Чтение 13–й страницы книги ~Герой нашего времени.ru~

– Наташа, прости меня за то, что я не был с тобой в последнюю минуту.

Иванов припал губами к безжизненной руке. В этот момент он ощутил, как мёртвый холод её руки проник в его тело. Боковым зрением Иванов уловил в полутёмном помещении какое-то движение, будто промелькнула чья-то тень. Он поднял голову. Никого… Не отпуская руки, Иванов зажмурился. И вдруг…

– Не спеши, ещё не время… — ему показалось, что он ясно услышал чей-то тихий шёпот. Иванов открыл глаза и посмотрел вокруг. Ничего не изменилось, он всё так же оставался один в этом мрачном месте.

– Наташа! — тихо позвал Иванов и снова осмотрелся.

В ответ тишина.

– Я тебя люблю! Наташка, ты слышишь? — шептал Иванов громче.

Но ответом снова была лишь тишина…

Проникающий холод каменного пола привёл Иванова в чувства. Что это было? И было ли что-то? Безумие? Иванов снова посмотрел по сторонам. Ему показалось, что в этом гнетущем покое уродливый лик смерти всё плотнее окружает его со всех сторон. И теперь она — смерть — знает, кто такой Иванов. Пора было уходить.

– Я никогда не забуду тебя, Наташка. Ты заставила меня полюбить, почувствовать жизнь. Ты научила меня радоваться ей. Спасибо тебе за это.

Прежде, чем накрыть простынёй дорогое лицо, он ещё долго вглядывался в него, стараясь запомнить каждую чёрточку. Склонившись, он поцеловал её в холодные губы. И вдруг ему показалось, будто лёгкий ветерок подул в закрытом помещении, и на мгновение Иванов ощутил знакомый запах Наташиных духов. «В конце концов, этого не может быть! Я, наверное, схожу с ума!» — оглядевшись вокруг, Иванов снова посмотрел на Наташу. Её лицо оставалось бледным, чужим и холодным. Понимая, что больше не может здесь находиться, со словами «Прощай, прости» он накрыл её простынёй и, не оборачиваясь, пошёл к выходу. И снова ощутил лёгкое дуновение ветерка. «Живи!..» — донёсся до слуха Иванова то ли шёпот, то ли неясный шелест…

Холодный пот катился градом по его спине, когда Иванов, выйдя из дверей морга, окунулся в ласковое живое тепло летнего вечера. Он поймал себя на мысли, что Жизнь и Смерть, хотя и существуют в одном мире, но они, как два различных измерения, как две параллельные Галактики, — не совместимы друг с другом.

Рядом с Ковалёвым стояла заплаканная Ирина. Когда Иванов подошёл, она уткнулась ему в плечо и зарыдала. Он обнял её дрожащие плечи и стал повторять:

– Ну всё. Ну всё…

Опасаясь, что тоже может не сдержать слёз, Иванов подозвал Михаила и аккуратно передал ему Ирину. Сам кое-как доковылял до ближайшей скамейки. Казалось, что невыносимая тяжесть навалилась на всё тело, сделав его слабым и непослушным. Подошли Ирина и Михаил и сели рядом. Ирина ещё продолжала всхлипывать, но понемногу успокаивалась. Иванов молчал.

– Завтра Наташку оденут в этот цинковый ящик и отправят самолётом домой. — Михаил показал на ряд гробов, стоящих вертикально у дальней стены морга.

– Дай закурить, — попросил Иванов.

– Ты же не куришь! — удивился Михаил.

– Дай.

Михаил протянул сигарету. Потом спички. Иванов не курил уже пятнадцать лет. Но затянулся как настоящий курильщик. Отвыкший от никотина организм зашёлся в кашле. Иванов пробовал ещё и ещё, но это не приносило облегчения. Не докурив, он выбросил сигарету.

– Что будешь делать? — спросил Михаил.

– Когда?

– Вообще. И сегодня в частности.

– Сегодня — не знаю. Хочу побыть один. А завтра попрошу у командира полка отпуск. Хочу сам похоронить Наташу.

Ковалёв понимающе кивнул:

– Мой тебе совет, Саня: напейся до потери сознания.

– Напьюсь.

– Саша, а пошли к нам, — предложила уже переставшая плакать Ирина.

– Спасибо. Может, и зайду. А пока — извините, ребята…

Иванов встал и медленно побрёл по направлению к парку, где они с Наташей провели последний вечер.

В их парке ничего не изменилось: всё так же не горел свет, и в безлюдных аллеях играл с листьями ночной ветерок. Иванов отыскал их лавочку, что ещё помнила тепло Наташи, и сел. Он вспоминал. С их первой встречи пошла всего лишь вторая неделя, но как много всего произошло за это время. Кому-то хватило бы на целую жизнь. А нужна ли она ему теперь — эта жизнь? Что с ней делать? Как жить без Наташи? Рука сама достала из нагрудного кармана лётной куртки пистолет. Ощутив приятную тяжесть в ладони, Иванов привычным движением дослал патрон в патронник. «Макаров» удобно лежал в руке. Иванов заглянул в тёмный ствол как в вечность. «Надо только нажать на спуск и не останется ничего — ни мучений, ни душевной боли. А я буду рядом с Наташей...» — Иванов поднёс пистолет к виску и закрыл глаза…

– Саня, ты чего надумал? — голос Ващенки заставил вздрогнуть. Иванов открыл глаза и опустил руку.

– Саня, звено тебя ждёт. А я тебя обыскался, оказывается, ты тут прячешься. — Ващенка говорил так, будто ничего не произошло, а сам смотрел на пистолет в руке Иванова. — Если бы не встретил Ковалёва, то и не нашёл бы тебя никогда. Мы без командира не начинаем. Пошли.

«Ещё чуть-чуть и не нашёл бы никогда...» — Иванову вдруг стало стыдно, будто его уличили в чём-то нехорошем. Он поставил пистолет на предохранитель и, убрав его в карман, молча пошёл вслед за Ващенкой.

Поминки по погибшему экипажу шли своим чередом. Сколько бы за плечами не оставалось боевых вылетов у молодых и бывалых пилотов, к боли от потери друзей привыкнуть нельзя. Ещё вчера Иванов встретил Крапивина в коридоре, и они перебросились парой шуток. А сегодня уже нет этого молодого и весёлого парня с Волги. И сегодня уже больше нет Наташи. Жизнь как бы разделилась на две части: до и после…

– Неправильно это, Саня, когда вокруг столько грязи, дерьма и уродства, а из жизни уходят красивые, молодые ребята и девчонки. Обидно! — почти рыдал Ващенка, когда они уже пропустили вместе по пятой чарке.

– Да, — согласился Иванов, — красивая женщина, Андрюха, красивая мать — это творение природы, это целое искусство. А смерть — сволочь жестокая.

– Ну, Наташка-то была вообще…– Ващенка поднял большой палец левой руки, а в правой держал стакан. — Как жалко-то!

– Жениться тебе пора, Андрейка, — переводя разговор в другое русло, произнёс Иванов. — Почему не женишься?

– Командир, хочешь, честно отвечу? — Ващенка перешёл на полушёпот. — Мне нравятся многие женщины. Не глупые. Чтоб красивые там, сексуальные… Не всем из них, правда, нравлюсь я, но есть и такие, которым нравлюсь. Вот, предположим, встретил я женщину, и она мне понравилась. А я, естественно, ей. Взаимно. Я должен сразу с ней переспать или не должен?

– Это уж от тебя зависит.

– А как быстрее всего узнать, — подходим мы друг другу или нет? — Ващенка ждал ответа.

– Ну, если хочешь быстро, то больше никак, — пожал плечами Иванов.

– И вот я с ней сплю, — продолжал Ващенка. — И она мне нравится ещё больше. Это любовь? Как узнать? — Ващенка пытливо смотрел на Иванова мутным взглядом.

– Время покажет.

– Правильно, Саня! — Ващенка даже обрадовался. — И я даю себе и ей это время, чтобы разобраться. Но со временем я встречаю другую женщину, с которой тоже хочу переспать. А теперь ответь мне, Александр Николаевич, что такое любовь?

– Любовь, Андрей, это когда подумаешь об одной единственной женщине на свете, и сразу становится тепло и уютно. Когда понимаешь, что тебе не нужна никакая другая. И сделать для неё ты готов всё.

– Вот, — подытожил Ващенка грустно. — А я хочу всех женщин сразу. Это, наверное, страсть?

– Страсть, Андрей, это совсем неплохо. А если ещё и любовь, то и совсем хорошо. Ты сейчас как ребёнок в магазине игрушек: хочется все, а можно только одну. И какую бы ты игрушку ни выбрал, всегда окажется не та. Так и будет до той поры, пока не найдёшь свою любимую.

– А я, вообще, не знаю, что такое любовь, — продолжал Ващенка. — Я люблю маму. И так, как её, никогда никого не любил. Может, я не способен на любовь к другой женщине?

– Нет, Андрюха, когда-нибудь ты встретишь женщину, похожую на твою мать, и она сведёт тебя с ума. Вот тогда мы погуляем на твоей свадьбе.

– Если бы так, — с тоской в голосе протянул Ващенка. — Мне уже тридцать лет, а в жизни ничего: ни карьеры, ни денег, ни семьи. И что хорошего в перспективе?

– В армии, возможно, и ничего. Но ты же умный, энергичный. Уходи на «гражданку», начни новую жизнь. Ещё не поздно. Тридцать лет — только старт в жизнь.

– Правильно говорят, что мало найти своё место в жизни, надо суметь туда и устроиться, — пошутил Ващенка. — А сам-то ты, что будешь делать?

– Закончится командировка в Чечню, наверное, уйду из армии. Навоевался я на две жизни вперёд! Да и не престижная нынче профессия — военный. Знаешь, как я раньше гордился тем, что стал военным лётчиком! А теперь мне стыдно на улице появиться в форме.

– Не верю, Саня. Ты — прирожденный командир, боец. Ты армии нужен. Кто молодых офицеров учить и воспитывать будет? Такое дерьмо, как замполит да наш новый комэск? Ты же первоклассный лётчик. Всё звено за тобой в огонь и в воду — только прикажи! И армия тебе нужна!..

– Поостынь, Андрюша, — остановил поток страстной речи Иванов. — Сейчас в нашей стране никто никому не нужен. Пока я ещё молодой, «гражданка» меня примет. Хуже уходить потом. И посмотри, что вокруг делается. На этой войне большие деньги растут. А мы — лишь расходный материал. Надоело. Лучше наливай за новую жизнь и за то, чтобы нам с тобой повезло дожить до неё.

Ващенка наполнил стаканы.

– Товарищи, друзья, братья! — Иванов поднялся, призывая к тишине. Он решил произнести тост:

— Война и смерть — это одно и то же. За победу в этой войне пить не буду, потому что побед в таких войнах не бывает. Я выпью за каждого из вас, за нас всех, оказавшихся здесь и сейчас. Значит, именно здесь и сейчас мы нужнее всего Родине — нашей России. Правители бывают разные, но Родина у нас только одна. Выполним же свой офицерский долг до конца. И пусть на этом рубеже мы не окажемся последними солдатами России, и чтобы после нас было кому поднять наше полковое знамя и знамёна тысячи полков. За сильную армию! За сильную Россию!

На похороны Наташи командир полка отпустил Иванова без вопросов. Помогло ходатайство начальника штаба — подполковника Гриневского. Бумаги оформили быстро.

Военно-транспортный самолёт «Ан-26» российских ВВС выруливал на взлётную полосу аэродрома Моздок ранним, не по-летнему прохладным утром. В качестве пассажира на его борту рядом с цинковым гробом сидел Иванов. С ним летели офицер госпиталя, где служила Наташа, прапорщик и четыре солдата из комендатуры. Тяжело разбежавшись, самолёт взял курс на север.

Весь недолгий полёт Иванов мысленно разговаривал с Наташей. Снова и снова он оживлял в памяти каждый миг, когда они были вместе, вспоминал каждое произнесённое ей слово. Закрывая глаза, он видел перед собой её живое лицо, улыбку, сквозь гул самолётных двигателей ему слышался её голос. Казалось, что Наташа рядом. Живая. Иванов чувствовал её присутствие, а когда открывал глаза, то видел перед собой лишь серый холодный металл цинкового ящика.

– Ну, вот ты и дома. — Самолёт пошёл на посадку.

Иванов пытался представить встречу с родственниками Наташи. Что он им скажет? Но говорить никому ничего не пришлось. Когда опустилась грузовая рампа, к хвосту самолёта подошла бортовая машина зелёного цвета с военными номерами. Солдаты подняли гроб и погрузили в автомобиль. Туда же, в кузов взобрался и Иванов. Он понимал, что всё меньше и меньше остаётся времени, когда ему ещё можно побыть рядом с Наташей, поэтому не хотел ни на секунду отходить от неё. Гражданских никого не было: видимо, родственников на аэродром не пустили. Увидел их Иванов только возле дома, где жила Наташа.

Старенький пятиэтажный панельный дом, благоустроенный зелёный дворик — это всё, что запомнил Иванов. Во дворе машину встречало много людей. Мать Наташи среди остальных Иванов узнал сразу, хотя не видел до этого никогда. Седая женщина в чёрном была похожа на дочь.

Иванов помог снять с машины тяжёлый гроб. Но с родными и близкими первым заговорить не смог. Кто он им?

Прощание устроили во дворе. На крышку гроба поставили фотографию красивой девушки в летнем цветастом платье с незнакомой Иванову причёской, но с такой знакомой улыбкой и родными серо-голубыми глазами. На фотографии Наташа выглядела совсем девчонкой. Жизнерадостная живая улыбка, которая так шла ей, была не совместима со всем происходящим, и Иванов не отрывал от фотографии взгляда.

Видимо, Наташу знал весь дом. Прощание затягивалось. Сопровождающий офицер подошёл к стоящему возле гроба Иванову:

– Саша, надо подсказать родным: у нас через четыре часа самолёт обратно.

Иванов кивнул. Рядом с мамой Наташи стояла высокая блондинка в чёрном платье и таком же платке. Иванов подошёл к ней:

– Вы, наверное, Света — Наташина сестра?

Девушка, взглянув на Иванова, еле заметно кивнула.

– Вы меня простите, пожалуйста, но через четыре часа солдаты должны быть на аэродроме. Можем не успеть.

– А отложить вылет нельзя? — тихо спросила блондинка красивым низким голосом. Услышав знакомый, — так похожий на Наташин, — голос, Иванов не смог отказать.

– Слушай, Володя, — обратился он к сопровождающему, — давай отложим вылет до утра. Солдат разместишь на аэродроме. А мы с тобой, как люди, помянем Наташку. Ты же её хорошо знал.

Офицер посмотрел на солдат, что-то прикинув в уме, потом взглянул на Иванова:

– Мы с Натальей не один пуд соли съели вместе. О чём разговор, Саня, остаёмся. Только с экипажем самолёта разговаривай сам.

Для того, чтобы переговорить с экипажем, Иванов взял «УАЗик» военкома — подполковника, находившегося здесь же, рядом с родственниками, и поехал на аэродром. Лётчики — свои мужики — всё поняли, и вылет перенесли на утро. Иванов успел вернуться до того, как гроб с Наташей погрузили на автомобиль, и процессия двинулась к кладбищу.

Мать Наташи всё время держалась, видимо характер к дочери перешёл от неё, плакала тихо. Но во время прощания у могилы, закричала во весь голос, обняв гроб:

– До-оченька моя!..

Прощаясь с Наташей у свежевырытой ямы, Иванов по праву боевого товарища говорил громко:

– Служила ты Родине честно, была лучшей в своей профессии, погибла как герой на боевом посту, исполняя свой долг. Но была ты, Наташа, ещё и самым лучшим товарищем. Другом. Настоящим человеком и другом. И мы запомним тебя весёлой, яркой, красивой, молодой, такой, какой ты была всегда. И ты всегда будешь рядом с нами, рядом с теми, кто знал и любил тебя. Пусть земля будет тебе пухом…

Дальше, в нарушаемой глухими рыданиями тишине, он прочитал строчки:

На небесах, куда уходит дым

От Вечного огня, мы будем рядом.

Герой умрёт, конечно, молодым.

Ничтожества командуют парадом.

А ты уснёшь с улыбкой на лице

И будешь верить в то, что всё не даром –

И слёзы, и раскаянье в конце,

И Грозного туманы и пожары,

И солнце в дымно-траурном кольце,

И каменное небо над Кизляром,

Не взятые тобою города,

И белый свет, и тёмная вода

Забвения – а в ней живые рыбы.

Как просто умереть мы здесь могли бы,

Чтоб встретиться – на сей раз навсегда…

Раздались залпы воинского салюта. Отделение автоматчиков произвело три выстрела. Когда опустили гроб, Иванов не смог заставить себя кинуть в яму землю. Он не хотел, чтобы Наташу закопали. Понимал всё, но не хотел. Поэтому отошёл в сторону, чтобы не слышать звуков ударов о крышку гроба падающих комьев земли.

Когда все стали расходиться, Иванов вернулся к свежему могильному холму. Обращаясь к улыбающейся с фотографии Наташе, он тихо произнёс:

– Теперь здесь твой вечный дом, Наташка. Не уберёг я тебя. Не уберёг. Прости, что я не рядом с тобой…

– Значит, ещё не пришло время, — за спиной прозвучал тихий Наташин голос, заставивший Иванова вздрогнуть. Он обернулся. Рядом стояла Светлана. «Как похожи их голоса!», — опять поразился Иванов.

– Вы — Саша? — спросила она.

– Да… Иванов, — придя в себя от неожиданности, представился он.

– Идёмте. — Она взяла его под руку. — Можно?

– Конечно. — Иванов ещё раз оглянулся на фотографию и пошёл со Светланой.

– Вы знаете, письма идут неделю. Сегодня принесли конверт. Надо же, как раз сегодня…

– Хорошая она была. Я её любил… Люблю… — поправился Иванов.

– Да вы знали-то друг друга всего две недели! — Светлана недоверчиво посмотрела на Александра.

– На войне у времени другой отсчёт. — Иванов спокойно выдержал её взгляд.

– А мне кажется, что теперь я Вас знаю. Вы такой, как писала Наташа.

– Какой?

– Я Вам дам прочитать её письмо, — после недолгого молчания пообещала Светлана.

За столом Светлана посадила Иванова рядом с собой. По другую руку сидела мама Наташи. Своего мужа Светлана определила напротив, через стол. Иванов успел с ним познакомиться. Крепкий, но уже начинающий лысеть, мужчина средних лет, немного повыше Иванова, производил хорошее впечатление. Они коротко, насколько позволяла обстановка, переговорили и даже успели выпить по одной, поминая Наташу, еще до того, как Светлана всех пригласила за стол. На этих поминках распоряжалась она.

Иванову удалось поговорить с Наташиной мамой. Красивое имя Любовь Михайловна подходило этой женщине. Странно, но она разговаривала с ним, как с сыном, и Иванов чувствовал, что говорит с близким человеком. Он рассказал, как они встретились с Наташей, какой она была, о чем они говорили.

– Ты, Саша, приезжай к нам всегда. Не забывай, — просила Наташина мама. И он почувствовал, что говорит она искренне.

– Буду приезжать, Любовь Михайловна, — пообещал он. — Обязательно.

Оставив Наташину маму на попечение женщины, что не отходила от неё ни на шаг, Иванов подошёл к офицеру сопровождения — Владимиру, с которым вместе прилетели, и тот сообщил ему, что отыскал в городе своего однокашника по училищу и чтобы Иванов не искал его до утра. В связи с этим Владимир собирался незаметно «исчезнуть», но Иванов заставил его выпить за Наташу, перед тем как тот ушёл.

После первых произнесённых обычных в таких случаях речей общий разговор за столом разделился на отдельные темы. Светлана несколько раз куда-то выходила и возвращалась. Иванов пил много, но не пьянел.

– Через год приеду. Памятник на могилу нужно поставить, — говорил он Светлане. — А вы тут напоминайте военкомату о себе — не стесняйтесь.

– Ты раньше приезжай. Где жить есть, — говорила Светлана. — Саша, ты нашей маме очень понравился. Значит, ты хороший человек. Всегда будем рады тебе.

– Спасибо, — искренне поблагодарил Иванов.

Кафе, где проходили поминки, вместило человек пятьдесят. Иванов рассматривал этих разных людей, стараясь определить, кто и на сколько хорошо мог знать Наташу.

– А отца её ребёнка здесь нет? — спросил он у Светланы.

– Нет, — коротко ответила она.

– Ну да. Он же их бросил, — вслух произнёс Иванов.

– Не совсем так, — возразила Светлана. И, уловив недоумение Иванова, объяснила:

– Денис, отец ребёнка, был против того, чтобы Наташа рожала. Давал денег на аборт, возил по врачам. Но Наташка упёрлась: буду рожать! Он пригрозил, что не признает ребёнка. Они поссорились, и она его выгнала. Потом родила дочку. Денис пытался наладить отношения, но Наташка — ни в какую. Денис обещал, что оставит жену. Но там тоже дети. Наташка не хотела делать кого-то несчастным. Иногда они встречались, даже вместе с дочкой гуляли. Он деньги постоянно давал. И даёт. Дочь признал. Но Наташа записала её на свою фамилию. Гордая была.

– И как теперь с Наташиной дочкой?

– Как? — усмехнулась Светлана. — Да так: у моего, — она кивнула в сторону уже хорошо «набравшегося» мужа, — детей быть не может. Прогулял в молодости всех. Оформим опекунство. Будем воспитывать нашу Надюшку вместе с бабушкой.

– А где сейчас Надя?

– У родителей мужа. Мы ей говорим, что мама в командировке.

– Я смогу увидеть её?

– Зачем? Не надо тревожить ребёнка.

– Очень хочу увидеть Наташину дочь, — честно признался Иванов. — Я ведь думал, что у нас с Наташей дальше всё сложится. Надя стала бы и моей дочкой.

Светлана долго и пристально смотрела в глаза Иванова, потом спросила:

– А почему ты не сказал Наташе, что любишь её?

– Не успел. Долго собирался.

– Саша, ты сильно пьян?

Он подумал, что Светлана ему не верит, и начал доказывать, что всё так и было, как он говорит, но Светлана прервала его:

– Сейчас вызовем такси и поедем.

Светлана, еле державшийся на ногах ее супруг и Иванов подъехали на такси к дому родителей мужа.