Чтение 22–й страницы книги ~Имортист~

– Нет, – сказал я, – давай его сюда, а то мы решаем такие вопросы, что выть хочется.

Казидуб вошел энергичной походкой боевого генерала, я поднялся и протянул царственную длань. Казидуб рывком выбросил вперед руку, пожатие крепкое, энергичное, чтои ожидается от военного, повернулся к Медведеву и крепко до хруста пожал руку ему.

Когда он обошел с протянутой рукой всех присутствующих, я указал Казидубу на кресло, он послушно сел, лицо очень серьезное, а Медведев тихохонько опустился на свое место.

– Как думаете, – поинтересовался я у Казидуба, – пускать бомжей зимой в метро или не пускать? Вот над чем наш премьер голову ломает!

Казидуб буркнул:

– А кто их туда загонять будет? Особо выделенные отряды милиции? Или мне отрядить первую парашютную дивизию? В прошлую зиму, насколько помню, силой отлавливали и увозили в больницы. Уже ноги отмороженные, а от медицины отказываются…

Я повернулся к Медведеву:

– Вы понимаете, что говорите? Или что это говорит в вас? Природа посылает мороз, чтобы помочь нам убрать человеческий мусор, а мы всячески противимся! В прошлом годумиллионы и миллионы рублей были выброшены только на то, чтобы ловить этих опустившихся людей… уже почти полуживотных, везти их силой в больницы, отмывать, бить на них вшей, лечить… а зачем? Чтобы снова загаживали город? Не лучше ли эти деньги отдать молодым семьям, которые нарожают сильных и здоровых детей?.. Да будь у нас даже лишние деньги, все равно этим людям надо дать умереть! Более того скажу… нас никто не слышит, надеюсь, от сорняков и мусора мы должны избавляться сами. Пора наконец помогать природе, а не противиться, как делали раньше.

Медведев переспросил с осторожностью:

– Значит, ничего не планировать?

Казидуб сказал деловым голосом вселенского бухгалтера:

– Планируйте, как, помимо тех двух десятков, что замерзнут, под эту дудку еще пару тысяч всяких человеческих отбросов то ли заморозить, то ли как-то еще заморить…

Я напомнил:

– До зимы еще далеко, чего это о ней вспомнили? До зимы хорошо бы поубавить население за счет всякой дряни… Все мы понимаем, что для спасения рода человеческого нужны меры резкие и решительные! Но пока писали свою программу, были такие крутые и смелые, а как дорвались до власти…

Вертинский, что тихохонько сидел в сторонке и не отрывал взгляд от экрана ноутбука, завозился, кашлянул, привлекая внимание, поднял голову. Взгляд исподлобья, сказал с укором:

– Осмелюсь напомнить, дорогой господин президент, что никто из нас к этой гребаной власти не рвался! Никто. И если бы не пошли страна и весь мир под откос, мы бы охотнее занимались наукой, чем этим… в самом деле грязным делом. Но давайте скажем прямо: хоть раз к власти пришли действительно умные и честные люди… не скальтесь, Игнат Давыдович, это я и о вас тоже… ага, ухмылочка-то с хари слетела!.. Так вот, надо хоть и морщиться, но работу делать. Потому что другие сделают намного хуже. И потому что дураки набитые, и потому что в первую очередь будут стараться карман набить, потом набить кладовки родни, а уж потом будут думать, как бы удержаться у власти на следующие сроки.

Казидуб морщился, эти штатские, что даже строем ходить не могут, а умничают, всегда говорят длинно и непонятно, спросил, как рубанул топором:

– Господин президент, как у вас с планами посетить… Восток? Или Азию?

Я помедлил с ответом:

– По дипломатическим каналам сейчас идут переговоры. Ну там о датах, сроках, уровнях, перечне обсуждаемых вопросов, а также тем, которые надо всячески избегать… А что у вас за интерес?

– Жизненный, – ответил он со вздохом.

– Лично для вас?

Он усмехнулся:

– Я же теперь имортист! А это значит: прежде о человечестве, потом о себе. Просто пора не откладывая думать над объединением в единый военный союз. Не с НАТО, нас туда никогда не пустят. Да и самим нам, честно говоря, сейчас нужнее геополитический блок, если хотите, с Китаем. Этого до свинячьего писка страшатся США. Объединимся в союз с Китаем, затем к нам присоединятся Индия, Пакистан, те арабские страны, где еще нет полной власти США. На деньги арабских шейхов и Китая можно строить ракеты на взаимовыгодной основе: «Одна ракета шейхам, две – себе». То же самое с Китаем. Ему ракет нужно много, его экономическая мощь растет стремительно, но сам строить такие ракеты не сможет еще лет двадцать. Если этот союз будет заключен, то американская мечта о мировом господстве рассеется, как гнилой туман на восходе солнца.

Он говорил, говорил, говорил о том, что необходимо сделать прямо сейчас, что необходимо сделать срочно, что необходимо срочнее срочного, что нужно сделать первостепенно, а что нужно было сделать еще вчера, я стискивал челюсти, голова от усталости гудит, а разочарование подкралось такое острое, что в глазах потемнело.

Я же первый на свете имортист, я разрабатываю путь, по которому должен идти род людской, а мне о том, как удобнее драться одним людям с другими, я должен оперировать устаревшими для меня понятиями, потому что они вовсе не устарели для абсолютного большинства, большинство живет предстоящим конфликтом России и США, в то время как для меня все это далекое прошлое, чуть ли не феодальный или рабовладельческий век.

Каково было, мелькнула горькая мысль, Томасу Мору, что детально разработал свою гениальную «Утопию», а работать вынужден был всего лишь канцлером Англии!.. И занимался опостылевшими вопросами войны между тогдашними карликовыми государствами, примитивной экономики, варварской политики, дикарской этики… За что и поплатился, ведь казнен был всего лишь за то, что не позволил королю развестись с одной женщиной и взять другую. За то же самое и был через пятьсот лет возведен католической церковью в святые, горькая ирония – первый коммунист планеты – в святые…

Медведев поморщился, сказал Казидубу плачущим голосом:

– Ну что вы нас пугаете, что пугаете?.. Ну почему вдруг ядерный удар, все эти страсти?.. Почему Штатам не паразитировать на России и дальше, как вот сейчас, когда мы и туда вывозим миллиарды долларов, и мозги туда утекают, и сырье наше туда идет?.. Думаю, что так им выгоднее.

Казидуб покачал головой. Лицо мрачное, на лбу бугрятся не складки, а целые защитные валы, между ними же расположились глубокие рвы. Глаза блестят, как бойницы, откуда выглядывают дула заряженных пушек.

– Выгоднее, но – рискованно.

– Почему?

– Нет времени.

Медведев удивился:

– У Штатов? Я не ослышался? Это у Штатов, что становятся сильнее с каждым годом?

Казидуб бросил отчетливо:

– Это мы становимся сильнее. И еще Китай, который уже совсем скоро перестанет хранить гордое молчание. И Россия, и Китай усиливаются, ничто им помешать не может, в то время как Штаты могут подрубить под корень очень многие случайности, из которых падение курса доллара – самая простая и зримая. Штаты не могут больше ждать, когда Россия сгниет, а яблоки сами упадут дяде Сэму в карман. Во– первых, Россия уже перестала гнить, началось выздоровление. Во-вторых, как я уже говорил, им собственное будущее весьма и весьма. В смысле, тревожно. В этой ситуации им надо поспешить установить мировое господство, пока еще могут. Захватить все ресурсы планеты! Маргарет Тэтчер заявила, что «россиян следует сократить до пятнадцати миллионов человек, обслуживающих скважины и рудники». Удар по России был нанесен массированный: политический, финансовый, информационный, экономический, технологический, пропагандистский, это привело к нынешнему краху, но дальше падение замедлилось, остановилось, началось медленное выползание из ямы. А раз уж те методы уничтожения России себя исчерпали – у них остался еще один: военный.

Медведев спросил недоверчиво:

– Полагаете, все-таки решатся? Несмотря на то, что у них у самих черт знает что творится?

– Именно потому, – отрубил Казидуб. – Вместо того чтобы давить имортизм по ячейкам, они могут попытаться сразу уничтожить страну победившего имортизма.

– Не поможет, – ответил я просто. – Правда, Россию уничтожить – сейчас все еще могут. Но имортизм уже пошел по всей планете. Его не остановить.

Вертинский сказал негромко:

– Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем… Мдя…

Казидуб сказал раздраженно:

– Их военные этого еще не понимают. Даже президент, еще тот идиот, не понимает. А раз так, мы должны постараться дать максимальный отпор.

– А сможем?

– Честно или вежливо?

– Ну-ну!

– Вы правы, нас сейчас даже Зимбабве скрутит в бараний рог, если мериться военной силой. В смысле, если равнять только пехотные войска, где боевой дух ниже ватерлинии. Но США можно остановить угрозой сровнять с землей половину их страны. Это мы можем, даже с хреновым боевым духом. Кнопки нажимать – это не под танк, обвязавшись гранатами! А штатовцы такие, любят загребать без потерь… Россия у них как кость в горле. Как бы ни приписывали себе победы над Гитлером или Наполеоном, но прекрасно понимают, кто им сломал хребты. Потому сейчас Штаты всеми силами стараются противодействовать возрождению России, для этого здесь действуют мощные пятые колонны, а купленные демократы с восторгом продолжают втаптывать Россию в грязь, стараются не дать ей подняться. Однако даже с этой толпой колабов Россию контролировать не удается, именно всю Россию, ибо Россия – не только экономика и финансы, но и множество институтов и образований, где бурлят та-а-а-акие процессы!.. Взять хотя бы возникновение имортизма, кто мог предвидеть? Потому обязательно последует военный вариант захвата господства над миром. Россия, как всегда, загораживает дорогу. Как раньше загораживала собой Европу от кочевых орд, так теперь загораживает весь мир от Юсы…

Вертинский сказал с осторожным сомнением:

– Неужели у Штатов нет других противников на дороге к мировой власти?

– Есть еще Китай, а также Индия, Пакистан, Северная Корея… Но будем реалистами, Индия и Пакистан – не соперники, им разве что друг с другом драться, о Северной Корееумолчим, самим не смешно?.. а вот Китай может стать очень серьезным противником… лет через двадцать-тридцать. Да только дядя Сэм ему не даст и пяти. Захватив Россию, выставит на границе с Китаем полмиллиона крылатых ракет, а Китай с его полутора миллиардами населения – крохотная страна. Накрыть его одним залпом проще простого.

– Что, дяде Сэму не терпится ударить по Китаю? Но для этого надо срочно занять Россию?

Казидуб сказал зло:

– Эту территорию, как говорят демократы! Эту территорию. Уже сегодня в Казахстане, в Прибалтике, на Кавказе и в среднеазиатских республиках США начинают установку самых новейших мобильных крылатых ракет дальностью в шесть тысяч километров. Планируется, что их разместят не меньше сорока тысяч штук, хотя все эксперты дают голову наотрез, что для уничтожения всей военной мощи России достаточно будет двадцати тысяч. Однако, помимо этих ракет, в первом эшелоне удара примут участие тридцать тысяч крылатых ракет морского базирования, а также десять тысяч – воздушного.

ГЛАВА 12

Он докладывал бесстрастно, холодным голосом профессионального военного, для которого смерть всегда рядом, для которого умереть всегда легко и просто, а у меня сердце заныло, холодной иглой пронзило всю грудную клетку. Я размечтался, как имортизм поведет человечество к звездам, иным мирам, как вскроют другие измерения, как бессмертный человек своими глазами увидит и расползание материков, и старение Земли, и расселение его внуков по Галактике…

– Надо держаться, – сказал я. – Надо держаться.

– Надеетесь на чудо, господин президент?

– И на чудо тоже, – ответил я.

– Какое? – полюбопытствовал Казидуб.

– Не знаю, – ответил я честно. – Но чудо будет. Бог своим партийцам отпускает строго отмеренное чудо. Чтоб не чересчур много, но в то же время, чтобы хватило. Пусть и в обрез.

– Ого! На чем же зиждется… правильно я выговариваю?.. зиждется ваша уверенность?

Я помедлил с ответом, Казидуб, уже сказав главное, расслабился чуть, а заморенный Медведев вовсе умоляет всем своим видом передохнуть.

– На эволюции, – ответил я, – вселенской эволюции… Вам любой ученый скажет, что мир постоянно усложняется. Не только наше общество, духовный мир человека или наполнение его все более высокотехнологичными вещами, но и сама структура пространства: кристаллы растут, усложняются, из простых галактик образуются сложные, появляются новые элементы, новые свойства космоса… нет, не потому, что у нас не было достаточно сложных приборов – мир в самом деле усложняется, как растущий организм. Впрочем, так и есть, Вселенная стремительно расширяется, растет, усложняется. Вершина усложнения – жизнь. Вершина жизни – разумная жизнь. Вершина разумной жизни – та, что ведет жизнь не к уничтожению, не к загниванию, даже не просто к замкнутому существованию, а требует выхода в космос, на самые дальние рубежи… Если хотите, можно назвать это нашим стремлением к Богу. Если не хотите, не называйте или называйте как-то иначе, суть от этого не изменится. Пока что этим критериям отвечает только имортизм. Так что вселенские силы… опять же называйте их как вам удобнее, стараются нам помочь.

Все замолчали, потом Казидуб крякнул неестественно громко:

– Ну, если на США обрушится метеорит не меньше того, что пробил дыру в Аризоне… я не слишком всплакну. Хотя, конечно, дурней жалко. Они ж все-таки тоже наши. С другой стороны, сколько этих, что мешали древним имортистам, мы перебили в те древние века?

Медведев поерзал, сказал несчастным голосом:

– Господин президент, я не теолог, не принимаю сигналы из космоса, я всего лишь битый жизнью и реформами практик. И еще, господин президент, сразу предупреждаю, от меня не ждите умных мыслей… Но я воспринимаю умное от других, умею отличить от дури. И еще меня называют хорошим исполнителем.

Я смотрел с любопытством в его крупное костистое лицо, что, должно быть, как каменная глыба, впрочем, так и есть, но на этой глыбе постоянно меняются оттенки, словно под потолком крутит лопастями вентилятор, рассыпает блики и тени.

– Да, я тоже слышал.

– Так вот, – проговорил он. – С вашего разрешения, я начну продумывать, как отодвинуть простолюдина… слово-то какое! «Простые люди» говорим и не стесняемся, а «простолюдины» – как будто оскорбить, верно? Так вот, как отодвинуть этих простых людей от принятия решений… ну, как бы это сказать, касающихся общества. Не только их шкур, а… вообще. Когда мы жили под диктатом зверя, как говорят, я слышал песни о любви, Москве, стране, конях, снова о любви, а сейчас по всем телеканалам, по радио и всемтанцплощадкам слышу только один вопль: «Давайте трахаться!» Идиоты, да трахайтесь сколько влезет, это же такое простое дело, зачем об этом кричать? Мы, помню, в женском общежитии, гм… Но, слезая с еще потных девок, уже думали о самолетах, космосе, дальних звездах… А сейчас, господин президент, назовите песни, вы их, как и я, слышите отовсюду, про любовь, про наш город, про мужскую дружбу?

Я добросовестно попытался вспомнить, но в памяти всплывали только песни старых лет.

– Вы только поосторожнее с такими терминами.

– Какими? – спросил он настороженно.

– Устаревшими, – ответил я с горькой издевкой. – Теперь понятие крепкой мужской дружбы как истолкуют? То-то.

Он вспыхнул от возмущения, это было примечательно, что такой огромный человек с крупным и свирепым лицом может краснеть, я даже залюбовался.

– Вот… вот видите!

– Я вас понимаю, – сказал я. – Более того, поддерживаю всеми фибрами. Правда, это вы сами выступили с инициативой, не так ли?

Он слегка растерялся, развел руками:

– Нет, я только исполнитель. Но это прямо сказано в вашей программе имортизма! В смысле, я так понял.

– Правильно поняли, – ответил я. – Но вы даже не представляете, что это за трудная задача. Это и есть сам стержень имортизма. Решения должны принимать только… скажем, умные и достойные. Всех, у кого на плечах голова, а не гениталии, достал нынешний вывих прогресса: все века и тысячелетия мы ориентировались на умных и достойных людей, старались быть такими же, благодаря чему и двигалась цивилизация… а сейчас вдруг мы, умные, должны ориентироваться на орущих и приплясывающих дебилов! Да ещестарающихся стать еще дебилее, тупее, опуститься ниже, смеяться гаже… Эх, Игнат Давыдович, иногда волосы встают дыбом, когда вижу, против чего мы выступили!

Он взглянул испуганно, в голосе появились незнакомые умоляющие нотки:

– Держитесь, господин президент, держитесь! На вас вся надежда. Если не вы, то кто?.. Остальные умные сидят на кухнях и, как и при Советской власти, критикуют, упиваясь тем, что они сами еще не докатились… Но мы знаем, что докатятся. Это лишь вопрос времени. Вниз катиться легче, чем карабкаться наверх.

Казидуб буркнул:

– К сожалению, даже идеи коммунизма, как и капитализма, опирались в конечном счете тоже на материальные блага мещанина. Но капитализм обещал товарное изобилие не потом, как при коммунизме, а прямо щас, потому наш человек плюнул на великую стройку и вернулся в капитализм.

– Дык он и при капитализме ноет, – сказал Медведев с раздражением. – А раз ему и здесь плохо, то марш в стойло!

Волуев заглянул в кабинет осторожно, по моим глазам видно, что мы трое в эмпиреях, напомнил деликатно:

– Господин президент, в Георгиевском зале уже собрались.

– Кто?

– Высшие офицеры. Скалозубы, аракчеевы – как их называют демократы. Даже унтерпришибеевы. Ждут-с!

– А что с ними?

– Очередное присвоение званий, – объяснил он. – Генералитет высшего состава. По традиции их представляют президенту.

– Иду, – сказал я со вздохом, – иду, куда денусь…

Служба охраны, как автоматы, неслышно распахивали передо мной двери. Георгиевский зал открылся, как сцена Большого театра: огромный, сверкающий, яркий, светло изукрашенный. Сразу же заблистали вспышки фотокамер, как если бы стрелки встречали налетающую конницу: один ряд стреляет лежа, другой над их головами – с колена, а третий палит в полный рост.

Генералы уже в шеренге, не по росту, правда, стоят хорошо, не выпячивают животы, хотя и не «вольно», но и от «смирно» не близко, некое сдержанное достоинство старших феодалов перед королем. Уважительность и вместе с тем ощущение, что чего-то да стоят, у них свои баронства, замки, майораты и княжества: не по наследству получили, а завоевали умом, настойчивостью, волей, пролитой кровью и защитой Отечества.

Я пошел вдоль ряда, ритуал известен: посмотреть в глаза, пожать руку. Стараться, чтобы пожатие было твердым, это интеллигенту можно сунуть вялую ладонь, похожую на дохлую рыбу, а здесь ценится крепкое рукопожатие, короткие фразы, прямой взгляд.

Краем глаза видел небольшую переносную трибуну с микрофоном. Все понятно, от главы требуется речь. Пожав последнему руку, я улыбнулся отечески, как-никак отец народа, прошел к трибуне, передвинул микрофон, это дает время собраться, чем-то да занят, все фиксируется десятками телекамер, да не узрят, что президент застыл, как Ванька-дурак, краснеет и бледнеет, начинает что-то мямлить. Я не любитель выступать, но, оказавшись в этом мире и в этом теле, нужно постараться вести себя достойно.

– Считается, что при имортизме воевать будет не с кем, – произнес я дружески, – это верно только наполовину. Это на Земле не с кем, но вне… Я имею в виду, что надо будет строить боевой флот космических кораблей на случай агрессии из космоса. Нужно будет держать высокопрофессиональную армию для захвата чужих планет, для десантов, нужны будут специалисты для орудийных расчетов… Да что я вам рассказываю, вы лучше меня знаете, что армия в будущем должна быть сильнее, чем сейчас!

Лица их оставались каменными, лишь у некоторых заблестели глаза, самые молодые. Я сказал самое главное: сокращения военных расходов не будет, армии – быть, дело их жизни не пропадет.

– А нам нужно срочно наращивать технологическую мощь, – сказал я. – Мы и так засиделись, покрывая планету заводами по производству фаллоимитаторов, надувных баб,кремов для повышения потенции, а научно-исследовательские институты у нас почти целиком перешли на создание новых сортов губной помады и прочей хрени. Мы, имортисты, сбросим эту шелуху. Уже ускоренными темпами начали строить новое общество… Да, будет трудно, будут жертвы. Но мы к ним готовы.

Они слушали очень внимательно, подобрались, еще больше подтянули животики. Нет, такие не пробегут стометровку, это чересчур демократические генералы. Ничего, возьмемся и за них….

– В Штатах взорвался «Шаттл», – сказал я, – и там сразу на пять лет прекратили все исследования, идиоты! Как будто можно останавливать наступление из-за гибели семи человек. При завоевывании новых континентов гибли тысячи, десятки, а то и сотни тысяч. И что? За любые открытия, за любые завоевания человек всегда расплачивается.Как правило – жизнями. Но смелость часто бывает следствием чувства понимания сверхценности общества, тогда как трусость всегда – следствие ложного преувеличения ценности собственной жизни!

Я перевел дыхание, закончил:

– Поздравляю вас с высоким званием. Многие из вас пробовали начинать новую жизнь: кто с понедельника, кто с начала месяца, а кто откладывал до Нового года. Так вот, вся страна начала новую жизнь! И вы – тоже.

Я сошел с трибуны, в глазах рябит от вспышек фотокамер, а на стенах как будто отражается поверхность залитого солнцем моря. Волуев пропустил меня и тут же встал на дороге, широко раскинув руки:

– Президент сказал достаточно. Все вопросы – ко мне.

Я услышал голоса:

– А что с модернизацией тяжелой техники?..

– Будут ли давать квартиры в Москве?

– Насколько повысят довольствие в этом году?

– Изменится ли система продвижения по службе?

Только один спросил не о своей шкуре, мелькнула мысль. Охранник распахнул дверь, я шагнул в прохладный воздух продуваемого мощными вентиляторами широкого коридора. О генералах как-то сразу забыл, мысль вернулась к объяснению, что дал Казидубу и Медведеву, почему именно так уверен, что Бог, мироздание или Сверхсущество нас защитит и поможет. Надо было им сказать, что Бог говорит с нами всеми. Постоянно. Ежеминутно, ежесекундно. Как с имортистами, так и с остальными. Для Бога нет имортистов или неимортистов, как нет эллина или иудея, академика или грузчика. Все – его дети, со всеми говорит, но… не все его слушают, хотя слышат все. Да, слышат все. Мы видим это в том, что иногда даже в самом закоренелом преступнике просыпается нечто человеческое, однако суть в том, идет ли человек по пути к Богу, или же борется с ним, опуская себя в животные страсти и плотские желания.

Я слышу, вот в чем дело. Я улавливаю его нетерпеливое желание, чтобы мы росли, взрослели, выбирались из песочницы и шли к нему. Но он не говорит это нам напрямую, у насполная свобода воли. И он не помешает нам разрушить этот прекрасный мир, который создал для нас, землян…

Волуев буднично доложил, что по дипломатическим каналам продвигаются договоренности о визитах президента, то есть моих визитах, а также премьера и министра иностранных дел. Об официальных визитах, рабочих, транзитных и, конечно же, частных, неофициальных. Это значит, что скоро, а может и не совсем, мне предстоит оторвать быстро расползающуюся задницу от мягкого кресла, пересесть в машину, а затем в скоростной лайнер. Я не большой любитель куда-то ездить, но что поделаешь, живем в таком мире, где важно не только идти вместе к единой цели, но приходится еще и укреплять личные связи, так это называется.

Вообще-то дикарство, но только мы, имортисты, понимаем, что живем все еще в средневековье. Важно рукопожатие, пришедшее из каменного века, важны церемониалы, распустившиеся пышным цветом в рабовладельчестве, а особенно – в эпоху позднего рыцарства, совместные обеды, где на таких пирах под песни менестрелей и вопли шутов сговариваемся напасть на замок ослабевшего соседа, разграбить, изнасиловать его жен, дочерей, служанок, коз и свиней.

Но еще до поездок за дальний рубеж, в Западную Европу и на Восток, предстоит встреча президентов Белоруссии, Украины, России – о создании нефтегазового концерна с Германией и Францией. Потом встреча с премьер-министром Израиля, что некоторых удивляет, какого хрена, Израиль черт-те где, куда важнее переговоры с непосредственными соседями: среднеазиатскими республиками, прибалтийскими, но как-то забывают, что треть населения в Израиле по-прежнему говорит по-русски, дискуссии в кнессете нередко ведутся тоже на русском, а почти все члены правительства дают нашим телевизионщикам интервью тоже на русском.

Вообще-то, евреи такой же тупой и ленивый народ, как и все остальные двуногие на Земле, но им повезло в том, что у них всегда, это надо подчеркнуть, всегда были мудрые лидеры. Начиная от Моисея, который вел эту галдящую ораву, не считаясь с их требованиями демократических свобод и общечеловеческих ценностей, и заканчивая современными лидерами, что твердо и непреклонно делают то, что нужно, а не то, что хочется большинству. Большинству понятно что хочется, еврейское оно большинство, русское или негритянское: жрать, трахаться, отлынивать от работы, жить на халяву.

Помню из истории, что однажды уж совсем почти общечеловеческие ценности задавили Израиль и сравняли его с остальными демократическими городами заселенного мира. Это когда под американским протекторатом Вавилона жили богато и счастливо, в мире и спокойствии, жрали и трахались, работали мало, ибо климат хорош, кормиться легко,морозных зим не бывает. Но и тогда нашелся лидер, не помню его имени, пришел в ужас, что Израиль погиб, но так погиб, что никто и не замечает, что в руинах, а эти руины на глазах ничего не подозревающего народа… нет, не народа, а уже населения, погружаются в пески, это же самая коварная гибель из всех гибелей… И тогда пророк, как Нагульнов, стал силой отделять чистых от нечистых, разлучал смешанные семьи, разбивал на площадях и даже в домах статуи идолов, бил тех, кто забыл родной язык и предпочитал на английском, его тоже били, ему сопротивлялись, его калечили, но он выходил на площадь и, шатаясь от слабости, выкрикивал окровавленным ртом: люди, опомнитесь! Вы же люди, а не юсовцы…

Да, вот оно, краеугольное: у иудеев никогда не было демократии!.. Демократия – это для других, а они добровольно брали на себя повышенные обязательства, добровольно становились в строй, подтверждали древнюю присягу, которую их далекие предки принесли еще Моисею. Ну, если честно, не совсем добровольно, но все-таки их загоняли в строй свои же лидеры, а не иностранные. Те как раз и соблазняли их полной свободой и демократией, торжеством нижепоясных, что значит, общечеловеческих ценностей! А если загоняли свои лидеры, то, значит, лидеры умели находить нужные слова.

Голова раскалилась, я встал, походил по кабинету. Я тоже нашел нужный путь и нужные слова, чтобы объяснить этот путь. Но мне придется еще труднее, чем Ездре, так вроде бы звали того пророка, что выдирал обамериканившихся израильтян из цепких лап Вавилона. Тому было на что ссылаться, хотя бы на древние заветы, а здесь… с нуля? Ни фига, буду и я ссылаться когда на Ездру, когда на Маркса, а когда и на себя, самого великого и мудрого, ибо что понятно пока что мне, потом станет понятно и всему миру. И вообще, все мудрые люди, что пытались вытащить человечество из болота и вести по пути прогресса, – древние имортисты. Не зря же Мухаммад записал в древние пророки ислама и Авраама, и Ездру, и самого Христа. Я сделаю то же самое, да и самого Мухаммада туда же – в имортисты. Да, он тоже имортист, ибо указал путь человечеству, воспламенил души диких неграмотных бедуинов, вывел из пустыни на просторы мира и победил своей идеей самосовершенствования две трети тогдашнего мира.

Имортизм, по сути, вечен. Просто скотское начало в нас стало и началом, и кончалом. Искра имортизма тлеет настолько слабо, что уже и не верится в возможность воспламенить факел, разгоняющий тьму. Искра – это то, что есть в иудаизме, исламе, христианстве, науке, культуре, искусстве, а факел – это имортизм, вобравший в себя весь жар древних пророков и сегодняшнее взросление человечества.

Во рту пересохло, хотел пойти приготовить кофе, но вспомнил, что у меня теперь целый штат. Тело мое куда требовательнее, чем я сам, это ему нужно есть и пить, отдыхать, трахаться, ему нужен массаж, все это я ему должен давать, так как сильно завишу от этой капризной и похотливой сволочи, но когда-то придет та стадия имортизма, когдая не просто стану бессмертным, но освободюсь от этой скорлупы, даже от оболочки, я стану свободен и… ух, как развернусь…

– Александра, – позвал я, – сделай кофе, ладно?.. И чего-нить пожевать. Вредного.

– Страшно, – ответила она честно. – Ваш личный врач обязательно спросит, что вы жрякаете. Тем более на ночь.

– Какая ночь, – запротестовал я, – я еще задержусь часика на два…

– Надо прекращать кушать, – ответила она неумолимо, – за три часа до сна.

– Это если желудок дохлый, – пояснил я. – А мой камень переварит.

– В Писании сказано: завтрак съешь сам, половину обеда отдай другу…

– …а ужин раздели с хорошенькой женщиной, – подхватил я.

– Ах, господин президент, – сказала она томно, – я не решаюсь расценивать это как предложение, так что пошла готовить кофе. А вы меня как-то прикройте от гнева ваших медиков.

– Договорились, – сказал я. – Вот уже у нас есть союз собаки и кошки против повара.

Она исчезла, я подошел к окну, небо темнеет, багровый закат медленно перетек в лиловость, а страшно пылающие тучи сплющились и застыли, похожие на гигантские веретена. Это мой мир, в нем мои люди. Я их вожак, вожак не потому, что победил на выборах, в задницу эти выборы, я вожак потому, что рожден им быть, я чувствую в себе силы, чувствую нечеловеческую мощь, мне ли расходоваться на мелкие пьянки-гулянки, простеньких самочек, что ложатся под каждого, мне ли довольствоваться радостями своего тела, когда сам я неизмеримо выше и могу просто немыслимо много?

Еще Моисей начал отбирать в свою партию настоящих имортистов. Там, в Египте. Набралась едва ли десятая часть от общего числа сородичей, их-то и увел, а остальные остались в Египте демократами и общечеловеками. А потом в скитаниях по пустыне он то и дело проводил чистку партийных рядов, то истребляя мечом, как в случае с первым принесением им прямо от Бога заповедей, когда сказал «Кто за Бога – ко мне!», а остальных, их было подавляющее большинство, поразило не то моментальной чумой, не то сибирской язвой.

Да и потом, когда такие сладкие язвы общечеловечества, как соблазнительная эллинская культура или роскошь вавилонского образа жизни, массами уводили народ из рядов древних имортов, находились лидеры, что удерживали самых стойких, а от них, как от огонька, снова разгоралось пламя.

Это, собственно, уже никакие не иудеи, те преспокойно меняли одного своего Бога на множество прекрасных эллинских, вавилонских, американских, клали на свой язык и культуру, но, начиная с Моисея, через тернии к звездам шла партия с единым Уставом, спаянная жесткой дисциплиной, ритуалами, ограничениями типа «Тебе этого нельзя, ты же – коммунист!» и верой в то, что когда-то построят это самое светлое будущее для всего человечества. Да-да, именно для всего, так в древнем уставе КП – Торе и записано.

Мудрые лидеры укрепили учение, привязав его к одной национальности, тем самым добавив очень важную особенность: даже сейчас, когда мир вроде бы един, а как отчаяннонароды сражаются за свой язык, свои обычаи, свою национальность! Казалось бы, какого хрена не отказаться от своих редких языков, не принять один, пусть тот же английский? Нет, курды умрут, но от курдского языка не отступятся. В Дагестане больше ста народов, у всех свои языки, сотни лет живут в составе России, но пока что ни один народ не пожелал расстаться с родным языком и каждый помнит, что он – кумык, авар, тат, лезгин, но никакой не русский… Так что привязка имортизма к определенному племени была мудрым шагом, это помогло сохранить учение, без этого давно бы погасло, и так едва-едва уцелевало в страшных бурях…

Но теперь, когда благодаря Интернету огни мгновенно зажигаются всюду по планете, было бы что зажечь, уже нет необходимости ограничиваться такими узкими рамками. Имортистом может и должен становиться всякий, кто духовное ставит выше телесного, кто следует по этому пути, не давая нечистым помыслам захватить власть.

ГЛАВА 13

Александра бесшумно внесла на подносе большую дымящуюся чашку с черным кофе, мои ноздри уже жадно втягивали взбадривающий аромат, а глаза пожирали два огромных расстегая.

– Я не слишком превысила свои полномочия? – спросила Александра.

– Не слишком, не слишком, – заверил я. – Еще как не слишком!.. Да ставь же быстрее, что у тебя за танцы!

Не дожидаясь, пока опустит поднос, ухватил чашку, пальцы обожгло, хлебнул, опалил губы, но стерпел, даже не зашипел.

– Задавая вопрос, – сказала она с улыбкой, – женщина обычно задает ответ. Кофе, господин президент, по вкусу, а сахар по совести… Надо сочетать приятное с еще более приятным!

– Ну, как тебе, – спросил я, – новая должность?

– Иногда счастье сваливается так неожиданно, что не успеваешь отскочить в сторону, – ответила она с мягкой улыбкой. – К тому же понятно, что если я нашла подкову, значит, кто-то ее откинул…

Я поглощал быстрыми глотками, в расстегай впился зубами, когда чашка опустела больше чем наполовину.

– Может быть, – спросила она с сомнением, – еще одну принести? А утром, если проснетесь, примете еще одну… Это же вредно! Такое на ночь…

– Мне ничего не вредно, – заверил я.