Чтение 10–й страницы книги ~Путь в Селембрис~

— Знаешь что, девочка? Вырасти, обзаведись мужем и ходи на него в атаку. А мне тут истерики не устраивай.

Класс засмеялся.

Этого нелепого замечания оказалось достаточно, чтобы недружный в целом класс начал немедленно доставать Платонову идиотскими смешками. В роли претендента на будущего мужа выступал, естественно, Лёнька Косицын. Тут же вспомнили и нетактичное замечание Маргуси о том, что Платонова охорашивается перед ним. Девичья половина класса немедленно обсудила ситуацию и пришла к выводу, что рыжая выступает. После чего ей был объявлен бойкот на неопределённое время. Это дало импульс тому самому творческому потенциалу, в отсутствии которого педагог Ковалёва так несправедливо обвиняла учеников:

Рыжий красного спросил:

— Чем ты голову красил?

— Я не краскою красился,

Я морковью уродился!* * *

— Антонина Андреевна, — спросила историчка немного позже у классного руководителя седьмого "Б", — у Платоновой кто родители?

Антонина достаточно поработала в школе, чтобы понять, о чём идёт речь.

— Ничего особенного, — отвечала она, — простые кабисты. Отнюдь не элита.

Татьяна Владимировна кивнула. Она так и думала.

— Что это? — удивилась Ковалёва. Она уже надела пальто и собиралась уходить.

Под одной из парт валялась маленькая плоская вещица. Татьяна Владимировна подняла её и рассмотрела. Похоже на пудреницу, но почему-то деревянная. Вещица легко открылась, а внутри оказался опалесцирующий порошок. Педагог осторожно понюхала. Не тот ли это наркотик, о котором толковали в учительской? Она опять понюхала. Никакого запаха.

"Отнесу-ка я Антонине Андреевне. Кажется, в её классе что-то не так. Недаром Косицына забирали в милицию."* * *

— Что за реферат поставили? — поинтересовалась мама, когда вернулась поздно вечером домой.

— Три, конечно. — отвечал сын.

Ни разу маме не удавалось получить даже четыре за работы по истории. Безразличие, с которым сын относился к оценкам по этому предмету, её не удивляло.

Управляясь на кухне, она невольно стала вспоминать свои школьные годы. У них был историком Иван Петрович. Зоя застала последний год работы старого учителя в школе. Он порядком переработал стаж, и теперь возраст вынуждал его удалиться на покой. Иван Петрович был невысоким, худеньким и похожим на подростка. Когда он пробирался по коридору среди носящихся кометами учеников, то испуганно сторонился, прижимая слабыми бледными лапками к груди классный журнал.

— Уронят ещё. — опасливо говорил старенький учитель. — Костей потом не соберёшь!

— Тиха-а! — орал тогда кто-нибудь из старшеклассников. — Иван Петрович идёт!

Мелкотня тут же угоманивалась и, вытирая горячие сопли, расступалась и пропускала учителя. Он благодарно кивал и быстренько просачивался в кабинет.

По части дисциплины Иван Петрович был явно слабоват. Он откровенно побаивался вести опрос. Ученики тут же начинали пошумливать. Они даже спорили с ним, доказывая, что ответ был на уровне. Тогда хитрый Иван Петрович открывал дверь в коридор, чтобы услышала русичка Варвара Михайловна. Она неизменно приходила на помощь и рявкала своим зычным голосом прямо из коридора:

— А ну, охламоны! Все сели прямо! Рты на замке! Я всё слышу!

После чего, стуча каблуками, удалялась к себе и оставляла дверь открытой — в случае чего она всё слышит!

Зато объяснение нового материала проходило в обстановке максимального внимания. Стоило историку сказать, что опрос окончен, как все немедленно умолкали и вперивали в маленького учителя ожидающие взоры. Его любимой темой были греческие мифы, Троянская война.

Едва начав рассказывать, Иван Петрович увлекался, входил в роль и зажигал всю аудиторию. Даже самые хулиганистые ребята сидели, разинув рты. Это надо видеть, как он живописал бой Ахилла с Гектором! У всех мурашки бежали по спине, когда старенький учитель принимался кружиться у доски, молодецки размахивая деревянной указкой, как мечом! Он приходил в себя только когда в классе зарождался и валом нарастал боевой славянский клич:

— Ура-а-аааа!!!

Тогда прибегала Варвара и спрашивала:

— Что случилось?

— Ничего не случилось. — смущался развоевавшийся историк. — Это всё греки.

Варвара понимающе умолкала. Все знали, что греки доводят Селезнёва до экстаза. Иван Петрович был потрясающе эрудирован. Но, склероз давно уже подтачивал память, и старенький историк удалился на покой.

Как жалела Зоя, что её Лёньчику не пришлось учиться у такого учителя!* * *

Лёнька был занят. Публика требовала продолжения поэмы. Поэтому новый Пушкин включил компьютер, надел наушники, пустил на полную катушку группу «Tanzwut» и продолжил эпопею.

Рыцарь взял свой автомат,

И десятка два гранат,

Натянул бронежилет

И коняшке дал конфет.

Он бандану повязал,

Краской щёки расписал,

Затянул ремни потуже,

И надел штаны похуже.

Горын тоже не зевал

И ракетомёт достал.

Карандашик послюнявил

И послание отправил:

"Я к вам пишу, чего же боле?

Что я ещё могу сказать?

Я знаю, нынче в вашей воле

Меня нахальством доставать.

Но я честно вам скажу,

Что без дела не сижу.

У меня царевна есть,

И я хочу её поесть.

И вас тоже в гости просим,

Ужин будет ровно в восемь.

Мойте руки и садитесь.

И царевной угоститесь."

ГЛАВА 13. Братья аргивяне!

Историчке снился странный сон. Она вошла в свой класс, а там сидели буратины. Деревянные ученики. Татьяну Владимировну трудно было чем-либо удивить. Работа в школе не располагает к нежным чувствам. Люди с повышенной эмоциональностью быстро прогорают. Ну что ж, буратины, так буратины. Ей всё равно, кого учить. Чего она только не повидала за все годы, пока вела предмет.

С утра намечался опрос по теме. Подперев ладонью щёку, историчка мрачно слушала ответ. Она поигрывала ручкой над раскрытым журналом. Качество ответа раздражало. Спотыкаясь на каждой букве, буратина уныло пересказывала параграф слово в слово.

Не в силах более терпеть такой маразм, историчка повернулась к ученице всем корпусом и критически окинула её взглядом.

— Знаешь, буратина, — тяжело произнесла она, — твой старший брат был дурак. И ты в него. Такая же дура.

Чего церемониться? Ведь это же просто деревяшки.

Буратина опустила голову. Из её глупых глаз вытекли две горючие слезы и прожгли на раскрашенных щеках полоски. Дерево задымилось.

Зрелище ложного раскаяния вызвало у педагога ещё больший приступ отвращения. Она перешла на такие детали, как внешний вид. С каждым словом буратина сплющивалась, как пластилин. И наконец опустилась до плинтусов.

Но Татьяна Владимировна уже забыла про неё. Она вошла в азарт и охотно объясняла буратинам, что будет с ними, когда они вырастут.

— Когда вас припечёт, тогда задумаетесь. — обещала она проблемы в скором будущем.

Её горячий монолог начал прожигать в буратинах дыры. Учительница говорила и говорила, и каждое слово наносило буратинам раны.

Весь класс был истерзан, только тогда учительница почувствовала, что освободилась от давящего изнутри чувства. Психологи советуют избавляться от негатива, выговаривая себя. Она повеселела.

— Вот отчего у вас такой убогий язык? — уже добрее спросила она.

Впрочем, какой ещё может быть язык у буратин? Но слово уже вырвалось и пришлось развивать тему дальше. Вреда не принесёт.

— Вы же изучаете литературу. Должны бы чего-нибудь усвоить. Кто из вас читает классиков?

Весь класс замотал головами.

— Мы ничего не читаем! — с плачем поведали буратины. — Нам неинтересно!

— Конечно! — охотно подхватила историчка. — Вот боевики — это интересно! За границей читают нашего Достоевского, а им неинтересно!

О Достоевском она помнила только его фамилию. Но, это и не важно. Ей некогда сидеть над книгами, школа поглощает все силы. Работа с таким тупым материалом, как буратины, кого угодно выбьет из колеи. А вот им делать нечего, целый день шатаются по улице. Сидели бы дома и читали. Глядишь, и хулиганства на улицах уменьшится.

Класс между тем продолжал реветь. Татьяну Владимировну очень удивила подобная эмоциональность в деревяшках.

— Нам не нужен Достоевский! — хором голосили они. — Нам ни мир не нужен, ни война! Мы все будем дворниками! И уголовниками будем! По нас тюрьма плачет! Мы все будем работать на рынках и обманывать порядочных людей! Мы станем проститутками! Мы попадём в психушку! Там наше место!

— Но постойте, дети… — растерянно воскликнула учительница.

— Мы не дети! — с горьким плачем возразили они. — Мы идиоты! Мы сущее наказание! Таких раньше секли розгами! А теперь вы должны с нами цацкаться!

На учениках не было живого места. Вместо сердец зияли пепелища. И всё это от простых слов?!

Татьяна Владимировна достала зеркальце и взглянула на себя. Она не больна? Высунула язык и так застыла. Вместо языка извивалось раздвоенное жало.* * *

Окончание учебной недели не обещало ничего хорошего. Во всяком случае, Изольда Григорьевна полагала, что от полтергейста вообще, кроме неприятностей хорошего ждать не стоит. И не ошиблась. Каждое утро в течение этой кошмарной недели она входила в здание школы с надеждой, что там снова всё, как обычно. Никаких метёлок. Никаких сказочных дубов. Никаких говорящих котов. Ни горячего чая в столовой, ни пирогов и ватрушек.

Рано утром её разбудил телефон. Звонила историк.

— Изольда Григорьевна, — тихо сказала она, — я сегодня не приду в школу.

— Вы заболели, Татьяна Владимировна? — спросила завуч, соображая, чем на сегодня заполнять образовавшиеся пустоты.

— Да, Изольда Григорьевна, — всё так же тихо ответила историк, — я заболела.

Это было и без того очевидно. Обычно твёрдый голос педагога сегодня звучал так слабо.

"Наверно, давление" — подумала завуч. А вслух пожелала скорейшего выздоровления.

— Спасибо. — прошелестел голос.

Изольда согнала с ног пожилого мопса Путча, названного так в память давнего события. Мопс был вторым жильцом в её одинокой однокомнатной квартире.

— Оставайся, милый, тут. А мне пора на каторгу.

И вот теперь завуч подходила к школе, разглядывая её издали. Не видно ли снаружи, что творится там, внутри. Не летает ли над школьным двором баба Яга в ступе? Не торчит ли в окне Змей Горыныч?

Внешне школа выглядела вполне пристойно. Но, едва Изольда Григорьевна вошла в вестибюль, как тут же подверглась нападению зловредной щётки. Та стремительно атаковала ноги завуча. Заставила показать подошвы и моментально счистила с них грязь. Все входящие подвергались такой же процедуре. Щётка не делала различий между полами и рангами. Надо сказать, что с проблемой второй обуви она справилась блестяще.

Тётя Паша и тётя Люба сидели на боевом посту.

— Вона, вона! — закричала уборщица. — Убегаеть!

Щетка немедленно ринулась за убеганцем, загнала его в угол и в момент отполировала его кроссовки.

Первым делом завуч заглянула в спортивный зал. Ни от кого прятать это безобразие больше не удавалось. На переменах кот заманивал детей на дуб и рассказывал им сказки.

— Здраствуйте, Изольда Григорьевна! — вежливо поздоровался кот. — А мы тут Пушкина читаем! Дети, вам интересно?

— Интересно! — закричали дети.

Изольда поспешно ушла.

Начиналась осенняя эпидемия гриппа и прочих простудных заболеваний, а вместе с ними обычные школьные проблемы: кого кем заменять. Учителя болеют. Вот и неуязвимая для вируса Татьяна Владимировна попала на больничный.

Дойдя до кабинета Ковалёвой, завуч Кренделькова поняла, что заменить историка некем. Значит, придётся прислать двух девочек из старших классов читать какую-нибудькнижку. Или просто дать задание и оставить всех орать, беситься и выскакивать в коридор.

— Дети, истории сегодня у вас не будет. — сурово сказала она классу.

Переждала громкое и дружное "ура!!" и продолжила:

— Сидите тут, я пришлю кого-нибудь.

Спустя всего минуту после ухода завуча в дверь вошёл незнакомый человек. Пожилой и очень худой, с седым вихром надо лбом. Он прошёл к столу в полнейшем молчании и оглядел класс через старомодные очки с мощными диоптриями.

— Я заменю вашего заболевшего учителя. — сказал он. — Меня зовут Филипп Эрастович Гомонин. Что за тема?

— Троянская война. — обречённо ответили ему.* * *

Изольда Григорьевна направлялась к лестнице и увидела кота. Тот стоял на задних лапах, оттопырив свой широкий хвост, и тщетно пытался достать лапой худосочную тредесканцию, растущую из горшочка на стене. Заметив завуча, он немедленно прекратил своё занятие и увязался за ней.

— Изольда Григорьевна, — обольщающе заговорил кот, — а можно я декорирую коридорчик по своему вкусу?

Завуч не ответила.

— Хочу поставить тут ёлки и берёзы вдоль окон. А по низу пустить натуральную травку. Ну, так что?

Он откровенно увивался вокруг ног Изольды Григорьевны.

— Можно подумать, от моего «нет» что-то изменится. — усмехнулась она. — Вы творите в нашей школе, что вам вздумается, и никого при этом не спрашиваете.

— Вот именно поэтому я и пытаюсь быть лояльным по отношению к вашей школе. — возразил кот. — Так можно?

— Зачем вам это нужно? — спросила Изольда, остановившись.

— Неужели вам нравится это несчастное, заморённое растение?! — изумился кот. — Я хотел бы сделать школьную обстановку более эстетически привлекательной, более романтичной.

— Вот оно что! — с сарказмом произнесла завуч. — Ну полюбуйтесь, идеалист вы несчастный!

Она вынула из кольца-держателя горшочек с неугодной коту тредесканцией и подсунула его под нос несчастному идеалисту.

— Что это?! — поразился кот. — Зачем вы накидали туда камешки?

— Это жвачка, убогий мечтатель! Ученики кидают в цветы использованную жвачку! Вы, очевидно, думали, что имеете дело с ангелами?

— А это что? — продолжал свою познавательную деятельность неугомонный сказочник.

— А это окурки, ваша святость! Только не смейте мне тут говорить, что курение вредно для здоровья!

— А почему вы не поставите им урны для мусора? — поднял он на завуча свои круглые глаза.

— А урны, пригожий мой, они будут просто переворачивать! И содержимое распинывать ногами!

— Кошмар какой! — потрясённо проронил сказочный мурлыка. — Вы хотите сказать, что ваши ученики столь дурны?!

— Вот именно это я вам и хочу сказать.

— И эти маленькие, хорошенькие детишки, с которыми мы по переменам сидим на дубе, потом вырастают в таких монстров?!

— Как вас зовут? — спросила завуч с высоты своего роста.

— Вавила, Ваша Просвещённость. Меня зовут Вавила. Можно и без отчества.

— Дорогой Вавила, мне тут некогда с вами обсуждать мелкие проблемы. Необходимо что-то делать с классами, оставшимися без учителей. А то они школу разнесут.

И она пошла.

— Так я займусь интерьерчиком?! — встрепенулся кот.