Чтение 29–й страницы книги ~Герой нашего времени.ru~

– Крутовата цена, — высказал своё мнение капитан — мотострелок. — Но, как говорится: каков товар… — Дальше он продолжать не стал: в дверях палаты появилась его жена.

Виктор просматривал газету и, казалось, что подначки пропускал мимо ушей, но взглянул на Оксану.

– Для такой девушки ничего не жалко, — просто сказал он и снова уткнулся в свою газету.

Если бы он видел то, что увидел Иванов! А Иванов увидел, как предательски вспыхнули щеки Оксаны, и как она, опустив взгляд, торопливо вышла из палаты. Но Виктор этого не видел. А к Иванову пришло озарение, что именно Виктору палата обязана особым вниманием Оксаны. Но почему бы и нет? Что из того, что десантнику уже тридцать шесть? Он здоров как бык, а с его упорством и силой воли он будет не только ходить, но и бегать быстрее любого двадцатилетнего. И внешне десантник по-мужски красив: открытое лицо с крупными чертами очень сочетается с мощной фигурой. А глаза у него добрые, как у ребёнка. Такие мужчины нравятся женщинам. Иванов радовался за Виктора, но, зная его натуру, решил не торопить события.

И вот снова настал день Оксаниного дежурства. Виктор, прикончив завтрак, поставил поднос с посудой на прикроватную тумбочку и, глядя на Иванова с довольной улыбкой, выдал одно из своих любимых изречений:

– Мамочку мы слушались — хорошо накушались!

Если бы не слушались, то бы не накушались!

Определённо, когда Оксана приходила на дежурство, у Виктора поднималось настроение. Иванову тоже было приятно видеть очаровательную улыбку казачки, поэтому при встрече с ней он говорил комплименты или рассказывал что-нибудь смешное. Теперь Иванову предстояло заставить Виктора смотреть на Оксану глазами здорового мужика.

– Между прочим, твоя «мамочка» пришла сегодня на дежурство в мини-юбке, — как о чём-то обыденном, не заслуживающем внимания, сообщил он Виктору. Реакции не последовало. Тогда, приняв на кровати позу трупа и устремив взгляд в потолок, Иванов продолжил громче:

– Мужики, что в курилке сидели, «охренели», аж рассыпали все сигареты, когда Оксана мимо прошла. Говорят, там такие ножки — закачаешься!

– А ты видал? — Виктор посмотрел на Иванова с интересом.

– Не довелось. Я же не курю, — вздохнул Иванов. — А вот первая палата, где все выздоравливающие, до сих пор вся пластом лежит: Оксана к ним утром без халата в юбочке зашла.

– А чего она к нам так не зашла?

– Да, Вить, — разочарованно ответил Иванов, — к нам она только в длинном халате заходит. Наверное, думает, что мы женщинами не интересуемся.

– Нервы она вам, дуракам, бережет, — вставила жена капитана. — А то спать по ночам не будете.

– Будем, Зоя Николаевна, — возразил ей Иванов. — Еще как будем! Это нам без женщин плохо спится. А с женщинами мы спать завсегда согласные. Правда, Витя?

– Стреляный кобель — всё равно кобель, — беззлобно огрызнулась женщина.

– За одного битого двух небитых дают, — парировал Иванов.

Потом он снова обратился к Виктору:

– Ты бы намекнул Оксане, что и как, мол, зашла бы ты и к нам как-нибудь… в юбочке.

Брови у Виктора сначала поползли вверх, затем сошлись на переносице, и он на некоторое время задумался. Потом попросил Иванова:

– Вот ты и намекни. У тебя получается с бабами разговаривать.

– Нет, Витя. Если бы она мне кашу носила, я бы намекнул. А то намекай не намекай: я не в её вкусе, — обреченно произнес Иванов и деланно вздохнул.

– А ты думаешь, я в ее вкусе? — Виктор от удивления аж присел на кровати.

– А ты-то как сам считаешь? — поинтересовался Иванов.

– Она жалеет. Работа у неё, сам знаешь…

– А ты у неё сверхурочный. Дурак слепой! — с укором произнесла жена капитана.

– Почему я? — почти прокричал через всю палату Виктор. — Вон лейтенант ещё.

– Разуй глаза, Витя. Большой, а дурак! — повторила жена капитана.

– И чего же такого я не вижу? Уж объясните, пожалуйста, тупому! — «завёлся» десантник.

– А ты ей в глаза загляни. Там ответ на многие вопросы, — спокойно произнёс Иванов. — Я вот всё смотрю со стороны и жду, пока до тебя дойдёт. Витя, это та женщина, за которую не жаль голову отдать! Тебе счастье привалило. Не разбей его, медведь неуклюжий. Хрупкое оно.

Виктор несколько секунд смотрел Иванову прямо в глаза, видимо желая что-то возразить, но так ничего и не сказав, откинулся на подушки. Не меняя позы, он так и пролежал, молча уставившись в потолок, пока не появилась Оксана.

При звуках её голоса глаза Виктора ожили, он приподнялся навстречу Оксане. Он смотрел на девушку, не отрываясь, стараясь поймать взгляд её быстрых красивых глаз. Наконец, их взгляды встретились. Оксана остановилась, запнулась на полуслове, наткнувшись на прямой вопрошающий взгляд Виктора, несколько секунд смотрела ему в глаза, потом её веки дрогнули, она опустила ресницы и молча вышла из палаты. Виктор, проводив её долгим взглядом, снова надолго ушёл в себя. В палате воцарилась мёртвая тишина.

Оксана не появлялась до самого обеда. Иванов видел её в столовой. Но не подошёл. Когда он вернулся в палату, Оксана расставляла обед перед Виктором. Она старалась не смотреть ему в лицо. Чтобы как-то снять возникшее между ними напряжение, Иванов, рассказав анекдот про врачей, спросил:

– Ксюша, говорят, что сегодня утром по госпиталю в сторону нашего отделения прошла одна молодая интересная особа в мини-юбке с невозможно красивыми ногами. Ты не знаешь, кто бы это мог быть, и где бы нам её увидеть?

Благодарно улыбнувшись Иванову, Оксана ответила:

– Я что-то слышала об этом. А зачем она вам?

– Да, говорят, — продолжил Иванов, — что эту интересную особу видели в первой палате прямо-таки в мини-юбке. А в первой палате, как известно, и так все здоровые, они там от армии и от жен скрываются. А тут у нас большинство безнадёжных и неженатых, так нам такая терапия была бы даже полезнее.

Иванов увидел, как Оксана весело и смело взглянула в глаза Виктору и, обращаясь только к десантнику, произнесла:

– Может быть, я знаю эту особу и могу передать ей что-нибудь от безнадежно неженатых?

Виктор, не отрывая глаз от Оксаны, тихо прошептал:

– Пусть чаще заходит.

– И желательно, в мини-юбке! — громко добавил Иванов.

После ужина, когда ушли все врачи, Оксана вошла в палату в расстегнутом халате, демонстрируя то, о чём весь день говорили мужчины в отделении. Её ножки под мини-юбкой смотрелись идеально. И вся фигурка тоже. Видеть такие ноги было одним удовольствием. И испытанием.

– О-о-о! — пронёсся по палате возглас восхищения.

– Эх, где мои семнадцать лет! — воскликнул Иванов, чувствуя, что по-хорошему завидует Виктору.

Пока мужчины рассыпались в комплиментах Оксане, Виктор сидел с открытым ртом как изваяние и с восхищением глядел на девушку. В его взгляде было столько тепла и страсти, что Иванов почувствовал прилив дружеской нежности к Виктору. Оксана, оценив внимание десантника, подошла и присела на краешек кровати, при этом халатик оставался расстегнутым. Для Виктора такая близость была уже не по силам. Он отодвинулся от девушки к другому краю, подтянул к подбородку колени и весь поджался, сделавшись жалким и маленьким. Он в этот момент походил на дикого медвежонка, попавшего в западню. Взглядом, просящим о помощи, Виктор посмотрел на Иванова. Тот весело подмигнул десантнику и вышел из палаты. В конце концов, опасность для Виктора была совсем не смертельной.

Подышав на улице свежим воздухом примерно с час и снова перелистав в голове события прошедшего дня, Иванов возвратился в палату. Во время прогулки он думал об Оксане. Она будила в нём мужские чувства. Это как желание обладать красивой машиной, лучшим костюмом. Оно присуще многим мужчинам. И Иванов сейчас испытывал это желание. Но он знал, что ради Виктора смирится.

– Я тебе это на всю жизнь запомню! — таким возгласом Виктор встретил Иванова, как только тот переступил порог палаты.

– Витя, кто посмел тебя обидеть? — состроил Иванов непонимающее лицо.

– Подойди сюда, я тебе скажу.

– Сейчас, Вить, только руки помою, а то я на улице собаку гладил.

– Какую собаку? Ты меня бросил в трудную минуту! — Иванов всё ещё не понимал, говорит Виктор серьёзно или шутит, поэтому держался от него на расстоянии. Силы в руках богатыря хватило бы, чтоб заломать двоих таких, как Иванов.

– Иди сюда, говорю! — настаивал десантник.

– С женщинами, вообще, лёгких минут не бывает. Уж поверь моему горькому опыту, Витя, — продолжал развивать тему Иванов. Произнеся эту фразу, он увидел, что глаза Виктора смеются, поэтому смело дошёл до своей кровати и улёгся на неё с ногами.

– Так что тут с тобой случилось? — поинтересовался он бодро.

Минут пять Иванов выслушивал восхищённый монолог Виктора по поводу «очень хорошей девушки Оксаны» и был полностью с ним солидарен. Тем неожиданнее для Иванова прозвучала концовка:

– Ведь осчастливит она какого-нибудь мальчишку — полюбит его! — из уст Виктора это прозвучало мечтательно и грустно. Такого разочарования в своих усилиях Иванов не испытывал давно.

– Дремуч ты, Витя. Правильно говорят, что если сила есть, то умом можно не портить здоровье! — бросил он в сердцах.

Виктор отреагировал спокойно:

– Хорошая девочка. Но я ей в отцы гожусь. Теперь вот недоделанный получаюсь. А зачем я ей такой? Глупенькая она ещё, о жизни, наверное, по книжкам судит.

– А ты умный! И книжки не читаешь?

– А я — ученый! — Виктор повысил тон. — И жизнь, Саня, никому калечить не стану!

– Ты же сам недавно говорил, — почти прокричал Иванов, — что за стоящую бабу не жалко голову отдать. Забыл?

– За ту, которая будет любить! Любить, Саня, а не жалеть!

– А что мы с тобой, Витя, можем знать о женской любви? Если и был однажды неудачный опыт, так что теперь всю жизнь от баб шарахаться? Не все женщины по расчёту мужиков себе находят. Некоторые сердцем ищут. И что из того, что Оксана тебя, дурака, жалеет? Может, она сердцем жалеет. Может это и есть женская любовь? Как мы-то с тобой можем судить? Любит она тебя, осла тупого! Поверь мне — любит! Чего ты боишься? — Иванов сел на кровати и уставил на Виктора прямой взгляд.

– Ничего я не боюсь. Я ей жизнь портить не хочу, — спокойно ответил Виктор.

– Не понимаешь ты своего счастья, Витя! — тоже спокойно настаивал Иванов. — Ведь кто-то такую девчонку всю жизнь ищет. Если найдёт, на коленях будет умолять стать его женой. А тебе вот она — на блюдечке. Но судьба нечасто бывает такой щедрой. Скорее, наоборот. Второго шанса может и не дать. Потеряешь Оксану сейчас — всю оставшуюся жизнь локти кусать будешь! Вот я: что я имею? Мне тридцать два года, и я один. Конечно, у меня есть друзья. И ты, Витя, мой друг. Я очень тебе благодарен за нашу дружбу. Поэтому так сейчас с тобой и говорю. Но если бы ко мне на краешек кровати присела женщина, так же, как присаживаются жены к лейтенанту и капитану, так, как присела сегодня Оксана к тебе, если бы она взглянула мне в глаза так же, как Оксана сегодня смотрела на тебя, то я бы за одно это мгновение, Витя, за одно лишь такое мгновение боготворил бы эту женщину всю оставшуюся жизнь… Витя… Отдал бы всё… Лишь бы не потерять…

Иванов, чувствуя, что не может дальше говорить, откинулся на кровать. Слёзы предательски подступили к глазам, щекотало в носу. Комок стоял в горле и мешал дышать. Из груди рвалась боль — боль душевного одиночества. Перед глазами появился образ Наташи Кубаровой. Яркий взгляд её красивых немного азиатских серо-голубых глаз смотрел в самую душу. Она улыбнулась своей светящейся живой улыбкой. Мысль, что её больше нет и не будет уже никогда, раскаленной иглой впилась в сердце.

– М-м-м! — тихо застонал Иванов, не в силах справиться с новым приступом боли.

– Ты чего? — спросил Виктор с тревогой. — Плохо?

– Зубы болят, — отмахнулся Иванов.

Но эта душевная боль была невыносимее зубной боли, и Иванов знал, что она всю жизнь будет преследовать его.

– Врёшь. Расскажи, станет легче.

– Нет…

– Попробуй, Санёк. Легче станет. Я знаю.

– Многое придётся рассказывать, Витя. Да всего и не расскажешь. — Иванов открыл глаза и стал, часто моргая, смотреть в потолок, прогоняя подступившие слёзы.

– А ты попробуй, Саня. Времени у нас — хоть отбавляй! Ребята тоже пусть послушают. Мы поймём. Правда, мужики? — обратился Виктор ко всей палате. Поддержка была единогласной. Жена капитана даже выключила работающий телевизор.

– Давай, Саня, рассказывай. Все свои, — настаивал Виктор.

Иванов знал, что его здесь поймут, что вокруг собрались не чужие люди, что когда-нибудь кому-нибудь всё равно придется исповедоваться, чтобы снять с души хоть часть тяжёлой ноши пережитого, того, что не дает заснуть ночами и что теперь в его душе, как тяжкое клеймо, на всю оставшуюся жизнь. Лента памяти стремительно перемоталась на несколько месяцев назад и остановилась, услужливо подсказав ему, с чего начать. И он, лёжа на кровати и не глядя ни на кого, начал рассказывать. А рассказывая, проверял сам себя: нет ли в этой целой ленте памяти хоть небольшого порыва?..

– Так это наши вас «накрыли»? — спросил Виктор, нарушив молчание, установившееся в палате после рассказа Иванова.

– А кто ж ещё? — спокойно сказал Иванов. — У чеченцев гаубиц нет.

– Такое уже бывало, — вступил в разговор капитан-мотострелок. — Как говорится, бей своих, чтобы чужие боялись! У нас в соседней роте тоже целый взвод гаубицы «накрыли». Вместе с командиром…

– А что с теми ребятами, что были с тобой? — тихо спросила у Иванова жена капитана-мотострелка.

– Не знаю, — вздохнул Иванов. — Хочется надеяться на лучшее. Но снаряд упал очень близко к вершине. Не представляю, как я сам остался жив. И думается мне, что это моя вина — из-за меня ребята «подставились».

– Это как? — переспросил Виктор.

– Не просто так «ошиблись» артиллеристы. Сбылось предсказание капитана — ФСБшника. Не простили мне истории ящиков с барахлом.

– Может, совпадение, — предположил Виктор. — Такое частенько бывало, что по своим стреляли. Ты ещё легко отделался. А ребят жаль.

– Я эту высоту теперь всю жизнь буду вспоминать, как страшный сон! — ответил Иванов.

– Всё страшно, что убивает! — грустно добавил Виктор. — Вот мой случай. Мы уже вышли из Самашек. За десантом шли огнемётчики. Посмотрел я на их работу — упаси Господи попасть под огнемёт! Страшная штука! Дорогу, по которой шла колонна, обстреливали чеченские снайперы. Я возглавлял колонну. Мои солдатики — ещё совсем пацаны. Пожалел я их и загнал с брони внутрь БМД. А сам сижу на броне, только ноги спустил в открытый люк. Автомат держу наготове, слежу за местностью. Гранатомётчика я заметил поздно, метров со ста, только когда он из кустов уже произвёл выстрел. А дальше ничего не помню. Мужики рассказывали, что меня от машины отбросило взрывом метров на пять. Упав на землю, я, будто, стал палить из автомата длинными очередями вокруг себя, не разбирая, где свои, где чужие. Этого я совсем не помню, видимо, был в «горячке». Подняться не мог — ног нет. Расстреляв один «рожок», я попытался достать второй, но не смог расстегнуть клапан кармана на жилете. Бронежилет перед операцией получил новый, наверное, не хватило сил расстегнуть. Тут я и «отключился». Пришёл в себя только на аэродроме. Самолёты гудят, а у меня в ногах боль невыносимая и будто огнём горит там всё. Осмотрелся — лежу на носилках, а рядом человек двадцать, если не больше, таких же, как я — раненные да покалеченные. Голову приподнял, смотрю: вместо ног — кровавые обмотки. А ступней-то нет! И так мне стало страшно и тоскливо, что пожалел о том, что остался жив! Лучше бы сразу… — Виктор осёкся на полуслове. Иванов посмотрел туда, куда был устремлён взгляд десантника — в дверях, прислонившись к косяку, стояла Оксана и не мигая смотрела на Виктора. В глазах у неё Иванов увидел слёзы.

– До сих пор не могу себе простить, — с болью в голосе продолжил Виктор, отведя взгляд от Оксаны, — что загнал пацанов в машину! Если бы сидели на броне, могли бы остаться живыми.

– Ещё не известно. Не кори себя, — произнёс Иванов, посмотрев на своего товарища. — Кабы всё предугадать заранее, — произнес мотострелок, — никаких войн и не было бы. Война, она для людей — горе. Лишь для кучки мерзавцев — бизнес и нажива. Не казни себя, Витя, не на тебе смерть этих ребят.

– На мне, Вася, на мне, — возразил Виктор.

– Не на тебе, а на тех, кто сидит в Кремле! — повысил голос мотострелок. — Басаев, гад, вместо Будёновска не мог до Москвы дойти, чтобы вся эта сволочь на своей шкуре почувствовала, что народу уготовила!

– Перестань, Вася, — успокаивала мотострелка жена. — В Москве не люди, что ли, живут? Ты уже навоевался. Скоро домой поедем. Тебе о мирной жизни думать надо.

– А ты думаешь, что дальше лучше будет? — возразил ей капитан. — Не будет! Помяни моё слово: пока не поменяем тех, кто сейчас там, в Кремле, — лучше не станет!

– Всё, мужчины! — тихо, но строго произнесла Оксана. — Воевать завтра будете. А сейчас уже поздно. Всем спать!

Она подошла к выключателю, ещё раз оглядела палату и, пожелав спокойной ночи, выключила свет.

Когда дверь за Оксаной закрылась, Виктор тихо спросил Иванова:

– Саня, а ты в Бога веришь?

– Ты не к нему ли собрался? Рановато вроде ещё, — попытался пошутить Иванов, но, заметив, что Виктор никак не реагирует на шутку, спросил серьёзно:

– Верю. А зачем спрашиваешь?

– Сколько себя помню, всегда об этом думал. И знаешь, с годами пришёл к выводу, что есть там высоко, а может, и рядом, а может, и совсем далеко, но есть что-то или кто-то, создавшее нас. Не могла жизнь возникнуть из Хаоса. Думаю, что не случайно мы на этой Планете живём. Поставлена перед нами какая-то задача. Но какая? А ты веришь в случайность возникновения жизни на Земле? — поинтересовался Виктор.

– Нет. Если бы жизнь возникла случайно, а не по каким-то, пока не известным нам законам, то жили бы вперемежку с людьми и динозавры, и мамонты, и неандертальцы. Но жизнь на Земле развивается по определённому порядку, как по графику: сначала одни, потом другие. Виды приходят из ниоткуда и уходят в никуда. Всё по программе. И не верю я, что человек произошёл от обезьяны. Хотя возможно, что некоторые индивидуумы и произошли. Они и в наше время не ушли далеко от обезьян.

– Это ты про кого?

– А ты что, не встречал таких? А я встречал. Любая обезьяна бывает умнее и понятливее иных начальников.

– А-а! — с улыбкой воскликнул Виктор. Потом позвал Есина:

– Валера! Слышь, мы тут сейчас о тебе говорим.

– Сами вы гамадрилы! — беззлобно отозвался тыловик.

– Не обижается, — включился в разговор капитан-мотострелок. — Правильно, чего на правду обижаться?

– А ты, вообще, — динозавр! — уже повысил голос Есин. — Жрёт — много, думает — мало!

– Ишь ты, как тебя в училище-то выдрессировали!.. — продолжал «доставать» тыловика мотострелок. — Валера, а ты от кого хотел бы произойти: от макаки или от гиббона?

Есин не удостоил Василия ответом. Тогда, немного обождав, мотострелок продолжил:

– От макаки тебе сподручнее. Знаешь, почему у неё зад красный?

– Почему? — не сдержал своего любопытства тыловик.

– Много жрёт! Я думаю, что в тыловые училища макак можно принимать без конкурса — они уже готовые «зампотылу».

По палате прошёлся смешок, а жена капитана зашипела на мужа:

– Василий, ну не стыдно тебе, старому, мальчишку обижать! Прекрати.

Мотострелок умолк. А десантник с лётчиком продолжили разговор.

– Мне хочется верить, — продолжал Виктор, — что там, «наверху», есть ОНО — справедливое и чистое. Иначе вообще никакого смысла в человеческой жизни нет. Саня, а ты в церковь ходишь?

– В церковь я хожу редко. Думаю, что с Богом говорить можно везде, не только в храме. Конечно, в церкви особенная энергетика, много единомышленников. Но для меня церковь — это правила, некоторые из которых я не понимаю, и законы. А любой закон подразумевает насилие. Я хотел бы прийти к пониманию Бога через веру, а не через насилие. А кому-то нужна церковь. Или мечеть. Хотя Бог для всех един. И каждый человек волен сам для себя выбирать, где ему хорошо. Вижу ещё одну опасность: церкви могут превратиться в коммерческие предприятия. Тогда о какой вере там можно будет говорить?

– А ты Библию читал?

– Читал, Витя. И Коран читал.

– На арабском?

– Нет. В переводе. Подарил один разведчик.

– И что думаешь?

– Думаю, что эти хорошие книги люди писали. Люди, мечтающие о справедливости, о чистоте человеческой души. Но — люди. А человек склонен к фантазии и не может постичь Божественный Мир. Слаб ещё. Ограничен он своим невежеством, злостью, агрессией и жадностью. Сложно там всё в этих книгах. А я думаю, что всё гораздо проще: Бог есть Любовь! И этого достаточно. И тогда смысл нашей с тобой жизни, Витя, можно свести к одной формуле: люби тех, кто оказался рядом. Представляешь, как изменится жизнь людей на Земле, если все станут придерживаться этого правила!

– Да-а! — мечтательно протянул Виктор. — Хорошо бы! А ты в загробную жизнь веришь?

– Не знаю. Скорее, не в загробную, а верю, что душа бессмертна. — Иванов, помолчал, решая, говорить или нет:

– Я, когда рассказывал вам о гибели Наташи, не сказал, что в морге мне показалось, как я ощущаю её. А тело лежало на полу. Тогда я подумал, что это её душа со мной прощается.

– Страшно, наверное?

– Жутко. Холодный пот градом катился. А я слышал её голос.

– И что она говорила?

– Чтобы жил… Что не пришло ещё моё время. И выпроваживала из морга. Я потом об этом никому не рассказывал, чтобы не подумали, что я «тронулся» мозгами. И снилась она мне после гибели. Наверное, живёт душа человека, освобождённая от тела, где-то в других мирах. Говорят же вернувшиеся с того света про какой-то туннель, о переходе из мира в мир.

К их разговору присоединился лейтенант, перенёсший операцию на мозге. С трудом выговаривая слова, он произнёс:

– Я бы-ыл в клини-и-ичес-ской с-смерти. Ниче-его не ви-идел…

Наступила тишина. Её нарушил капитан-мотострелок:

– А я в «тот свет» не верю. Хотя, не оспариваю ни одну из религий. По-моему, конкретному человеку конкретная жизнь даётся только раз.

Иванов никогда нигде не читал и не слышал то, о чём заговорил в следующую секунду. Но как будто кто-то направлял его мысли:

– Василий, жизнь-то у конкретного человека одна. Ты прав. И второй раз этот человек в своём физическом обличье на Землю не придёт. А вот душа придёт. Должна она здесь на Земле отработать всю запланированную программу, пройти весь земной путь. А путь этот занимает не одну человеческую жизнь.

– Это как? Не понял — объясни, — попросил мотострелок.

– Ты что-нибудь про реинкарнацию слышал?

– Это у индусов, что ли?

– Это у всех.

– Сказки! — отрезал мотострелок. — Не верю.

– А я верю, — вступил в разговор Виктор. — Мы когда восточные единоборства ещё в училище изучали, целый курс прослушали и про медитацию, и про реинкарнацию, и про биополе, и про энергетических двойников. Хороший у нас преподаватель был — востоковед!

Но переубедить Василия оказалось невозможно. С ещё большей энергией мотострелок стал доказывать:

– Глупости! Сказки! Жизнь человеку даётся только раз…