Чтение 27–й страницы книги ~Герой нашего времени.ru~

«Что заставляет людей идти на ежедневные, никому неизвестные подвиги? — думал Иванов, лёжа в палатке. — Если мы не вернёмся с задания, разве кто-нибудь узнает о нашей стойкости и мужестве, о нашей любви к Родине? О нас быстро забудут. Более того, скажут: погибли по нелепой случайности. А там, в далёком мире, за тысячу километров… у капитана Козлова семья, счастье, любимая женщина, ожидающая тревожно и терпеливо… Какое горе может прийти в её квартиру вместе с похоронкой?»

– Товарищи офицеры, подъём! — тихо прозвучал голос дежурного. — Два часа.

Иванов, тяжело разлепив веки, поднёс к глазам руку с часами. Стрелки на циферблате показывали без минуты два.

– Ну что, господа, встаём! — громко произнёс Иванов, сбрасывая остатки сна.

Ровно в три часа под покровом темноты группа из пяти человек, стараясь не нарушать безмолвную тишь, осторожно вышла из передового укрытия и, вытянувшись в цепочку, направилась в сторону еле различимых очертаний гор. Тягучая ночная тишина с чистым блеском июльских звёзд в чёрном холодном небе ещё властвовала над нетронутой рассветом землёй. Но уже начинала тускнеть на небосклоне надкушенная лепёшка луны. Она вместо фонаря освещала путь маленькой группе в пятнистых комбинезонах. Передний край федеральных войск ничем себя не выдавал. А за позициями чеченцев гуляли красноватые отблески пламени, подсвечивая кромку гор и неба на той стороне.

Пять безмолвных теней, сливаясь с местностью, почти неслышно скользили по еле угадываемой тропинке. Впереди группы шёл солдат-разведчик, хорошо ориентирующийся и знающий этот путь. За ним, в метрах пяти, с автоматом на изготовку — Иванов. За Ивановым — Козлов. Далее — радист. Замыкал группу снайпер, держащий винтовку поперёк туловища на согнутом локте. Разведчик, возглавляющий группу, иногда на короткое время останавливался, включал фонарик, не отбрасывающий луч, осматривал подозрительные участки тропинки, нет ли мин-растяжек, и неслышно двигался дальше. Шли очень осторожно, стараясь ничем не обнаруживать себя. Примерно через тридцать минут достигли вершины нужной высотки. Стараясь не шуметь, стали занимать указанные Ивановым позиции. Основное внимание Иванов решил сосредоточить на чеченской стороне. Поэтому секторы наблюдения снайпера, авианаводчика и радиста он указал в этом направлении. Солдата-разведчика Иванов оставил возле себя, определив ему сектор позиции федералов — тыл группы.

На краешке неба на востоке уже появился лёгкий налёт ультрамарина, заставляющий блёкнуть мирно сверкающие звёзды. В той стороне, откуда пришла группа, царила ночь, и оттуда не доносилось ни звука. Со стороны чеченского села послышалась непонятная речь, затем заунывное мычание коровы. Иванову даже показалось, что пахнуло знакомым с детства деревенским запахом сена и навоза. В ночном воздухе звуки разносятся далеко, поэтому группа, заняв позиции на остывших за ночь камнях, вела себя очень тихо. До начала артобстрела оставалось чуть больше трёх часов. Чуть больше трёх часов ожидания. Иванов выбрал себе удобную позицию так, чтобы наблюдать сразу несколько направлений.

Находясь почти в центре высоты, он видел и всю группу. Постепенно мысли из настоящего перетекли на воспоминания. Он успел заново прожить весь отрезок времени от встречи с Наташей до её гибели, прежде чем его размышления прервал солдат-разведчик, призывно замахавший рукой. Осторожно приблизившись, Иванов лёг рядом с ним на камни и стал смотреть в сторону позиций дудаевцев. На востоке утро только-только начинало выкрашивать полоску неба в розовые тона, слегка подсветив шпили высоких горных вершин и лишь только подбираясь к лежащей в распадках гор ночи. Стараясь что-нибудь разглядеть в той стороне, куда указывал разведчик, Иванов, кроме темноты, ничего не увидел. Тогда солдат прошептал ему в самое ухо:

– Кто-то идёт.

Иванов снова стал напряжённо вглядываться в ночь. Сначала он услышал тихую поступь мягких шагов и шорох потревоженного ходьбой камня, а затем разглядел метрах в ста два движущихся тёмных силуэта.

– Чеченцы! — прошептал разведчик.

«Что им тут надо в такое время? — пронеслось в голове Иванова. — Может, разведка?»

Легко щёлкнув пальцами, привлекая внимание всей группы, Иванов поднял правую руку, что означало команду «Внимание!». Две фигуры, не сворачивая, продолжали двигаться по направлению к высоте, занимаемой группой. Перспектива быть обнаруженными Иванова не устраивала, поэтому, вглядываясь в темноту, он просчитывал возможные варианты действий. Подошедшие ближе друг за другом фигуры уже просматривались чётко. Но ни автоматы, ни снайперская винтовка сейчас помочь не могли — звуки выстрелов разнесутся очень далеко. Вся группа, слившись с камнями, неотрывно следила за приближающимся противником. Тронув разведчика за руку, Иванов показал глазами на закреплённый на бронежилете штык-нож. Солдат осторожно потянулся за ним. Иванов приготовил свой нож и принял решение: как только противники приблизятся на длину броска, кинуться на них. Он на пальцах показал о своём решение разведчику. Тот понимающе кивнул. Иванова не смущало то, что ножевой бой он сам изучил только в теории. Расчёт строился на внезапности. И на том, что рука не дрогнет в нужную минуту.

Вдруг чеченцы остановились. Звук покатившегося камня в напряжённой тишине прозвучал как обвал. Ладонь Иванова, сжимающая нож, стала мокрой от пота. До противника оставалось метров двадцать. Далеко. Иванов, обернувшись к группе, приложил палец к губам — «Тихо!». Камень, вылетевший из-под ботинка одного из идущих, ещё немного прокатился вниз по склону, и звук затих. Иванову показалось, что в наступившей тишине он слышит своё прерывистое дыхание. Группа не выдавала себя. Горцы, постояв, перекинулись парой тихих фраз на родном языке и неожиданно свернули влево, туда, где от высотки в сторону позиций федеральных войск отходил выступом небольшой карниз. У одного из них на плече Иванов рассмотрел винтовку с оптическим прицелом. Иванов сделал знак снайперу, тот просигналил в ответ — «Вижу!». Достигнув карниза, оба силуэта будто слились с камнями и исчезли из поля зрения группы, растворившись в темноте. Но их присутствие там, на выступе, выдавали редкие переговоры и осторожное шевеление. Группа ничем себя не выдавала, и чеченцы ее пока не обнаружили.

Через полчаса, когда рассвет красным барсом стал лениво вытягиваться из-за горных вершин, Иванов, наконец, рассмотрел противников со спины. В зелёных камуфляжах на расстоянии метра друг от друга чеченцы, не выказывая беспокойства, сидели на солдатских вещмешках перед невысокой стенкой, сложенной из камней, в которой были проделаны бойницы для оружия. Расстояние до врага составляло метров пятьдесят, и сейчас для всей группы эти две фигуры представляли отличную неподвижную мишень. Тем более что они находились метров на десять ниже группы авианаводки, тем самым обеспечивая ей удобный угол обстрела. Но Иванов решил немного подождать. Возле чеченца справа лежала снайперская винтовка. У того, что слева, — автомат и бинокль. Передавая бинокль друг другу, чеченцы вели наблюдение за позициями мотострелков. Видимо, за свой тыл они не беспокоились, потому что ни разу не оглянулись назад. Внимание Иванова отвлёк солдат-снайпер, жестами просящий его разрешения «снять» обоих противников. У Иванова тоже «чесались руки», но всё-таки правильнее было подождать и не стрелять первыми: совсем близко находились позиции боевиков. До начала артобстрела оставалось совсем немного времени. Поэтому Иванов в ответ на немые просьбы солдата лишь несколько раз мотнул головой и показал на часы — «Ждать!».

Как и было условлено, за пятнадцать минут до начала артобстрела с позиций федеральных войск заработали пулемёты. Затем прошелестели мины, и среди укреплений дудаевцев несколько раз ухнули взрывы. Несмотря на начавшуюся стрельбу, выстрел чеченского снайпера прозвучал для Иванова неожиданно. Звук выстрела из винтовки СВД отличается от выстрела автомата «Калашникова» и звучит сухо и хлёстко. Передёргивая затвор автомата, Иванов подал отмашку снайперу — «Стреляй!». Почти сразу Иванов перевёл переключатель темпа стрельбы с автоматического огня на одиночный. «Только бы успеть! Только бы не дать ему сделать второго выстрела!» — стучало в голове Иванова, пока он ловил спину вражеского снайпера в прицел. Но всё-таки Иванов не успел: чеченский снайпер произвёл второй выстрел. В то же мгновение рядом справа «хлестнула» СВД, и Иванов увидел, как дёрнулся сражённый пулей мотострелка напарник вражеского снайпера. Чеченский снайпер резко обернулся на звук прозвучавшего выстрела. В этот момент Иванов, совместив мушку прицела с нижней половиной туловища врага, нажал на спуск. Чеченец откинулся на спину, привалившись к каменной кладке. Между двумя выстрелами не прошло и секунды. Теперь под музыку перестрелки между федеральными и чеченскими позициями группа могла немного расслабиться и размять затёкшие кости.

– Надо бы за трофеями сходить, — предложил подползший к Иванову Козлов. — Там снайперская винтовочка и ещё чего-нибудь.

Иванов посмотрел вниз. До двух тел, лежащих без признаков жизни, было метров пятьдесят. Боевики, увлекшись ответным огнем по федеральным войскам, скорее всего, не обращали внимания на высотку в стороне. Иванов решил использовать момент и преимущества крутого склона, не простреливаемого с чеченских позиций.

– Козлов, засекаешь координаты чеченских миномётов! Снайперу — работать по позициям противника! — приказал Иванов. — А я сползаю за трофеями.

Иванов полз, стараясь не отрывать тело от камней. Сам выступ, на котором неподвижно лежали два тела, хорошо просматривался боевиками. Иванов очень надеялся, что в суматохе боя чеченцы не вспомнят о своих снайперах. Подползая к сражённым врагам, Иванов услышал хриплый стон. Тот, в кого стрелял Иванов, был ещё жив. Иванов, достав пистолет и взведя курок, подполз ближе и присел на корточки. В нос ударил запах свежей человеческой крови. Снайпер полулежал, привалившись спиной к невысокой каменной кладке. Правая нижняя сторона его камуфляжа вся пропиталась кровью. Отверстие от пули виднелось над офицерским ремнём в районе печени. Но самое страшное — Иванов сразу понял, что перед ним женщина. Точнее, девушка. Чеченка. Он никогда не стрелял в женщин!

– У-у-у! — схватившись за голову, простонал Иванов.

Второй чеченец, которого сразил солдат-снайпер, полусидел рядом в луже собственной крови, упёршись лбом в зелёной повязке в каменную стену около бойницы. Бинокль валялся перед ним. Пуля солдата-снайпера вошла точно в позвоночник между лопаток. Этот чеченец не мучался.

– А-а! — снова издала тяжёлый хриплый стон девушка.

Сквозь стрельбу этот стон показался Иванову самым громким в мире! Иванов видел умирающих людей, и в том, что эта чеченка умрёт, у него не было сомнений. Но что сейчас творилось у него в душе? Он убил женщину! Убил женщину! Он уже не видел врагов. Перед ним лежал страдающий человек. Нужно было прекратить его мучения, но у Иванова не поднималась рука.

– Господи, прости меня! — встав на колени прямо в кровь и подняв глаза к небу, взмолился Иванов. — Прости, Господи!

Позабыв о бое, он стоял на коленях и, не мигая, смотрел расширенными глазами на умирающую чеченку. Издав стон, она посмотрела на Иванова из-под чуть приоткрытых век.

– Стреляй, Иван! — одними губами произнесла девушка.

Иванов бросил пистолет и стал судорожно разрывать свой медицинский пакет первой помощи.

– Будешь жить! Будешь жить! — зло твердил Иванов, разрезая ножом пропитанный кровью комбинезон. — Будешь жить!

Он сделал ей обезболивающую инъекцию. Затем, сняв с неё ремень с гранатами и срезав низ куртки, оголил рану и увидел выходное пулевое отверстие в районе правой почки. Перепачканными кровью и грязью руками он оборачивал чеченку бинтом, тут же густо напитывающимся бурой массой.

– Ты должна жить! Слышишь? — говорил он теряющей сознание девушке.

– Застрели, Иван! — просила раненая.

Иванов понимал, что с такой потерей крови она не выживет. Нужна срочная операция. Иначе все его усилия тщетны. Но он хотел её спасти. Он должен был её спасти! До позиций батальона всего пятьсот метров. А там санбат. Он должен успеть. Он её донесёт! Иванов поднял теряющую сознание раненую на руки, встал во весь рост и сделал первый нетвёрдый шаг. «Лишь бы не упасть. Лишь бы успеть!» — стучало в голове.

– Иванов! Саня! — сквозь стрельбу услышал он с вершины высотки крик Козлова. — Ты куда? Давай к нам!

– Повоюйте пока без меня! Я скоро! — сорвавшимся голосом прокричал Иванов и, осторожно держа свой груз, стал спускаться по еле проглядывающей между камней тропинке.

Он не сделал и десяти шагов, когда услышал противный резкий вой и увидел высокие фонтаны разрывов, поднявшихся через секунду за позициями боевиков. Страшный грохот больно ударил в уши, оглушая и с резонансом отдаваясь по всем внутренним органам. Иванов ощутил подрагивание скал под ногами от каждого взрыва. Стрельба с обеих сторон, как по команде, стихла.

– Это что? — прокричал Иванов в повисшей глухой тишине в сторону высотки.

– Пушки… Гаубицы... — ответили оттуда сразу несколько голосов. — Пристреливаются пока. Сейчас врежут!

В этот момент картина чего-то очень страшного пронеслась в голове Иванова.

– Все вниз! — закричал он, испытывая нехорошее предчувствие. — Вниз с высоты!

Но было уже поздно. Исполняя свою страшную песню смерти, новые снаряды целыми партиями стали ложиться перед позициями боевиков, накрывая всё большую площадь. В уши ударил вал оглушающего рёва и грохота, земля закачалась под ногами. И вдруг какая-то мощная сила, забив мелкой каменной крошкой и песком рот и глаза, опаляя лицо и волосы и обжигая тело, не давая выдохнуть, оторвала Иванова от земли, закружила, вырвав из рук ношу, перевернула несколько раз и ударила о камни…

Последнее, что помнил Иванов, — это рёв, пекло, боль, гудение и дрожь земли…

VI. ГОСПИТАЛЬ

Его привезли в операционную прямо с самолета: беспокойство врачей вызывала распухшая порванная в двух местах правая нога. Он не успел рассмотреть госпиталь — из машины на носилках его внесли прямо в хирургическое отделение. Зато сразу же безошибочно определил, куда его доставили, по специфическому запаху операционной. Наркоз окутал зовущей пустотой…

Когда Иванов открыл глаза, стоял день. Он это понял, потому что кровать располагалась возле окна, шторы были отвешены, одна половина оконной рамы приоткрыта. Оттуда доносился шум проезжающих машин, и к запахам больничной палаты примешивались запахи летнего дня. «Значит, еще жив», — пришла первая мысль. Помня о боли, он осторожно осмотрел себя: левая рука в гипсе, обе ноги просматривались под простыней. Пока все шло хорошо. Иванов сжал и разжал пальцы правой руки: рука шевелилась, но воспринималась как чужая. Он пошевелил ступнями ног и вдруг, как удар током, почувствовал проскочившую боль в правой ноге от пятки до колена. Вместе с этим пришло ощущение боли во всем теле. Но такую боль можно было терпеть, если не шевелиться. Если болит, значит — живой.

– Очухался, летун? — спокойный голос донёсся справа. Медленно повернув голову, Иванов осмотрелся: ближайшим соседом был широкоплечий богатырь, полулежавший на кровати, опираясь на подушки.

– Очухался? — глядя на Иванова, богатырь повторил вопрос и, отложив книгу, обратился к кому-то:

– Позовите дежурную сестру.

В палате находилось еще четверо мужиков: двое лежавших и двое способных передвигаться на своих собственных ногах. Один из них скрылся за дверью, а другой подошел к кровати Иванова. Пора было подавать признаки жизни, и Иванов решил поздороваться:

– Ф-физкульт-привет, славяне!

– Привет, спортсмен! — мужики по-доброму улыбнулись. В этот момент в палату вошла симпатичная медсестра.

– Что тут у нас за радость? — полусерьезно поинтересовалась аккуратненькая «фея» во всем белом. Ходячий указал пальцем на Иванова.

– Вот мы и ожили! — обратилась она к Иванову таким тоном, которым говорят с грудным младенцем, когда тот начинает неожиданно сидеть.

– А он разговаривает, — сообщил большой сосед с кровати рядом. — Давай, поздоровайся с девушкой!

Иванов молча смотрел на сестру. Ему нравилась её внешность, нравилась снежная белизна её халата, весь её образ: такой мирный и чистый.

– Вы меня слышите? — «фея» присела на краешек кровати и, взяв его правую руку своими нежными прохладными пальцами, нащупала пульс.

– Вы меня слышите? — повторила «фея».

– Да, — Иванов решил отвечать коротко.

«Фея» внимательно посмотрела ему в глаза, и он отметил, что глаза у нее добрые и красивые. Достав из кармана градусник, она сунула его Иванову под мышку. Затем поднялась, чтобы уйти.

– Как Вас зовут? — спросил Иванов.

– Оксана, — девушка мило улыбнулась всей палате и выпорхнула в двери.

Ходячие несколько минут помечтали вслух по ее поводу, затем вернули свое внимание Иванову. Большой сосед представил всех присутствующих: два лежачих — лейтенанты внутренних войск, у одного — травма позвоночника, у другого проникающее ранение черепа; один из ходячих — командир роты мотострелков, имеет ранение груди, потерял одно легкое; второй ходячий — тыловик, не известно, как угодивший под снайперскую пулю, — ранение плеча; сам большой сосед — майор-десантник, контужен, потерял обе ступни.

– А имя у меня простое, — завершил знакомство сосед, — Виктор. Фамилия — Гутов.

– А я — Саня, — представился Иванов.

– Ну, вот и познакомились, — удовлетворенно подытожил сосед. — Как дела?

Видимо, он имел в виду состояние здоровья, и Иванов хотел было ответить, но не успел, так как в палату снова вошла уже знакомая медсестра со шприцем в руке.

– Как вы себя чувствуете? — поинтересовалась она, подойдя к кровати Иванова и забирая термометр.

– Нормально, — Иванов попытался изобразить на лице улыбку. Жаловаться такой девушке не хотелось. Она улыбнулась ему в ответ и, сделав инъекцию, не задерживаясь, снова выпорхнула в двери.

Лекарство подействовало почти мгновенно: боль стала притупляться и уходить вместе с сознанием. Иванов задремал.

Разбудил его звон посуды: это в палату лежачим принесли обед. Внезапно Иванов почувствовал приступ нестерпимого голода.

Умяв за обе щеки то, что положено по госпитальному пайку, он посмотрел на большого Виктора. Тот по-хозяйски, неторопливо приканчивал второе.

– Вить, ты этим наедаешься?

– Не-а, — не глядя на Иванова, ответил тот и засунул очередную порцию в рот.

– А как же ты тут выживаешь со своими размерами? — не отставал Иванов.

– А его Оксана подкармливает, — ответил за Виктора капитан — мотострелок.

– Угу, — промычал с полным ртом Виктор.

– А он своим главным размером не пользуется, — пошло пошутил тыловик. Виктор пропустил шутку мимо ушей. Иванов посмотрел по сторонам. Потом, глядя на жующего Виктора, спросил:

– А тут у вас нет еще одной свободной медсестры? Мне бы тоже лишняя порция не помешала.

– Есть, — сразу отозвался тыловик, — одна такая. Лидой зовут. Стерва-а! — произнёс с особым ударением на слове «стерва» Валера-тыловик.

– Не совсем понял.

– Познакомишься — поймёшь, — пообещал тыловик.

– Её все палаты терпеть не могут, — вступил в разговор мотострелок. — Сволочная баба. Ставит из себя невесть что. А там смотреть не на что. Одевается, правда... И вся в золоте ходит.

– Василий, ты не прав, интересная бабёнка, — вступился за неё тыловик. — Фигурка и ножки там — ничего! Да и на мордочку потянет, если б только не характер!

– Мужики, а она не замужем? — поинтересовался один из лежачих из другого конца палаты.

– Нет, — уверенно ответил тыловик.

– Так что ж ты, Валера, сам теряешься? — спросил для поддержания беседы Иванов.

– Да ну ее! Стерва!

– А он уже пробовал, — сообщил закончивший с обедом Виктор. — Отшила.

– Он об нее все своё «зубило» затупил, поэтому так и говорит, — добавил, ехидно хихикнув, мотострелок. — И по морде схлопотал.

После таких слов тихий смешок волной прошел по палате, фыркнули даже «лежачие». Лишь тыловик остался невозмутимым.

– Это, может быть, у тебя уже «тупое зубило», — огрызнулся он на шутку Василия. — А я еще молодой, опыта набираюсь. Как сказал великий поэт: «Опыт — сын ошибок трудных...»

– Сам ты — сын ошибок… трудных, — беззлобно повторил Василий. — За всю историю русской армии ты, наверное, единственный из начпродов, попавший под пулю. И единственный, получивший по морде от медсестры во всем отделении. А может быть, во всем госпитале. «Везунчик»!..

Василий был гораздо старше Валерия по возрасту. Иванову стало жаль непутёвого тыловика, и он решил прервать их перепалку:

– Нет, мужики, такая женщина мне каши не принесёт. А нормальной нет?

– Да они тут все нормальные, — заступился сразу за весь женский персонал госпиталя Виктор. — Все к нам с душой. Просто Валерка с поцелуями своими полез, вот и заработал. А так эта Лидка — ничего, может, только излишне требовательная: режимом дня всех достала.

– Ну, ладно. Спасибо за информацию, мужики. Поживём — увидим…

Так состоялось первое знакомство Иванова с госпиталем и с соседями по палате.

Через две недели он уже вставал и гулял по территории госпиталя, опираясь на тросточку. Он осматривал все местные достопримечательности, а вернувшись в палату, рассказывал всем лежачим о том, что сегодня творится за кирпичными стенами их отделения. Виктор садился на кровати и с вниманием ребенка, которому читают занимательную книжку с картинками, слушал эти рассказы. Чувствуя такой интерес, Иванов старался как можно красочнее описать увиденное. Иногда, чтобы было интереснее слушателям, он что-то добавлял от себя. Чаще остальных Виктор задавал такие вопросы:

– Сань, говорят, в терапевтическом отделении старшая сестра — красавица?

– У нас есть не хуже, — отвечал Иванов.

– А ты её видел?

– Видел, — как можно равнодушнее, говорил Александр.

– Ну и как?

– Нормальная.

– Ну, расскажи! Опиши её! — с нетерпением ребенка требовал Виктор.

Порой он действительно походил на большого ребенка: был прост в общении, всегда готов поделиться последним и всегда всех жалел. А вот жалости в отношении к себе не терпел.

Иванов описывал во всех подробностях, с личными комментариями, сестру из терапевтического. Наверное, у него неплохо получалось, натурально, потому что каждый раз во время таких рассказов со стороны лежачих лейтенантов доносились вздохи, а Виктор слушал, раскрыв рот.

– Да-а! — протягивал он, мечтательно улыбаясь, когда Иванов, наконец, умолкал. И, не давая тому опомниться, тут же спрашивал:

– А врачиху из ЛОР-отделения видал? Говорят — штучка!

И день за днем Иванов продолжал рассказывать всей палате «сказки». Ходячие понимали, для кого он это делает, поэтому никогда не спорили и не возражали, если даже Иванов начинал сильно привирать. Конечно, и Виктор догадывался, что кое-что Иванов приукрашивает, но каждый раз с нетерпением ждал новой истории.

Однажды не выдержал Василий. Когда Иванов закончил одно из очередных своих повествований, Василий, обращаясь ко всей палате, произнес:

– Да, слушайте вы его больше! Прошлый раз он про врачиху из кардиологии рассказывал, так был я там: совсем она не такая красивая, как он вам тут «вешает». И сиськи у неё совсем не такие большие.

– Чё, побежал-то, дед, приспичило на сиськи посмотреть? — ехидно поинтересовался тыловик.

– Тебя не спросил! — огрызнулся мотострелок.

– Просто ты, Василий, в женской красоте не разбираешься, — рассудительно сказал Виктор, — и не видишь женщину так, как видит её Саня. А Саня видит прекрасное и с нами делится. Вот ты бы смог так красиво рассказать о женщине?

– Да что я вам, журнал мод, что ли? — Василий замешкался, но тут же нашелся: — Я красиво могу про танк рассказать, про любое оружие.

– Про танк! — передразнил тыловик, скорчив рожу. — Ты ещё про роту в обороне нам расскажи. Ты когда последний раз с нормальной бабой был, Вася?

– Да ты, сопляк, ещё сиську мамкину сосал, когда я уже детей делал! — взорвался мотострелок. — И как роту в бой вести, знаю не понаслышке! А ты только выпустился из училища, где тебя воровать научили, погоны нацепил и считаешь себя офицером? Да вас, тыловиков, каждые два года расстреливать можно без суда! — Василий подошел вплотную к сидящему на кровати Валерке, и тот заметно спасовал под его напором.

– Ну-ка, петухи, потише! — спокойно, но властно вмешался Виктор, и Василий неохотно, но подчинился, оставив в покое притихшего тыловика.

Виктор уже больше месяца находился в этом госпитале, но когда он сможет встать на ноги, не знал никто. Ступни ему оторвало выстрелом из гранатомета под Самашками. За участие в той операции Виктора представили к ордену Красной Звезды. Теперь операции ему делали врачи. Одну он уже перенес. Стоял вопрос о второй. Ему обещали хорошие протезы и возможность ходить. Виктор очень на это надеялся.

Подружились Иванов и Виктор быстро. У них было много общего, и жизненные истории были схожи. Только Виктор был старше на пять лет и поступил в Рязанское военное училище, отслужив срочную в Воздушно-Десантных войсках, а Иванов поступил в летное училище после школы. Помотала их военная судьба по стране с востока до запада, бывали они в одних и тех же городах, «майоров» получили в один год. Только Виктору было тогда тридцать три года, а Иванову — двадцать восемь. Последняя должность Виктора — заместитель командира батальона, Иванова — командир звена вертолетов. Они много рассказывали друг другу о себе, но настоящая дружба началась с воспоминаний об Афганистане. Многим были схожи их судьбы.

– Ты женат? — однажды спросил Виктор.

– Разведен. А ты?

– И я тоже.

Виктор рассказал, как женился по любви. Потом родился долгожданный сын. Но не сложилась семейная жизнь — жена ушла после пяти лет совместной жизни.

– И мы прожили почти шесть лет.

– Она у меня хорошая, ты не думай, — говорил про свою бывшую половину Виктор. — Только городская, привыкла к той жизни, а тут мы всё кочевали по военным городкам без собственной квартиры. Тяжело было ей. А она у меня красивая. Запал на неё один проверяющий из столицы. И увёз. Я тогда в командировке был. Не удержал. Потом узнавал: вроде бы хорошо им там с сыном. Она ещё одного ребенка родила. — Виктор, задумавшись, замолчал.

– Ты матери писал? — спросил Иванов, желая сменить тему разговора.

– Что? — Виктор вышел из задумчивости. — О ранении не писал. Не могу правду написать. Мы с ней одни на свете. А вдруг с ней что? Тогда я совсем один останусь. Пишу, что жив-здоров. А вот когда на своих ногах приду, тогда всё и расскажу. А ты своей?

– Я только из Афганистана вернулся, и в тот год слегла моя мама. Сказались двадцать лет работы во вредном цеху. Вначале стаж зарабатывала, потом квартиру, потом деньги для сына, а на собственную жизнь времени не хватило. Весь отпуск я провёл у её постели. Хотел было уже тогда рапорт на увольнение из армии писать. Убедила она меня этого не делать. Крепилась, чтобы я не сильно переживал. Оставил я маму тогда на её сестру и уехал на Дальний Восток. Уезжал с мыслью, что переведусь служить поближе к Волгограду по семейным обстоятельствам. Но мама угасла быстрее. Через месяц приехал на её похороны. Стоял, Витя, я у её могилы и тогда впервые ощутил, что остался я на этом свете один.

Они замолчали, понимая друг друга без слов.

По тому, как часто к Виктору приезжали однополчане, Иванов понял, что без друзей Виктор не останется никогда. А у Иванова за всю жизнь было мало настоящих друзей. Школьный друг Юрка уехал куда-то, и адреса нет. Лучший друг Сашка погиб через год после выпуска из училища — разбился на вертолете при выполнении боевого задания на границе ГДР и ФРГ. Они так и не увиделись после училища ни разу. Еще один друг по училищу Толик погиб в Афганистане. Последний раз они встретились случайно в Кандагаре в восемьдесят седьмом. Отметили встречу, как полагается. Помянули погибших товарищей. Толик летал на «двадцатьчетверках» — вертолетах-штурмовиках. Через три дня он был сбит ракетой при взлете с аэродрома Баграм. Экипаж сгорел. Иванов долго переживал смерть друзей. Он знал родителей Толика. Они потеряли единственного сына. Через год, приехав на могилу Анатолия, он отдал его родителям стихотворение, написанное в Афганистане и посвященное их сыну:

Ненаписанное письмо

В Кандагаре пески, под Баграмом бураны,

На могилах друзей — леденящая тишь.

Пой, гитара моя, успокой мои раны,

Только ты все поймешь.

И поймешь.

И простишь.

Мама, слышишь, не плачь, дорогая, не надо,

Не тревожь горем душу, слезами не жги,

Пусть живет в твоем сердце надежда — не рана!