ГЛАВА 29
Несложно пустить лошадь вплавь.
То ли дело научить ее плавать на спине!
=Владимир Дуров=
«В тот день пришел он в Кентербери и молился там от заутренней до вечерни. А всякого звания люд собрался у стен аббатства и в молчании ждал, пока выйдет просветленный отец Бернар из храма. Был в тот день ливень и молнии без числа, однако же никто и не подумал уйти от того места и укрыться от непогоды. И было собравшихся там столь великое число, и столь плотно стояли они, что, куда ни глянь от стен аббатства, везде были видны их страждущие лица с воздетыми к нему глазами».
Так описал этот день неведомый хроникер в своей летописи бриттов, наблюдавший столпотворение своими испуганными, полными религиозного экстаза глазами.
Бернар Клервоский не видел всего этого и не слышал сдавленный шепот толпы, перерастающий в глухой рев. Он стоял на коленях у распятия и молил Всевышнего открыть ему, что надлежит далее предпринять нижайшему из слуг Господних. Храм был пуст, огромный неф его едва освещался горевшими на алтаре свечами, но потом и они угасли, погружая наполненное величием здание во мрак. Войдя сюда, всякий прихожанин должен был почувствовать свою малость пред ликом Творца Предвечного. Бернар Клервоский чувствовал ее, и в то же время он, его тихий, но требовательный голос, его мысли заполняли весь храм. Его душа точно сама обратилась в дом Господа, в нетленное вместилище его.
По окнам били дождевые капли, и струи воды стекали там, за стеной, в ином мире, оставленном Бернаром ради крупицы вышней мудрости.
— Помилуй раба своего, Господи! — шептал настоятель Клервоской обители, вкладывая в слова невероятную, разрывающую душу страсть, которая, буде на то воля Божья, могла бы воспламенить не только свечи в пустом мрачном храме, но и весь захваченный поутру Лондон, этот вертеп злодейства и греха.
Но Отец Небесный был милостив, и пламя, бушевавшее в сердце Бернара, с яростным напором выливалось в его словах, обращенных к Божьему престолу.
— Укрепи меня, ибо слаб я и темен мой путь! — Бернар вновь, в который раз за сегодняшний день, осенил себя крестным знамением и вновь лобызал окровавленные ноги Спасителя.
— Встань, Бернар! — услышал он гордый зов. И повинуясь с ревностью, вскочил, едва не падая, едва чувствуя ноги от коленей до стоп. Мягкое сияние разлилось по храму и собравшиеся за его стенами, увидев сквозь окна неведомый свет, ревом восторга и молитвой встретили сие знамение.
— Внемли мне! — продолжал ангел, паря в воздухе над алтарем. — Немало прошел ты и немало сделал во славу Божью. Однако все это лишь капля в море. И как неисчислимы сии капли, так и грехам людским несть числа. Ты же избран Всевышним, дабы стать заступником за человецей пред ликом Его. А потому да не будет ведом тебе покой дотоле, покуда не свершится воля Божья.
— Прах я пред тобой, — завороженно глядя на ширококрылого ангела, простонал в экстазе Бернар. — Ничтожная щепоть праха! Располагай же мной, как будет угодно воле твоей!
— Встань и иди. — Гордо изрек ангел. — Ты, воинствующий духом, скажи людям своим, принявшим крест и воплотившим его в праведном мече веры, чтоб отобрали лучших и вернейших, дабы без страха и устали следовали за тобою.
— Но куда следовать мне? — вновь заговорил возликовавший душою аббат.
— Молчи и внимай, — перебил его ангел. — Как зажег Господь звезду для волхвов, пришедших к колыбели Спасителя с земными дарами, так и тебе будет подан знак для обретения дара небесного. И помни, — голос ангела стал требовательным, едва ли не трубным, — что бы ни узрел ты, десница Божья над тобой, и да не устрашишься ты в час, когда слову надлежит стать деянием. Теперь же ступай. Зри и увидишь.
Двери храма сами собой отворились пред ним, и Бернар Клервоский вышел, пошатываясь, так, что чудилось, еще шаг — и он рухнет без сил. Но вместе с тем казалось, да нет, не казалось, а виделось, как в непроглядно-хмуром небе вкруг него светятся капли падающего с небес дождя.
— Гляньте, гляньте! — вдруг закричал кто-то в толпе, указывая пальцем в ту сторону, где в ясные дни был виден восход. — Звезда летит!
И все подняли глаза к небу и увидели, как с востока на запад, перерезая, рассекая, точно пламенеющим клинком унылую серость небесного свода, летит яркая хвостатая звезда, небесный огонь, предвестница чуда или несчастья.
— Благодарю тебя, Господи, за милость твою! — не отрывая затянутых слезами глаз от обещанного знака, прошептал обессиленный Бернар. — Да свершится все по воле Твоей!
Мстислав внимательно слушал толмача, пытаясь вникнуть в ситуацию, и без того не простую. Еще вчера он планировал отбыть с дружиной в Новгород и, всем собранным воинством навалясь, одолеть злокозненного супостата, исхитившего наследные его земли. А вот сегодня, поди ж ты, уже идет с войском по чужой земле, не ведая толком, куда следует направить стопы и где искать злого ворога.
И вдруг — нате, явилась откуда ни возьмись дочь этого самого вражины лютого в разбойных лихоимных когтях. И дела вроде бы ему нет до того, оно ж, чем хуже врагу, тем лучше. А все ж негоже девицу на растерзание лютых волков оставлять. Не лепо сие, да и не по христианскому обычаю.
— Спроси его, сколько разбойничков в той шайке, — наконец прервал свое молчание князь.
— Он говорит, около семи десятков, — выслушав ответ, перевел толмач.
— Немалый отряд. — Мстислав оглянулся. Дробить сейчас и без того неполную рать никак не хотелось. Семь десятков лихих вояк при умном голове много чего наделать могут. В чужой земле да в глухом лесу их поди сыщи. Это ж не в чистом поле в честном бою один на один съехаться, а там уж чья возьмет. Тут горы, чащобы да буераки — и трое на одного не много будет.
— Товарищ лорд Баренс! — вдруг раздалось на канале закрытой связи. — Имеется вопрос, кто больше матери-истории ценен?
— В каком смысле? — озадаченно уточнил монах-василианин.
— В осмысленном, — тут же отозвался Лис. — Ежели те уроки по истории вашей родины, которые мне тут начитывались, не прошли даром, то подруга, о которой поет этот тоскливого вида страдалец, — бабуля вашего разлюбезного короля Ричарда.
— Если он говорит правду, то именно так. Хотя теперь…
— Да, я все помню. Но это ж не причина, шоб оставлять бедную, ну, может, не совсем бедную, но с попаданием в руки разбойников сильно обедневшую девушку в этих самых отродясь не мытых руках!
— Ну, в общем, ты прав.
— А то я в этом сомневался?! Шо касательно девушек, то я всегда прав. Но о моих заслугах перед ними потом. Мы тут посовещались и пришли к подкупающему новизной выводу: а давай мы ее освободим!
— В каком смысле «мы»?
— Тю, как обычно, я и Вальдар.
— А он почему молчит?
— А он уже километраж считает.
— До чего?
— До победы.
— Лис дело говорит, — вмешался Вальдар Камдил.
— А в Институт что будем докладывать? — поинтересовался Баренс.
— Ну вот, мы пока будем освобождать, а ты как раз все просчитаешь и доложишь. Нам все равно топопривязка понадобится, так шо по-любому без помощи базы не обойтись. Исходя из вышеизложенного, пока Мстислав Владимирович в задумчивости, вы уж предложите. Нам для этого много не потребуется — медный пятак, пара комплектов доспехов и четкое следование намеченному плану.
Они стояли перед Стефаном Блуаским, не опуская глаз под его тяжелым, точно кузнечная наковальня, взглядом. Суровый кряжистый валлиец, лобастый, широкоплечий, с мощной грудью прирожденного бойца, и наемник, недавно приставший к отряду принца, затем невесть куда пропавший и теперь вновь появившийся, но уже не в прежнем лихом, а в самом что ни на есть плачевном виде. Лицо наемника было покрыто множеством синяков, губы разбиты…
— М-да, Вальдар, по-моему, с членовредительством ты малость перестарался! Ну зачем ты оставил в истории болезни этого достойного члена общества такой значительный след? Того, шо я ему пятаком натер, уже б хватило, шоб на паперти насобирать на вполне пристойную вечеринку!
— Лис, ну что ты такое говоришь? Били-били, столько синяков оставили, а ничего не разбили?
— Это были тайные шаолиньские бойцы стиля русо-цюань. Им наши предки знаешь как владели — всадника в доспехах на полном галопе защекотать могли!
Между тем принц Стефан перевел мрачный взгляд с валлийца на своего незадачливого соратника.
— Где ты пропадал, мерзавец?
Гринрой с трудом поднял глаза на Стефана и выразительно застонал, сплевывая кровь.
— Он был в плену, — четким тоном, не допускающим двух толкований, ответил его спутник.
— Тебе откуда известно?
— Я тоже был там, — жестко выдохнул валлиец.
— Как тебя звать?
— Ллевелин.
— Откуда ты?
— Из Каренруда.
— Как же ты попал в плен, Ллевелин из Каренруда?
— Принц Гриффит послал нас навстречу тебе.
— Мне?
— Верные люди по ту сторону границы донесли, что ты идешь к Бристолю.
— Вот как? — дернул щекой принц Стефан.
— Да, так. Нас было всего три сотни. И тут они. Кто ж мог подумать, что они здесь появятся? Да и откуда?
— Кто «они»?
— Рутены, принц! Погляди, это рутенские доспехи.
Стефан Блуаский с интересом принялся рассматривать беглых пленников. Прекрасные новгородские брони, стоившие в бриттских землях целое состояние, диковинные восточные шлемы с острым шпилем — все это заставляло думать, что валлиец говорит правду.
— Что делают рутены в этих землях? — медленно, с трудом пытаясь осознать услышанное и увиденное, проговорил внук Завоевателя.
— Для начала они разгромили наш отряд, — ответил, почти огрызнулся валлиец. — Я со своими людьми прикрывал отход. Но там с ними какие-то и вовсе сарацины с кожаными петлями. — Он замолчал и хмуро поглядел на сотоварища.
— Его тоже так, я видел.
Лис тихо всхлипнул на канале связи:
— Моя школа! Вальдар, я горжусь тобой!
— Их много?
— Да, очень. Там был один монах. Он разбирает заморскую речь, и его заставляют переводить с их языка на наш. Он сказал, что рутенов нанял Боклерк.
— Чертов выродок! Как же он извернулся?
— Это еще не все, — бесцеремонно оборвал слова принца грубый валлиец. — Сам Генрих Боклерк с войском уже идет по твоему следу. Он почти у границ наших земель.
— Ты хочешь сказать…
— Сзади и справа король Англии, впереди — рутены, слева — Бристольский залив. Вот что я хочу сказать.
Афанасьев Роман
Корнев Павел
Куликов Роман
Свержин Владимир
Роллинс Джеймс
Сертаков Виталий