Чтение 25–й страницы книги ~Коридор~

Когда он проходил мимо очередной воздушной «своры», его внимание привлек одинокий фокер. Вывалившись из «круга»[46],машина, пересекая черным шлейфом синюю гладь неба, быстро пошла вниз, а следом за ней тут же устремились три П-47. С каждой секундой преследователи все быстрее настигали его и вскоре, открыв «кинжальный» огонь, почти в упор стали разносить израненный самолет в клочья. Первым не выдержало крыло, меткая очередь у основания с корнем вырвала его из искореженного фюзеляжа, после чего самолет, тут же завертевшись волчком, устремился в свое последнее пике.

— «Неужели и я вот так же???»

— Карл, Карл, где ты, черт побери? — прохрипел в наушниках голос Хельмута.

В эфире творилась полная неразбериха. Под стать бешеному накалу боя, сейчас в нем были слышны обезумевшие крики и призывы о помощи, вперемешку с радостными возгласами тех, кто заставлял противника на своей частоте вопить от страха и боли. Из-за всего этого, чтобы докричаться до своего ведомого, Хельмуту приходилось до упора напрягать голосовые связки, фактически перекрикивая всех остальных.

— Хельмут, я не слышу тебя. Где ты находишься?

— Я на северо-западе. Высота 3-1. У меня на хвосте два янки.

Карл бегло бросил взгляд на альтиметр, который показывал 4800, после чего, быстро оглядевшись по сторонам, наконец-то заметил машину Хельмута. Два П-47 изо всех пулеметов утюжили самолет ведущего, который, выполняя головокружительные «бочки», едва уворачивался от их огня.

Не медля ни секунды, Карл завалил машину на крыло и под предельно допустимым углом атаки пошел на перехват. Скорость неумолимо стала расти и, вскоре перевалив отметку 690 километров, грозила вызвать неминуемое возмездие в виде флаттеров[47].К счастью, в этот момент он приблизился на расстояние ведения огня и, целясь примерно на три корпуса вперед, нажал гашетку. Орудия извергли град свинца, и, несмотря на то, что упредительного огня не вышло, преследователи все же ретировались в разные стороны, видимо опасаясь, что Карл не сможет вывести машину из пике и протаранитоба их самолета.

Только на двух тысячах Карлу удалось выровнять машину. Чтобы погасить скорость, он, потянув штурвал на себя, начал набирать высоту. Из-за сильной перегрузки к голове тут же прилила кровь, а все тело до боли вжало в пилотское кресло. Когда же она ослабла, Карл оглядевшись по сторонам, быстро нашел самолет Хельмута. Тот, изловчившись, крепко сел на хвост одного из преследовавших его П-47, так что теперь, не теряя ни секунды, следовало поскорее идти на прикрытие, пока не появился второй американец.

Уже совсем было собравшись направить машину к своему ведущему, он неожиданно обернулся и с ужасом заметил, как ему в хвост заходят три «Тандерболта», которые, по-видимому, были теми же самыми, что недавно расправились с «Фокером».

Дернув штурвал в сторону, Карл завалил машину вправо, одновременно с этим выравнивая ее по горизонтали и не давая тем самым с набором высоты терять драгоценную скорость. После нескольких колебаний стрелка застыла на отметке 320 км/ч.

— Хельмут, Хельмут, — почти задыхаясь от волнения, прокричал Карл, — мне нужна помощь.

Но его крик так и остался не услышанным в общем водовороте возгласов и призывов о помощи, слышимых в эфире. Преследователи тем временем приблизились на предельно допустимое расстояние, и тот, что был ближе всех, открыл огонь.

Для любого пилота с двенадцатичасовым налетом, с трудом владеющим пилотажем вообще, не говоря о высшем, ничего не оставалось делать, как «встать в круг» и громко молить о помощи. Тогда появлялся шанс, что его кто-то услышит, придя на подмогу. Карл так и поступил.

— Хельмут, Хельмут! Где ты, Хельмут? Ну где же ты, когда нужен?

С перепугу он так мастерски водил своих преследователей по горизонтальной амплитуде, что ведущий по нему огонь самолет никак не мог ровно зайти в хвост, чтобы меткой очередью отправить экстренным рейсом на землю. Вместо этого тот бессмысленно расстреливал пространство позади него, попусту расходуя свой боекомплект. Заметив это, Карл нервно заулыбался. Но улыбка его больше походила на гримасу буйно помешанного, нежели то, чем должна была быть по определению. Впрочем, на душе у него сейчас творилось именно то, что выражала мимика лица.

Безумно вращая головой на все 360 градусов, он умудрялся смотреть сразу во все стороны, моментально оценивая обстановку и принимая нужное решение. В очередной раз оглянувшись, он заметил, что единственный из трех самолетов, который вел по нему огонь, стрелял уже не из восьми пулеметов, а только из четырех. Это был хороший знак. —«Значит у него боеприпасы на исходе, и скоро их будет на одного меньше».

Словно в подтверждение его слов, самолет прекратил огонь и под довольные возгласы Карла, вышел из преследования. Но радость длилась недолго. Место выбывшего тут жезанял следующий самолет, пилот которого оказался намного опытнее своего «торопливого» коллеги. Быстро сократив дистанцию до сотни метров, он совершил несколько пристрелочных выстрелов, после чего открыл огонь из всего имеющегося оружия.

Пули с пугающей регулярностью стали колотить по хвостовой части фюзеляжа, медленно подбираясь к бензобаку. Только от одной этой мысли Карла опять бросило в жар, и чтобы хоть как-то успокоиться, он вновь, как молитву начал бубнить под нос заученные фразы, бессмысленно повторяя: «Паника — самый большой враг пилота в бою. Паника — самый большой враг пилота в бою…»

— Правильные слова говоришь, Маер, — из ниоткуда отчетливо послышался голос в эфире. — А я-то думал, ты ничего не усвоил.

Карл, моментально узнав голос майора Бренеке, понял что «ЭТО» самое прекрасное, что когда-либо слышал в жизни. В следующий момент в бешеной лобовой атаке на неприятеля обрушился Шеф, длинной очередью поразив массивный двигатель «Тандерболта». От точного попадания в машине тут же заклинило винт, а из-под кожуха потянулся шлейф черного дыма.

Переполняемый эмоциями и не в силах сдержать слез радости, Карл внимательно наблюдал за только что нокаутированным самолетом, который, неумолимо снижаясь, стал медленно приближаться к земле. Вскоре из откинувшегося фонаря вывалился пилот, и на синем фоне водной глади раскрылся белоснежный купол его парашюта.

Обернувшись назад, Карл посмотрел на последнего преследователя, который, судя по развороту куда-то в сторону, совершенно не стремился его атаковать.

— «Сейчас Шеф вернется, и ты отправишься следом за своим друганом», — миролюбие Карла уже давно куда-то улетучилось, поставив на первый план инстинкт самосохранения, безраздельно властвовавший в его голове.

Больше не ожидая угрозы, он развернул самолет в сторону побережья, до которого было не больше пяти километров и, изменив тангаж, стал медленно набирать скорость.

— Третий вызывает четвертого. Где ты?

— Я здесь, — тут же откликнулся Карл.

— Где здесь?

— Да черт его знает, — он огляделся по сторонам, чтобы отыскать ориентиры, — километра два севернее маяка.

— Я тебя вижу. Можешь поздравить — я на свой счет записал еще один самолет.

— Поздравля…

Шквальный огонь не дал больше сказать ни слова. Тот самый, П-47, который Карл перестал брать в расчет, подобрался почти вплотную, и теперь целые тучи пуль пятидесятого калибра в упор рвали его самолет на части.

Очень скоро пилот преследующего самолета стал перемещать огонь с кормы на нос, и пули, барабаня по переборкам, стали пробивать стекло фонаря. Несколько осколков угодило в бронированную спинку кресла, заставив Карла зажмурить глаза в ожидании неизбежного. Но обстрел так же неожиданно прекратился, как и начался. Только где-то справа послышался рокот мощного двигателя «Тандерболта», уходящего куда-то в сторону.

Открыв глаза, Карл понял, что все еще жив. Ни одна из пуль его не задела. Только из левого плеча торчал небольшой осколок стекла, врезавшийся как раз в то самое место,где был старый шрам. Рана почему-то не болела. Лишь в голове слышался какой— то странный, все нарастающий гул.

Осмотрев кабину, он с ужасом заметил, что в фонаре не осталось ни одного целого стекла, а из всех приборов панели управления работали только часы да сигнальная лампочка перегрева двигателя. Хуже дело обстояло с самим самолетом. Весь фюзеляж был пронизан пулевыми отверстиями. На правом крыле был оторван элерон, а двигатель, издавая дикий скрежет, дымил изо всех щелей.

— Четвертый, четвертый. Карл, ты жив? Что с тобой? — заглушая всех, прокричал Хельмут.

— Меня только что кто-то записал на свой счет.

— Держись, я им сейчас займусь.

Где-то вверху прострекотал двигатель мессершмидта, и Карл, порыскав взглядом, быстро нашел своего недавнего преследователя. Медленно разворачиваясь, тот шел на второй заход.

— «В следующий раз он уж точно не промахнется. Пора отсюда валить…»

Резко потянув на себя чеку, он задействовал механизм экстренной эвакуации. Замки разжались и, сорвавшись с места, остатки верхней части фонаря исчезли за кормой самолета.

Оглядевшись еще раз, он сорвал с лица кислородную маску и расстегнул замок привязных ремней, крепко вжимавших в кресло пилота. Оставалось сделать всего только одно движение, и весь этот ад останется далеко позади, но, казалось, сил уже нет. Как раз в этот момент под крылом самолета потянулись укрепления береговой линии.

Вдавив до упора левую педаль и потянув штурвал на себя, Карл выполнил свою последнюю бочку. Уже через несколько мгновений его тело само вывалилось из кабины, устремившись навстречу земле, а рука инстинктивно потянулась к спасительному кольцу… Но тут все краски мира слились воедино. Тишина поглотила все звуки, и только багрово-красный свет, который очень скоро сменился ослепительно белым, говорил о том, что все закончено.

— «Да — это конец».

Вместо эпилога

12ноября 2002 г. С-Петербург

Квартира Андрея Коваленко

Уже который час он сидел перед монитором, пытаясь выдавить из себя хоть что-то — мысль явно не шла. Можно даже сказать, отсутствовала напрочь. Хотя нет, о чем-то он все-таки думал. Но это трудно было назвать мыслями. Скорее, «АНТИ-мыслями», которые сбивают все в кучу, не давая сконцентрироваться на главном.

— «Да, хорошо быть свободной птицей. Хочу — работаю, хочу — не работаю. Прямо страна великого Нехочухи. Одно свободное парение», — сделав потише музыку, он подошелк окну. С неба уже вторые сутки падала странная субстанция, которая у синоптиков обычно именуется мокрым снегом. — «Жаль только — все время вниз»

Типичный осенний питерский день, которых в его жизни было уже несколько тысяч, казался каким-то особенно невыносимым, а погода, словно зеркало, отражая, творившееся у него внутри, не давала стереть из памяти то, о чем следовало позабыть на веки вечные.

— «Что за погода в этом городе? Когда свалил отсюда, было еще холодно. Вернулся — опять дубак собачий. Хотя, с другой стороны, чего я скулю. Провел лето во Франции. Кому рассказать — не поверят».

В колодце двора бездомная кошка, осторожно ступая по вязким сугробам, с олимпийским упорством пыталась преодолеть по диагонали двор. Ровно на середине пути она отказалась от этой глупой затеи. Но из-за того, что ей, как и Кутузову, отступать было некуда, предпочла где-то пересидеть, чтобы, немного обсохнув, продолжить путь. Это «где-то» оказалось под ближайшим автомобилем, заботливо прикрытым большим зеленым брезентом. Но, подойдя поближе и принюхавшись к тому, что скрывается под ним, кошка предпочла пройти еще пару метров до следующей машины, которая и без всякого брезента казалась ей куда более надежной.

— Под ней даже кошки сидеть отказываются, — с какой-то досадой непонятно кому выпалил Андрей.

И у него был повод огорчаться. Причем не один. Да что говорить, он уже целую неделю после «возвращения» только тем и занимался, что сортировал эти поводы по полкам, пытаясь вернуть свою жизнь в прежнее русло. Но у него это никак не получалось.

Еще раз, взглянув на останки своего некогда любимого автомобиля, прячущегося от непогоды под брезентом, он с сожалением вспомнил, каким тот был раньше. — «Вот тебе и немецкое качество». Теперь из этой расхожей формулировки жизнеспособной осталась только ее первая половина, указывающая на страну— производителя. Что же касается всего остального, то в той груде металлолома, которая еще совсем недавно была довольно неплохим автомобилем, трудно было разглядеть не то что качество, но и сам автомобиль в целом.

К великому его сожалению, это была лишь первая строка в длинном перечне того, чего у него сейчас не было. А не было у него еще и нескольких уже бывших знакомых. Любимой работы. Почти всех сбережений. — «Как он только тайник в шкафу нашел?» И, наконец — любимой женщины. Валерия категорически отказывалась с ним общаться, избегая встреч и не отвечая на телефонные звонки.

Зато ОН нашел ей замену. Эту странную особу, которая с заметной регулярностью названивала ему каждый день, а вчера и вовсе заявила, что беременна и ждет от него ребенка. — «Нет, ну почему, скажите пожалуйста, я должен отвечать за свое тело, „когда меня в нем нет“? Хотя. Наверное, все-таки должен. Неизвестно еще, что там после меня расхлебывать пришлось… Надо будет с ней завтра связаться — номер должен быть забит в телефоне».

Раздавшийся звонок в дверь вернул к неприятной действительности.

— «Опять, наверное, кто-то ругаться пришел».

По коридору прошаркали тапки Тимофеевича. После лязганья засовов дверь отворилась, и тут же на всю парадную раздался его репродукторный голос, извещающий всему подъезду о приходе посетителя. Голоса самого посетителя слышно не было.

— Конечно, есть, — эхом разнесся бас старика. — Где ж ему еще быть, олуху безработному? Сидит себе дома на печи — ест калачи. Только звонить ему надо два раза, а не один.

— «О, дед опять разошелся», — промелькнуло в голове Андрея. — «Сейчас кому-то достанется».

После «возвращения» Тимофеевич его гостей встречал именно таким вот образом, и это, как оказалось, не всегда было плохо. Львиная доля всех посетителей была из разряда тех, кого Андрей хотел видеть меньше всего, а некоторых меньше всего в квадрате. Поэтому «артналет» Тимофеевича был как никогда кстати. После его развернутой лекции о правилах пользования звонком коммунальной квартиры человек вообще забывал о цели визита. А когда же после всего попадал к адресату, и к нему возвращалась память вместе с даром речи, то просил возмещения ущерба со значительно меньшим напором, нежели собирался.

Шаркая по коридору в обратном направлении, Тимофеевич, проходя мимо комнаты Андрея, со всей дури стукнул кулаком в дверь.

— Гитлерюгенд, к тебе пришли.

Когда Андрей открыл дверь и начал вглядываться в сумрачный полумрак коридора, пытаясь рассмотреть своего гостя, Тимофеевич, вероятно, еще не успев добраться до своей комнаты, прокричал как можно громче.

— Вы поосторожнее там с ним. А то он так и норовит пырнуть каждого заслуженного пенсионера ножом в бок.

— Тимофеевич, я тоже рад вас слышать.

— Да пошел ты! — кинул тот, громко хлопнув дверью.

Еще раз окинув взглядом коридор, Андрей заметил рядом с порогом невысокий темный силуэт.

— Вы ко мне?

— Да.

— Ну, проходите, чего в дверях стоять, — сделав несколько шагов назад, он впустил в комнату гостя, который после небольшой заминки переступил порог.

При дневном освещении оказалось, что это вовсе никакой и не «проситель», а действительно, как и сказал Тимофеевич, пенсионер. На вид старику можно было дать не больше семидесяти. Он был человеком невысокого роста с лицом, изрезанным старческими морщинами и пепельно-седыми волосами, зачесанными назад.

Андрею его внешность ни о чем не говорила. Обычный сухопарый старикан, сохранившийся для своего возраста чуть лучше своих сверстников — только и всего. Но по мере того, как он все больше всматривался в его лицо, незнакомые черты все четче стали приобретать прежние, знакомые контуры. Этот блеск ярко— синих глаз, не потускневший с годами. И это выражение лица, которое так до боли знакомо. И, наконец, этот шрам, над которым так усердно когда-то потрудился Жан.

— Этого не может быть, — изумленно прошептал Андрей.

Ему почему-то захотелось крепко его обнять, и у старика, видимо, возникло такое же самое чувство. Но объятие получилось какое-то угловатое. С неуклюжими похлопываниями по спине.

На какое-то мгновение они оба нерешительно застыли, не осмеливаясь нарушить затаившееся безмолвие.

— Как вы все это время жили? Приземление прошло удачно? Чем закончился бой? — первым пришел в себя Андрей, тут же завалив своего гостя шквалом вопросов. Его интересовало сразу все, из-за чего собеседник был слегка сбит с толку, не зная с чего начать.

— Можно я присяду?

— Да, конечно, — смущенно спохватился Андрей, пододвигая к нему кресло.

— Вроде ничего,— произнес Карл, располагаясь поудобнее. — У меня двое детей и четверо внуков. Свое небольшое дело… — по— русски он говорил намного лучше, чем некоторые русские. По крайней мере, грамотнее Тимофеевича, а акцент больше напоминал прибалтийский, нежели немецкий.

— Извините, а где вы так хорошо научились говорить? Ну…

— Что? — не расслышал тот.

— Говорить по-русски, где?

— А, говорить. Я долго сотрудничал с вашим экономическим пол-предством. Еще тогда, — он махнул рукой куда-то в сторону, — в советские годы.

— Ууу…

В комнате воцарилась гробовая тишина. Только было слышно, как за тонкой перегородкой стены что-то мастерил Тимофеевич, негромко постукивая молотком.

— А что было после приземления? Как оно прошло? — снова взял в свои руки инициативу Андрей.

— Нормально, если так можно сказать, — Карл постучал небольшой черной тростью по правой ноге. — Приземлился в какой-то окоп и раздробил себе ногу.

— Значит, вы все-таки успели дернуть кольцо?

— Навряд ли… Очнулся-то я от боли. Это, скорее, твоя заслуга.

— Да… Странно. А потом что было? Дальше?

— А дальше, — убрав в сторону трость, Карл вытянул ногу. — Половина наших сил в том бою была уничтожена. И хотя в численном соотношении мы уничтожили больше самолетов, союзники все же добились того, чего хотели. Эту операцию они провели одновременно по нескольким направлениям, и она принесла им неплохие дивиденды. До самого вторжения мы так и не оправились от этого удара. Правда, нам еще легко досталось. I/JG300 был почти полностью уничтожен, и его летный состав пришлось формировать заново.

— А как остальные, как Хельмут?

— Остальные. Остальным тогда не сильно досталось — посбивали только молодняк. Что же касается основного состава, то живыми вернулись все, кроме Циндлера. А что касается Хольцера. Ты ведь из-за него во все это ввязался? Не так ли?

— Ну да, я ведь был ему обязан…

— Ему в тот день повезло. У него что-то с двигателем случилось, и он, не дотянув до аэродрома, приземлился на каком-то шоссе.

— Что значит в тот день?

— Его потом сбили, в августе 44-го. Он пропал без вести, и все считали его погибшим. Но когда после «крушения Стены» я навестил родной Магдебург, то от знакомых узнал,что он после войны вернулся в город и умер только весной 89-го от инфаркта.

— Хельмут, от инфаркта?

— Да, мы все рано или поздно стареем и умираем. Его, к сожалению, эта учесть постигла раньше других. Что же касается всех остальных… — продолжал свой монотонный рассказ Карл, совершенно не обращая внимания на растерянного Андрея, для которого воспоминания недельной давности были гораздо свежее и более ярче, тех полувековых, что принес с собой он, — Бренеке погиб на следующий день после вторжения в своей четвертой лобовой атаке. После него замкомполка стал Рихард. Но он тоже протянул недолго. В августе, в том же бою, что сбили Хельмута, вся их четверка — Рихард, Клаус, Хельмут и Отто — не вернулась с задания. В живых, кроме Хольцера, остался только Отто. Он, кстати, живет по соседству со мной. Так что я до сих пор выслушиваю его ворчание. Что случилось с остальными, не знаю. Так как вскоре для меня война закончилась, иэтим я во многом обязан именно тебе.

— То есть?

— После того ранения меня окончательно перевели «на землю». Кстати, вы с Хельмутом все-таки сбили тот Б-17. Я за него получил «Железный крест» 1-го класса.

— Как сбили? Я же не…

— Сбили, сбили. Вы вдвоем его так пропахали, что он еле дотянул до берега.

— А кто-нибудь, ну???

Карл, уже, кажется, приловчившийся понимать замысловатые вопросы Андрея, отвечал еще до того, как тот умудрялся их сформулировать.

— Нет, никто не погиб, по крайней мере, как мне известно. Они дошли до берега, и сели на брюхо. Из экипажа потом нашли только одного раненого, которого американцы оставили на какой-то ферме. Остальным, видимо, удалось уйти.

Эта новость лавиной обрушила с плеч Андрея ту тяжкую ношу, которую он нес с момента возвращения сюда. Мысль о том, что от его рук мог кто-то погибнуть, подчас становилась просто невыносимой.

— После ранения меня списали на землю, назначив командиром роты аэродромного обслуживания, и тогда же от меня со своими подозрениями отстал Фреш. Даже извинился. А потом началось вторжение. После второго отступления в августе 44-го, когда они взяли Париж, наша транспортная колонна направлялась на новый аэродром, и вот где-то под Компьеном мы попали в засаду английских парашютистов. В охранении был только «Фольксштурм», поэтому бой был недолгим. Майор-резервист, командовавший этим воинством детей и пенсионеров, предпочел сдаться, нежели бесцельно отправить на гибель такое количество людей. Потом был плен и конец войны. После освобождения я решил не возвращаться домой в «восточный сектор», а поселился на родине жены в Ольденбурге. Вот вроде бы и вся история.

В комнате опять повисла тишина, затянувшаяся довольно надолго. Карл с немецкой педантичностью терпеливо ждал, когда Андрей, придя в себя, обрушит на него новую лавину вопросов.

— Да, хорошо он тогда постарался, — произнес Андрей, указывая на рассеченную бровь. — ОНИ-то как? Больше на вас не выходили?

— Ты про Сопротивление?

— Да.

— Когда я лежал в госпитале, они несколько раз пытались выйти на меня. Но потом, наверное, догадались, что все вернулось на свои места, и больше не стали рисковать. Азатем и вовсе вся группа исчезла. По крайней мере, до 68-го года я ни о ком из них не слышал. Пока тем летом, во время отпуска, не заехал в Сен-Ло. Зайдя по старой памяти в «Трафальгар», я обнаружил там Жана. Он, как и прежде, стоял за барной стойкой в своем белом переднике. Теперь он его единственный владелец. От него-то я и узнал, что произошло с тобой, пока я был здесь.

— Мелен по-прежнему с ним? — как бы невзначай тут же спросил Андрей.

— Нет… Ее больше нет. Это, по сути, и было причиной провала всей группы. Через неделю после того, как все вернулось на свои места, они возвращались в город, и на пропускном посту ее опознал какой-то фельдфебель. Она застрелила его в упор, а сидящий за рулем Жан, как он рассказывал, тут же рванул машину с места. Подоспевшая помощь открыла беспорядочный огонь по удаляющемуся автомобилю. Жан получил легкое ранение в плечо. А вот Мелен не повезло. Одна пуля попала ей в бедро, а вторая, смертельная,— в голову. Через три часа она скончалась, так и не приходя в сознание.

Андрею было странно слышать, как этот проживший жизнь старик, с таким спокойствием рассказывает про многочисленные смерти тех, с кем еще совсем недавно он делил радости и горести жизни и которые в разной степени что-то для него значили.

Теперь, по прошествии стольких лет, от истлевших останков некоторых из них не осталось и следа. Так что единственное, что еще напоминало об их существовании, был этот немногословный рассказ да его яркие воспоминания, в которых они по-прежнему были молоды и полны сильного, неистребимого желания жить.

— К сожалению, мне пора, — вырвал его из воспоминаний Карл. — Нам обоим нужен небольшой перерыв. Сегодня вечером, в семь, я буду ждать тебя в ресторане «Астория». Тысможешь прийти?

— Да, конечно, — отрешенно ответил Андрей.

— Хорошо, тогда до вечера, — он было уже совсем повернулся, чтобы уйти, но в последний момент еще о чем-то вспомнил. — Да, чуть не забыл. Скажи, сколько я должен за неудобства? — в его руке появилась маленькая книжица в кожаном переплете.

— Что вы имеете в виду? Перемещение во времени без моего согласия?

— И это тоже. Но по большей части меня интересует ущерб за машину и за все прочее, что я здесь натворил.

— А вы про это??? Нет, ничего. Машина мне уже давно надоела, — совершенно искренне произнес он.

После всего услышанного ему и в голову не могла прийти мысль заводить разговор о деньгах, которые как-то незаметно ушли на задний план его жизни.

— А что касается всего остального, то, я думаю, что было бы неплохо, если бы вы разобрались финансово с потерпевшей стороной в той аварии. А то они повадились ко мне ходить, как на работу и…

— Понял. Я разберусь с этим.

— Тогда я вам дам их координаты.

— Не надо, я все и так помню. Ты уверен, что тебе не нужны деньги? — еще раз переспросил Карл, как никто другой знавший истинное положение его финансовых дел.

— Нет, абсолютно.

— Хорошо, мы с тобой об этом еще поговорим. Сейчас я бы хотел тебя кое о чем попросить. Дело в том, — начал он издалека, — что в этом городе живет один человек, который мне очень дорог и который очень помог, когда я был здесь. Уже на протяжении многих лет я оказываю ей финансовую помощь. Ее …

— Ее зовут Арина, она беременна, и ей нужна чья-то поддержка, — закончил за него Андрей.

— Как беременна?

— Ну, вам лучше знать, у вас же двое детей.

— Но-о, — эта новость явно застала его врасплох. — А как она вообще?

— Честно говоря, не в курсе. Хотел, вот, завтра с ней встретиться. Но думаю, все будет в порядке.

Теперь тайм-аут срочно понадобился Карлу. Одна-единственная новость поразила его ничуть не меньше, чем то пламя переживаний, которое он разжег в душе Андрея своим неожиданным появлением.

— Ну, я, пожалуй, пойду.

— Вас проводить?

— Нет, не надо. Я сам.

Уже у самых дверей он еще раз вернулся и положил на стол какой-то предмет.

— Это моя жена просила передать. Она сказала, что это было когда-то подарено и принадлежит именно тебе.

Когда Карл убрал руку, Андрей тут же узнал старинный серебряный крест с выгравированной надписью на тыльной стороне — «Братья немецкого дома».

— Хильда ваша жена?

— Да, мы с ней уже полвека вместе, и она обо всем знает.

— Как знает??? И что она вот так вот во все взяла и поверила?

— Сперва нет. Но после полетов в космос у нее закончились все аргументы.