить, может, и помогло бы? А, Вэл? Не понимаешь… Я знаю, так бывает, что сначала у пси… у ненор… в общем, сначала всякие обострения, а потом — полежат немножко, и ничего, снова вполне нормальные люди. Да вот хоть взять Магн, певицу! Знаете…

— Магн?! — воскликнул друид. Очи его полыхнули на миг лютой нечеловеческой ненавистью и злобой. Впрочем, черный колдун быстро с собою справился. Спросил как ни в чем не бывало:

— Магн дуль Бресал?

— Не знаю, кого она там бросала, — тут же отозвался Ханс. — Но нас ни разу не кинула, хоть и брала несколько раз наш усилок.

— Где живет эта Магн?

Ханс пожал плечами:

— Честно говоря, я не знаю. Говорят, с «новыми хиппи» в коммуне тусуется. Если так — плохо дело, хиппи и травку курят, да и, ходят слухи, чем-то посильней балуются. Магн-то и так Сумасшедшей прозвали, куда ей еще колоться?

Друид больше не слушал его. Встав, прошелся по комнате, потом, пододвинув кресло, уселся к окну, да так и просидел там до поздней ночи, повторяя про себя: клиника, Марина, Магн. А та ли это Магн? И тот ли парень?

Резко поднявшись с кресла, друид пнул прикорнувшего у дивана волхва:

— Вставай! Ты поможешь мне.

За окном, выходящим в сад, светила серебряная луна.

Взглянув на луну, Марина Левкина улыбнулась. Совсем как у нас, в Питере, на Новый год. Ледяные горки в Озерках, гулянье на Дворцовой, украшенный праздничными огнями Невский… А Димка-то, сын, как подрос!В аэропорту и не узнала — вытянулся уже чуть ли не с бабушку. Первоклассник… Хорошо все-таки, что она успела выправить к Новому году все необходимые бумаги. Теперь есть куда торопиться после смены. Вернее — к кому. Вот оно, оказывается, счастье-то — пить чай вместе с матерью, вспоминая питерское житье-бытье, гладить непокорные кудряшки сына, так похожего на отца… Хорошо бы только внешне. Тот-то был гад, конечно, задурил мозги, а потом свалил — рожай, воспитывай! На какие шиши, интересно? Хорошо, когда Димка подрос, подвернулась работа в Норвегии, и не какая-нибудь, а по специальности. Да и тут пришлось приложить немало стараний, чтобы найти приличное место — одни слюнявые губы доктора Арендта чего стоят. Женатый, называется, человек! Сволочь… Хотя стоит ли так уж его осуждать? В конце концов, если б не он, неизвестно еще, как бы все обернулось.

Привычно проверив больных, Марина сделала назначенные уколы и зашла в угловую палату, где, обставленный мудрой медицинской аппаратурой, сверкающей изумрудными экранами и никелем, лежал в коме русский музыкант Игорь Акимцев. Лежал уже пятый месяц. Бородатый, со спутанными волосами цвета спелой ржи и синими, вернее, темно-голубыми глазами, прикрытыми тяжелыми веками.

Записав в журнал показания приборов, Марина осторожно поправила под головой больного подушку. На миг показалось — веки Игоря дрогнули, вот-вот — и пациент откроетглаза… Левкина вздохнула. Интересно, очнется он вообще хоть когда-нибудь? Доктор Норденшельд считал, что да, только вот когда — неизвестно. И в самом деле — интереснейший случай.

Медсестра подошла к окну — задернуть штору — и вдруг заметила проскользнувшую по заснеженному больничному саду стремительную серую тень. Бродячая собака? И кто их тут прикармливает?

Выполнив все назначенные больным процедуры, Марина спустилась в холл, улыбнулась накачанному охраннику, Максу. Вот вам, пожалуйста, идеал мужчины — симпатичен, умен и, главное, верен. Верен своей молодой жене.

Увидев ее, Макс поднялся с кресла:

— Попьем кофе?

— Конечно, — засмеялась Марина. — Я угощу тебя настоящими русскими пирогами — мать испекла.

— Ого! — Охранник потер руки. — Тогда я побежал за водой.

Прихватив пластмассовый чайник, он загромыхал каблуками по лестнице.

Марина уселась в вертящееся кресло охраны, крутнулась, сильно оттолкнувшись ногами… и вдруг похолодела. Прямо за широкими стеклянными дверями сидел средних размеров волк — желтовато-пегий, с большой лобастою головой, и, злобно рыча, не отрываясь смотрел на нее.

— Мама! — почему-то испугавшись, тихо произнесла медсестра и обернулась — позвать Макса. Впрочем, он и сам уже возвращался — стучали каблуки по ступенькам. Марина снова посмотрела на дверь — никого.

— А вот и водичка! — Охранник поставил чайник на стол.

— Ты чего так долго, Макс?

— Да, понимаешь, показалось, будто по двору ходит кто-то. Посмотрел — вроде нет. Ты ничего не видела?

— Видела, — усмехнулась Левкина. — Волка. Только что тут сидел, у входа. На меня пялился.

— Так это, наверное, не волк был! — расхохотался Макс и, посерьезнев, предложил: — Давай пройдемся, посмотрим. Ты по палатам, я — по рекреациям и коридорам.

— Давай, — согласилась Марина. — Все равно ждать, пока чайник вскипит.

Они вместе поднялись на второй этаж, Макс приглушил свет в коридоре — чтоб не бликовал в стеклах. Открыв дверь, Марина зашла в крайнюю палату — решила начать с нее. Русский музыкант по-прежнему лежал без движения — ну, а чего еще-то можно было ожидать? За окном ярко светила луна. В саду никого не было. Никакого волка!

Пожав плечами, Марина уже хотела выйти из палаты, как вдруг услышала какой-то скрежет, словно бы кто-то карабкался к подоконнику. Быстро спрятавшись в простенке, медсестра осторожно оттянула штору и ахнула. Прямо на нее, уцепившись за подоконник, смотрел молодой черноволосый парень, подросток, почему-то абсолютно голый.

Глава 13

ШТУРМ

Лето 866 г. Царьград

…Народ, где-то далеко от нас живущий, варварский, кочующий, гордящийся оружием, неожиданный, незамеченный, без военного искусства, так грозно и так быстро нахлынул на наши пределы, как морская волна…Патриарх Фотий о нашествии Руси на Константинополь

Густой черный дым поднимался в небо, повсюду слышались крики воинов — лезущих на стены по высоким лестницам, раскачивающих тяжелые пороки-тараны, спрятанные под обитыми железными листами крышами, пытающихся проникнуть на ладьях в гавань, перегороженную тяжелой цепью. Это были воины Хаскульда и Хельги. Вот несколько человек, в их числе и закопченный, словно негр, Ярил Зевота, громко вопя, вновь полезли на стену, откуда осажденные, окатив их кипящей смолой, начали швырять вниз камни, бревна, даже куски мрамора — все, что можно было использовать в деле. Ярил уже хорошо различал белки глаз скрывающихся за мощными каменными зубцами смуглых воинов в блестящих панцирях и шлемах; Зевота пригнулся и, выхватив меч, с яростным воплем ворвался на стену… И почувствовал, как ткнулся в его правый бок брошенный кем-то дротик. Хорошо — на излете, не пробил кольчугу, а то бы… Впрочем, на самом-то деле хорошего было мало — дротик хоть и не причинил непосредственного вреда, однако сильно поколебал равновесие, изо всех сил удерживаемое Ярилом, и парень, неловко качнувшись, полетел вниз, в ров, засыпанный хворостом и мешками.

— Ярил! — вытирая на лице кровь — царапнула стрела, — закричал Вятша и помчался к подножию стены, к тому месту, куда только что упал Зевота.

Продолжая осыпать осаждающих стрелами и камнями, ромеи зацепили баграми несколько лестниц, с ревом оттолкнули их от стены и радостно захохотали, глядя, как посыпались вниз маленькие смешные фигурки. Лестницы, застыв на миг в воздухе, повалились на землю, медленно рассыпаясь на куски.

Вдруг поднялся ветер, раздул тлеющее в траве пламя, вспыхнувшее вдруг так бурно, словно только и дожидалось, когда воины Хаскульда и Хельги отхлынут от стен.

— Пожар! — оглянувшись, закричал ярл. — Спасайте обозы! Дивьян, стрелой лети к дальним воротам! Узнай, как там Хаснульф?

— Слушаю, князь! — кивнув, Дивьян бросился к лошадям. Маленький, юркий, он как нельзя лучше соответствовал своему новому назначению — связного между отрядами новгородцев и ладожан. Должность вполне почетная, но и опасная — враги тоже не дураки — специальный отряд лучников по мере возможности безжалостно отстреливал связников.

— Быстрей, быстрей, — подгоняя скакуна, шептал отрок. — Ну, милый…

Конь — низенький и гривастый — мотнул головой, словно понимал слова всадника, и тут же взвился на дыбы — прямо перед ним упал шальной, выпущенный из камнемета валун изрядных размеров. Впереди была небольшая возвышенность и деревья, а отряд Хаснульфа находился совсем в другой стороне, и на объезд жаль было тратить время.

Повернув коня, Дивьян поскакал к воротам, у которых огромной черепахой громоздился таран, слышались монотонные удары и крики. Видны были почерневшие от копоти кольчуги и шлемы, судя по всему, с этой стороны дела для осаждавших складывались удачно — десятки лестниц, словно приклеенные, прилипли к стенам, а кое-где меж зубцами уже шел бой.

— Да здравствует Олег-княже! — подскакав ближе, что есть мочи завопил Дивьян, конь его вдруг споткнулся, пораженный огромной стрелою, выпущенной явно не из простого лука, ну да, конечно же, не из простого — стреломет, есть такая хитрая штука у ромеев, когда несколько стрел вставляются рядами в специальный станок, в нужный момент спускается канат, удерживающий на изгибе широкую доску, та выпрямляется, бьет сзади по стрелам с ужасной силой — и те летят, словно выпущенные великаном. Одна из таких стрел пронзила шею несчастного скакуна, и тот, повалившись наземь, забился в судорогах. Вылетевший из седла Дивьян едва успел откатиться в сторону. Вскочив, он заметил рыжеусого верзилу Скайлинга.

— Эй, Фриз! — закричал отрок. — Фри-из! Рыжеусый воин обернулся, вытер потный, залитый кровью лоб, улыбнулся, узнав Дивьяна:

— Как там у Хаскульда?

— Так себе, — честно ответил посыльный. — Где воевода?

— Хаснульф? А вон, у #порока! — Фриз указал рукой на «черепаху», неутомимо долбающую ворота. Мерного гула тарана уже никто не слышал — настолько он стал привычным. Да и крику кругом хватало. Вот опять заорали: это ромеи наконец сбросили со стен нападавших.

— Ничего! — осклабился фриз. — Говорят, князья отдадут нам город на целых три дня! Представляешь, сколько там всего, парень?

— Да-а, — кивнул Дивьян, до недавнего времени не веривший, что могут быть такие громадные города, как вот этот — Византии, Константинополь, Царьград! Раскинувшись на семи холмах, город полого спускался в бухту Золотой Рог, вход в которую ныне перегораживала толстая цепь, уходившая в башни. Видно было, как у причалов и в самой бухте угрожающе покачивались на волнах ромейские военные суда — длинные, с хищно вытянутыми носами. Честно сказать, мелкие ладьи русов — так, по названию древнего племени, величало себя объединенное войско — смотрелись на фоне этих великолепных кораблей довольно-таки убого. Правда, ладеек было много, так много, что само море казалось черным.

Дивьян обнаружил Хаснульфа вблизи тарана. Укрывшись за воткнутые в землю щиты, воевода деловито распекал прячущих глаза сотников.

— Вместе надо было, разом! — кричал он. — А вы как делали? Прорвались в одном месте — и все? Ничего уж больше не надо?

— Так ведь прорвались все-таки!

— И что? Скинули вас со стены, словно куница хвостом смахнула. Рог слушать надо, а не карабкаться наверх напропалую. В следующий раз… Чего тебе? — Он оглянулся на отрока.

— Хельги-князь говорит то же самое, что и ты, воевода! Как три раза пробьют барабаны и затрубят рога — навалиться разом!

— Вот и я о чем! Слышали? — Хаснульф тяжело дышал, видно, жарко ему было в кольчуге и надетом поверх нее кожаном панцире с овальными, ярко начищенными бляшками. Голову воеводы венчал круглый, чуть вытянутый кверху шлем с золотым ободком по краю.

— Скажи князю — иди воины готовы. — Он внимательно поглядел на стену и выругался: — Кажется, они опять подтащили смолу… Эй, ребята…

Выскочив из-за ряда щитов, он, грузно переваливаясь с ноги на ногу, побежал к тарану. Да, в смелости воеводе Хаснульфу было не отказать. Ободренные его примером воины тоже выдвинулись ближе к стенам. Только в который раз уже?

Вернувшись к своим, Дивьян бросился к Хельги — князь стоял на небольшом холмике, рядом с буйно-бородым Хаскульдом, и хмуро взирал на сбивающихся в отряды уцелевшихдружинников. Темно-голубой плащ ярла трепетал на ветру, словно крылья, серебром сияла на солнце кольчуга.

— «А все ж таки он могуч! — подумалось вдруг Дивьяну. — Могуч и бесстрашен, как древние боги!»

— Да, тройной удар барабанов. — Выслушав запыхавшегося парня, Хельги повернулся к Хаскульду: — Ты сам подашь сигнал, князь?

Хаскульд кивнул — важный, неторопливый, в красном княжеском плаще-корзне — и медленно поднял правую руку. Хельги-ярл, новгородский и ладожский князь, с досадою закусил губы. Нет, нельзя было наступать, не дождавшись подхода сил Дирмунда! Нельзя! Не хватало сил — и это остро чувствовали все, от князя до простых ратников. Еще хотябы треть от того, что было… Как нужны сейчас те отборные киевские сотни, что недавно вернулись из древлянской земли, где они железом и кровью усмиряли очередной мятеж! Хаскульд специально оставил захворавшего Дирмунда в Киеве дожидаться их возвращения, а потом, не медля, идти следом за основным войском. Можно было, конечно, подождать их на каком-нибудь из островов — Хортице, где принесли обильные жертвы, или Березани… Но Хаскульд-князь не хотел ждать! Вот еще! Ведь то же самое предлагал ему Хельги — выскочка, мальчишка, неведомо как сделавшийся северным князем. Разве ж дело младших чего-то там предлагать? Их дело — покорно слушать старших и исполнять, что скажут! А потому — вперед, на Царьград! Там подождем Дирмунда, а надоест ждать, так начнем и без киевских сотен, пусть подойдут к шапочному разбору — то-то потеха будет. Шесть лет назад трепетал Царьград и перед меньшим воинством, и сам патриарх Фотий напрасно возносил молитвы распятому богу…

Хельги не мог спорить с Хаскульдом. Видел, что тот будет глух к любым доводам рассудка. Как же — кто Хаскульд, и кто Хельги? Величины несопоставимые. Хаскульд, Аскольд, киевский князь, в очередной раз ведет свое войско на заносчивую и богатую Империю ромеев, а Хельги — варяжский ярл, искатель наживы, каких много в Норвегии или Дании, — лишь присутствует, взятый в поход из милости, с северной своею дружиной. Хельги-ярл остро чувствовал это — и знал, что не мог не пойти. Слишком многое было обещано новгородской дружине, боярам, купцам. А обещанное следует выполнять, каким бы трудным и невозможным то ни казалось! Потому и стоял сейчас Хельги под стенами Константинополя, и гибла его дружина, делая все, что возможно, для общей победы русов.

Троекратный гром больших барабанов раздался над Золотым Рогом! Затрубили рога, и над бухтой пронесся горячий ветер. Хельги оглянулся на ладьи и нахмурился.

— Брат мой, наш флот в опасности, — повернулся он к Хаскульду.

— Не вижу никакой опасности, — буркнул тот. — Этим самонадеянным глупцам ромеям скоро будет не до нашего флота.

— Самонадеянным глупцам… — скептически повторил Хельги, и по глазам его было видно, кого он считает на самом деле глупцом. — Кто командует ладьями, мой князь?

— Боярин Мистислав, человек преданнейший и верный.

— Ты доверил командовать флотом не викингу? — удивленно воскликнул ярл. — Но как же?

— Да, честно говоря, от Мистислава на суше толку было бы больше, — согласно кивнул Хаскульд, глядя на бегущие к стенам фигурки, и вдруг усмехнулся: — Хочешь, ты командуй флотом, ярл!

Хельги зло рассмеялся:

— Если только там еще возможно хоть что-нибудь сделать!

Потребовав коня, он вскочил в седло и помчался к бухте. Так и не получивший конкретного приказа, Дивьян пожал плечами и припустил вслед за князем. В конце концов именно там, в ладьях, и находилась большая часть младшей дружины.

Многочисленные ладьи покачивались на волнах перед бухтой. В бирюзовых водах отражалось палево-голубое небо. Низко кружились небольшие стремительные птицы.

— Жарко. — Сняв шлем, белоголовый Лашк зачерпнул воды, вылил на себя, на голову и обтянутые кольчугой плечи. Оглянувшись на Снорри, взялся за весло.

— Кажется, я слышал сигнал, — сказал Снорри. — Что-то медлит наш Мистислав-конунг… Что ж, подождем.

На крайней ладье — ладье боярина Мистислава — подняли весла. Снорри дал знак своим.

— Кто это там скачет? — Поднимая тяжелое весло, Лашк скосил глаза на берег. Посмотрев туда же, Снорри узрел одинокого всадника в темно-голубом развевающемся плаще. Всадник нахлестывал коня. Кольчуга и шлем серебрились на солнце.

— Ярл! — улыбнулся викинг. — Кажется, это наш князь, Хельги!

Все ладьи уже двинулись в бухту, выстраиваясь плотными рядами возле цепи; Снорри дал знак подождать. Ладожские суда застыли.

— Что такое? — забеспокоился боярин Мистислав. — Как они посмели не подчиниться? Ерем, выясни!

Боярин ткнул носком сапога молодого холопа, и тот, скинув рубаху, проворно нырнул в воду.

На ладье Снорри во все глаза следили за быстро приближающимся ярлом. Темно-голубой плащ уже промелькнул совсем рядом, за оливами.

— Кажется, за ярлом кто-то бежит, — Лашк всмотрелся в берег. — Ну да, бежит — и как быстро!

Ага, запнулся… Во-он как покатился с горы! Наверное, сломает шею… Нет, вроде не сломал. Шевелится… Ха! Да это ж Дивьян!

— Ничего удивительного, — усмехнулся Снорри. — Именно его я и посылал к ярлу для связи… А ну, давай к берегу!

Весла разом вспенили воду…

— Догнать, — ступив на борт судна, скомандовал Хельги и посмотрел на выдвинувшийся далеко вперед флот — маленькие юркие ладьи, даже не снеккьи, и уж тем более не драккары — гордые пенители моря.

— Дивьян, давай руку! — Перегнувшись через борт, Лашк помог приятелю забраться в ладью.

Новгородско-ладожские суда быстро догнали основные силы, распылившиеся вдоль закрывавшей гавань цепи.

— Наши суда легкие. — Снорри посмотрел на ярла. — Думаю, цепь их не очень задержит.

— Так же думают и ромеи, — в тон ему с усмешкой отозвался Хельги. — Или ты считаешь их всех глупцами?

Снорри пожал плечами, наблюдая, как тысячи небольших ладей растягиваются в несколько линий. Дул легкий бриз, поднимая небольшую волну, не способную стать препятствием для кораблей русов. А те, остановившись, замерли, словно перед прыжком.

И ведь может получиться! Сейчас крайние ладьи помогут средним, те благополучно перевалят через цепь, а в бухте длинные и мощные ромейские суда будут лишены всех своих преимуществ, юркие ладьи накинуться на них с разных сторон, словно волки на крупную дичь. И порвут! Порвут же! Но неужели этого не понимают ромеи? Выходит, это все сказки о мощи имперского флота? Да, нет, похоже, не сказки. Вон наконец зашевелились.

Из гущи ромейского флота, стоявшего недалеко от причалов, отделился десяток быстрых и мощных кораблей с двумя рядами весел. Корабли быстро приближались; большие, очень большие, куда больше обычного драккара, вот уже хорошо видны надстройки на носу, широкий, обшитый пластинами таран, наполовину погруженный в воду. Вытянутая морда корабля чем-то напоминала змеиную голову, сверху, над украшенной продолговатыми щитами надстройкой, торчала непонятная круглая труба.

— Сейчас они прорвут своими таранами цепь, — глядя на вражеские суда, довольно улыбнулся Снорри. — Вот тут-то мы и накинемся, время терять не станем, нас же куда какбольше! На что они рассчитывают, ярл? На своих воинов, прячущихся за надстройками и щитами? Всего-то десять кораблей, пусть и больших… А у нас — сотни!

— Назад, Снорри! — внезапно побелев, воскликнул ярл. — Всем назад!

— Что такое, мой ярл?

— Это огненосные дромоны, Снорри. Помнишь, Никифор как-то рассказывал? Еще чуть-чуть — и они сожгут нас, как молния сухое жнивье! Назад, все назад!

Ладьи русов зашевелили веслами. Видно, многие уже знали, что такое огненосный имперский флот…

Кто-то успел… А кто-то и нет!

Красиво, как на параде, затормозив веслами, дромоны остановились точнехонько перед самой цепью и выплюнули из труб огненную смесь! Несколько неосторожно приблизившихся к цепи ладей вспыхнули, их экипажи с криками ужаса попрыгали в воду. Дромоны произвели еще один залп — и теперь запылало уже само море — огненосная смесь горела и на воде. Многие пытались сбить огонь веслами, но это лишь усиливало его всесокрушающий пыл.

Огромный боевой селандр — размером примерно как два дромона — медленно повернулся боком. Ухнули катапульты, и высоко над водой пронеслись сеющие смерть снаряды — глиняные амфоры, начиненные все той же смесью, «греческим огнем», как ее называли. Вслед за амфорами полетели тяжелые стрелы.

Одна из амфор разбилась прямо на носу флагманской ладьи Хельги. Вспыхнуло гудящее пламя. Бросив весло, Лашк зачерпнул шлемом воду, плеснул — пламя вспыхнуло еще больше, разлилось вокруг, попав незадачливому пожаротушителю на кольчугу. С воплем парень быстро стянул ее вместе с рубахой и прыгнул в воду.

— Парус! — приказал ярл. — Быстро накройте парусом пламя! И, заклинаю всеми богами, не лейте больше воды.

Дивьян перегнулся через борт:

— Ты как, Лашк?

— Уже не так горячо. — Силясь улыбнуться, Лашк подплыл к самой ладье. — А ну, дай руку.

В воздухе со свистом проносились стрелы.

Дивьян нагнулся еще ниже, протянул другу руку, впрочем, тому уже и не требовалась особая помощь: взявшись за борт, он подтянулся — мокрый, смеющийся… И вдруг вытянулся, как-то беспомощно дернув шеей. Огромная стрела, вонзившись точно между лопатками, вышла из груди, пришпилив его к борту, точно жука.

— Лашк!!! — Вскочив, Дивьян в ужасе обнял друга за плечи. Тот в последний раз улыбнулся и затих, исторгнув ртом черную кровь. Светлые глаза отрока недвижно уставились в даль.

— Лашк, — Дивьян не чувствовал, как текут по щекам горячие злые слезы.

Эх, Лашк, Лашк — и на что бросил ты свои родные леса и нивы, озера, полные сладкой воды, и многорыбные реки — Капшу, Пашу, Пяльицу? Зачем понесло тебя в далекие чужие страны? За славой? Богатством? Честью? А сам-то ты, Дивьян?

— Мы похороним его, — обернувшись, посмурнел лицом ярл. — Но не сейчас. Дивьян, на тебе рог! Дуй общий сбор!

— Но я не знаю как.

— Просто дуй — и все.

Дивьян дунул — вырвавшийся из тяжелого рога звук напоминал рык медведя и крик раненой рыси. С соседней ладьи тоже отозвался рог, и со следующей, и чуть дальше…

На мачте ладьи Хельги-ярла взвилось синее боевое знамя.

— Где Мистислав? — оглядывая воинов, спросил ярл.

— Погиб с честью.

— Дурень… Слушайте мою волю. — Он вдруг улыбнулся, выпрямился и словно даже стал выше ростом, хотя и так был не маленький, — все ладьи, кои нельзя починить, а также те, кои чинить долго, сожжем сами, да так, чтобы горели как можно ярче.

— Не будут они ярче, — покачал головой Снорри. — Разве что хворосту с берега притащить?

— Вот-вот, — закивал Хельги. — Пошлете людей — пусть притащат. Оставим около горящих ладей нескольких человек — пусть поддерживают пламя. Надеюсь, ромеи не замедлят доложить своему императору о полном разгроме нашего флота. А мы заставим их в это поверить… Все остальные — уходим в обратный путь!

— Как так? — захлопал ресницами Снорри.

— Так, — рассмеялся ярл. — Идем до тех пор, пока не скроется из виду самая высокая башня Царьграда. Паруса не подымать, таиться берегами, я очень не хочу, чтобы ромеинас видели. Уж больно ловки их соглядатаи!