— Что ж, поскольку Всевышний надежно хранит меня от всякой мрази, я сочту его имя достаточным ручательством. Продолжай рассказывать, но помни: если что-то в твоих словах покажется мне ложью, я убью тебя не только за измену, а также за клятвопреступление и за поругание Божьего имени. Уразумел?
— Да-да, ну что вы, как на исповеди!
— Так ты хочешь сказать, что у клибанофоров, которыми, если память мне не изменяет, командует сын архонта, появилась новая забава. Всякое утро они выслеживают какого-нибудь монаха, идущего из города, и скрытно пробираются за ним, чтобы, обнаружив, куда он направлялся, отобрать у него вино и прогнать, надавав тумаков.
— Я не говорил такого, благородный господин!
— Не говорил. Но это следует из твоих слов, — усмехнулся Аргир. — Итак, отвечай быстро, кто еще знал о том, куда ты идешь?
— Отец Гервасий, — без запинки отрапортовал иконописец.
— Отец Гервасий? Это, что же, твой игумен?
— Он… — Монах замялся. — Он катаскопой.
— Так… — Рука топотирита палатинов легла на эфес меча. — Вот мы и докопались до истины. Совсем даже не глубоко оказалось. А скажи мне, досточтимый отче, чего это вдруг на ночь глядя тебя понесло в Бюро Варваров?
— Монеты!.. — расширив от ужаса глаза, выдавил мних.
— Что монеты? Тебе заплатили?
— Те монеты, которые дали мне вы…
— Что с ними?
— Если бы я попытался расплатиться ими в лавке или на базаре, меня бы тут же схватили. Архонт подписал указ, по которому всякий, кто платит такими монетами, обязан сообщить в Бюро Варваров, откуда они у него взялись. Если же не сделать этого, — монах вздохнул, — можно провести год в застенках или заплатить сто солидов. Только у меня нет ста солидов, да и не было никогда.
— Проклятие! — негромко процедил Михаил Аргир, коря себя за столь глупую, банальную ошибку. Конечно же, попытка расплатиться сицилийскими монетами неминуемо вела к порогу Бюро Варваров, во всяком случае, тут монах не врал.
— Но я рассказал, сколь доблестно вы сражались, спасая мне жизнь, — добавил продавец образков.
— То-то клибанофоры с утра пораньше пожелали со мной поближе познакомиться, — чуть заметно усмехнулся ромей. — Ладно, еду эти солдафоны не отобрали?
— Нет-нет, только вино.
— Тогда давай сюда. Хотя нет, сначала попробуй сам.
Монах развернул котомку с вареными яйцами, зеленым луком, жареным мясом.
— Они не отравлены, но если пожелаете…
В первую минуту Аргир глядел, как святой отец, «подчиняясь насилию», за обе щеки уплетает его вчерашний обед и сегодняшний завтрак. Затем, доверившись увиденному, бросился наверстывать упущенное.
— Так откуда у тебя деньги, если ты говоришь, что отец Гервасий их забрал? — откусывая большой ломоть свежей лепешки, произнес Аргир.
— Он любезно дозволил мне обменять их у отца казначея.
— Вот же, — бывший начальник дворцовой стражи покачал головой, — правду говорят, что у того, кто мяса не ест, вместо головы вырастает репа! Это ж он для того сделал, чтоб ты его людей прямехонько ко мне привел. А ты, дурак, и рад-радешенек.
Монах вздохнул:
— А что мне было делать, благородный господин?
— Ладно, живи пока. — Михаил Аргир отмахнулся, не желая более раздумывать над происшедшим и чувствуя, как приятно наполняется и тут же успокаивается бунтовавший желудок. — Расскажи лучше, что в городе слышно.
— Вчера, сказывают, побоище в торговых рядах произошло, — все еще недоверчиво глядя на подобревшего воителя, с опаской начал святой отец.
— Да? — кусая луковицу и заедая ее жареной телятиной, покачал головой Михаил Аргир. — Отчего же?
— Рассказывают, что сицилийца какого-то схватили, важную птицу, родич тамошнего короля. А люди того фрязина, стало быть, отбить его пытались.
— Вот как? И что ж, отбили?
— Не, — отрицательно покачал головой монах. — Схватили всех, как есть, да в подземелье кинули.
— Это славно.
— Да оно-то так, — согласился монашек, — вот только непонятица какая-то выходит. Вчера только их едва ли не целой схолой [42] ловили, а нынче поутру, как севаста Никотея с посольством в Киев отправлялась, так и тот сицилиец, родич королевский, и все его люди как один с ней вдруг вместе отправились. [42 – Схола – здесь: отряд византийской дворцовой стражи (греч.)]
Михаил Аргир отложил недоеденное мясо.
— Севаста Никотея отправилась в Киев?
— Ну да, — кивнул богомаз.
— Ты в этом точно уверен?
— Да вот чуть свет, как ворота открылись, посольство и отбыло. Вот этими глазами сам видел. Ей-ей, как Бог свят! — Монах перекрестился.
— Севаста Никотея отбыла в Киев? — вновь с напором повторил Михаил Аргир. — Она не осталась в Херсонесе?
— Н-нет.
— Но ведь это же измена!
Никотея глядела вполглаза на разворачивающийся за оконцем уныло-однообразный степной пейзаж, отрешенно печалясь, что ближайшие недели придется все так же катить и катить в тряской повозке в далекий неведомый Киев. Быть может, конечно, дойдя до порогов Борисфена, можно пересесть на ладьи, но путь вверх по течению реки тоже не скор и утомителен, да к тому же не менее опасен.
Ей хотелось оказаться на месте прямо сейчас же, но такие диковинные происшествия возможны лишь особой на то милостью Господней. А Всевышний свершает чудеса по своей, ведомой лишь ему воле. Следя взглядом за парящими над степью беркутом, она, подобно древним жрецам, пыталась угадать грядущее по гордому полету этих курганных орлов.
Верная Мафраз, монотонно обмахивая скучающую хозяйку широким опахалом, рассказывала одну из многих сотен то ли притч, то ли сказок, хранившихся в ее памяти.
— Однажды баран спросил у пастушьей собаки, — мелодичным голосом нараспев выводила она, — «Ты пасешь меня, заботишься обо мне, бережешь меня от волков. Скажи, почему ты это делаешь? Потому ли, что я хорош собою, шерсть моя пышна, движения исполнены грации, а голос мелодичен?» «Нет», — ответил пес, оскаливая ужасные клыки. «Тогда, может быть, потому, что я силен и отважен? Крепки мои рога, остры копыта, и всегда готов я биться за первенство в стаде?» «Да нет же», — вновь оскалился пес. «Тогда, быть может, потому, что шерсть моя густа и шелковиста и мясо мое сладко, и я составляю богатство своего хозяина?» «И это не верно», — ответил ему грозный страж. «Неужели же ты стережешь меня потому, что такова воля Аллаха милосердного?» Пес восславил лаем имя Божье, но лишь помотал головой в ответ. «Но тогда почему же?» — в отчаянии спросил круторогий муж овечьего стада. «Потому, что ты — баран, а я — пес».
Мафраз завершила свое повествование и, выглянув в оконце, заметно напряглась.
— Кажется, аланы кого-то увидели.
Выделенный архонтом Херсонеса эскорт севасты Никотеи включал отряд легкой кавалерии, набранный из местных степняков. Выехав из города, кортеж перестроился. Теперь мессир рыцарь с его людьми окружали экипаж, легкая же кавалерия подобно рою вилась по округе, отслеживая все, что могло представлять угрозу высокородной госпоже, и отгоняя всех любопытствующих с пути Никотеи.
Завидев что-нибудь, заслуживающее пристального внимания, наблюдатель-алан пронзительно кричал птицей, призывая к себе подкрепление. Спустя пару мгновений рядом с ним оказывалась дюжина воинов, если надо, и больше. Именно такой крик и услышала Мафраз. Никотея увидела, как сорвались с рыси в галоп маячившие невдалеке всадники в нелепых странных одеяниях с какими-то мохнатыми хвостами на шапках, придающими воинам еще более свирепый вид. Никотея знала, что эти племена, казавшиеся дикими, уже давно крещены и, хотя не понимают и не хотят понимать разницы между католиками и кафоликами, все же принимают к себе священников только из Константинополя. Однако внешность этих братьев во Христе заставляла ее содрогаться и радоваться, что кроме широкоскулых степных волков рядом с ней есть и цивилизованные преданные воины.
В данную минуту, если севасту и интересовало, кого обнаружили эти дикари, то лишь потому, что сие могло хоть как-то развеять дорожную скуку. Она задумчиво глядела в ту сторону, куда умчались всадники на мелких, в сравнении с архонтскими скакунами, лошадках, не ожидая, впрочем, ничего особо занятного.
— Эй! — Скакавший рядом с дверцей возка менестрель привстал в стременах. — Мессир рыцарь, а шо у нас считается кораблем степей?
— В каком смысле? — «Племянник сицилийского короля» удивленно повернул голову.
— Да вот тут имеет место быть экземпляр отважного капитана, один штука, только, как бы это по- французски сказать, бескорабельный.
— Что там произошло, дети мои? — высунулся из экипажа задремавший было монах-василианин.
— Да, в сущности, ничего. Сыновья бескрайних степей изловили старшего ангела и, должно быть, волокут на исповедь к вам, ваше преподобие.
— Господи, что ты опять плетешь?
— Ну, судя по тому, что когда я переберу, я не плету лыка, то сейчас я его, кажись, плету, хотя лапти из этого лыка не сладишь, и к делу, которое я здесь представляю, это отношения не имеет. Сами гляньте — вон, «старший ангел» — Анджело Майорано!
Капитан Майорано недобро глядел на сопровождающих его аланов, зачисляя их в короткий список еще живых врагов. Обычно имена, значившиеся в нем, очень быстро переходили в поминальник, редко задерживаясь долее полугода. Дон Анджело шел не сопротивляясь, чуть покачиваясь от усталости и шума в голове. Еще недавно он был уверен, что все развивается по его плану, но тут Господь вдруг бесцеремонно вмешался в ход событий. И в тот миг, когда ему показалось, что дело оборачивается хуже некуда, выяснилось, что оно может идти еще хуже.
Он не лез в драку, бушевавшую в торговых рядах, лишь пару раз саданул рукоятью кинжала каких-то не в меру ретивых молодчиков, по нелепой горячности принявших его за возможную жертву. Добивать этих глупцов он не стал, тем более что, пока он с усмешкой наблюдал за потасовкой, признаков жизни они и не подавали.
Но потом, когда этот чертов оруженосец или уж там менестрель — кто его поймет, устремился к бухте, он последовал за ним и со всей неотвратимостью наблюдал, как складывают оружие граф Квинталамонте и его люди. Выкупать этого сицилийского неудачника из тюрьмы отнюдь не входило в планы Анджело Майорано. Однако задуманная им авантюра стоила уж если не жертв, то определенных финансовых вложений.
Он скривился, выругался себе под нос и развернулся, чтобы отправиться к «Шершню». В этот момент что-то довольно мягкое, но увесистое ударило его по затылку. Анджело попробовал было развернуться, но, едва успел осознать, что небо и земля вдруг резко поменялись местами, без чувств рухнул на чей-то заботливо подставленный плащ.
Сколько он находился без чувств, сказать было непросто, однако пробуждение не принесло ему радости. Он располагался под низким арочным сводом, так что, встав, пожалуй, уперся бы головой в него — и это в самом высоком месте. Между стеной, возле которой он сидел, и решеткой, красовавшейся перед ним, вряд ли могли бы, не столкнувшись плечами, пройти два человека. Но что более всего насторожило Анджело Майорано, это аккуратные стопки плинф, красующиеся рядом с местом его заключения, и каменщик, флегматично готовящий раствор, не обращая внимания на запертого узника.
— Я вижу, вы достаточно пришли в себя, чтобы разговаривать? — услышал дон Анджело откуда-то сбоку.
Он повернулся с максимально возможной скоростью, какую мог себе позволить с гудящей от боли головой. В темноте, едва-едва освещенный пламенем масляной светильни, стоял невысокий священник с усталым изможденным лицом аскета и сверлящим взглядом колючих и холодных, точно стрелы, глаз.
— Кажется, — не спуская взгляда с монаха, подтвердил хозяин «Шершня».
— Вот и прекрасно, — неспешно кивнул в ответ служитель Господа. — Как вы полагаете, что намерен делать сей добрый работник?
— Выкладывать стену вместо этой решетки, — без запинки ответил Анджело Майорано.
— Вы правы, сын мой, — утвердительно склонил голову монах. — Это лишний раз подтверждает вашу хваленую сообразительность.
— Послушайте, как вы можете? Я амальфийский купец, хозяин корабля «Ангел».
— Не утруждайтесь пустыми словами, сын мой. Здесь они ни к чему. Мне прекрасно известно, кто вы, но даже если бы я сомневался в этом, в городе нашлось бы немалое количество людей, которые смогли бы описать, как выглядит Мултазим Иблис. Вы никогда не задумывались, дон Анджело Майорано, куда продают захваченных вами магрибинцев? Скажу вам по секрету: их продают сюда. Скажу вам более того: в гарнизоне есть те, кто сражался бок о бок с вами под знаменами императора Алексея против Мелик-шаха. Они помнят, как вы исчезли с обозом военной добычи. И у них, как, впрочем, и у василевса, к вам множество вопросов. Поэтому советую вам причаститься и готовиться к тому, чтоб предстать пред Господним престолом. — Монах вздохнул. — А уж очистившимся или нет…
— Постойте, постойте! Я готов ответить вам на любой вопрос! Мне и впрямь была поручена охрана обоза, но, увы, нас атаковали всадники Рустамбега, и силы были неравные. Я чудом спасся! И конечно, не горел желанием вновь попадаться на глаза василевсу. — Анджело Майорано вцепился в частую, будто гребень, решетку, словно желая выдернуть ее. — Что же касается остального, ну хорошо, предположим, я и впрямь Мултазим Иблис, что с того?! Я никогда не нападал на корабли херсонитов. Да, я служил королю Сицилии, истребляя сарацинских пиратов. Но разве христианскому священнику пристало казнить меня за это?
— Христианскому священнику не пристало казнить кого бы то ни было, и потому я предлагаю вам облегчить душу. Как слуга церкви, я должен предъявить вам обвинение в вероотступничестве, как слуга императора — в коварном вероломстве, приведшем к гибели корабля флота нашего достославного василевса Иоанна Комнина, а также к утере военных трофеев, которые, по вашим словам, были отбиты, однако же никаких прямых доказательств тому нет и, полагаю, быть не может.
— Но это не так! Я сражался тогда и рисковал жизнью, защищая тот корабль, я спас принцессу! У вас нет ровным счетом ничего, чтоб доказать…
Шилова Юлия
Доценко Виктор
Акунин Борис
Володихин Дмитрий
Громыко Ольга
Апраксина Татьяна