— По утверждению принца Мстислава, завтрашняя ночевка будет как раз на берегу Светлояр-озера. Мы не можем оставить столь важное дело на волю случая.
— Я повинуюсь, моя госпожа.
Дымящуюся молельню все еще заливали из ведер речной водой. Вальдар Камдил, продолжая стоять на крыльце, ошарашенно глядел то на лежащего тут же в траве Великого князя, то на собравшуюся вокруг оробевшую толпу, то на чеканное серебряное блюдо, которое он продолжал сжимать в руках.
— Ах ты, вражина злая! — Мстислав Владимирович, растолкав собравшихся, выхватил из ножен меч. — На батюшку моего руку поднял? — Его клинок рассек воздух. Этот едва слышный, но такой привычный звук выдернул Камдила из внезапного оцепенения, словно рев сигнального рога. Уходя с линии атаки, он выставил над головой спасенное блюдо, точно щит… Толпа взвыла…
— Ни фига себе «Рабочий и колхозница»! — раздался в голове оперативника ошеломленный выкрик Лиса.
Среди людей, толпившихся у крыльца, едва ли не все, кроме, пожалуй, прелестной севасты и ее служанки, сызмальства имели дело с оружием. И потому, когда князь Мстислав с богатырского размаху рубанул стоящего перед ним противника, на выбор могли предложить лишь два варианта: либо меч сокрушит преграду, либо преграда остановит меч.
Однако на этот раз произошло нечто, недоступное пониманию. С неожиданной ясностью Камдил вдруг осознал, что вовсе не почувствовал удара, который, попади он, скажем, в плечо, мог бы раскроить человека до пояса. Но что было еще более странно, так это поведение самого князя после нанесения удара. Он стоял, точно меч его приклеился к блюду, и пытался осознать, что произошло.
Картина, представшая взору многочисленной толпы, действительно поражала воображение суровых воинов. Со стороны казалось, что меч глубоко вошел в серебряное блюдо и, по сути, должен был, разрубив, торчать из него самым недвусмысленным образом. Но кроме рукояти, зажатой в кулаке могучего витязя, и торчащей из чеканного блюда пяты клинка, ничего и близко похожего на меч видно не было.
— Колдовство! — пополз шепоток по толпе. — Чары!
Между тем Мстислав, сглотнув комок в горле, медленно и словно бы удивляясь, потянул оружие на себя. Булатная сталь кладенца мягко, будто из тюка шерсти, начала выходить из ниоткуда.
— Ой-е! — снова взвыла толпа.
— Не бил он батюшку вашего, — бросился на помощь соратнику Георгий Варнац, — я сам воочию видел.
— Тот у крыльца узрел фрязина, так враз и обеспамятовал, — поддержал монаха Симеон Гаврас. — А он добро ваше спасал, головой рисковал.
— Граф! — Лис перескочил через перила. — Ты цел? Ну стоит же ж отвернуться, чтоб докричаться до ноль-один… Непревзойденный герой — в воде не горит, в огне не тонет! Вальдар, шо ты стал — пошли! Уходим тихо и без суеты, пока я тут ставлю рекорд по обмолоту воздуха. Пропустите пострадавшего! Буквально закоптившегося за Русь святую!
— Ушел! — раздался над головами собравшихся досадливый голос подскакавшего князя Святослава. — Только лук-то и нашли.
— Кто ушел? — выходя из ступора, отозвался Мстислав.
— Да кто-кто — не день же вчерашний! Поджигатель, ворог лютый! Только в спину и видели. Росту огроменного, а по одеже — вроде наш.
— Ишь ты, подкрался ворог, как тать в ночи.
Сквозь толпу к лежащему на земле, но уже проявляющему чуть заметные признаки жизни Мономаху пробивался местный травник с туеском снадобий.
— Ну, шо вы столпились? — Лис расталкивал сгрудившихся бояр и нарочитых мужей, освобождая дорогу Камдилу, впившемуся в чеканное блюдо, точно в спасительный образ чудотворной иконы. — Дайте князю воздух и нам дорогу! Пропустите жертву чужестранной агрессии!
— Эй, блюдо-то верни! — вдруг обернулся на лисовский крик Мстислав и, подтверждая слова действием, уцепился в край спасенного артефакта.
— Ах, черт! Не покатило! — с досадой отозвался Лис. — Да возьми ты свою тарелку! Помыть не забудь — небось, как прошлый раз закусывали, так и не мыли!
Анджело Майорано изнывал от безделия. За всю его жизнь, не слишком долгую, но стремительную, точно галера, идущая с попутным ветром, он не испытывал столь тягостного и изнурительного безделья. Убогая клетушка, в которой он был заперт, позволяла либо сидеть, прислонившись к стенке и живо ощущая все дорожные ухабы, либо стоять, пожирая взглядом зарешеченные виды чужестранного раздолья. Можно было еще, конечно, наблюдать за дорогой через небольшую дырку в полу, но этот вид и вовсе не радовал.
Порою Анджело казалось, что он сходит с ума. Тогда он скрипел зубами, бил кулаками о стены и выкрикивал непонятные итальянские, греческие, персидские и арабские ругательства вперемешку с немузыкальными воплями, долженствующими обозначать суровые песни о безрадостной судьбе скитающихся по свету моряков.
Когда завывания капитана «Шершня» окончательно выводили стражу из себя, в зарешеченное оконце просовывалось острие копья и начинало не сильно, но планомерно тыкаться в темноту. Глядя на появляющийся и исчезающий над головой наконечник, Майорано с тоской мечтал, как бы он мог перехватить бестолково снующее меж решетин древко, выдернуть противника из седла, вонзить ему это самое копье в горло, и дальше — ногу в стремя, и поминай как звали.
Но это были лишь мечты. Для того чтобы проделать то, что ему грезилось, нужно было находиться на воле, а никто и не думал его отпускать. Впрочем, судить или казнить его, кажется, тоже никто не думал. Об узнике, влачащем свой безрадостный жребий в собачьем ящике, похоже, все забыли. День сменял день, верста тянулась за верстой, до хитроумного Анджело Майорано никому не было дела!
Изредка до капитана «Шершня» доносились слухи о происходящем за стенами его передвижной темницы. Он знал, что Великий князь нынче едва жив и что какие-то злые вороги пытались сжечь его в молельне. И это тем более злило Майорано, что единственный шанс на освобождение ему виделся как раз в затеянном Никотеей убийстве. В первый день, когда блистательная севаста, не меняя выражения своего безмятежного лица, назначила ценой его свободы смерть Великого князя, он был готов, не задумываясь, нанести решительный удар. Но день шел за днем, верста сменяла версту.
Слух о том, что колонна наконец достигла заветного озера, докатился до походной темницы. Он заставил дона Анджело взвыть от безысходной ненависти, вновь что-то загорланить и опять уклоняться от проклятого копья. Но когда ночь опустилась на лагерь и доносимые ветром голоса начали стихать, у повозки, едва заметная в свете нарождающейся луны, мелькнула женская тень.
Неслышным шагом девушка приблизилась к «тюремному экипажу», чуть замешкалась, и до чуткого носа Майорано донесся запах лампадного масла. «Должно быть, замок смазывает, чтоб не скрежетал», — подумал дон Анджело. Ключ неслышно повернулся, размыкая крендель замочной скобы, и у самых ног венецианца открылся лаз, карабкаться через который более пристало дворовому псу, а не прославленному от Джебель-аль-Тарик до Херсонеса Мултазим Иблису. Через это отверстие у самого пола каждый день ему просовывали миску с просяной кашей, служившей единственной пищей заключенному все эти дни. Мысль о том, что хорошо бы сейчас съесть кусок жареного мяса, была первой, возникшей в голове Анджело Майорано, едва открылся перед ним просвет свободы. Недолго думая, он скользнул в щель и, ожесточенно работая руками, извиваясь всем телом, выполз наружу и рухнул к ногам черноокой Мафраз.
— Вставай, — на родном наречии проговорила та. — У тебя нет времени разлеживаться. Сейчас в лагере многие спят, очень многие. Они отведали слез огненного цветка и не проснутся до утра. Но все же далеко не все. Ты не должен медлить. Вот тебе кинжал. Убей шахиншаха русов, и тебя ждет конь и полный кошель золота. До реки Итиль здесь недалеко. Переберешься через нее — на том берегу уже Булгарское царство. Они не выдают русам беглецов.
Анджело Майорано принял из рук персиянки кинжал. «А что если полоснуть ее по горлу и просто скрыться? — мелькнуло у него в голове. — Зачем рисковать своей головой, когда можно рискнуть чужой?»
— И не вздумай бежать, — точно подслушав его мысли, прошептала Мафраз. — Ты ведь отведал сегодняшнего варева. Если не управишься с делом в ближайший час, очень скоро почувствуешь резь в животе, затем резь превратится в настоящее пламя. Потом тебя начнет…
— Хватит! — огрызнулся Мултазим Иблис, мгновенно сообразивший, что слова наперсницы блистательной севасты вполне могут оказаться истиной, а не блефом. — Где шатер?
— Там, — махнула рукой Мафраз, до глаз завернувшись в черную накидку, отступила на несколько шагов назад и растаяла в темноте. — Мои глаза смотрят на тебя, — услышал он напоследок, — и не только мои!..
— Шайтанская отрыжка! — процедил дон Анджело, подкидывая в руке кинжал. — Ладно, глянем, что можно сделать. Но для начала, где-то тут должны спать без задних ног мои караульщики. Не желают ли они одолжить мне, ну скажем, плащ и шлем и продолжать спать дальше? — Майорано усмехнулся, и эта улыбка не предвещала спящим воякам ничего хорошего. — До того часа, пока архангел Гавриил не протрубит им подъем.
* * *
Шатер графа Квинталамонте сотрясала настоящая буря.
— Блин! Шо за на фиг?.. — на неведомом окружающим наречии вещал менестрель, самый воинственный из всех живущих в его эпоху менестрелей. — Это ж портал! Натуральный портал!
— А то я без тебя не догадался! — хмуро отозвался рыцарь, по-турецки устроившийся на походной кушетке. — Но, во-первых, портал есть, а искомого артефакта нет, а во-вторых, ты что же, предлагаешь устроить дым коромыслом еще раз?
— Не, ну вчерашняя хохма — сегодня уже не хохма, это ежу понятно! И так надымили выше крыши! Но ты ж голова, тебе ж специальный чайник с рогами положен, шоб ты мозги не застудил! Вот и напряги извилины! А то ж на фига козе баян? В смысле, Мстиславу — портал. С него баяна хватило бы!
— Какого еще баяна?
— Ну ты темный, шо дым! Вещего, конечно.
— Так, джентльмены, — перебил невнятную перебранку монах-василианин, — пока ясно одно: мои предположения оказались верны и перед нами действительно предмет, абсолютно не имеющий отношения к данной цивилизации.
— У нас наличествует подставка под этот самый предмет, да вообще-то и не у нас. А сам предмет, как бы это так покрасивше завернуть, блюданулся.
— Что-что? — не сговариваясь, переспросили Камдил с Баренсом.
— Ушел в блюдо, я так полагаю. — Лис хотел еще что-то добавить, но в этот момент снаружи послышался вполне отчетливый лязг железа.
— Идут! — насторожился Вальдар, подтягивая к себе перевязь меча.
— Да уж точно не ползут, — кивнул Лис, — а шо-то я не слышал о том, шоб ночью тут намечался смотр строя и песни. Пойти, што ль, глянуть?
— Вместе пойдем, — поднялся Вальдар Камдил.
Пола великокняжьего шатра распахнулась.
— Батюшка, батюшка! — от входа скороговоркой начал вбежавший князь Мстислав. — Мне нынче такое во сне привиделось…
Государь земли Русской возлежал на подушках, набитых лебяжьим пухом, устало смежив грозные очи. Однако же он и не думал спать. Благословенное отдохновение не приходило, но явь, которую всего лишь несколько мгновений назад он зрил перед собой, была чудней всякого сна.
— Диво дивное, батюшка! — подбегая к ложу, возбужденно тараторил Мстислав. — Как и сказать — не ведаю!
— Говори! — сумрачно перебил его Владимир Мономах.
— Нонче после трапезы сон меня обуял, будто кто по голове дубиной саданул. Как стоял близ шатра своего, так, не входя, как есть, под открытым небом очи и смежил. И вдруг снится мне, вроде как человек, а и не человек. Ликом горд, видом грозен, очи пылают. И молвит так повелительно, будто на то право имеет: «Проснись и дружину свою разбуди. Иди, — говорит, — к брегу Светлояр-озера, оттель тебе открою путь твой».
Я всколыхнулся, вздернулся, на ноги подхватился — сна как и не бывало. Братца давай будить, а он сопит в две дырки, хошь в колокол бей, хошь вприсяд пляши. И кругом тоже несусветица творится — мои дружинники глаза уж продрали, а святославовы — храпака давят…
— Цыть! — перебил его отец. — Так, стало быть, так. Потому как — никак иначе. Мне тоже видение было. Слушай меня да не прекословь.
— Как можно, батюшка?!
— Кликни людей, пусть возьмут мое ложе, да тихо, чтоб не растрясти, несут его к брегу. Там челн увидите расписной с гнутой шеей, точно у лебедя.
— Не было челна с вечера!
— Не перечь! Вишь, слово молвить невмоготу! — оборвал его Великий князь. — Положите меня в тот челн да оттолкните от берега.
— Да вестимо ли дело?! Как же ж так? — начал было Мстислав, но, перехватив суровый взгляд отца, лишь поклонился ему поясно и крикнул слуг.
Анджело Майорано смотрел на пробуждающийся лагерь. «Обманула, ведьма! Спят, как же!» Картина, представшая перед глазами Мултазим Иблиса, действительно не слишком соответствовала тому, что обещала Мафраз. Лагерь уныло просыпался. То здесь, то там показывались какие-то шатающиеся фигуры, дико озирающиеся по сторонам, будто не очень соображая, где и почему они находятся.
«Да уж, тут к шатру не пройти, наверняка окликнут. А прорубаться через целое войско — глупее ничего и придумать нельзя». Анджело Майорано оглянулся. Чуть в стороне, еще более темный, чем окружающая темень, виднелся лес, откуда-то слышалось ржание, должно быть, переговаривались между собой, обсуждая виды на овес, выгнанные в ночное кони.
«Сейчас бы самое время бежать, — подумалось старому пирату. — Знать бы только, правда ли эта шайтанская кобра намешала мне адского зелья в просяную бурду или же снова ложь. И все ж рисковать не стоит!»
Капитан «Шершня» постарался вспомнить, отличалась ли на вкус вчерашняя похлебка от нынешней. «Господи, разве было у этого мерзкого варева вообще что-либо, похожее на вкус?!» К тому же Майорано не раз слышал, что восточные умельцы весьма преуспели в составлении ядов, о наличии которых не догадаешься, даже будь они добавлены в чистую воду. «Не стоит рисковать, — еще раз подумал он и тут же одернул себя. — Как же не рисковать? Неужто напасть на шатер Великого князя русов — меньший риск?» «Не меньший, — тут же ответил в глубине души какой-то другой голос, очень знакомый. Точно с нынешним капитаном „Шершня“ беседовал юный сын несчастного Франческо Майорано, сгинувшего в шторм на своей рыбачьей лодке. — Но одно дело погибнуть с оружием в руках, совсем другое — словно бродячий пес, подавившись куском отравленного мяса».
При упоминании о мясе у него опять забурлило в животе и очень захотелось перерезать еще кому- нибудь горло. «Что за бред? — оборвал он себя. — Погибнуть с оружием в руках. Эти глупости хороши для благородных недоумков вроде чертова графа. А я должен победить и остаться живым! Обманула ведьма или нет? — вновь дамокловым мечом навис у него над головой безответный вопрос. — Что же делать?»
Издали опять раздалось тихое ржание. «А что если?..» Губы Мултазим Иблиса сложились в злорадную ухмылку. «Пожалуй, это может пройти».
* * *
За многие дни, а вернее, ночи путешествия от Киева к Светлояр-озеру среди новиков утвердилось однозначное мнение, что Федюня Кочедыжник, заморского витязя юнак, как есть всамделишный колдун. Стоило ему пойти с прочими в ночное да что-то пошептать у самой земли, а затем обойти табун кругом три раза, и хоть всю ночь дрыхни — никакого ущерба не будет. Ни кони тебе не разбредутся, ни лютый зверь добычу не учует.
А и такое было, что вроде как намерится какой скакун поноровистее за препону выскочить, домчит, сломя голову, до невидимой черты, Федюниными ногами натоптанной, и вдруг как по мановению волшебной палочки станет как вкопанный и давай озираться недоуменно, как будто стена пред ним вдруг из ниоткуда выросла. А потом слышится под ногами конскими тихое шипение, ни дать ни взять змеиное, и тут же аргамак, словно ужаленный, срывается с места и галопом вскачь обратно к табуну несется.
В ту ночь у озера Федюня вновь дежурил в ночном. И когда друзья-приятели его, искупав коней и отгорланив молодецких песен, завалились на боковую, он, отчего-то пробираемый неясной дрожью, спустился к самой кромке берега и, устроившись близ озерной воды, начал шептать свои чародейские словеса не иначе как водяному на ухо.
Никто и любопытствовать не стал, с какими духами он разговор ведет, а уж тем паче о чем. И сам он сидел, глядя в черную безлунной ночью, чуть плещущуюся воду, будто бы забывшись. Так и не услышал тихого шага вблизи. А когда услышал — поздно было. Сомкнулась у него на плече железная пятерня, вторая ухватила за горло, не давая и пискнуть.
— А ну тихо, поскребыш!
Федюня с ужасом разглядел прямо перед собою хладные глаза фряжского кормчего. Малец, как уж смог, кивнул. Красовавшийся на Анджело Майорано шлем, плащ, кольчуга не оставляли сомнений в том, что вольная его воля кому-то очень дорого стоила.
Суворов Виктор
Круз Андрей
Лондон Джек
Посняков Андрей
Орлов Алекс
Лукьяненко Сергей