Чтение 31–й страницы книги ~Война мага. Эндшпиль~

Закрытый своим щитом Салладорец стоял прямо посредине каморы и явно чего-то ждал.

Ключ, подумал некромант. Где он? Уже у Эвенгара? По-прежнему в тайнике? И чего медлит первый ученик старика Даэнура?

Этлау тем временем потерял терпение.

– Ловко закрылся, хитрый щит измыслил! – каркнул он, обличающе нацелившись пальцем в Салладорца. – Думаешь, из гроба вылез, так теперь непобедим? Думаешь, на тебя управы не найдётся?..

Эвенгар слушал, сохраняя на лице выражение скучающей иронии.

– Думаешь, написал свой трактат и постиг всё на свете, стал господином и былого, и грядущего, и самих Серых Пределов? А вот и нет, никому такого не дано, ни человеку, ни эльфу, ни гному, ни магу, ни дракону, никому! И потому я, смиренный слуга Света и справедливости, положу этому конец! Вот тебе!

Речь у инквизитора получилась в лучших традициях назидательных детских сказок (особенно удался пассаж о смиренном слуге Света и справедливости), однако заклятье вышло просто на загляденье.

В подземелье пронёсся колокольный звон, словно целый сонм звонарей разом принялся за работу. Незримые хоры затянули торжественный церковный гимн; тьма исчезла, отовсюду струился тёплый свет, словно от множества зажжённых свечей. За спиной Салладорца прямо в воздухе соткался символ Спасителя – перечёркнутая стрела, от пола до самого потолка. Возле протянутых рук инквизитора появилось нечто вроде иконописного лика, медленно поплывшего прямо к оторопевшему тёмному магу.

– О! Нет! Только не это! – ненатурально взвизгнул Салладорец, проделывая какие-то сложные пассы. – Пощады, доблестный монах, пощады!

– Этлау, стой! – заорал Фесс, понявший, что происходит, но было уже поздно.

Призрачный лик Спасителя и его же символ беспрепятственно проплыли сквозь казавшуюся непроницаемой защиту Эвенгара. Чародей забился и задёргался, словно в агонии, нелепо взмахнул руками, и…

Камни пола под его ногами брызнули облаком тёмных осколков. Плита разлетелась вдребезги, открылось небольшое прямоугольное углубление, озарённое каким-то багровым светом.

Эвенгар выпрямился, торжествующе улыбаясь.

– Вот и всё, дорогие коллеги. Вы положительно оказали мне немалую услугу. Всей моей силы не хватило бы, чтобы взломать преграду, её могла сокрушить только Святая магия, магия Спасителя или же – как гласит одно из моих, к сожалению, до сих пор не опубликованных по цензурным соображениям сочинений – заклятье некроманта. А я, друзья, – Салладорец в притворном самоуничижении развёл руками, – я всего лишь простой тёмный маг, отнюдь не некромант. Я учился у Даэнура, но старик быстро понял, что мастерить зомби отнюдь не по моему характеру и дарованию. Да и мой Трактат… вот скажи, любезный инквизитор, есть ли там хоть слово о некромантии? О Тьме – да, с избытком. А вот про ваше труположество – ни полсловечка! Налагавшие защиту знали, что делают. Но теперь, спасибо вам большое, крышка убрана. Теперь я забираю то, что принадлежит мне по праву…

– Ничего ты ниоткуда не заберёшь, Эвенгар Салладорский, – прогремел усиленный незримым рупором голос аркинского понтифика.

Этлау был прав. С первого до последнего слова. Потому что Курия и в самом деле устроила засаду, охоту с живцом.

В стенах с грохотом рухнули вниз плиты, скрылись в предусмотрительно вырубленных пазухах. Через открывшиеся проходы ринулась толпа воинов, большинство – бреннерцы, среди них затесались монашеские рясы мастеров Святой магии. Впрочем, зачем они здесь, Фесс не понял – потому что в единый миг ожили все аркинские негаторы чародейства, сминая и размётывая всё и всяческое волшебство. Архипрелат не рисковал – однонаправленное подавление всегда менее надёжно всеобщего, есть шанс промахнуться, к тому же пределов доступного Эвенгару никто не ведал и ведать не мог.

Фесс сжал кулаки, невольно скривившись от боли, – чувство было такое, словно за него принялся десяток неумелых зубодёров с тупыми свёрлами и разболтанными клещами. Пустота внутри, сосущая и тягучая, он словно расставался с частью собственного естества.

Серый щит Салладорца замерцал, сделался почти прозрачным.

Величайший из тёмных магов выразительно поднял бровь.

– Надо же, – совершенно спокойно произнёс он вполголоса. – Додумались. Что ж, поздравляю, Ваше святейшество. Неплохо сыграно, признаю. Неплохо. За прошедшие века ваши мастера изрядно усовершенствовали эти штуковины, раньше-то я ломал их играючи… Твоя взяла, господин архипрелат. Готов раскаяться и надеюсь, что мне сохранят жизнь. – Эвенгар с самым сокрушённым видом протянул руки, словно сам предлагая заковать себя в кандалы.

– Ага! – хрипло каркнул Этлау, глаза его горели. – Значит, есть на свете справедливость! Порок наказан, добро торжествует, как и положено, как и заповедано Им!

– Ты, отступник, не упоминай Его всуе, – грозно одёрнул Этлау невидимый понтифик. – Вина твоя ещё не искуплена, и обвинения не сняты. Но мы признаём, что своими сегодняшними деяниями ты заслужил известное снисхождение. Стража! Заковать Салладорца. Железа на руки и на ноги да гирю потяжелее!

– Снисхождения, Ваше святейшество, снисхождения! – простонал Эвенгар. – В конце концов, я ведь нанёс не так много ущерба. Аркин претерпел много разрушений от Империи Клешней, не от моих птенцов… Я готов раскрыть все секреты, готов…

– Об этом, воскресший, мы побеседуем особо, – посулил архипрелат. – Ну, кандалыцики, где вы там?! Шевелитесь, если не хотите, чтобы вас оставили в Эвиале!

«Ого, да Его святейшество, похоже, не расстался с мыслью выбраться отсюда», – подумал некромант.

– Смиренно предаю себя в руки справедливейшего из земных судов, – покаянно проговорил Эвенгар. Он казался совершенно раздавленным.

– Исключительно разумно и верно, Салладорец, – одобрил понтифик. – Будь послушен, и тогда, быть может, я найду способ использовать твои знания; после чего, конечно, смогу и вознаградить за верную службу.

– Всецело предаю себя в распоряжение Вашего святейшества, – низко поклонился Салладорец. – Вы победили, что доказывает ваше право отдавать мне приказы. Незазорно подчиниться более разумному. Вот только… Ваше святейшество, что же делать с ключом? Его хранилище разбито, о чём я теперь горько сожалею…

С самым робким, заискивающим и покорным видом Эвенгар опустил руку в углубление; выпрямился, сжимая нечто чёрно-красное, вспыхивающее багровым. Фесс так и впился глазами в заветный ключ.

Аркинский ключ. Его цель, ради которого он сунул голову в пасть зверю – полез в катакомбы Святого города. Нет, ни на что из обыденной жизни он не походил, и уж меньше всего – на то, чем открывают простые замки.

Это походило на составленные вместе небольшие кубики с иссиня-чёрными гранями; по рёбрам же постоянно пробегали алые вспышки, и со стороны казалось, что там ползают десятки огненных червяков. Кубики выглядели соединёнными совершенно хаотично, безо всякой системы.

– Что же мне с ним делать, Ваше святейшество? – сокрушённо проговорил Эвенгар, крутя странную вещицу в руках. – Древние заклинания разрушены. Оставлять ключ на воле опасно. Вы ведь знаете характер сего артефакта, к чему всё это может привести…

Понтифик безмолвствовал, и затребованные им кандальщики отчего-то тоже не торопились. Эвенгар поднял ключ к самым глазам.

– Вы ведь, конечно, внимательно изучали его историю, Ваше святейшество? Не могли не изучать, это делает каждый архипрелат, начиная свой понтификат. И в вашем личном, сверхтайном архиве, конечно же, говорится, почему и как погиб некий маг по имени Фрегот Готлибский…

Фесс вздрогнул.

– А, ты ни о чём не подозревал, дорогой коллега? Фрегот Готлибский считается героем, сложившим голову в неравной битве с голодными зомби. Всё это так, неупокоенные действительно разорвали его на куски. Но лишь после того, как он, явившись в Аркин, умолял тогдашнего понтифика разрешить ему воспользоваться этим ключом. Готлибский не понимал всей мощи этого артефакта, однако одно он понял правильно – ключ к вратам Западной Тьмы можно использовать для того, чтобы стереть с лица земли всех подъятых к тому моменту неупокоенных. Фрегот сам дознался до этого, он был отличным аналитиком. Он сумел установить сам факт существования ключа, исследуя слабые изменения в степени исполнения набора стандартных магических заклинаний. Блестящий и очень упорный ум, ничего не скажешь. Жаль только, что бедняга посвятил себя Свету, а не Тьме…

Окружавшие Салладорца воины и монахи безмолвствовали. Ничего не предпринимал и понтифик, так и не появившийся сам на месте событий.

– Фрегот догадался, что есть артефакт, уравновешивающий всю неупокоенность. Он правильно связал его с Западной Тьмой, смог установить его местонахождение. Когда же положение стало отчаянным и Готлибский отправился на север, где свирепствовало небывалое, невиданное ещё бедствие, где поднимались целые погосты, где кучки зомби бродили по градам и весям, не оставляя на своём пути ничего живого, – бедный маг рассчитывал склонить сердце аркинских архипрелатов к своей идее: воспользоватьсяключом, чтобы избыть беду раз и навсегда. Иначе, – Салладорец вдруг взглянул прямо в глаза некроманту, – очень трудно объяснить, почему же опытный маг воздушной стихии, прекрасно знавший, что его оружие практически бессильно против восставших мертвецов, очертя голову кинулся на верную гибель.

Но Фреготу объяснили, понятно и доходчиво, что…

– Достаточно! – резко выкрикнул голос понтифика. – Эвенгар Салладорский, не заставляй нас усомниться в глубине и искренности твоего раскаяния и прекрати эти неправдивые речи!

– Неправдивые речи? О, Ваше святейшество, Ваше святейшество! – укоризненно покачал головой плененный чародей. – Я всего лишь напомнил об опасностях, которые таит в себе этот ключ, раз покинув своё хранилище. Вы не дали мне договорить. Фреготу объяснили, что сей артефакт можно использовать лишь один раз и лишь для достижения поистине великой цели, вдобавок – когда к этому сложатся необходимые условия. После этого несчастный маг, потеряв душевное равновесие, бросился в безнадёжный бой, в каковом, – Эвенгар вдруг громко всхлипнул, – он и погиб. Но опасностей, исходящих от ключа, это не отменяет.

– Ты хочешь сказать, Салладорец…

– …что Святой Престол ни на йоту не изменился за прошедшие три века, – резко перебил первосвященника чародей. – Точно такие же глупцы, олухи и ослы решили, что могут наложить лапы на самого Эвенгара Салладорского, обманувшего саму смерть! Да-да, как же, держи карман шире. Получайте, вы, все!

И он одним движением раздёрнул ключ на две половинки.

Фесс опоздал на считаную долю секунды.

Он опередил всех: воинов Бреннера, монахов, каких-то служек, кинувшихся было к пленному магу. Некромант со всего размаха врезался плечом в поставленный Салладорцембарьер, проломил его, словно лёгкую стенку, и оказался совсем рядом с Эвенгаром.

Тот уже начинал исчезать, бледнеть, истаивать – однако враз справиться со всей совокупной мощью негаторов Святого города не смог даже аркинский ключ.

Пальцы Фесса успели вцепиться в руку Салладорца. Она стремительно теряла материальность, однако некроманту хватило и оставшегося у него короткого мгновения. Эвенгар взвыл от боли, на сей раз неподдельно. Фесс одним движением вырвал у него половину разъятого артефакта, левая рука Кэра выхватила кинжал… однако остриё клинка нашло только пустоту.

Салладорец исчез, а там, где только что пульсировала алым вторая половинка аркинского ключа, начал стремительно набухать шар абсолютно непроглядной тьмы.

Мышцы Фесса едва не лопнули в отчаянном усилии, однако он успел отскочить назад, почти рухнув на инквизитора и Рысь.

В следующий миг тьма стремглав бросилась на них, и свет в глазах некроманта померк.

Глава десятая

Первый легион и гномы маршировали, забыв о сне и отдыхе. По западной стороне Разлома, где не осталось ни единого живого существа, мимо бесчисленных и зловещих пирамид. Помощники Сежес трудились не покладая рук, однако ни один зиккурат не отозвался.

«Эйвилль, – думал Император, покачиваясь в седле. – Эльфийка-вампир. Слуга кровожадных богов. Интересно, к кому эта Белая Тень причисляла себя и себе подобных, не говоря уж о козлоногих? К вегетарианцам? Впрочем, что-то оная Эйвилль не торопится со столь громогласно заявленной местью…»

Невольно он вспоминал Эвиал, ту жуткую крепость и бездонный колодец, где стены выложены из человеческих тел. Болезнь проникла очень глубоко. У похитившего Тайде призрака имелись могущественные хозяева, а у тех – многочисленные союзники. И они двигались от мира к миру, одни беря стремительным штурмом (наверное, подобно тому, как они наступали сейчас на Мельин), а другие – измором, медленной и долгой осадой, когда и появлялись чудовищные язвы крепостей, под которыми погребены неисчислимые жертвы.

Но всё же они не были всесильны. Могучи – да. Но не непобедимы. Над ними, в свою очередь, властвовали некие законы, отличные от тех, которым подчинялись люди, эльфы, гномы и другие, кто живёт и умирает, над кем правит время. Оставалось надеяться, что защитники Мельина ещё успеют отыскать то, что остановит вторжение. И, к сожалению, этим «чем-то» не могли стать простые и верные клинки легионеров. Когорты дрались героически, но против неисчислимой орды козлоногих не выстояла бы и стократно сильнейшая армия.

Великая Пирамида с огненным кристаллом внутри – только это и могло спасти, если верить посмертной речи медведицы Муроно, чародейки народа данкобаров.

Плохо. Император вообще не любил положений, где не оставалось выбора. Один-единственный способ одолеть врага – это почти что полное отсутствие способа. Если противником командуют не идиоты (а на такую удачу Император давно отучился рассчитывать), то возле слабого, уязвимого места или могущественного артефакта, от сохранности которого зависит успех всей войны, разумеется, будет выставлена охрана. Даже если появление неприятеля совершенно невероятно. И скорее всего эта охрана будет многочисленной. Первый легион и гномий хирд, конечно, стоят немалого. Но и они не всесильны.

Магия? Сежес с её пятью помощниками да «сенным обозом»? Да, чародейство Мельина действовало на козлоногих, все это видели. Быть может, соберись под рукой волшебницыЛивавсябез исключения Радуга… но громадное большинство чародеев выбрало сторону баронов-мятежников, и это понятно – почти все маги Семи Орденов происходили из знатных семейств Империи, среди повстанцев – их отцы и братья.

Император стискивал зубы и гнал прочь упорно прокрадывающуюся мысль: а может, стоило вести войну по-иному или же вовсе не стоило? Худо-бедно, но Империя жила. Да, легионы отправлялись на нелепую смерть за океаном, где шла совершенно ненужная престолу война, затеянная всё той же Радугой; да, Семицветье свирепо стерегло свою монополию на чародейство, жестоко расправляясь со всеми, пытавшимися заниматься «незаконной волшбой». Не щадили никого, даже детей.

Семена гнева падали на тщательно удобренную почву. И давали быстрые всходы. Недаром с такой охотой обрушились на магов имперские легионы; недаром так дружно восстал Чёрный Город, обитатели которого дрались словно лучшие когорты мельинской армии.

Всё так.

Но цена победы! Но разорённые и запустевшие земли, нашествие гномов и Дану, ведомых Драгниром и Иммельсторном, нашествия, оставившие по себе страшную кровавую память, которая не смоется ещё очень, очень долго, баронский мятеж, вторжение Семандры?

И, конечно же, Разлом. Жуткая рана на теле мира, через которую устремился враг куда страшнее всех «Радуг» и «Семицветий», вместе взятых?!

Колебания правителя не должны видеть его подданные. Для простых легионеров и центурионов, легатов и гномов, всех, кто отправился с Императором в этот поход, – в седле гордо восседал правитель великой державы, гордый и сильный, уверенный в себе и, конечно же, знающий, что надо делать.

«Так и должно оставаться. Я могу терзать себя сомнениями, могу строго осуждать себя – но это не вырвется наружу. Даже ночью, в постели с Тайде, я не скажу ей всего. Она тоже должна верить. И, наверное, она-то – больше и крепче, чем все остальные, вместе взятые. Я заменю храбро погибшего легионера, искусного гнома-строителя, легата – умелого командира; даже Тарвусу и Клавдию замена найдётся, даже Сежес; а вот Тайде – нет.

Не знаю, дерзнул бы я начать эту войну снова, если бы знал, чем оно всё кончится, – честно признавался себе Император. – Не знаю. Манипулы и когорты – не колоды игральных карт. Они – из живых людей, надеющихся попировать после победы.

Эти сомнения – не признак слабости. Надеюсь».

…Остался позади не один десяток лиг. В опустевшей стране неоткуда было добыть продовольствие, кроме как охотой; ежедневно Императору приходилось отправлять две-три когорты на добычу. Взятый с собой провиант правитель Мельина велел сберегать всеми силами.

А пирамиды всё не кончались: ступенчатые и гладкие, покрытые блестящими, словно золото, плитами и сложенные из дикого серого камня. Самые разные, какие только моглаизмыслить человеческая (и не только) фантазия. Иные отзывались недоброй магией, когда Сежес и её помощники пытались их прощупать; но всякий раз это оказывалась мелкая замурованная нечисть, слуги зиккуратов, отнюдь не та «великая», о которой говорила давным-давно погибшая волшебница народа данкобаров.

Вечером четырнадцатого дня к Императору примчался измученный почтовый голубь – разумеется, отыскать адресата птице помогала магия. Правитель Мельина развернул тонкий, мелко исписанный убористым почерком свиточек, нахмурился и велел немедля созвать совет.

– Разлом уходит на север почти до самых Диких гор, – сумрачно произнёс он. – В своё время мы насчитали в нём без малого две сотни лиг, если со всеми изломами и изгибами. Позади уже полтораста, а никакой пирамиды, что оказалась бы ключом ко всей этой цепи. Вдобавок, – он поднял свиток, лёгкий шёлк развернулся, и все увидели оттиснутую внизу печать проконсула Клавдия, – пришло сообщение из столицы. Барон Брагга оказался-таки дураком. Он отверг все предложения нашего проконсула, наплевав даже на заложников. Армия мятежников выползла из логова и приближается к Мельину. Клавдий готов защищать город до последнего человека, однако я спрашиваю вас: так ли это необходимо? И есть ли шансы всё-таки найти эту самую «великую пирамиду» в ближайшие шесть-семь дней?

– Барон Брагга и впрямь оказался глупее, чем я о нём думала, – досадливо проговорила Сежес. – Неужели вторжение козлоногих его ничему не научило?

– Сейчас не время для риторических вопросов, – угрюмо заметил Император. – Видать, не научило. Клавдий сообщает, что козлоногие наступают несколько медленнее, их фронт всё время расширяется, новые отряды маршируют от Разлома и число тварей по-прежнему возрастает, однако теперь они валят уже не так густо. Твои чародеи, Сежес,и Девятый Железный дерзнули дать бой. Уничтожили самое меньшее десять тысяч бестий, отступили вовремя и без потерь.

– Первый легат Скаррон заслужил звание консула, – отозвалась чародейка.

– Бесспорно. Но суть в том, что до Мельина вторжение до сих пор не докатилось. Это, похоже, подействовало на баронов… совсем не так, как ожидалось. Клавдий упоминает о том, что мятежники якобы тоже столкнулись с козлоногими и… одержали решительную победу. Не знаю, не могу в такое поверить. У них нет твоего «сена», у них нет такойпехоты, как в легионах, нету гномов…

– Если только Каменный Престол не вступил с ними в унию, – ввернул Баламут.

– Об этом Клавдию ничего не известно. Серая Лига не ответила на его призыв, а вот на посулы тех же баронов, похоже, польстилась: на побережье, посреди собственного лагеря, неизвестным убийцей зарезан Серторий, первый легат, командир Четвёртого легиона. Все обстоятельства выдают руку Серой Лиги.

– Сегодня ночью мы постараемся ответить на вопрос повелителя, – решительно заявила Сежес. – Если Радуга столкнулась с козлоногими и действительно применила какую-то магию – мы об этом узнаем. Не так много, как хотелось бы, и не сможем увидеть, как всё происходило, но…

– Этого будет более чем достаточно, – кивнул Император. – Сейчас же нам надо решить – продолжать ли марш на север или повернуть назад? Дикие горы труднопроходимы, на крайнем севере смыкаются с Отпорным хребтом, за которым – только безжизненная тундра. Если повернуть назад, то у Мельина мы окажемся самое большее через три недели. Если же идти вперёд… то путь займёт не меньше двух месяцев. Вдобавок у нас не хватит провианта.

– Я – за то, чтобы, значит, вперёд идти, – подбоченился Баламут. – Много прошагали, совсем немного впереди осталось! А пирамида эта, которую ищем, непременно появится. Может, в том месте, где Разлом сходится, не знаю. Но появится! Нутром чую.

– Ах, нутром… – протянула Сежес. – Если нутром, то, конечно, с этим не поспоришь…

– А всё потому, госпожа волшебница, что ты гномояда не употребляешь. По чарочке утром, после обеда и перед сном – и твоё уважаемое нутро так чуять научится, что…

– Хватит! Хватит! – Сежес возмущённо зажала уши. – Оставь моё нутро в покое, нахальный гном!

– Баламут, достаточно. Что скажет легат Сулла?

– Что я скажу, мой Император. Поворачивать негоже. Никто на плечах у нас не висит, тылы не треплет, по ночам вставших отлить не режет. Что ж не идти? А господину проконсулу, да простится мне эта смелость, я бы передал, чтобы отходил на юг. Брагга только того и ждёт, чтобы осаду замкнуть, запереть все легионы в Мельине, как в ловушке. Не лишимся мы Империи, даже если столицу на время уступим.

– Бароны раззвонят об этом на всех перекрёстках, – поморщилась Сежес. – Брагга коронуется, объявит себя новым Императором. Для простонародья кто владеет Мельином – тот владеет и страной. В легионах возникнет шатание. Семандра наверняка вновь полезет в наступление, а Тарвус уже ушёл на запад, остановить их считайте, что и некому. Да и сдать столицу без боя – расписаться в собственной слабости. Мол, что ж это за правитель, не сумевший защитить даже собственный дворец?

– Мельин сейчас не имеет значения, – тихо проговорила Сеамни. – Пусть он достанется баронам без боя. Пусть Клавдий вступит с ними в переговоры. Пусть он… – И она принялась развивать свой план.

Клавдий Септий Варрон, проконсул Империи, командующий объединёнными силами Второго, Шестого, Девятого Железного, Одиннадцатого и подтянувшегося наконец Пятнадцатого легионов, стоял на парапете мельинской привратной башни, держа в отставленной руке приказ Императора, только что принесённый почтовым голубем.

Рядом с проконсулом толпились спешно собранные командиры легионов.

– Приказ повелителя – всем ясен? – Клавдий обвёл всех тяжёлым взглядом.

– Наш Император всегда выражался коротко, чётко и ясно, – пожал плечами Сципион. – Чего же тут не понять?

– Погано дело наше, но ничего не придумаешь, – вздохнул Публий, командир Одинадцатого легиона. – Повелитель вновь взял всё на себя.

– Он приказал мне вступить в переговоры непосредственно с Браггой. – Клавдий потряс свитком.

– Значит, вступим, – решительно сказал первый легат Гай, начальствовавший над Шестым. – Готов отправиться добровольцем. – Император приказал сделать это именно мне, – отрезал Клавдий. – И повелитель прав – Брагга слишком горд и заносчив, он не станет говорить ни с кем, кроме меня да ещё, быть может, графа Тарвуса. – Браггаприкажет четвертовать тебя, Септий, как только ты попадёшь к нему в руки! – взорвался вспыльчивый Скаррон, командир прославленного Девятого. – Барончик этот наплюёт на все обычаи и правила, равно писаные и неписаные, чтобы только заполучить корону, пусть даже на час, пока козлоногие не оставят от него рожки да ножки. Ты его разве не знаешь? – Знаю, Скар, ещё бы не знать. Но… – Клавдий развёл руками. – Чтобы план повелителя удался, придётся идти мне. Иначе не миновать беды. Командир Железного легиона молча отвернулся. Остальные пятеро легатов переглянулись. – А мы ведь ещё и не выпили ничего за здоровье новоявленного консула, – попытался разрядить атмосферу Гай. – Скаррон, смотри не обмани уж! – Не обману, – проворчал тот. – Мне, братья, это не по душе. И план не по нутру, и чин этот. Эх, вот если б мы и впрямь козлоногих погнали, как, болтают, Брагге удалось…

– Бабьи пересуды больше слушай да магам покрепче верь, – фыркнул Сципион. – Ещё и не такого наговорят. А людишки-то уши и развесят, мол, дыма без огня не бывает. Ещё как бывает, у чародеев – так ещё и не такое.

– Я вот что думаю, господа легаты… – медленно проговорил Клавдий. – Повелитель наш добр. А тут надобно решить дело раз и навсегда.

– Будто ещё как-то можно! – хмыкнул Сципион. – Однако Император наш никогда не прикажет…такого.Только если сам возьмётся.

– Да, на чужие плечи не переложит, – поддержали Гай и Публий.

Скаррон молча кивнул.

– Так, значит, всем тоже эта мысль пришла? – Клавдий по очереди взглянул в глаза каждому.

Командиры легионов одни за другим молча кивали.

– Тогда… – задумался проконсул, – тогда делаем так. Ты, Скаррон, со своим Девятым Железным…

Баронское ополчение появилось перед Мельином на третий день после этого разговора. Брагга наступал медленно и осторожно, воспользовавшись тем, что козлоногие последнее время и впрямь продвигались весьма неспешно.

Северные ворота оказались широко распахнуты. На башнях же… что такое?

– Вывешены флаги Конгрегации, ваша милость! Барон Брагга долго пялился на колышущиеся под свежим ветром штандарты.

– Х-ха! Старина Клавдий решил, что может меня обхитрить!

– Ваша милость, послы! Вон, смотрите, из ворот выезжают! – выкрикнул молодой оруженосец, вытягивая руку.

От стен Мельина навстречу баронскому войску и впрямь двигалась небольшая кавалькада. Над ней, как и над воротами, развевался всё тот же флаг мятежников.

Бароны за спиной у Брагги зашумели.

– Что это, они решили сдаться?

– Или затеять переговоры?

– А может, маги ошиблись и Император по-прежнему в столице?

– Не ошиблись они, – повернулся Брагга. – Нету его там. Сбежал, говорят, куда-то на юг, а точнее сказать не получается. Но в том, что удрал, – уверены и голову на отсечение дают. Я им верю.

Кавалькада тем временем приближалась. Брагга грузно привстал в стременах, приложил ладонь козырьком.

– Вроде бы узнаю Клавдия, этого императорского пса… Других не знаю.

– Гай, из худородных, командир Шестого легиона, – осторожно подсказал Брагге молодой сквайр.

– А остальные?

– Вроде просто охрана… – неуверенно протянул юноша.

– Вроде… – ворчливо бросил Брагга. – Всех должен в лицо знать! Вот как я. Если бы ещё и глаза не подводили…

Вокруг знатных баронов толпились оруженосцы, сквайры с арбалетами, семандрийские наёмники с луками – и все держали приближающихся слуг Императора на прицеле.

Проконсул Клавдий ехал без шлема и щита, в одном нагруднике и с коротким мечом у пояса. По сравнению с баронами, сейчас напоминавшими башни из кованого железа в сплошных доспехах, он казался едва ли не голым. На полкорпуса отставая от него, рысил Гай, следом – четверо немолодых легионеров, один из которых держал древко, на котором развевалось широкое полотнище стяга мятежников.

Брагга даже и не подумал шевельнуться, когда Клавдий спешился шагах в десяти от него. Гай встал рядом с проконсулом, легионеры взяли коней под уздцы.

– Благородный и милостивый барон! – Клавдий учтиво поклонился. – Легионы Мельина почтили меня честью донести до тебя, твоя милость, наше слово.

– Что тебе нужно, Варрон? – неприязненно осведомился Брагга. – Спасаешь свою шкуру? Зачем тебе наш флаг? Если решил сдаться, мог бы выйти под белым, как принято. Ну, не трать моё время, дело говори!

– Благодарю твою милость за любезное разрешение, – вновь поклонился проконсул. – Хочу донести тебе, милостивый барон, что именуемый «Императором Мельина» покинул город с горсткой верных ему войск и убыл в неизвестном направлении. Мельин никто не защищает.

– То есть вы сдаётесь? – немедля прервал его Брагга.

– Сдаёмся? – выразительно поднял брови Клавдий. – Разве твоя милость победила нас в открытом бою? Разве мельинские легионы разбиты? Разве благородный барон втоптал в грязь наших орлов? Разве мы бежали? Нет, о достойнейший Брагга, нет, о доблестный барон. Мы не разбиты и не собираемся бежать, равно как и признавать себя побеждёнными.

Барон побагровел. Его сторонники угрожающе надвинулись на шестёрку имперцев.

– Мы не разбиты, твоя милость, но нам не за что больше сражаться. Император покинул нас. Легионам нечего защищать. Империя перестала быть.

– Так вы сдаётесь?! – вторично прорычал Брагга, уже теряя терпение. – Я готов принять капитуляцию, Варрон. Легионы выйдут из крепости и сложат оружие, всё: щиты, шлемы, доспехи, гладиусы, пилумы – всё до последней стрелы последнего велита. Тогда, быть может, я и стану с тобой разговаривать.

Клавдий слегка усмехнулся.

– Милостивый барон не хочет решить дело миром? Он непременно хочет штурмовать Мельин? Но мои солдаты могут сражаться не за Империю, а за самих себя, если узнают, что их хотят разоружить, а затем наверняка сделать крепостными или продать в рабство. А в Мельине сейчас – шесть легионов, твоя милость, шесть полнокровных легионов, один раз уже разбивших твои полки на Ягодной гряде. Штурм дорого обойдётся тебе, милостивый барон. Очень дорого. А мои легионеры скорее погибнут, чем пойдут под ярмо. Когорты не сдадутся!

Лицо достославного барона сделалось словно варёная свёкла.

– Ты мне угрожаешь, Варрон? Мне, который…

– Я не угрожаю, твоя милость. Я просто говорю правду. Легионам не за что сражаться, кроме самих себя; но уж за себя, будь уверен, достославный, мы станем драться до последнего. Ты хочешь взять Мельин измором? Воля твоя, но с налёту город не захватить. Народу в столице до сих пор немного, продовольствия вдоволь, реку при всём желании не отвести. Осада неизбежно затянется. А резаться станем – кто остановит тварей, прущих от Разлома?

– Х-ха! Мы их уже, остановили, пока твои легионы пердохались!

Клавдий молча проглотил оскорбление, только поклонился ещё учтивее.

– Если таково решение твоей милости, то позволь нам удалиться. Мы не хотим проливать крови. Если я говорю сейчас с новым правителем Мельинской Империи, он должен понимать, что лизоблюды, ползающие перед ним на брюхе, стоят немногого. Легионы будут драться. Однако, если новый владыка державы проявит державную же мудрость, он удержит мечи в ножнах, а стрелы – в колчанах.

Глазки барона впились в лицо проконсула. Клавдий любезно улыбался – и откуда только взялись дипломатические таланты у простого и прямого, точно меч-гладиус, рубаки?

Барон Брагга прекрасно понимал, что взять имперскую столицу «на щит» окажется трудновато. Город стоял на реке, слишком широкой и полноводной, чтобы её можно было отвести и уморить защитников жаждой. Река же позволяла осаждённым поддерживать связь с теми частями страны, где мятежников, мягко говоря, не жаловали, откуда засевшие в Мельине лоялисты, верные законному Императору, смогут получать и провиант, и подкрепления. А с востока вдобавок двигался граф Тарвус со свежими легионами.

– Ну, отчего же так сразу – «удалиться», «легионы будут драться»… Никто не ставит под сомнение доблесть тех, кто одержал победы на Свилле и… гм… на Ягодной гряде.В моём шатре мы сможем поговорить без помех, проконсул.

Клавдий молча поклонился. Четверо легионеров остались снаружи, вошли только он и Гай.

Пара молоденьких сквайров быстро подала вино, закуски, расставила золотые кубки – барон Брагга путешествовал с комфортом.

– Теперь можно говорить свободнее. – Вместе с бароном в шатре остались только его старший сын, уже зрелый муж, да старый глухонемой старик – прислуживать за столом.

– Мой благородный отец, – молодой баронет Брагга недобро зыркнул на Клавдия, – в своей безграничной доброте стерпел твои дерзкие речи, Варрон. Не советую тебе продолжать в том же духе.

– Публий, – рыкнул старый барон. – Не стоит сейчас говорить о дерзостях. Храбрость проконсула, как и первого легата Гая, всем известна. Их не запугаешь. Поговорим о деле, господа. Так что же вы имеете предложить?…