— Ступай, Бернар, — слышалось ему. — Ступай, ибо Господь через тебя явит могущество свое и дарует победу слабейшему, дабы посрамить гордыню мощного. Ступай, Бернар, ибо ничто не сильно пред силой Вышнего. Пусть бы и скрепами железными скованы были те ворота, но распахнутся пред тобою и воинством твоим в единый миг, ибо и стены Иерихонские по слову Божьему пали при звуке труб Иисуса Навина.
— Да узрит каждый, что верность слову Господнему сотворяет чудеса, что нет иной защиты, кроме защиты Божьей… — возвышая голос, уже почти кричал Бернар, а новые стрелы все ложились и ложились, даже и близко не задевая его. — Нет власти кроме как от Бога, — продолжал он, и голос его все креп. Казалось, что даже городские стены содрогаются под раскатами его. — И всяк, кто противится той власти, — еретик, и коли не склонит он выю и не возопит сердцем и душою «Верую!», меч огненный рассечет нечестивца!
Как сокрушил архангел Михаил врага рода человеческого, так и всякий, дерзнувший встать против слова Божьего, против верных служителей его, будет повержен в прах и попран, и сотрется имя его со скрижалей вечности.
— Куда стреляют твои чертовы проходимцы? — схватив за грудки командира лучников, горланил комендант Джиллингема. — Они с трех ярдов в корову не попадут!
— Сэр, но… — Старый лучник ткнул пальцем куда-то за стену. — Это невозможно, сэр.
— Дьяволово отродье!
Внезапная яркая вспышка заставила его бросить обескураженного ветерана и судорожно закрыть ладонями глаза… Слитный рев то ли ужаса, то ли удивления прокатился над округой, и вдруг, не сговариваясь, над стеной и полем зазвучали благословенные слова Мизерере: «Помилуй мя, Господи!»
— Ну что еще? — зарычал комендант, оглядываясь.
Расправив широкие, куда больше орлиных, крыла, в струящихся по ветру белых одеяниях, затмевая солнце сиянием лучезарно гордого лика, над смиренным монахом парил ангел. И щит небесной сини был в его шуйце, и огненный меч пылал в деснице его.
— Знамение! — прохрипел командир лучников, не смея отвести взгляда от грозной фигуры ангела.
— Знать ничего не желаю! — взревел комендант. — Пусть твои люди стреляют по этому проклятому сброду! Гляди, он уже попер на крепость! А со святошей я расправлюсь сам. — Комендант сцепил зубы и упрямо наклонил голову. — Пусть даже бы и все ангелы небесного воинства в этот миг ополчились на меня, но сдать крепость разбойничьей шайке — никогда!
Комендант повернулся было, чтобы спуститься во двор, где ждал его оседланный боевой конь. Но едва положил он руку на крестовину меча, холодная сталь вонзилась ему в горло. Всего лишь мгновение отмерено было старому вояке до того, как смертная мгла заполнила его очи. Последний раз он ошеломленно глянул на командира лучников, выдергивающего кинжал из раны.
— Такова воля Божья, — громогласно объявил тот и, тут же забыв о рухнувшем на каменные плиты мертвеце, крикнул вниз тоном, не допускающим возражений, — открыть ворота! Мы капитулируем.
Лис был непривычно тих и серьезен. Он ехал шагом рядом с повозкой, на которой восседал княжий толмач, и тихо переговаривался с ним на языке Шекспира.
— Шо, так и сказал, шо если мы сюда опять сунемся, он нам бестолковки пообрывает?
— Ну, справедливости ради, надо уточнить, что такого он не говорил, — покачал головой Джордж Баренс, — но суть ты уловил верно.
— И как думаешь?
— Полагаю, возможности у него для этого есть.
— Обалденная ситуевина, — скривился менестрель. — Ни дать ни взять хозяин сада застал нас, когда мы обносили его яблони, и пообещал, шо ежли мы еще сунемся, то снимет нам штаны и набьет рожу. Маманя дорогая! Шо в этом свете деется?
— Понятно, что делается, — вмешался дежуривший близ Никотеи Вальдар Камдил. — Налицо уже четко доказанное сосуществование как минимум трех самостоятельных цивилизаций, находящихся между собой в тесном контакте. Более того, борьба двух цивилизаций между собой за доминирование над третьей.
— Заметь, дорогой племянник, в нашем мире, судя по всему практически объему мифической информации, налицо та же ситуация.
— Я заметил, — отозвался Камдил. — И можно не сомневаться, что Институт тоже мимо такого факта не пройдет. Готов поставить месячное жалованье против дырявой шляпы, что, невзирая на предостережения премудрого Андая, работа наблюдателей, а вероятнее всего и оперативников, здесь будет продолжена или даже расширена.
— Полагаю, что ты прав, мой дорогой племянник, — с грустью согласился Джордж Баренс. — Но это означает практически неизбежное начало войны.
— Увы, да. Но Институт должен отдавать себе отчет, что подобное вмешательство уж точно перекроит историю этого мира самым непредсказуемым образом.
— Да уж, дилемма. И без наблюдения такой сопредел оставлять опасно, и соваться в него — тоже хорошего мало.
— Добавьте к этому, что мы представления не имеем о реальных способностях и возможностях как потомков Ангуса, так и потомков Ангела.
— Эт да, — вмешался в разговор соратников Лис, — шутка юмора с исчезновением княжьей дружины в одном озере и появлением в другом — это неслабый выход из-за печки, я вам скажу. Хотел бы я на эту тему с Федюней нашим тщательно перетереть. Он, зуб даю, знает куда больше, чем нам рассказывал. И шо его дернуло там остаться?
— Да уж, — подтвердил Вальдар Камдил, — не вовремя это он. Но похоже, его туда неведомая покуда нам сила тянула. Предопределение, что ли… — Он на миг замолчал. — А я вот что хотел сказать. Судя по легендам, посредине этого озера тоже стоял город, некогда ушедший под воду. Правил этим городом король Тегид Фоэль, именовавшийся весьма образно и емко — Островной Дракон. А жена его, между прочим, бабушка знаменитого Мерлина. И вот в одну прекрасную ночь этот самый город точно так же, как и Китеж, ушел под воду и продолжил свое активное существование в таком вот положении.
— Зачудительная история, — отозвался Лис.
— Можно еще вспомнить, что несколько позже здесь должно произойти сражение между местным принцем Гриффитом Гвинедским и королем Эдвардом I Плантагенетом, — начал Баренс.
— Какое сражение? — переспросил Сергей.
— Между валлийцами и англичанами, после которого титул принца Уэльского навсегда будет принадлежать наследникам английского престола.
— Ну, в этом мире, как говорится, возможны варианты, — усмехнулся Лис. — И ежели Мстислав вернет себе мамашины огороды, то Плантагенетов здесь, вероятно, уже не будет. Звыняйте, люди добрые, ежели и появится какой-нибудь Ростислав Львиное Сердце, то генет у него будет явно не тот.
— Я уже думал об этом, — хмуро отозвался лорд Джордж, — и полагаю, институтским разработчикам данный вариант очень не понравится…
Мстислав был хмур и молчалив. Произошедшее ночью оглушило его, точно кто-то с размаху увесистым кистенем навернул по шелому. Все это не вписывалось в привычную картину мира, созданную годами личного опыта и усилиями отца Амвросия. Полулюди-полузмеи, обитающие в озерных водах, и уж не без колдовства случившийся перенос от предела отчей земли к пределу земли матерной — все это было нереально, невозможно. Но это было. И потому князь ехал впереди войска с тяжелой думой на челе и мрачным огнем в очах.
Единственным, быть может, приятным открытием для него было известие о том, что толмач, приданный ему по завету отца Амвросия, ориентируется в этих диких пустынных местах с той легкостью, с какой он сам находил дорогу в опочивальне.
И все же ситуация оставалась непонятной, а услышанное ночью от хвостатых тварей — невероятным, хотя усомниться в их речах повода не находилось. Пуще же всего заботила Мстислава судьба отца, ибо хоть и заверил змей людоголовый, что Владимир вовек в хоромах подводных обитать будет, но вид прочих жителей подводного града Китежа уж больно удручал его. Диким и нелепым представлялся ему облик Великого князя в этаком несуразном виде. А мальчонка, ишь, из фряжской свиты, а сам по доброй воле остаться пожелал. Чудны дела твои, Господи!
Видя мрачный лик князя, прочие дружинники, не менее оного недоумевавшие, что за диво дивное с ними приключилось, не решались все же вопрошать государя своего.
На первом же привале, когда все прочие собрались у костров, князь Мстислав, не поднимая очей от земли, побрел в раздумьях, сам не ведая куда. Да так, погруженный в мысли, и наткнулся на походную батюшкину молельню, запряженную двенадцатью битюгами. Недоумевая, к чему теперь сие диковинное строение, поднялся он на резное крыльцо, немедля слугами к часовенке приставленное, и отворил дверь в темное, без окон, без единой свечки или лампады помещение.
— Входи! — раздалось из темноты негромкое, но требовательное слово, сказанное так, что ноги будто сами внесли князя внутрь молельни. — И дверь прикрой, да поплотнее.
Мстислав в недоумении повиновался. И тут же во тьме зажглись завораживающие желтым пламенем два глаза, вроде бы и человечьих, но почти круглых и с туманной поволокой.
— Вот и свиделись вновь, княже.
— Правду сказать, я не чаял, — оглядываясь и стараясь узреть еще хоть что-нибудь в непроглядной тьме, сознался Мстислав.
— Отчего же? Коли взялся я вам в подмогу быть, то что мне за резон на полпути дело бросать?
— Так ведь и помогать мне резон не велик.
— Ой ли?
Мономашичу показалось, что его собеседник усмехнулся.
— А кому ж помогать, как не тебе? Ты житие-бытие наше воочию зрил, а когда здесь на великий стол в граде Лондоне сядешь, то слову твоему велика цена будет.
— Так что ж тебе, змей-искуситель, от рода нашего потребно, что ты так о нас печешься?
— Немногого желаю. Или же многого — то не мне решать. Хочу я, — произнес тихий, но властный голос, — вражду меж родом людским и моим племенем навек закончить. О том, кто мы на самом деле есть, вам известно, и впредь еще многое узнаете. И то, что вражде меж нами смысла нет, сам, поди, видал.
В молельне повисла тишина, гнетущая и не прерываемая даже малейшим шорохом.
— Почто молчишь? — наконец вновь заговорил Андай, так и не дождавшись слов князя.
— А что мне говорить? — хмуро отозвался Мстислав. — Батюшка мой у вас в залоге, так что лишнего слова уже не скажи.
— Нечто так и не понял? — с тоской в голосе вздохнул его собеседник. — Ну что ж за упрямый народ? Не в залоге он у меня, а гостем дорогим в палатах наилучших обретается.
— Ну, слово-то что, — отозвался Мстислав.
— И окромя слов тебе резоны будут, — жестко проговорил Андай. — А нынче ступай в праву сторонь от восхода, там судьбе твоей путь начертан. И запомни, что владетели земли этой испокон веку великими драконами звались, на местном языке Пендрагонами. А только драконьего в них ничего и не было.
Гринрой погонял коня.
— Господи! Что за напасть? — крутилось у него в мозгу. — Что за несносная порода эти венценосцы? Они ничегошеньки не умеют делать сами, и стоит им посоветовать что-нибудь путное, как расхлебывать все, что они наломают, приходится мне!
Сначала Конрад с его ловкостью сонного медведя, потом бешеный волк Стефан, потом Матильда. — Гринрой задумался, желая приклеить к вдовствующей императрице какое-нибудь хлесткое звериное сравнение, но тут же отвлекся иным, маячащим впереди образом разъяренного льва с занозами во всех четырех лапах, но все еще, как и прежде, отважного и клыкастого. — Что-то надо будет говорить королю Генриху…
Ведь не объяснять же ему, право слово, отчего это вдруг я очутился в его землях и каким таким образом оказался рядом с его дочерью. А то ведь, не ровен час, не поверит, решит, что я хочу его в западню, как водится, заманить. У этого книгочея, рассказывают, от гнева до расправы и «Отче наш» не всегда прочтешь.
Размышляя таким образом, Гринрой выскочил из леса на обширную пустошь и собрался было уже пустить коня широкой рысью, но вдруг распахнул изумленно глаза, обомлел и, натянув поводья, поднял скакуна на дыбы. Прямо на него, теряясь в туманном далеке, тянулась огромная колонна рыцарей в диковинных, невиданных прежде доспехах с заостренными книзу каплевидными щитами.
— Неужели это валлийцы? — поворачивая дестроера, прошептал Гринрой. По его представлению, воины Уэльса должны были выглядеть по-иному. Однако же кто их знает? В любом случае, никакого дружественного войска, по мнению рыцаря Надкушенного Яблока, здесь однозначно не предполагалось.
Он поворотил уже коня и дал ему шпоры, как вдруг тугая петля невесть откуда взвилась у него над головой и, затянувшись на плечах, выдернула из седла, как выдергивает цирюльник изо рта больной зуб. Удар о землю — всегда неприятная штука, когда же он происходит с высоты конской спины, так и подавно.
Оглушенный падением, Гринрой открыл глаза, мотнул головой, отгоняя дурноту, и начал подниматься на колени. Вокруг него, с не меньшим удивлением разглядывая пленника, гарцевало несколько всадников в кожаных доспехах и мохнатых шапках, с колчанами, полными стрел, и гнутыми из рога луками. «Неужто сарацины? Откуда бы им здесь взяться?»
Заметив, что пленник цел и пришел в себя, дикого вида наездники подхватили его с двух сторон под локти, не смущаясь нимало громкими протестами, и поволокли к статному бородатому всаднику в остроконечном шлеме и блестящей пластинчатой броне, покрытой алым плащом.
— Кто есмь? — глядя исподлобья на полоненного, пробасил предводитель неведомого воинства.
Брови Гринроя поползли вверх. В прежние времена ему доводилось видеть приезжавших по торговым делам в Трир, Майнц и Кельн купцов из рутенских земель. Он не понимал их речи, но готов был побожиться, что перед ним никакие не валлийцы, а самые что ни на есть настоящие рутены.
— Кто ты? Как тебя зовут? — перевел Гринрою спешно приведенный к властителю благообразный монах.
— Мое имя Йоган Гринрой, — пытаясь стать в горделивую позу со связанными за спиной руками, объявил бывший оруженосец герцога Конрада Швабского.
Служитель Господа перевел его слова мрачному всаднику и тут же повернулся к допрашиваемому:
— Ты алеман?
— Я рыцарь из свиты императрицы Матильды! — объявил тот, невольно радуясь, что никто не может уличить его во лжи.
И вновь монах отвернулся, чтобы перевести повелителю смысл иноземных слов. Гринрой безучастно начал разглядывать обступавшее его воинство. И тут его точно обожгло.
— Моя госпожа — дочь короля Генриха. Она попала в руки шайки разбойников. Она молит освободить ее! — почти со слезой в голосе затараторил он. — Доблестные воины, умоляю вас, заклинаю вас законами чести, едиными для всех воителей во всех краях света, спасите бедную женщину из рук кровопийцы- супостата! — уже вопил он во весь голос.
Но в голове его крутилась только одна мысль: «И все же, откуда здесь взялись рутены?»
Березин Федор
Адамов Григорий
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Свержин Владимир
Афанасьев Роман